48  «Я подошел к нему. Он спросил: — Вы не видели частей Сотой дивизии?»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

48 «Я подошел к нему. Он спросил:

— Вы не видели частей Сотой дивизии?»

Судьба трижды сводила нас за эту поездку с людьми из 100-й дивизии. Сначала мы попали в ее штаб, приняв там за командира дивизии начальника штаба полковника Груздева, затем встретили командира дивизии генерала Руссиянова, а потом, под Ельней, оказались в ее 355-м стрелковом полку.

Командир 100-й дивизии генерал-майор Руссиянов окончательно выбрался из окружения только 24 июля, в то утро, когда мы его встретили.

В «Журнале боевых действий дивизии» стоит запись: «24.VII-41… Прибыл генерал-майор Руссиянов и старший батальонный комиссар Филяшкин».

На следующий день, 25 июля, генерал Глинский, начальник штаба 24-й армии, доносил в штаб Резервного фронта генералу Ляпину о приезде Руссиянова в штаб армии: «Докладываю: только что приехал командир 100-й дивизии».

Читая в архиве автобиографию генерал-лейтенанта Ивана Никитича Руссиянова, написанную после войны, которую он окончил, командуя корпусом, я наткнулся на такие строки:

«В окружении с войсками был шесть раз, в боях при отходе от Минска, 1941 г., в боях при отходе от города Лебедянь — 1942 г., в боях под Павлоградом — Кировоградом. Выходил с войсками и группами, с документами и в полной генеральской форме».

Из автобиографии видно, что Руссиянов родился 28 августа (по старому стилю) 1900 года в деревне Шупли, Кошинской волости, Смоленского уезда, что он с 1916 года работал поденным рабочим, в 1919 году был призван в Красную Армию, в ноябре 1921 года, по окончании гражданской войны, в неделю «Красного курсанта» поступил в пехотную школу комсостава, а в мае 1941 года, перед самой войной, окончил курсы усовершенствования высшего начальствующего состава при Академии Генерального штаба.

В этом же деле я увидел две фотографии Руссиянова. Одна — парадная, предвоенная, может быть, сделанная по случаю присвоения генеральского звания: новенькие генеральские петлицы, новенький китель, аккуратный пробор, щеголеватый, подтянутый, моложавый, моложе своих лет.

И вторая фотография, сразу со всей остротой напомнившая мне того человека в грузовике — пыльный китель, выцветшие генеральские петлицы, постаревшее не на год, а на целых десять лет, усталое, но сильное лицо. Кто его знает, может, эта фотография была сделана сразу же тогда, после выхода из окружения, первого из шести. На этой фотографии не только лицо человека, но и лицо самой войны, такой, какой она была и какой я ее помню в июле 1941 года.

Две фотографии, одна и та же форма — и два разных человека: один только еще готовящийся воевать, а другой — переживший трагедию первых дней войны, нахлебавшийся всяческого горя, сделавший все, что от него зависело… Другой, совсем другой человек…

Я хочу подробнее остановиться на судьбе 100-й дивизии, потому что история ее типична для целого ряда наших воинских частей, достойно вышедших из того тяжелейшего положения, в котором они оказались.

Вспоминая начало войны, вряд ли стоит из соображений патриотизма прибегать к тому искусственному уравниванию, которым грешат некоторые наши — в особенности написанные в более давние времена — сочинения, где отстаивался тезис о повсеместном героизме и о том, что по сути дела все наши части и все люди при всех обстоятельствах вели себя одинаково героически. Свои герои были, конечно, всюду, во всех частях. Но говорить, что все части и повсюду действовали в начале войны одинаково героически, — вряд ли правильно. Были разные дивизии, по-разному подготовленные и руководимые, и война застала их в разном состоянии и в разных обстоятельствах; да и по ходу войны они попадали в далеко не равные положения.

Скажем, 172-я дивизия, к судьбе которой я еще вернусь, почти целиком легла в боях за Могилев, сражаясь с примерной стойкостью, долго и упорно, приковав к себе значительные силы немцев и тем самым выиграв время и сослужив большую службу нашим войскам, закреплявшимся на новых рубежах обороны.

53-я дивизия, о которой я уже писал, оказавшись как раз на направлении сокрушительного главного удара немцев Шклов — Горки — Смоленск, была разбита и рассеяна, но, собрав потом большую часть своего личного состава, впоследствии сумела завоевать добрую славу и дошла до Вены.

У 100-й дивизии была третья, своя, особенная и во многих отношениях замечательная судьба.

Перед войной дивизия дислоцировалась в Минске и на третий день войны, когда ей пришлось вступить в бой, начала свои боевые действия далеко не в полном составе. До комплекта не хватало трех тысяч человек, сорока процентов транспорта, а ее разведывательный батальон не имел ни одного танка и всего несколько бронемашин. Несмотря на это, в боях в районе Минска дивизия сначала разбила 25-й немецкий полк 7-й танковой дивизии, причем командир этого полка, полковник Ротенбург, был убит, а штабные документы полка захвачены. Потом дивизия сильно растрепала части 82-го мотострелкового полка немцев, кстати, в этих боях впервые использовав против немецких танков бутылки и стеклянные солдатские фляжки с бензином.

В течение первых четырех суток боев, упорно контратакуя немцев и даже кое-где продвинувшись вперед, дивизия начала отход только на пятый день, по приказу. Расчищая себе путь в двенадцатидневных боях, дивизия упорно вырывалась из кольца. Остатки разных ее частей были сведены в полк и именно в таком качестве с боем вышли из окружения.

Но этим история не кончилась. Другие части дивизии, отрезанные друг от друга немцами, в последующие дни тоже ‘с боями вырывались из кольца на разных участках фронта: В Итоге к утру 21 июля, на вторые сутки после того, как дивизия вышла на отдых и стада формироваться, в ее частях было, судя по документам, уже около сорока процентов рядового, около шестидесяти процентов начальствующего состава и тридцать процентов материальной части. Уже на третий день отдыха и переформирования, Как это явствует из приказа командующего 24-й армией, один из полков дивизии — 355-й — был вновь брошен в бой, а вскоре в бои вступила и вся дивизия.

В «Журнале боевых действий» 100-й дивизии за 20 июля есть любопытная запись: «Маршал Советского Союза тов. Тимошенко… в районе Дорогобужа встретил лейтенанта тов. Хабарова. Узнав от него, из какой части, сказал, что „сотая дивизия хорошо дралась, толково воюет, и если будет время — заедет посмотреть, как она сейчас устроилась. Передайте бойцам и командирам привет“». Отзыв Тимошенко отражал общее мнение о действиях 100-й дивизии, которое уже успело сложиться к тому времени на Западном фронте. Вскоре она была отмечена в приказе Ставки и переименована в Первую Гвардейскую.

Дивизия, а потом сформированный на ее базе 1-й Гвардейский мехкорпус был в боях до самого конца войны. Дрались у Сталинграда, отвоевывали Донбасс, воевали под Будапештом, Секешфехерваром, Шопроном…

В начале войны 100-я дивизия входила во 2-й стрелковый корпус генерала Ермакова. В дополнение к уже сказанному приведу несколько страниц из «Журнала боевых действий 2-го стрелкового корпуса». Записи в этом журнале производились ежедневно с 28 июня 1941 года, то есть с первого дня вступления частей корпуса в бои; таких подлинных журналов боевых действий сохранилось за первые дни боев очень мало. Выводы и итоги, записанные в «Журнал» к концу первого месяца войны, свидетельствуют о большой правдивости и трезвости в оценке и собственных действий, и действий противника. Вот что в них сказано:

«…Бои за Минск на участке 2-го корпуса носили ожесточенный динамичный характер. Противник, пользуясь превосходством в подвижных частях, стремился наносить удары во фланг и в тыл частям корпуса. Пехота 100-й и 161-й стрелковой дивизии показала высокую стойкость. Когда танкам противника удалось прорваться через позиции нашей пехоты, последняя обрушивалась на пехоту противника, нанося ей огромнейшие потери.

Противотанковая артиллерия, не имея практики, в первый день боя с танками противника понесла значительные потери. 100-я дивизия за 27-е и 28-е потеряла до 45 орудий, главным образом противотанковых. Скорострельность противотанковой артиллерии оказалась недостаточной для борьбы с подвижными немецкими танками.

Потери от авиационных бомбардировок, пулеметного обстрела с воздуха, несмотря на низкие высоты и абсолютное господство противника, оказались очень незначительными. Однако они имели большое моральное воздействие.

Противнику в этих боях нанесены большие поражения…

100-я дивизия уничтожила 101 танк, 13 бронемашин, 61 мотоцикл, в том числе 8 взято исправных, 4 легковые машины, 20 грузовиков, 19 орудий ПТО, 4 орудия среднего калибра, минометы и другое боевое имущество.

161-й стрелковой дивизией, по неполным данным, уничтожено 36 танков, 22 мотоцикла, 15 автомашин, 1 легковая автомашина, 4 орудия, бронемашина, 2 самолета.

Корпусными частями, главным образом 151-м корпусным артполком, уничтожено 10 танков, 7 автомашин, 6 мотоциклов, 4 самолета, подбито 8 орудий среднего калибра…

Главным средством поддержки в пехотно-танковой атаке у немцев являются минометы, которые немцы хорошо используют. Наши минометы в первое время действовали неудовлетворительно, и главным образом потому, что минометчики не научены вести стрельбу.

В местах высадки десанта сама высадка производится только по получении сигнала от находящегося на земле диверсанта и после предварительного интенсивного пулеметного обстрела с самолетов. Характер действий этих десантов сводился к демонстрации окружения путем высылки на фланги и тыл нашим войскам отдельных солдат с ракетами, которые первое время создавали впечатление действительного окружения.

Самолеты обстреливают не только войска, но и беженцев. Основные пути сообщения — железные дороги, автомагистрали — не бомбятся, очевидно, в расчете использования своими войсками.

Из действий своих войск отмечаю следующие недостатки: старшие командиры за отсутствием танков и бронемашин не могли руководить боем, а легковые машины уязвимы всеми видами огня противника.

Техническая связь всех видов работала неудовлетворительно. Штабы не получили переговорных таблиц и кодов…

Отмобилизование тыловых органов проходило с большими трудностями. В значительной степени тыловые органы к началу боев созданы не были.

В вопросе подвоза и эвакуации существовала полная неразбериха. Органы тыла высших штабов подвоз и эвакуацию не только не спланировали, но даже указаний, где и что можно получить, не дали. Все шло самотеком. Раненые в значительной степени оставались на поле боя.

Зенитные армейские части в районе Минска остались без всякого управления, никому приданы не были и, расстреляв все боеприпасы, портили матчасть и оставляли ее…

Незаконченная мобилизация и бегство мобилизационных органов создали в тылу огромные толпы военнообязанных, которые искали сборные пункты и регистрировались у всех начальников или регистраторов. На регистрационном пункте 100-й стрелковой дивизии 25.VI было зарегистрировано более 1500 командиров, возвращавшихся из командировок и отпусков. Понятно, что выделенный командованием дивизии командир не мог дать им всем правильного направления…

Следует отметить самоотверженную работу одного из секретарей Ворошиловского райкома КП(б) города Минск, который, являясь председателем комиссии сборного пункта, продолжал работать до отхода частей 2-го стрелкового корпуса, формируя и направляя команды в тыл…

Отдельные панически настроенные командиры, якобы в целях борьбы с диверсантами противника, встали на путь репрессивных мер, без всякого следствия, невзирая на положение попавших им в руки лиц… Временный командир 331-го стрелкового полка майор Моргун за два дня расстрелял трех капитанов, в том числе своего начальника штаба. Органы прокуратуры первое время растерялись, не приняли необходимых мер к поддержанию твердого государственного порядка в частях армии.

При всех этих недостатках части корпуса выдержали серьезнейшие бои и нанесли противнику ощутимые потери, сохранив полностью свою боеспособность, о чем свидетельствуют последующие бои корпуса, особенно в окружении…

…Корпус участвовал в боях беспрерывно в течение 22 дней. Части корпуса, разгромив ряд частей противника, на много дней задержали наступление одной из самых мощных группировок противника…

Части корпуса также понесли большие и притом боевые потери, так как сдачи в плен не только частей, но даже подразделений… не зарегистрировано…

Всего корпус за 22 дня потерял: людей — около 22 тысяч человек, орудий корпусных — 34, орудий дивизионных — около 100, орудий ПТО — 160, значительное число минометов, пулеметов, винтовок… А потери противника только убитыми определяются нами в 10 тысяч человек…»

Конечно, трудно настаивать на точности цифр людских и материальных потерь, нанесенных противнику, когда ты сам отступаешь и дерешься в окружении, а за ним остается поле боя и возможность восстанавливать и возвращать в строй свою поврежденную технику. Но во всяком случае по ряду документов того времени, в том числе и немецких, видно, что части 2-го стрелкового корпуса были одними из тех, которые на этом направлении давали немцам наиболее жестокий отпор и наносили им наиболее чувствительные потери.

Уже довольно давно так или иначе занимаясь историей войны, я, однако, до начала работы над этими комментариями, в сущности, всерьез не соприкасался с архивными материалами и лишь теперь, за последние два года, начал понимать, какая бездонная глубина, еще никем до конца не изведанная, ожидает тех из нас, кто решит заглянуть в эти архивы войны.

Архивы, архивы… Начинаешь искать подтверждения какой-то своей догадки и незаметно для себя погружаешься в атмосферу того времени. Одна за другой начинают выясняться самые разные подробности общей картины начала войны. Иногда поиски приводят к тому, что картина постепенно, шаг за шагом, складывается все более и более тяжелая, наконец делается совсем тяжелой, почти невыносимой… Но потом вдруг попадаются первые неожиданные радости: оказывается, кто-то, кого ты уже считал давно погибшим, вышел, вернулся, прорвался или пробился через немцев. Среди горестных начинают попадаться утешительные донесения: подбили немецкие танки, захватили пленных, взяли штабные документы, убили командира немецкого полка, сожгли немецкий самолет на аэродроме… Нет, не так уж безнаказанно они шли, не так уж безнадежно все это выглядело… Телеграфные ленты, запросы, нагоняи, требования уточнить обстановку, сообщения о первых удачах среди многих неудач, явно преувеличенные сведения о потерях врага и умолчания о своих потерях, а рядом с ними правдивейшие доклады, свидетельствующие о безбоязненной решимости во имя интересов дела рассказать все как есть, назвать вещи своими именами. Рядом с лентами телеграфных переговоров листки написанных карандашом донесений — крупным, поспешным почерком, но тем не менее коротко и внятно, по-военному излагающих происходящее… И все это вместе взятое во всех своих иногда поражающих контрастах вдруг начинает воссоздавать перед твоими глазами живую картину тех дней в их документальном выражении.