Третий кризис в Тайваньском проливе

Когда напряженность вокруг предоставления статуса «наиболее благоприятствуемой нации» еще только пытались преодолеть, вновь возник тайваньский вопрос. В условиях молчаливой договоренности по поддержанию в силе трех коммюнике, на чьей основе строилась нормализация китайско-американских отношений, Тайвань создал здоровую экономику и демократические институты. Он вступил в Азиатский банк развития и АТЭС (организацию Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества) и с согласия Пекина принимал участие в Олимпийских играх. Пекин со своей стороны, начиная с 1980-х годов, выдвигал предложения об объединении, которое обеспечило бы Тайваню полную внутреннюю автономию. В случае согласия Тайваня принять статус «Специального административного района» Китайской Народной Республики (такой же юридический статус, какой должны были получить Гонконг и Макао) Пекин обязывался разрешить ему сохранить собственные политические институты и даже собственные вооруженные силы[673].

Тайбэй среагировал на предложения Пекина осторожно-сдержанно. Однако он получал выгоды от экономического преобразования Китайской Народной Республики и все больше вступал в экономическом плане во взаимозависимость с ней. После ослабления ограничений на двустороннюю торговлю и капиталовложения в конце 1980-х годов многие тайваньские компании перенесли производство на материк. К концу 1993 года Тайвань обогнал Японию и стал вторым крупным источником иностранных инвестиций в Китай[674].

Если экономическая взаимозависимость все более усиливалась, то политические пути обеих сторон расходились весьма значительно. В 1987 году стареющий лидер Тайваня Чан Кайши отменил военное положение. Произошла решительная либерализация внутренних институтов на Тайване: были сняты ограничения в прессе, соперничающие политические партии получили разрешение принимать участие в выборах в законодательные органы. В 1994 году поправка в конституцию положила основу для прямых выборов тайваньского президента на основе всеобщего избирательного права. Новые голоса на политической арене, которые были вынуждены ограничивать свою деятельность из-за военного положения, введенного в период запретов, стали проповедовать ясно выраженное национальное самосознание тайваньцев и в перспективе официальную независимость. Возглавлял их Ли Дэнхуэй, энергичный экономист в области сельского хозяйства, строивший свою карьеру в рядах Гоминьдана и ставший его председателем в 1988 году.

Ли Дэнхуэй воплощал в себе все то, что ненавидел Пекин в тайваньских официальных лицах. Он вырос во время японской колонизации Тайваня, носил японское имя, учился в Японии и служил в японской императорской армии во время Второй мировой войны. Позже он совершенствовал свое образование в Соединенных Штатах в Корнелльском университете[675]. В отличие от большинства гоминьдановских функционеров Ли являлся выходцем с Тайваня и откровенно говорил о том, что он считает себя «прежде всего тайваньцем, а уж потом китайцем», а потому гордым и упорным защитником специфических институтов и исторического опыта Тайваня[676].

По мере приближения выборов 1996 года Ли Дэнхуэй и его кабинет министров предприняли серию актов, направленных на расширение того, что они называли «международным жизненным пространством». Создавая трудности для Пекина (и для многих в Вашингтоне), Ли и руководители министерств стали проводить так называемую «отпускную дипломатию», когда большие делегации тайваньских официальных лиц выезжали в разные столицы мира в «неофициальном качестве», подчас во время проведения там встреч международных организаций. Оказавшись там, они старались организовать встречи с проявлением как можно большего количества формальных признаков государственного характера данных мероприятий.

Администрация Клинтона пыталась отстраниться от такого поворота дел. В ноябре 1993 года на встрече с Цзян Цзэминем и во время пресс-конференции в Сиэтле по случаю встречи в верхах стран — членов АТЭС, расположенных на обоих берегах Тихого океана, Клинтон сказал:

«На нашей встрече я подтвердил, что Соединенные Штаты основываются на трех коммюнике как на краеугольном камне нашей политики „одного Китая“…

Проводимая Соединенными Штатами политика „одного Китая“ — наиболее подходящая для Соединенных Штатов политика. Она не мешает нам выполнять Акт об отношениях с Тайванем. Не препятствует она и развитию крепких экономических отношений, которые, к нашему удовлетворению, мы имеем с Тайванем. Как Вы знаете, на этой встрече присутствует и представитель [Тайваня]. Поэтому я оптимистично настроен в отношении сложившейся ситуации. Но я не думаю, что это может стать препятствием в развитии наших отношений с Китаем»[677].

Но для осуществления подхода Клинтона тайваньским руководителям следовало проявить сдержанность. Но Ли Дэнхуэй был настроен на продвижение принципа национального самосознания Тайваня. В 1994 году он хотел добиться разрешения на остановку на Гавайях для дозаправки его самолета по пути в Центральную Америку — тогда впервые тайваньский президент приземлился на американской земле. Следующей целью Ли Дэнхуэя стала встреча в 1995 году выпускников Корнелльского университета, где он в 1958 году получил степень доктора философии в области экономики. Под неистовым напором новоизбранного спикера палаты представителей Ньюта Гингрича конгресс проголосовал единогласно в палате представителей и только при одном голосе «против» в сенате в поддержку визита Ли Дэнхуэя. Уоррен Кристофер заверил китайского министра иностранных дел в апреле, что согласие на визит Ли будет «несовместимо с американской политикой», но, столкнувшись с таким внушительным напором, администрация пошла на попятный и дала согласие на его частный и неофициальный визит.

Оказавшись в Корнелле, Ли Дэнхуэй произнес речь, нарушив понятие «неофициальный». Вкратце отдав дань приятным воспоминаниям о проведенном в Корнелле времени, Ли начал оживленно говорить о стремлении тайваньского народа к официальному признанию его независимости. Его обтекаемые формулировки, частые упоминания слов «страна» и «нация» и прямолинейное обсуждение вопроса о неизбежной гибели коммунизма переполнили чашу терпения Пекина.

Пекин отозвал посла из Вашингтона, задержал выдачу агремана на кандидатуру нового посла США в КНР Джеймса Сассера и отменил другие официальные контакты с американским правительством. Затем, действуя по сценарию кризиса в Тайваньском проливе в 1950-х годах, Пекин начал военные маневры и ракетные испытания с побережья юго-восточной части Китая, что стало частью военного сдерживания и политического спектакля. Выполняя ряд угрожающих шагов, Китай выстрелил ракетами в район Тайваньского пролива, демонстрируя свои военные возможности и предупреждая тайваньских лидеров. Но боеголовки снарядов были холостыми, без боевого заряда, таким образом, давалось понять — запуски сделаны с чисто символической целью.

Спокойное состояние в тайваньском вопросе могло сохраняться до тех пор, пока ни одна из сторон не нарушала три коммюнике. Поскольку они содержали так много неопределенностей, любое усилие любой из сторон изменить структуру или навязать свою интерпретацию содержащихся в них статей могло бы перевернуть все устоявшиеся концептуальные рамки. Пекин не требовал разъяснений, но коль скоро ему бросили вызов, он должен был показать, хотя бы по минимуму, то, как серьезно он воспринял данную проблему.

В начале июля 1995 года, когда кризис все еще набирал обороты, я находился в Пекине с делегацией Американо-китайского общества, двухпартийной группы бывших высокопоставленных официальных лиц, имевших дела с Китаем. 4 июля мы встречались с Цянь Цичэнем, занимавшим тогда пост заместителя премьера Госсовета КНР, и китайским послом в Соединенных Штатах Ли Даоюем. Цянь Цичэнь разложил по полочкам китайскую позицию. Вопрос о суверенитете не подлежит никакому обсуждению:

«Д-р Киссинджер, Вы должны бы знать, какое большое значение Китай придает китайско-американским отношениям, несмотря на случающиеся иногда между нами ссоры. Мы хотели бы восстановить китайско-американские отношения до нормального уровня и улучшить их. Но Соединенные Штаты должны ясно понимать одну вещь: у нас нет пространства для маневра по тайваньской проблеме. Мы никогда не отступимся от нашей принципиальной позиции по Тайваню».

Отношения с Китаем достигли такой точки, когда излюбленным оружием как Соединенных Штатов, так и Китая стала отмена контактов на высоком уровне, создавая парадоксальную ситуацию: обе стороны лишали сами себя механизма урегулирования кризисных ситуаций, хотя это требовалось больше всего. После распада Советского Союза каждая сторона заявила о дружбе с другой стороной уже не столько для достижения общей стратегической цели, сколько для того, чтобы искать пути знакового сотрудничества — в данный момент вопреки его актуальности.

Вскоре после моего приезда китайские руководители передали о своем желании достижения мирного исхода, использовав один из своих излюбленных тонких приемов, в которых они были горазды. До начала мероприятий по программе пребывания группы Американо-китайского общества меня пригласили выступить в одну из средних школ в Тяньцзине, которую однажды посещал Чжоу Эньлай. В сопровождении высокопоставленного представителя министерства иностранных дел я сфотографировался около статуи Чжоу. Представляя меня, официальное лицо использовало этот случай для воспоминаний о лучших временах тесного китайско-американского сотрудничества.

Другой признак того, что дела не выйдут из-под контроля, подал Цзян Цзэминь. Хотя обсуждение со всех сторон проходило бурно, я спросил Цзян Цзэминя, остается ли в силе заявление Мао Цзэдуна о том, что Китай может ждать 100 лет возвращения Тайваня. «Нет», — ответил Цзян. Когда я попросил уточнить, в каком смысле «нет», Цзян сказал: «Обещание дано 23 года назад. Сейчас осталось только 77 лет».

Заявленное взаимное желание достичь ослабления напряженности наталкивалось на последствия тяньаньмэньского кризиса. С 1989 года не велись диалоги на высоком уровне, не было визитов министров, единственным обсуждением на высоком уровне за шесть лет являлись встречи на поле международных встреч или в ООН. Парадоксально, но после военных маневров в Тайваньском проливе неотложная проблема превратилась частично в процедурный вопрос о том, как могут организовываться встречи между руководителями.

Со времени событий на площади Тяньаньмэнь китайцы хотели добиться приглашения осуществить президентский визит в Вашингтон. Оба президента, Буш и Клинтон, избегали такого приглашения. Проблема действовала как раздражитель. Китайцы также отказывались от контактов на высоком уровне до получения гарантий неповторения случаев визита в Америку тайваньского президента.

Ситуация вновь вернулась ко времени обсуждений в конце секретной поездки 25 лет назад, чуть притормозивших из-за вопроса о том, кто кого приглашает. Тупик помогла преодолеть формулировка Мао Цзэдуна, суть которой сводилась к тому, что каждая из сторон пригласила другую.

Своего рода решение было найдено на встрече государственного секретаря Кристофера и китайского министра иностранных дел на мероприятии в рамках АТЭС в Брунее, когда стороны обошли вопрос о том, кто сделает первый шаг. Госсекретарь Кристофер передал заверение — включая остающееся до сих пор под грифом президентское послание с изложением американских намерений — относительно визитов в Америку тайваньских высокопоставленных лиц и приглашение о встрече Цзян Цзэминя с президентом.

Встреча на высшем уровне между Цзян Цзэминем и Клинтоном осуществилась в октябре, хотя и не совсем так, как требовалось бы для удовлетворения чувства собственного достоинства Китая. Она не имела статуса государственного визита и состоялась не в Вашингтоне. Ее проведение намечалось в Нью-Йорке, в рамках мероприятий, посвященных празднованию 50-й годовщины Организации Объединенных Наций. Клинтон встретился с Цзян Цзэминем в Линкольн-центре в рамках серии подобных встреч с большинством важных руководителей, участвовавших в сессии ООН. Визит китайского президента сразу после китайских военных маневров в Тайваньском проливе в Вашингтон восприняли бы излишне враждебно.

В такой атмосфере нерешительности и неопределенности — скрытых заигрываний и сдержанных отступлений — тайваньские парламентские выборы, назначенные на 2 декабря 1995 года, вновь накалили атмосферу. Пекин начал новую серию военных учений у берегов провинции Фуцзянь с участием военно-воздушных, военно-морских и сухопутных сил, проводивших совместные маневры с имитацией высадки морского десанта на территорию противника. Маневры сопровождались такой же по силе агрессивной кампанией психологических средств. За день до начала парламентских выборов НОАК объявила о дальнейшей серии учений, намеченных на март 1996 года, как раз накануне президентских выборов на Тайване[678].

По мере приближения выборов ракетные испытания «брали в клинч» Тайвань, когда снаряды падали сразу за пределами портовых городов на северо-востоке и юго-западе острова. Соединенные Штаты ответили самой значительной американской демонстрацией силы против Китая со времени начала сближения в 1971 году, направив две авианосные ударные группы с авианосцем «Нимиц» в Тайваньский пролив под предлогом «плохой погоды». В то же самое время, проходя по узкому проливу, Вашингтон заверил Китай в верности своей политики «одного Китая» и предупредил Тайвань против участия в провокационных акциях.

Балансируя на краю пропасти, и Вашингтон, и Пекин сделали ход назад, поняв, что у них нет военной цели, из-за которой стоило бы развязать войну, или каких-то условий, из-за которых мог бы быть нарушен существующий баланс сил. Это была именно та реальность, где (как это описывала Мадлен Олбрайт) Китай «является сам по себе уникальным — слишком большим, чтобы его игнорировать, слишком репрессивным, чтобы с ним обниматься, трудным для того, чтобы на него оказывать влияние, и очень, очень гордым»[679]. Америка, в свою очередь, была слишком мощной, чтобы ее можно было принудить что-то делать, и слишком завязана на необходимость развития конструктивных отношений с Китаем. Сверхдержавная Америка, динамичный Китай, глобализированный мир и постепенный сдвиг центра притяжения с Атлантики в район Тихого океана требовали мирных отношений сотрудничества. После кризиса отношения между Китаем и Соединенными Штатами значительно улучшились.

По мере приближения отношений к уровню прежних высот новый кризис потряс взаимоотношения так неожиданно, как удар грома в конце летнего дня. Во время войны в Косово, в момент, можно сказать, кульминации американо-китайских отношений, в мае 1999 года построенный в Миссури американский бомбардировщик «В-2» разбомбил китайское посольство в Белграде. Буря протестов охватила Китай. Студенчество и правительство, кажется, объединились в возмущении по поводу того, что они расценили как еще одно проявление американского неуважения суверенитета Китая. Цзян Цзэминь заявил о «преднамеренной провокации». Не скрывая беспокойства, он облек свою мысль в пафосные выражения: «Великая Китайская Народная Республика никогда не поддастся запугиваниям, великая китайская нация никогда не согласится терпеть унижения, великий китайский народ никогда не будет завоеван»[680].

Как только Мадлен Олбрайт проинформировали об инциденте, она попросила заместителя председателя Объединенного командования начальников штабов сопроводить ее в китайское посольство в Вашингтоне, хотя дело происходило глубокой ночью, намереваясь выразить сожаления правительства США[681]. Цзян Цзэминь, учитывая настроения общественности, чувствовал, однако, не только необходимость высказать собственное возмущение, но также и использовать такие формулировки, которые помогли бы сдержать общественность (например, похожие на те, которые использовал американский президент в вопросе о правах человека).

Недовольство Китая уравновешивалось доводами с американской стороны о необходимости осадить Китай. Обе точки зрения отражали серьезные убеждения и иллюстрировали наличие потенциала для конфронтации во взаимоотношениях, в которые обе стороны вовлекла природа современной внешней политики, осуществлявшейся в напряженности друг с другом по всему миру. Правительства с обеих сторон оставались приверженными необходимости поддержания отношений сотрудничества, но они не могли контролировать все пути, где стороны могли столкнуться между собой. В этом состояла нерешенная проблема в китайско-американских отношениях.