Третья вьетнамская война

17 февраля Китай предпринял развернутое вторжение в северный Вьетнам из китайских южных провинций Гуанси[559] и Юньнань. Количество китайских войск отражало то значение, которое Китай придавал операции: по некоторым оценкам, оно составляло от 200 до, возможно, даже 400 тысяч военнослужащих НОАК[560]. Один историк пришел к выводу, что силы вторжения, включавшие «регулярные сухопутные войска, народное ополчение, подразделения военно-морских и военно-воздушных сил… были равноценны по количеству при нанесении удара, которым Китай обозначил свое вступление в Корейскую войну в ноябре 1950 года»[561]. В официальных китайских сообщениях печати вторжение называлось «контратакой в целях самообороны против Вьетнама» или «контратакой для самообороны на китайско-вьетнамской границе». Реализовывался китайский вариант сдерживания: заранее объявленное вторжение во имя недопущения последующих шагов со стороны Вьетнама.

Целью китайских военных явилась такая же коммунистическая страна, недавний союзник и давний получатель китайской экономической и военной помощи. Перед ними стояла задача сохранения стратегического равновесия в Азии, как его видели в Китае. Далее Китай развернул кампанию при моральной поддержке, дипломатическом прикрытии и сотрудничестве в области разведки с Соединенными Штатами — той же «империалистической державой», которую Пекин помог выгнать из Индокитая пятью годами ранее.

Объявлялось, что война преследует цель «обуздать вьетнамские амбиции и преподать им надлежащий урок ограниченного характера»[562]. «Надлежащий» означало нанести достаточный урон, способный повлиять на вьетнамские планы и расчеты на будущее, под понятием «ограниченный характер» подразумевалось, что урок будет окончен до вмешательства извне или до того, как другие факторы сделают его неконтролируемым. Китай бросил прямой вызов Советскому Союзу.

Предсказание Дэн Сяопина подтвердилось: Советский Союз не напал на Китай. На следующий день после начала вторжения Китая советское правительство выступило с вялым заявлением, где наряду с осуждением «преступного» нападения Китая подчеркивалось, что «героический вьетнамский народ… способен и в этот раз выстоять самостоятельно»[563]. Советская военная реакция ограничилась отправкой оперативного военно-морского соединения в Восточно-Китайское море, ограниченными поставками оружия воздухом в Ханой и активизацией воздушного патрулирования вдоль китайско-советской границы. Воздушные поставки ограничивались не только географическим фактором, но и внутренними колебаниями. В итоге Советский Союз в 1979 году оказал своему новому союзнику Вьетнаму столько же помощи, сколько 20 лет назад тогдашнему союзнику Китаю во время кризиса в Тайваньском проливе. Ни в том ни в другом случае Советский Союз не захотел рисковать развязыванием крупномасштабной войны.

Вскоре после войны Хуа Гофэн подвел итог емкой фразой, пренебрежительно характеризующей советских руководителей: «Что касается угроз в наш адрес, то они осуществляли это своими маневрами вблизи границы, направляя корабли в Восточно-Китайское море. Но у них духа не хватило начать действия, и после всего мы по-прежнему могли дергать тигра за хвост».

Дэн Сяопин саркастически отверг американский совет быть осторожными. Во время визита в Пекин в конце февраля 1979 года министр финансов Майкл Блюменталь призвал вывести китайские войска из Вьетнама «как можно быстрее», поскольку Пекин «неоправданно рисковал»[564]. Дэн возражал. Беседуя с американскими журналистами накануне встречи с Блюменталем, Дэн продемонстрировал свое недовольство словесными уловками, насмехаясь над «некоторыми людьми», «боявшимися обидеть» «Кубу Востока»[565].

Как и во время китайско-индийской войны, Китай нанес ограниченный «карательный» удар, затем последовало немедленное отступление. Все закончилось в течение 29 дней. Вскоре после захвата войсками НОАК (и, как утверждают, разорения) столиц трех вьетнамских провинций вдоль границы, Пекин объявил о том, что китайские войска будут выведены из Вьетнама, за исключением нескольких спорных участков территории. Пекин не делал попыток свергнуть ханойское правительство или открыто вторгнуться в Камбоджу.

Через месяц после вывода китайских войск Дэн Сяопин во время моего визита в Пекин объяснял мне китайскую стратегию:

«ДЭН: После моего возвращения [из Соединенных Штатов] мы сразу же начали воевать. Но мы попросили вас высказать свое мнение заблаговременно. Я обговорил это с президентом Картером, и он тогда ответил мне очень официально и весьма торжественно. Он зачитал мне написанный текст. Я сказал ему: „Китай решит эту проблему самостоятельно, и если есть какой-то риск, Китай берет на себя всю ответственность. Если взглянуть назад, то, как мы думаем, если бы мы во время нашей акции принуждения вторглись во Вьетнам еще глубже, то было бы даже гораздо лучше“.

КИССИНДЖЕР: Вполне возможно.

ДЭН: Наших сил было достаточно, чтобы дойти до Ханоя. Но было бы неразумно заходить так далеко.

КИССИНДЖЕР: Да, это вышло бы за пределы запланированного.

ДЭН: Да, Вы правы. Но мы могли бы еще на 30 км зайти в глубь Вьетнама. Мы захватили все районы с оборонительными сооружениями. Больше не оставалось оборонительных линий на всем пути до Ханоя».

Среди историков существует общепринятое мнение, будто эта война стала дорогостоящим поражением для Китая[566]. Влияние политизации периода «культурной революции» на НОАК стало очевидным во время этой кампании: действиям мешало устаревшее оборудование, возникали проблемы с тыловым обеспечением, нехваткой личного состава и негибкой тактикой, китайские войска продвигались очень медленно, и это им дорого стоило. По оценкам некоторых аналитиков, НОАК понесла столько потерь убитыми в боях в течение одного месяца третьей вьетнамской войны, сколько Соединенные Штаты потеряли во время самых дорого обошедшихся лет второй вьетнамской войны[567].

Общепринятое мнение опирается, однако, на неверное толкование китайской стратегии. Какими бы серьезными ни выглядели недостатки в ее осуществлении, китайская кампания отражала серьезный долгосрочный анализ. Судя по объяснениям китайских руководителей своим американским коллегам, они рассматривали консолидацию мощи поддерживаемого Советским Союзом Вьетнама в Индокитае как ключевой шаг в «стратегическом развертывании» Советского Союза в мире. Советский Союз уже сконцентрировал войска в Восточной Европе и вдоль китайской границы. А теперь, как предупреждали китайские руководители, Москва «начала приобретать базы» в Индокитае, Африке, на Ближнем Востоке[568]. Если он укрепит свои позиции в этих регионах, он сможет контролировать жизненно важные источники энергии и будет в состоянии перекрыть основные морские линии — в особенности важен Малаккский пролив, соединяющий Тихий океан с Индийским. Москва получила бы стратегическую инициативу в любом будущем конфликте. В более широком смысле война завершилась в соответствии с анализом Пекином концепции Сунь-цзы относительно «ши» — тенденции и «потенциальной энергии» стратегической перспективы.

Китай достиг цели частично своей военной смелостью, частично привлечением Соединенных Штатов к беспрецедентно тесному сотрудничеству. Руководители Китая осуществили третью вьетнамскую войну путем скрупулезного анализа стратегических выборов, смелой реализации планов, умелой дипломатии. При наличии всех этих качеств, но без сотрудничества с Соединенными Штатами они все же не смогли бы «дергать тигра за хвост».

Третья вьетнамская война велась при тесном сотрудничестве между Китаем и Соединенными Штатами в период «холодной войны». Две поездки в Китай американских эмиссаров довели совместные действия до чрезвычайно высокой степени. Вице-президент Уолтер «Фриц» Мондейл посетил Китай в августе 1979 года для разработки дипломатии на период после визита Дэн Сяопина, особенно с учетом Индокитая. Это была сложная проблема, где стратегические и моральные факторы находились в серьезном противоречии. Соединенные Штаты и Китай согласились, что предотвращение создания находящейся под контролем Ханоя Индокитайской федерации будет в национальных интересах каждой из обеих стран. Но в отношении части Индокитая, а именно по Камбодже, которой правил ужасный Пол Пот, убивший миллионы своих соотечественников, мнения сторон расходились. Красные кхмеры составляли лучше всего организованный элемент антивьетнамского сопротивления в Камбодже.

Картер и Мондейл на протяжении всего срока своего пребывания у власти много внимания уделяли борьбе за права человека. Во время президентской кампании они даже нападали на Форда за недостаточное внимание к проблемам прав человека.

Дэн Сяопин впервые поднял вопрос оказания помощи камбоджийскому партизанскому движению сопротивления против вьетнамских захватчиков во время приватной беседы с Картером о вьетнамском вторжении. В официальной записи беседы говорится: «Президент спросил, согласны ли тайцы и готовы ли они передать это камбоджийцам. Дэн ответил „да“ и сказал, что имел в виду легкое вооружение. Тайцы направляют старшего офицера на тайско-камбоджийскую границу, чтобы поддерживать более безопасную связь»[569]. Фактическое сотрудничество между Вашингтоном и Пекином в деле оказания помощи Камбодже через Таиланд имело практическим эффектом непрямую поддержку остатков красных кхмеров. Американские официальные лица осторожно подчеркивали Пекину, что Соединенные Штаты «не могут поддерживать Пол Пота», и приветствовали заверения Китая в том, что Пол Пот не осуществляет больше контроль над красными кхмерами. Такое облегчение для совести не меняло реальности: Вашингтон предоставлял материальную и дипломатическую поддержку «камбоджийскому сопротивлению» таким образом, что администрации было известно — это пойдет на пользу красным кхмерам. Администрация Рональда Рейгана, пришедшая на смену администрации Картера, следовала такой же стратегии. Американские руководители, несомненно, рассчитывали, что, если камбоджийское сопротивление победит, они или их преемники выступят в конечном счете против красных кхмеров как части этого сопротивления, что на самом деле и произошло после ухода вьетнамцев десятью с лишним годами позже.

Американские идеалы столкнулись с требованиями геополитической реальности. Не цинизм и уж тем более не лицемерие подтолкнуло к такому подходу: администрации Картера пришлось выбрать между стратегической необходимостью и моральными убеждениями. Они решили, что для реализации моральных убеждений в конечном счете необходимо вначале достигнуть победы в стратегической борьбе. Американские руководители столкнулись с дилеммой государственного управления. Руководители не могут выбирать варианты, предоставляемые им историей, и уж совсем редко они являются прямолинейными людьми.

Визит министра обороны Гарольда Брауна ознаменовал дальнейший шаг к китайско-американскому сотрудничеству, немыслимому еще каких-нибудь несколько лет назад. Дэн Сяопин приветствовал его, сказав Брауну: «Ваш приезд сюда сам по себе имеет большое значение, ведь Вы — министр обороны»[570]. Несколько человек, работавших еще в администрации Форда, поняли этот намек на приглашение министру Шлесинджеру, не реализованное, поскольку Форд уволил его.

Главным в повестке дня стал вопрос определения параметров военных взаимоотношений Соединенных Штатов с Китаем. Администрация Картера пришла к выводу, что наращивание технических и военных возможностей Китая важно для поддержания равновесия в мире и американской национальной безопасности. Вашингтон, как объяснил министр Браун, «определил для себя различие между Советским Союзом и Китаем» и выразил готовность передать некоторые военные технологии Китаю, если тот не передаст их Советам[571]. Кроме того, Соединенные Штаты ничего не имели против продажи Китаю «военного оборудования» (например, оборудование и приборы слежения), хотя еще не определились с продажей «оружия». Считалось, что это не будет противоречить решениям союзников по НАТО относительно продажи оружия Китаю. Президент Картер в своих инструкциях так объяснял это Бжезинскому:

«Соединенные Штаты не возражают против более благожелательного подхода наших союзников в отношении торговли с Китаем в чувствительных с технической точки зрения областях. Мы заинтересованы в сильном и защищенном Китае — и мы признаем и уважаем этот интерес»[572].

В конечном счете Китаю не удалось спасти красных кхмеров или заставить Ханой вывести свои войска из Камбоджи еще в течение десяти лет. Возможно, понимая это, Пекин заметно ограничил собственные цели в войне. Тем не менее Пекин заставил Вьетнам заплатить высокую цену за свои действия. Китайская дипломатия в Юго-Восточной Азии до, в течение и после войны работала с огромной решимостью и умением, стремясь изолировать Ханой. Китай сохранял огромное военное присутствие на границе, удерживал несколько спорных участков территории и продолжал угрожать Ханою «вторым уроком». На протяжении многих лет после этого Вьетнаму приходилось держать значительные силы на своих северных границах для защиты от возможного повторения китайского нападения[573]. Как Дэн Сяопин сказал Мондейлу в августе 1979 года:

«Для страны таких размеров содержать регулярные вооруженные силы численностью более одного миллиона, откуда у них будет тогда достаточно рабочей силы? Содержание миллиона регулярных войск требует большого тылового обеспечения. Сейчас они зависят от Советского Союза. По некоторым оценкам, они получают от Советского Союза 2 млн долл. США в день, по другим — 2,5 млн… Это увеличит проблемы, а бремя Советского Союза будет расти и расти. Положение будет становиться все труднее и труднее. Через какое-то время вьетнамцы поймут: не все их просьбы будут удовлетворяться Советским Союзом. При той обстановке возникнет, возможно, совсем другая ситуация»[574].

Иная ситуация действительно возникла десятью годами позже, когда развал Советского Союза и прекращение советской помощи привели к перегруппировке вьетнамских войск в Камбодже. В конечном итоге через определенный временной интервал, который в демократических обществах пережили бы с трудом, Китай добился значительной части своих стратегических целей в Юго-Восточной Азии. Дэн Сяопин получил достаточно пространства для маневра и достиг своей цели недопущения советского господства в Юго-Восточной Азии и Малаккском проливе.

Администрация Картера выполнила трудный акт, предоставляя выбор Советскому Союзу посредством переговоров об ограничении стратегических вооружений, но строя свою азиатскую политику на факте признания Москвы главным стратегическим противником.

В итоге главным пострадавшим в произошедшем конфликте стал Советский Союз, чьи глобальные амбиции вызывали беспокойство во всем мире. Советского союзника атаковал самый громкий и откровенный стратегический противник Советского Союза, открыто призывающий к созданию альянса сдерживания, направленного против Москвы, и все это в пределах месяца после создания советско-вьетнамского союза. Оценивая ту ситуации с нынешних позиций, можно сказать, что относительную пассивность Москвы в третьей вьетнамской войне можно рассматривать как первый симптом упадка Советского Союза. Задаешься вопросом: не было ли решение Советов годом позже вторгнуться в Афганистан принято частично под воздействием попытки компенсировать свою неэффективность в деле поддержки Вьетнама в отражении китайского нападения? И в том и в другом случае неверные расчеты Советов обеих ситуаций заключались в непонимании того, что сложившееся соотношение сил в мире работает против них. Третью вьетнамскую войну, таким образом, можно назвать еще одним примером полученных китайскими государственными деятелями успехов в достижении долгосрочных, широкоформатных стратегических целей без успехов военного порядка, сравнимых с теми, которых достигали их противники. Хотя остаткам красных кхмеров и придали нечто похожее на второе дыхание, что вряд ли можно расценивать как моральную победу, Китай тем не менее добился более широких геополитических целей по сравнению с Советским Союзом и Вьетнамом, чьи военные были лучше подготовлены и экипированы по сравнению с китайскими.

Невозмутимость перед лицом превосходящих в материальном отношении сил была присуща китайскому стратегическому мышлению, как мы видим на примере решения Китая вмешаться в Корейскую войну. Оба китайских решения были направлены против того, что Пекин воспринимал как накапливающуюся опасность — укрепление баз враждебной державой в многочисленных пунктах по периферии Китая. В обоих случаях Пекин считал недопустимым позволить враждебной державе претворить в жизнь ее замыслы. Китай будет окружен и, таким образом, находиться в постоянном состоянии уязвимости. Противник будет в таком положении, когда он сможет развязать войну в любое время, когда ему заблагорассудится, и понимание одного только этого преимущества позволило бы ему предпринимать шаги, как сказал Хуа Гофэн президенту Картеру во время встречи в Токио, «без каких-то колебаний»[575]. Следовательно, кажущийся региональным вопрос — в первом случае отражение американцами удара Северной Кореи, во втором случае оккупация Вьетнамом Камбоджи — расценивался как «очаги борьбы в мире» (как Чжоу Эньлай описывал Корею)[576].

Оба вмешательства явились противостоянием Китая против более мощной державы, угрожавшей его пониманию собственной безопасности, однако каждое происходило на той территории и в то время, какое выбирал Пекин. Как позднее заместитель премьера Гэн Бяо говорил Бжезинскому, «поддержка Советским Союзом Вьетнама является составной частью его стратегии. Направлено все это не против Таиланда, а против Малайзии, Сингапура, Индонезии и Малаккского пролива. Если бы им все удалось, то это было бы смертельным ударом по АСЕАН, а также прервало бы коммуникационные линии Японии и Соединенных Штатов. Мы считаем необходимым в связи с этим предпринять необходимые действия. У нас, конечно, нет возможности справиться с Советским Союзом, но мы в состоянии справиться с Вьетнамом»[577].

Сделано все было отнюдь не самым блестящим образом: Китай бросил войска в немыслимо дорогостоящие битвы и понес потери в масштабах, оказавшихся бы непомерными для западного мира. В китайско-вьетнамской войне НОАК, по-видимому, выполнила свою задачу с большим количеством проблем, значительно увеличив масштабы китайских потерь. Но обе интервенции привели к достижению заслуживающих внимания стратегических целей. В два ключевых момента периода «холодной войны» Пекин с успехом применил свою доктрину наступательного сдерживания. Во Вьетнаме Китай добился успеха, раскрыв пределы советских обязательств перед Ханоем в сфере обороны и, что гораздо важнее, в целом пределы стратегических возможностей Советского Союза. Китай продемонстрировал готовность пойти на риск войны с Советским Союзом, лишь бы доказать, что его не запугать советским присутствием на южных рубежах.

Премьер-министр Сингапура Ли Куан Ю так обобщил окончательный итог войны: «Западная пресса списала китайскую карательную акцию как поражение. Я же считаю, она изменила ход истории Восточной Азии»[578].