Дипломатические игры с США

Одним из результатов кризиса стало возобновление официального диалога между Соединенными Штатами и Китаем. На Женевской конференции 1954 года по вопросам урегулирования первой вьетнамской войны между Францией и возглавляемым коммунистами освободительным движением Пекин и Вашингтон нехотя согласились поддерживать контакты на уровне консульских работников, аккредитованных в Женеве.

Договоренность создавала рамки для своего рода страховочной сетки во избежание столкновений из-за недоразумений. Но ни одна из сторон не делала этого, исходя из своих каких-то убеждений. Или, вернее, их кредо оставались разнонаправленными. Корейская война привела к прекращению всех дипломатических инициатив администрации Трумэна по отношению к Китаю. Администрация Эйзенхауэра, пришедшая к власти, когда война в Корее еще не закончилась, рассматривала Китай как наиболее обструкционистский и революционный из всех коммунистических государств. Отсюда ее первостепенной целью было строительство системы безопасности в Азии для сдерживания потенциальной китайской агрессии. Дипломатические заигрывания с Китаем не велись, поскольку они могли подвергнуть угрозе пока еще хрупкие системы типа СЕАТО и нарождающийся союз с Японией и Южной Кореей. Отказ Даллеса пожать руку Чжоу Эньлая на Женевской конференции отражал как моральный аспект непризнания, так и стратегический характер планов.

Подход Мао Цзэдуна был зеркальным по отношению к тому, что демонстрировали Даллес и Эйзенхауэр. Тайваньский вопрос создал постоянную причину для конфронтации, и она будет сохраняться так долго, как долго США будут рассматривать тайваньские власти в качестве законного правительства всего Китая. Для китайско-американской дипломатии была характерна тупиковая ситуация, потому что Китай отказывался обсуждать другие темы, до тех пор пока США не согласятся уйти с Тайваня, а США не хотели обсуждать вопрос об уходе с Тайваня, пока Китай не откажется от применения силы для решения тайваньского вопроса.

По той же причине китайско-американский диалог, начатый после первого тайваньского кризиса, сел на мель, поскольку каждая из сторон придерживалась своей основной позиции и им не о чем было разговаривать. США подчеркивали, что статус Тайваня должен решаться на переговорах между Пекином и Тайбэем с участием Соединенных Штатов и Японии. Пекин трактовал эту инициативу как попытку пересмотреть решения Каирской конференции, которая еще во время Второй мировой войны объявила Тайвань частью Китая. Он также не хотел отказаться от применения силы, расценивая давление в этом вопросе как посягательство на суверенное право Китая установить контроль над всей его национальной территорией. Посол Ван Биннань, глава китайской делегации на протяжении десяти лет, в своих мемуарах так охарактеризовал возникший тупик: «Взгляд в прошлое говорит, что США в то время совершенно не могли изменить свою китайскую политику. При тех обстоятельствах мы сразу упирались в тайваньскую проблему, самую трудную из-за весьма слабой вероятности ее разрешения и самую чувствительную. Так что вполне понятно, почему переговоры не могли ничего дать»[240].

Только два соглашения были выработаны в результате этих обсуждений. Первое имело процедурный характер: договорились повысить существующий консульский уровень контактов в Женеве до уровня посла. (Значение повышения уровня контактов до ранга посла заключается в том, что послы являются личными представителями своих глав государств и предположительно имеют большие полномочия и влияние.) И именно это привело к их параличу. За 16 лет, с 1955 до 1971 года, состоялось 136 встреч между послами США и Китая (большая часть их проходила в Варшаве, ставшей местом проведения переговоров в 1958 году). Единственное соглашение, по существу, заключили в сентябре 1955 года, когда Китай и Соединенные Штаты разрешили гражданам, оказавшимся на территории другой страны во время гражданской войны, вернуться на родину[241].

На протяжении 15 лет после этого американская политика оставалась сфокусированной на том, чтобы добиться от Китая официального отказа от применения силы. «Мы год за годом следили, — отчитывался госсекретарь Дин Раск перед Комиссией по иностранным делам палаты представителей конгресса США в марте 1966 года, — за появлением какого-нибудь признака того, что коммунистический Китай готов отказаться от применения силы для решения спорных проблем. Мы также зондировали различные признаки его готовности отказаться от тезиса о том, что Соединенные Штаты являются его главным противником. Подходы и действия китайских коммунистов всегда оставались враждебными и жесткими»[242].

Американская внешняя политика ни в отношении никакой другой страны не была подчинена одному обязательному условию для переговоров — полному отказу от применения силы. Раск отмечал все же разницу между китайской яростной риторикой и его относительно сдержанным поведением на международной арене в 1960-е годы. И тем не менее он считал, что американская политика должна фактически реагировать именно на риторику — идеология имела большее значение, чем конкретное поведение:

«Когда-нибудь мы сможем игнорировать то, что китайские коммунистические лидеры говорят, и оценивать только их поступки. Это правда, что они более осторожны в действиях, чем в словах, — более осторожны в том, что они сами конкретно делают, чем в том, что они требуют делать от Советского Союза… Но из этого не следует, что мы не должны обращать внимания на их намерения и планы на будущее, которые они пропагандируют»[243].

В 1957 году, исходя из такого подхода и используя как предлог китайское нежелание отказаться от применения силы в отношении Тайваня, Соединенные Штаты понизили уровень женевских переговоров с уровня посла до уровня первого секретаря. Китай отозвал свою делегацию, и переговоры были прерваны. Вскоре настал второй тайваньский кризис — хотя внешне совсем по другой причине.