Противоречие Фан Личжи

Ко времени моего визита в ноябре 1989 года диссидент-физик Фан Личжи уже стал символом раскола между Соединенными Штатами и Китаем. Фан Личжи, яркого сторонника парламентской демократии западного образца и прав личности с долгой историей борьбы на грани терпимости со стороны официальных властей, в 1957 году исключили из коммунистической партии во время кампании борьбы с правыми, а во время «культурной революции» посадили в тюрьму на год за «реакционную» деятельность. Реабилитированный после смерти Мао Цзэдуна, Фан Личжи сделал блестящую научную карьеру, одновременно выступая за увеличение политических свобод. Фан Личжи вновь подвергли критике за участие в демонстрациях в защиту демократии в 1986 году, но он продолжал распространять призывы к реформе.

Когда президент Буш посетил Китай в феврале 1989 года, Фан состоял в списке тех лиц, кого посольство США рекомендовало Белому дому включить в число приглашенных на государственный прием от имени президента в Пекине. Посольство использовало, как они полагали, прецедент визита Рейгана в Москву, когда он встречался с теми, кто объявил там себя диссидентами. Белый дом одобрил список, хотя, возможно, и не будучи в курсе того, что думают китайские власти о Фан Личжи. Включение Фана в список приглашенных вызвало непредвиденное осложнение между Соединенными Штатами и китайским правительством уже при новой администрации Буша[628]. В конечном счете между посольством и китайским правительством была достигнута договоренность о том, что Фан Личжи посадят подальше от официальных лиц китайского правительства. Вечером в день мероприятия китайская служба безопасности остановила машину с Фан Личжи и не позволила ему добраться до места его проведения.

Хотя Фан Личжи сам лично не принимал участия в демонстрациях на площади Тяньаньмэнь, протестующие студенты симпатизировали отстаиваемым им принципам, и считалось, что Фан может стать вероятной целью репрессий со стороны правительства. Сразу же за разгоном демонстрантов 4 июня Фан Личжи и его жена попросили убежище в американском посольстве. Несколько дней спустя китайское правительство выдало ордер на арест Фана и его жены за «преступления в виде проведения контрпропаганды и подстрекательства до и после недавних беспорядков». В правительственных изданиях от Соединенных Штатов требовалось выдать «преступника, вызвавшего эти бесчинства» или получить ухудшение американо-китайских отношений[629]. В своем дневнике Буш писал: «У нас не оставалось выбора, кроме как взять его на территорию посольства, но для китайцев это было все равно что бельмо на глазу»[630].

Присутствие Фан Личжи на территории посольства сделалось источником постоянной напряженности: китайское правительство не желало позволить одному из известнейших его критиков покинуть страну, боясь его пропаганды за границей; Вашингтон не хотел возвращать ратовавшего за либеральную демократию диссидента, поскольку он непременно получил бы суровое наказание. В телеграмме в Вашингтон посол Джеймс Лилли упоминал о Фан Личжи: «Он с нами как постоянное напоминание наших связей с „буржуазным либерализмом“, он осложняет наши отношения со здешним режимом. Он — живой символ нашего конфликта с Китаем по поводу прав человека»[631].

В своем послании Дэн Сяопину 21 июня Буш поднял вопрос о «деле Фан Личжи», выразив сожаление о том, что оно стало «резонансным делом, разделившим нас». Буш защищал американское решение предоставить убежище Фан Личжи, основанное, по его словам, на «нашем и общепринятом толковании международного права», и утверждал, что «мы не можем сейчас выдворить Фан Личжи из посольства без получения заверений в том, что ему не будет угрожать физическая опасность». Буш предложил возможность урегулирования проблемы без шума, отметив, что другие правительства решали аналогичные вопросы, «тихо разрешив отъезд путем высылки»[632]. Но вопрос, как оказалось, с трудом поддавался решению, поэтому Фан Личжи и его жена оставались на территории посольства.

Во время своего брифинга, который генерал Скоукрофт устроил для меня накануне моего отъезда в Пекин, он ознакомил меня с данным делом. Он просил меня не заговаривать о нем, поскольку администрация уже сказала все, что могла сказать, но я мог отвечать на китайские инициативы в рамках существующей политики. Я последовал его совету. Я не поднимал вопрос о Фан Личжи, так же поступали и мои китайские собеседники. Во время моего прощального визита к Дэн Сяопину он неожиданно затронул эту тему после нескольких отрывочных комментариев по поводу проблем с реформой и использовал ее, намереваясь предложить пакетную сделку. Подробный отчет о соответствующем обмене мнениями поможет составить представление об атмосфере и настроениях, царивших в Пекине через полгода после Тяньаньмэня:

«ДЭН: Я разговаривал с президентом Бушем о деле Фан Личжи.

КИССИНДЖЕР: Как Вам известно, президент не знал о приглашении на прием, до тех пор пока это дело не стало достоянием гласности.

ДЭН: Он сказал мне именно так.

КИССИНДЖЕР: Коль скоро Вы затронули вопрос о Фане, я бы хотел высказать Вам одно соображение. Я ни разу не поднимал этот вопрос во время моих других бесед здесь, так как понимаю, что это весьма и весьма деликатное дело, затрагивающее достоинство Китая. Но я думаю, Ваши лучшие друзья в Америке вздохнули бы с облегчением, если бы удалось найти какой-то способ вытащить его из посольства и позволить ему покинуть страну. Нет ни одного другого способа произвести впечатление на американскую общественность, как предоставить такую возможность, тем самым сняв возникшую вокруг него шумиху».

В этот момент Дэн Сяопин встал с кресла и отключил микрофоны между его креслом и моим в знак того, что он хотел говорить приватно.

«ДЭН: У Вас есть какие-нибудь предложения?

КИССИНДЖЕР: Я предлагаю вам выслать его из Китая, а мы дадим согласие на то, что как правительство не будем никогда его использовать в политических целях. Может быть, мы посоветуем ему отправиться в какую-либо другую страну, например в Швецию, где он будет вдали от конгресса США и нашей прессы. Такое решение вопроса произвело бы глубокое впечатление на американскую общественность, гораздо больше, чем любой другой шаг в каком-либо техническом вопросе».

Дэн Сяопину требовались более конкретные заверения. Могло ли американское правительство «заставить Фана написать признание» в преступлениях по китайским законам? Или мог ли Вашингтон гарантировать, что «после его выдворения [из Китая]… Фан не станет ничего говорить или делать в ущерб Китаю?» Дэн пошел дальше, попросив Вашингтон «взять на себя ответственность в том, что он не допустит в дальнейшем никаких глупостей со стороны Фана или [других китайских] участников демонстраций, находящихся сейчас в Соединенных Штатах». Дэн Сяопин искал выход из создавшейся ситуации. Однако предложенные им меры находились вне законной компетенции американского правительства.

«ДЭН: Что Вы думаете, если мы выдворим его после того, как он напишет признание в своих преступлениях?

КИССИНДЖЕР: Я бы удивился, если бы он это сделал. Я был в посольстве сегодня утром, но не встречался с Фан Личжи.

ДЭН: Но он бы это сделал, если бы американская сторона на этом настояла. Эта проблема возникла по вине сотрудников посольства США, включая некоторых из Ваших хороших друзей и людей, о которых я думал как о наших друзьях[633].

А что, если американская сторона попросит Фана написать признание, после чего мы сможем выслать его как обычного преступника и он сможет уехать туда, куда захочет? Если это не пройдет, то как насчет другой идеи: после его выдворения США берут на себя ответственность, что Фан не станет ничего говорить или делать в ущерб Китаю. Он не должен использовать США или другую страну для выступлений против КНР.

КИССИНДЖЕР: Позвольте мне высказаться насчет первого предложения. Если мы попросим его подписать признание, предположим, что мы вообще сможем это сделать, главным будет не то, что он говорит в посольстве, а что он станет говорить, выбравшись из Китая. Если он скажет, что американское правительство заставило его признаться, для всех будет гораздо хуже, чем если бы он ни в чем не признался. Важность его освобождения в том, что оно станет символом уверенности Китая в собственной правоте. Этот шаг противопоставит себя карикатурам, которые многие ваши противники рисовали о Китае в США.

ДЭН: Тогда давайте рассмотрим второе предложение. США заявят после его отъезда из Китая о том, что он не станет ничего говорить против КНР. Могут ли США дать такие гарантии?

КИССИНДЖЕР: Я беседую с Вами как с другом.

ДЭН: Я знаю. Я не прошу Вас заключить соглашение.

КИССИНДЖЕР: Нельзя исключить, что правительство США согласится и заявит, что правительство США не будет никоим образом использовать Фана, например, в передачах „Голоса Америки“ или иным путем, который может контролировать президент. Мы также могли бы обещать порекомендовать ему не предпринимать ничего по собственной инициативе. Мы могли бы согласиться, что его не станет принимать президент или что он не получит никакого официального статуса от любой организации правительства США».

После моих слов Дэн Сяопин сказал мне о письме, только что полученном им от Буша с предложением организовать визит специального представителя с целью проинформировать его в связи с предстоящей встречей в верхах с Горбачевым, а также рассмотреть состояние китайско-американских отношений. Дэн поддержал эту идею и связал ее с обсуждением вопроса о Фан Личжи как пути нахождения всеобъемлющего решения:

«В процессе решения вопроса о Фане другие вопросы также можно было бы поставить на повестку дня, чтобы получить пакетное соглашение всех проблем. Дела обстоят таким вот образом. Я попросил Буша сделать шаг первым. Он же просит меня сделать первый шаг. Полагаю, что, если получится сделать пакет, не будет вопросов относительно очередности шагов».

Китайский министр иностранных дел так описал «пакетную сделку» в своих мемуарах:

«1) Китай разрешит Фан Личжи и его жене покинуть посольство США в Пекине, чтобы уехать в Соединенные Штаты или третью страну; 2) Соединенные Штаты в удобной для них форме сделают ясное заявление о том, что они снимут санкции в отношении Китая; 3) Обе стороны предпримут усилия для заключения сделок по одному или двум проектам экономического сотрудничества; 4) Соединенные Штаты направят приглашение Цзян Цзэминю [недавно назначенному генеральным секретарем коммунистической партии вместо Чжао Цзыяна] нанести официальный визит в следующем году»[634].

После дальнейших обменов в модальной форме относительно возможности высылки Фан Личжи Дэн завершил эту часть разговора:

«ДЭН: Будет ли Буш доволен и согласится ли он с этим предложением?

КИССИНДЖЕР: По моему мнению, он будет доволен этим».

Я рассчитывал на то, что Буш будет приветствовать демонстрацию Китаем озабоченности и гибкости, однако сомневался, что темпы улучшения отношений будут такими быстрыми, как предполагал Дэн Сяопин.

Возобновление взаимопонимания между Китаем и Соединенными Штатами становилось еще более важным в свете растущих беспорядков в Советском Союзе и Восточной Европе, казалось, подрывавших все параметры существующих отношений в рамках «треугольника». С учетом развала советской империи — что могло бы стать мотивом, как это было в свое время, сближения между Соединенными Штатами и Китаем? Срочность проблемы была подчеркнута в момент моего отлета из Пекина вечером после моей встречи с Дэн Сяопином, когда я во время моей первой остановки уже на территории Соединенных Штатов узнал о падении Берлинской стены, потрясшем все построения внешней политики периода «холодной войны».

Политические революции в Восточной Европе свели почти на нет пакетную сделку. Когда я вернулся в Вашингтон тремя днями позже, я доложил о моем разговоре с Дэн Сяопином Бушу, Скоукрофту и госсекретарю Джеймсу Бейкеру во время обеда в Белом доме. Как оказалось, Китай не включен в число приоритетных тем. Предметом первостепенной важности для моих хозяев на тот момент сделались вопросы влияния падения Берлинской стены и предстоящей встречи между Бушем и Горбачевым, намеченной на 2–3 декабря 1989 года на Мальте. Оба вопроса требовали принятия немедленного решения по поводу тактики и долгосрочной стратегии. Двигались ли мы в сторону прекращения существования восточногерманского сателлита, где дислоцировалось 20 советских дивизий? Будут ли по-прежнему существовать два немецких государства? Сохранится при этом, хотя и некоммунистическая, Восточная Германия? Если объединение стало целью, при помощи какого вида дипломатии его следует добиваться? И каким должен стать американский подход в предвидимых чрезвычайных обстоятельствах?

В свете драмы вокруг советского краха в Восточной Европе пакетная сделка Дэн Сяопина никак не могла оказаться в числе приоритетных вопросов, как это произошло бы в менее бурные времена.

Поездка спецпосланников, которую я обсуждал с Дэн Сяопином, состоялась не ранее середины декабря, когда Брент Скоукрофт и Лоуренс Иглбергер посетили Пекин во второй раз за полгода. Этот визит не протекал в обстановке секретности, как поездка в июле (она остается таковой до сего времени), но ему намеренно придавали вид второстепенного, желая избежать дискуссий в конгрессе и прессе. Однако китайская сторона поместила фото Скоукрофта, провозглашающего тост за здоровье Цянь Цичэня, вызвав шок в Соединенных Штатах. Позднее Скоукрофт вспоминал:

«Во время традиционных обменов тостами в конце обеда по случаю нашего приезда от имени министра иностранных дел группа телевизионщиков появилась снова. Для меня создавалась неловкая ситуация. Либо пойти на то, что меня снимут во время церемонии и увидят произносящим тост в честь тех, кого пресса окрестила как „мясников с площади Тяньаньмэнь“, либо отказаться произносить тост и поставить под угрозу всю цель поездки. Я выбрал первое и немедленно стал, к моему глубокому сожалению, знаменитостью — в самом отрицательном смысле этого слова»[635].

Инцидент показал конфликт интересов обеих сторон. Китай хотел продемонстрировать своему населению, что его изоляция завершается. Вашингтон же стремился привлечь минимум внимания к этому визиту, рассчитывая избежать конфликтов до подписания соглашения.

Обсуждение Советского Союза неизбежно заняло большую часть времени в ходе поездки Скоукрофта и Иглбергера, хотя в совершенно ином ключе по сравнению с тем, что происходило традиционно на китайско-американских встречах: темой обсуждения на сей раз являлась не военная угроза со стороны СССР, а его растущая слабость. Цянь Цичэнь предсказал развал Советского Союза и рассказал о том, как удивился Пекин, когда Горбачев во время майского визита в разгар тяньаньмэньских событий просил Китай об оказании экономической помощи. Скоукрофт позднее так вспоминал китайскую версию тех событий:

«Советские не очень хорошо разбирались в экономике, и Горбачев не совсем понимал, о чем он просит. Цянь предсказал, что развал их экономики и проблемы с национальными республиками завершатся волнениями. „Не было заметно, что Горбачев предпринимает какие-то меры по предупреждению такого развития событий“, — добавил он. Он сказал, что „Горбачев попросил китайскую сторону предоставить товары широкого потребления“. „…Мы предоставим им ширпотреб. А они заплатят нам сырьевыми товарами. Им также нужны кредиты. Мы были просто ошеломлены, когда они первыми подняли этот вопрос. Мы согласились предоставить им кое-какие кредиты“»[636].

Китайские руководители выдвинули свое «пакетное» урегулирование перед Скоукрофтом и увязали освобождение Фан Личжи со снятием американских санкций. Администрация предпочитала отнести дело Фан Личжи к числу одной из проблем гуманитарного характера, которые должны были бы решаться совершенно независимо от других вопросов.

Дальнейшие пертурбации в советском лагере — включая кровавое свержение коммунистического руководителя Румынии Николае Чаушеску — подкрепили в коммунистической партии Китая чувство, будто она находится на осадном положении. Распад восточноевропейских коммунистических государств укрепил позиции тех в Вашингтоне, кто полагал, что Соединенным Штатам следует подождать событий, которые, по их убеждению, приведут к краху правительства в Пекине. В такой атмосфере ни одна из сторон не могла сойти с установленных позиций. Переговоры об освобождении Фан Личжи продолжались через американское посольство, и к соглашению стороны смогли прийти не ранее июля 1990 года, то есть прошло больше года, после того как Фан Личжи и его жена попросили убежище, и восемь месяцев, после того как Дэн Сяопин выдвинул свое пакетное предложение[637].

Тем временем процедура ежегодного переоформления статуса наиболее благоприятствуемой нации для Китая, требуемого для стран с «нерыночной экономикой» в соответствии с поправкой Джексона — Вэника 1974 года, ставящая предоставление статуса наиболее благоприятствуемой нации в зависимость от эмиграционной политики соответствующей страны, превратилась в форум осуждения в конгрессе состояния дел в Китае с правами человека. Главным доводом в дебатах выдвигалось то, что любое соглашение с Китаем нечто сродни милости, а при данных обстоятельствах это противоречит американским демократическим идеалам, поэтому торговые привилегии должны быть поставлены в зависимость от отношения Китая к американской концепции прав человека и политических свобод. На Пекин опускалось нечто похожее на изоляцию, в Вашингтоне почти праздновали триумф. Весной 1990 года рухнули коммунистические правительства в Восточной Германии, Чехословакии и Румынии. Дэн Сяопин разослал членам партии резкое предупреждение:

«Всем должно быть определенно ясно, что в нынешней международной обстановке все внимание противника будет сосредоточено на Китае. Будет использован любой предлог для того, чтобы причинить нам неприятности, создать трудности и напряженность. Китаю необходима стабильность, стабильность и еще раз стабильность. Последующие три — пять лет будут чрезвычайно трудными для нашей партии и страны и чрезвычайно важными. Если мы выстоим и продержимся, наше дело станет быстро развиваться. Если наступит крах, история Китая пойдет по пути регресса на протяжении нескольких десятков лет и даже, может быть, нескольких сот лет»[638].