Вьетнам: возмутитель спокойствия великих держав

Китай оказался втянутым в третью вьетнамскую войну из-за факторов, сравнимых с теми, что привели Соединенные Штаты ко второй вьетнамской войне. Что-то во вьетнамском национализме в его наиболее маниакальном виде заставляет другие общества терять чувство меры и неправильно оценивать вьетнамские мотивировки и собственные возможности. Так сложилась судьба американцев в том, что историки сейчас называют второй вьетнамской войной (первой считается антиколониальная война Вьетнама против Франции). Американцам было трудно принять тот факт, что развивающаяся страна средних размеров может быть до такой степени привержена своему сугубо местечковому делу. Поэтому они воспринимали вьетнамские действия как признак неких глубинных планов. Воинственность Ханоя расценивалась как проявление китайско-советской совместной подрывной деятельности с целью завоевания господства в Азии. К тому же Вашингтон полагал возможным добиться компромисса, если помешать первоначальным действиям Ханоя дипломатическим путем.

Такая оценка была ошибочна и в том и в другом случае. Ханой не был марионеткой какой-либо другой страны. Он воевал за собственное видение независимости и в конечном счете за Индокитайскую федерацию, которая дала бы Ханою возможность занять господствующую позицию в Юго-Восточной Азии, подобно той, какую играл Пекин в Восточной Азии. Вьетнамцы, выжившие лишь с одной целью в многовековых конфликтах с Китаем, не могли пойти на компромисс и в угоду чьим-то концепциям относительно некоей всеобщей стабильности пожертвовать идеей независимости. Парадокс второй вьетнамской войны в том, что американцы искали компромисса, а северные вьетнамцы стремились к победе.

В этом смысле американскую общественность разделило вовсе не то, что считалось главной ошибкой американцев во вьетнамской войне, а вопрос о том, было ли правительство США в достаточной мере расположено к нахождению дипломатических путей выхода из войны. Более того, причиной стала неспособность смириться с тем фактом, что так называемые дипломатические пути выхода из войны, которых так серьезно — и так безнадежно — искали несколько администраций подряд от обеих американских политических партий, требовали такой силы давления, какая равнялась бы окончательному поражению Ханоя. В этом плане и Москва, и Пекин играли здесь всего лишь вспомогательную роль.

Пекин просчитался аналогичным образом, хотя и в несколько ограниченном виде. Когда США начали наращивать военные силы во Вьетнаме, Пекин расценил их действия в терминах облавных шашек «вэйци»: еще один пример американских баз, окружающих Китай, начиная от Кореи и до Тайваньского пролива, а теперь дошедших и до Индокитая. Китай поддерживал партизанскую войну Северного Вьетнама частью по причинам, связанным с идеологией, частью — стремясь вытолкнуть американские базы с китайских границ как можно дальше. Чжоу Эньлай в апреле 1968 года сказал премьер-министру Северного Вьетнама Фам Ван Донгу, что Китай поддерживает Северный Вьетнам, не желая допустить стратегического окружения Китая, на что Фам Ван Донг дал уклончивый ответ, в основном потому, что предотвращение окружения Китая не входило в планы Вьетнама. Вьетнам преследовал собственные национальные цели:

«ЧЖОУ: В течение длительного времени Соединенные Штаты полукругом охватывали Китай. Теперь еще и Советский Союз тоже окружает Китай. Круг становится полным, за исключением [части] Вьетнама.

ФАМ: У нас тем более есть основания нанести поражение американским империалистам на всей вьетнамской территории.

ЧЖОУ: Именно поэтому мы поддерживаем вас.

ФАМ: Наша победа окажет позитивное воздействие на Азию. Наша победа принесет невиданные результаты.

ЧЖОУ: Вам стоит над этим подумать»[514].

Следуя логике китайской стратегии, от которой Фам Ван Донг постарался осторожно откреститься, Китай направил свыше 100 тысяч нестроевого военного персонала для поддержания северо-вьетнамской инфраструктуры и тылового обеспечения. Соединенные Штаты выступили против Северного Вьетнама как якобы застрельщика советско-китайского плана. Китай поддерживал Ханой, желая ослабить, как ему представлялось, американское стремление к господству в Азии. И Китай, и Америка ошибались. Ханой сражался только за свои национальные цели. Объединенный, находящийся под руководством коммунистов Вьетнам, вышедший победителем во второй войне в 1975 году, оказался гораздо большей угрозой Китаю, чем Соединенные Штаты.

Вьетнамцы смотрели на северного соседа с подозрением, близким к паранойе. В периоды длительного китайского господства Вьетнам перенял китайскую письменность, политические и культурные институты (чьи следы во всем великолепии можно обнаружить в императорском дворце и могилах бывшей столицы Хюе). Вьетнам, однако, использовал «китайские» институты для строительства отдельного государства и укрепления собственной независимости. Географическое расположение не позволяло Вьетнаму уйти в изоляцию, как это сделала Япония примерно в тот же исторический период. Со второго столетия до новой эры вплоть до X века Вьетнам находился под более или менее прямым китайским правлением, став полностью независимым государством только в результате падения династии Тан в 907 году.

Вьетнамская национальная идентификация отражала наследие двух в какой-то мере противостоящих друг другу сил: с одной стороны, восприятие китайской культуры, с другой — неприятие китайского политического и военного господства. Сопротивление Китаю помогло выработке Вьетнамом чувства исступленной гордости за свою независимость и внушительную военную традицию. Принятие китайской культуры обеспечило Вьетнам конфуцианской элитой китайского образца, обладавшей комплексом некоего регионального Срединного государства, схожего с соседним. Во время индокитайских войн в XX веке Ханой продемонстрировал свое понимание политического и культурного права, воспользовавшись нейтралитетом Лаоса и Камбоджи, вначале как бы по праву, а после войны путем распространения «специальных отношений» с коммунистическими движениями в этих странах, что привело к доминированию в них Вьетнама.

Вьетнам вступил в конфронтацию с Китаем с беспрецедентным психологическим и геополитическим вызовом. Руководители в Ханое хорошо изучили «Искусство войны» Суньцзы и применяли его принципы с большим успехом как против Франции, так и против Соединенных Штатов. Еще даже до окончания длительных вьетнамских войн, сперва с французами, стремившимися восстановить свою колонию после Второй мировой войны, а затем с Соединенными Штатами с 1963 по 1975 год, и Пекин, и Ханой начали понимать, что следующее противостояние будет между ними самими за господство в Индокитае и Юго-Восточной Азии.

Отсутствие четкого понимания сути стратегического анализа, которым обычно руководствовались китайцы в своей политике во время вьетнамской войны Америки, можно объяснить наличием культурной близости между Китаем и Вьетнамом. Как ни странно, но долгосрочные стратегические интересы Пекина в какой-то мере совпадали с интересами Вашингтона: в конечном счете должно было бы остаться четыре государства (Северный и Южный Вьетнам, Лаос и Камбоджа), которые будут создавать баланс сил в регионе. Этим можно объяснить, почему Мао, обрисовывая в беседе с Эдгаром Сноу в 1965 году возможные итоги войны, называл и сохранение Южного Вьетнама как возможный, а потому и приемлемый вариант исхода войны[515].

Во время моей секретной поездки в Пекин в 1971 году Чжоу Эньлай определял цели Китая в Индокитае как носящие прежде всего стратегический, а не идеологический характер. По его словам, китайская политика в Индокитае основывается исключительно на чувстве исторического долга, оставленного в наследство древними династиями. Китайские руководители, очевидно, предположили, что Америку нельзя будет победить и что север разделенного Вьетнама будет зависеть от китайской помощи, как это случилось с Северной Кореей после Корейской войны.

После начала войны обнаружились признаки готовности Китая к победе Ханоя. Разведка сообщала о строительстве китайцами дороги в северном Лаосе, которая имела мало общего с продолжающимся конфликтом с Соединенными Штатами, но могла понадобиться для реализации послевоенной стратегии выравнивания соотношения сил с Ханоем или даже для возможного конфликта из-за Лаоса. В 1973 году, после Парижского соглашения об окончании войны во Вьетнаме, Чжоу Эньлай и я вели переговоры о послевоенном урегулировании для Камбоджи. В основе его лежала коалиция между Нородомом Сиануком (бывшим правителем Камбоджи, жившим в изгнании в Пекине), действующим правительством в Пномпене и красными кхмерами. Главной целью урегулирования ставилось создание препятствий для захвата Индокитая Вьетнамом. Соглашение в конечном счете провалилось, когда конгресс США фактически запретил любое военное участие Америки в регионе, исключив какую-либо роль Америки в этом деле[516].

О скрытом враждебном отношении Ханоя к тогдашнему союзнику мне втолковывали во время моего визита в Ханой в феврале 1973 года с целью разработки вопросов, связанных с выполнением Парижского соглашения, парафированным двумя неделями ранее. Ле Дык Тхо пригласил меня в национальный музей Ханоя, планируя в основном показать мне экспозиции, посвященные исторической борьбе Вьетнама против Китая — формально все еще союзника Вьетнама.

После падения Сайгона в 1975 году присущая этим отношениям историческая вражда разразилась вновь, причем геополитика взяла верх над идеологией. Соединенные Штаты, как оказалось, были не единственными, кто неправильно оценил значение вьетнамской войны. Когда Соединенные Штаты вторглись в первый раз, Китай рассматривал это как своего рода последний вздох империализма. Пекин, почти не задумываясь, сделал ставку на Ханой. Он расценил американское вмешательство как еще один шаг по окружению Китая — почти так же, как десятью годами ранее в связи с вмешательством США в Корее.

Парадокс в том, что с геополитической точки зрения долгосрочные интересы как Пекина, так и Вашингтона должны были быть идентичными. Оба должны были бы предпочесть статус-кво, при котором Индокитай разделили бы на четыре государства. Вашингтон выступал против господства Ханоя в Индокитае исходя из идеи глобального порядка Вудро Вильсона — права на самоопределение существующих государств — и убежденности в глобальном коммунистическом заговоре. Пекин в общем-то преследовал ту же цель, но он руководствовался собственной геополитической точкой зрения, поскольку хотел избежать создания какого-либо блока в Юго-Восточной Азии на своих южных границах.

В течение какого-то времени Пекин, казалось, верил в возобладание коммунистической идеологии над вьетнамским противодействием китайскому превосходству с его тысячелетней историей. А еще Пекин, как представляется, и подумать не мог о полном крахе Соединенных Штатов. В связи с падением Сайгона Пекину пришлось столкнуться с результатами собственной политики. Она рикошетом ударила по нему самому. Исход в Индокитае совпал с постоянным страхом китайцев перед окружением страны. Стремление не допустить создания индокитайского блока, связанного с Советским Союзом, стало главной задачей внешней политики при Дэн Сяопине и основой растущего сотрудничества с Соединенными Штатами. Ханой, Пекин, Москва и Вашингтон играли вчетвером в облавные шашки «вэйци». Событиям в Камбодже и во Вьетнаме предстояло определить, кто окажется окруженным и нейтрализованным: Пекин или Ханой.

Пекинский кошмар окружения, похоже, превращался в явь. Вьетнам даже один нес в себе большую угрозу. А если бы ему удалось осуществить свою цель и создать Индокитайскую федерацию, то она превратилась бы в блок со 100-миллионным населением и смогла бы оказывать значительное воздействие на Таиланд и другие государства Юго-Восточной Азии. В таком контексте независимость Камбоджи как противовес Ханою становилась главной китайской целью. Еще в августе 1975 года — через три месяца после падения Сайгона — Дэн Сяопин сказал находившемуся с визитом руководителю красных кхмеров Кхиеу Самфану: «Когда одну сверхдержаву [Соединенные Штаты] вынудили вывести свои войска из Индокитая, другая сверхдержава [Советский Союз] воспользовалась возможностью… протянуть свои злобные щупальца в Юго-Восточную Азию… в попытке совершить экспансию в этом районе»[517]. Как сказал Дэн Сяопин, Камбоджа и Китай «оба… стоят перед задачей борьбы с империализмом и гегемониями… Мы твердо верим в то, что… народы двух наших стран объединятся еще теснее и будут вместе маршировать к новым победам в общей борьбе»[518]. Во время визита лаосского премьера Кейсона Фомвихана в Пекин в марте 1976 года Хуа Гофэн, тогда еще премьер, предупредил Советский Союз о том, что «в частности, одна сверхдержава ястребиным голосом поет о „разрядке“ и при этом протягивает повсюду свои загребущие лапищи, наращивает вооруженную экспансию и ведет подготовку к войне, пытаясь втянуть все больше стран в сферу своего влияния и строя из себя гегемонистского повелителя»[519].

Освободившись от необходимости демонстрировать мнимую коммунистическую солидарность перед лицом угрозы американского «империализма», противники перешли к открытому противостоянию друг против друга вскоре после падения Сайгона в апреле 1975 года. В течение полугода после падения всего Индокитая 150 тысячам вьетнамцев пришлось покинуть Камбоджу. Примерно такое же число вьетнамских граждан китайского происхождения были вынуждены бежать из Вьетнама. К февралю 1976 года Китай прекратил свою программу помощи Вьетнаму, а годом позже и все поставки по существующим программам. Ханой соответственно перешел на сторону Советского Союза. На заседании вьетнамского политбюро в июне 1978 года Китай назвали «главным противником» Вьетнама. В том же месяце Вьетнам вступил в СЭВ, торговый блок во главе с Советским Союзом. В ноябре 1978 года Советский Союз и Вьетнам подписали Договор о дружбе и сотрудничестве, содержащий статью о военном сотрудничестве. В декабре 1978 года вьетнамские войска вторглись в Камбоджу, свергли режим красных кхмеров и посадили провьетнамское правительство.

Идеология исчезла как фактор из данного конфликта. Коммунистические центры силы вели соперничество в вопросе о балансе сил на основе национальных интересов, а не идеологии.

Из Пекина все это виделось как страшный кошмар, охвативший китайские границы. На севере продолжалось неуклонное наращивание советского присутствия: Москва по-прежнему держала почти 50 дивизий вдоль границ. К западу от Китая, в Афганистане, произошел марксистский переворот, результатом чего стало все возрастающее открытое советское влияние в этой стране[520]. Пекин также видел руку Москвы в иранской революции, кульминацией которой было бегство шаха 16 января 1979 года. Москва продолжала проталкивать идею создания системы коллективной безопасности в Азии с одной-единственной истинной целью сдерживания Китая. Параллельно Москва вела переговоры об СНВ-2 с Вашингтоном. По мнению Пекина, подобное соглашение играло на руку Советскому Союзу и помогало ему «сливать все свои нечистоты на восток» в направлении Китая. Казалось, Китай находится в не очень удобной позиции. А теперь еще и Вьетнам вступил в советский лагерь. «Невиданные результаты», о которых говорил Фам Ван Донг Чжоу Эньлаю в 1968 году, оказались советским окружением Китая. Дополнительная сложность состояла в том, что все эти проблемы возникли тогда, когда Дэн Сяопину еще приходилось заниматься укреплением собственных позиций в стране во время второго возвращения к власти — процесс длился до 1980 года.

Принципиальное различие между китайской и западной дипломатическими стратегиями заключается в их различной реакции на выявленные уязвимые места. Американские и западные дипломаты полагают, что им надо с большей осторожностью избегать провокаций, китайская реакция более похожа на акцентирование пренебрежительного отношения к опасности. Западные дипломаты склонны делать выводы исходя из неблагоприятного соотношения сил как основного требования для принятия дипломатического решения. Они настаивают на выдвижении дипломатических инициатив с тем, чтобы противная сторона оказалась в позиции «вы ошибаетесь», изолировать ее морально; но отказываются от применения силы — именно такой совет дали американцы Дэн Сяопину, после того как Вьетнам вторгся в Камбоджу и оккупировал ее. Китайские стратеги чаще всего шли бы на усиление своей вовлеченности в проблему и стали бы противопоставлять материальному перевесу противника собственную смелость и психологический нажим. Они верят в сдерживание в форме упреждающего удара. Когда китайские разработчики посчитают, что их противник приобретает неприемлемое преимущество и что стратегическое направление поворачивает против них, они отвечают, пытаясь подорвать уверенность противника в себе, и тем самым дают возможность Китаю восстановить психологическое, если не материальное, преимущество.

Перед лицом угрозы на всех фронтах Дэн Сяопин решил пойти в дипломатическое и стратегическое наступление. Хотя он не имел еще полного контроля в Пекине, он предпринял несколько смелых шагов на внешней арене. Он сменил китайскую позицию по отношению к Советскому Союзу, перейдя от политики сдерживания к открытой стратегической враждебности и фактически к откату назад. Китай больше уже не ограничивался выдачей советов Соединенным Штатам о том, как сдерживать Советский Союз. Теперь он играл активную роль в создании антисоветской и антивьетнамской коалиции, особенно в Азии. Китай собрался расставить все фигуры на доске в нужных местах для решающего сражения с Ханоем.