Глава 18 Новое тысячелетие

Окончание президентства Цзян Цзэминя ознаменовало поворотную точку в китайско-американских отношениях. Цзян Цзэминь стал последним президентом, при котором принципиальным предметом китайско-американского диалога являлись сами по себе двусторонние отношения. После этого обе стороны объединились если не в своих убеждениях, то в практической работе в образец взаимодействия в сотрудничестве. У Китая и Соединенных Штатов больше не существовало общего противника, но они еще не выработали совместную концепцию мирового порядка. Описанные в предыдущей главе рассуждения умудренного опытом человека, прозвучавшие в долгой беседе с ним, отражали новую реальность: Соединенные Штаты и Китай полагали, что необходимы друг другу, поскольку обе страны слишком велики, чтобы над ними можно было господствовать, слишком индивидуальны, чтобы их можно было трансформировать, и слишком нужны друг другу, чтобы позволить себе изоляцию. Кроме этого, были ли достижимы еще какие-то общие цели? И собственно, для чего?

Новое тысячелетие стало символическим началом нового типа взаимоотношений. В Китае и в Соединенных Штатах к руководству пришло новое поколение лидеров: в Китае — «четвертое поколение» во главе с президентом Ху Цзиньтао и премьером Вэнь Цзябао[687]; в Соединенных Штатах — администрации во главе с президентами Джорджем Бушем-младшим и Бараком Обамой, пришедшим к власти в 2009 году. Обе стороны неоднозначно оценивали треволнения предшествовавших их приходу во власть десятилетий.

Ху Цзиньтао и Вэнь Цзябао привнесли небывалые перспективы в дело управления развитием Китая и определение его роли в мире. Они представляли первое поколение высокопоставленных официальных лиц, не имевших личного опыта участия в революции, были первыми руководителями коммунистического периода, пришедшими во власть в соответствии с утвержденным конституцией порядком, — первыми, кто пришел к власти в национальном масштабе в Китае, однозначно превратившемся в великую державу.

Оба человека имели непосредственный опыт периода слабости своей страны и ее сложных внутренних проблем. Будучи молодыми кадровыми работниками в 1960-е годы, Ху и Вэнь оказались в числе последних, кому удалось получить полное высшее образование до наступления хаоса «культурной революции» и закрытия университетов. Обучавшийся в университете Цинхуа в Пекине — центре активности хунвэйбинов — Ху Цзиньтао оставался в университете в качестве политического советника и научного сотрудника и смог наблюдать хаос воюющих между собой фракций, а иногда и становился их объектом, поскольку якобы являлся «слишком большим индивидуалистом»[688]. Когда Мао Цзэдун решил покончить с бесчинствами хунвэйбинов, отправив молодежь в деревню на перевоспитание, Ху Цзиньтао тем не менее разделил их судьбу. Его отправили в провинцию Ганьсу, один из наиболее глухих и неспокойных районов Китая, на работу на гидротехническом предприятии. Вэнь Цзябао, недавний выпускник Пекинского геологического института, получил аналогичное назначение, а потом и его отправили на работу в провинцию Ганьсу в области минералогии, где он оставался более 10 лет. Там, на северо-западных окраинах своей охваченной волнениями страны, Ху и Вэнь постепенно поднимались по карьерной лестнице в рядах коммунистической партии. Ху Цзиньтао вырос до секретаря комитета комсомола провинции Ганьсу. Вэнь Цзябао стал заместителем заведующего отделом геологического управления провинции Ганьсу. В неспокойное время революционной лихорадки оба отличились своей устойчивостью и компетентностью.

Для Ху Цзиньтао следующим шагом в карьере стало место в Центральной партийной школе в Пекине, где в 1982 году его заметил Ху Яобан, в то время генеральный секретарь партии. Это помогло его быстрому продвижению на пост секретаря парткома в Гуйчжоу, в отдаленном районе на юго-западе Китая. К 43 годам Ху Цзиньтао стал самым молодым секретарем провинциального парткома в истории КПК[689]. Его работа в Гуйчжоу, бедной провинции, где проживало большое количество национальных меньшинств, подготовила Ху к следующему посту, который он получил в 1988 году, став секретарем парткома Тибетского автономного района. В то же самое время Вэнь Цзябао получил перевод в Пекин, где он занимал по восходящей посты в Центральном комитете коммунистической партии. Он зарекомендовал себя как главный помощник и доверенное лицо трех подряд китайских руководителей: Ху Яобана, Чжао Цзыяна и, наконец, Цзян Цзэминя.

Оба, и Ху, и Вэнь, получили личный опыт периода волнений 1989 года в Китае: Ху Цзиньтао — в Тибете, куда он прибыл в декабре 1988 года, как раз когда разворачивалось крупное восстание в Тибете; Вэнь Цзябао — в Пекине, где он в качестве заместителя Чжао Цзыяна[690] находился вместе с генеральным секретарем во время его отчаянного выхода к студентам на площади Тяньаньмэнь.

Таким образом, ко времени прихода на высшие руководящие посты в стране в 2002–2003 годах Ху Цзиньтао и Вэнь Цзябао уже выработали свое четкое видение возрождения Китая. Получившие подготовку в труднодоступных и неспокойных пограничных районах и служившие во время тяньаньмэньских событий на должностях среднего уровня, они осознавали сложности внутренних проблем в Китае. Придя к власти в период устойчивого внутреннего роста и после вступления Китая в международный экономический порядок, они приняли руль управления страной, безусловно, «становившейся» мировой державой с интересами во всех уголках земного шара.

Дэн Сяопин призывал к достижению мира в маоистской войне с китайскими традициями и дал возможность китайцам восстановить связь с сильными сторонами своей истории. Но, как периодически давали понять другие китайские руководители, эра Дэн Сяопина явилась попыткой компенсировать потерянное время. В тот период возникло чувство особого напряжения и существовало ощущение даже какого-то робкого смущения в связи с ошибочными шагами Китая. Цзян Цзэминь излучал непоколебимую уверенность и доброжелательность, но он встал у руля в Китае, все еще восстанавливающемся после внутреннего кризиса и пытающемся возобновить свои международные позиции.

Только к началу нового столетия усилия Дэн Сяопина и Цзян Цзэминя стали приносить свои плоды. Ху Цзиньтао и Вэнь Цзябао возглавили страну, которую больше не ущемляло чувство того, что она является подмастерьем для западной технологии и западных институтов. Китай, управляемый ими, уверовал в свои силы настолько, что мог отвергать и даже, когда представлялся повод, иронизировать над американцами, читающими им лекции о реформе. Китай оказался в ситуации, когда он мог проводить внешнюю политику, опиравшуюся не на будущий потенциал в долгосрочной перспективе или не на свою будущую стратегическую роль, а на состояние его нынешней мощи.

Для чего требовалась мощь? Изначально подход Пекина к новой эре являлся по большей части дифференцированным и консервативным. Цзян Цзэминь и Чжу Жунцзи вели переговоры о вступлении Китая во Всемирную торговую организацию и выступали за полноправное участие в международном экономическом порядке. При Ху Цзиньтао и Вэн Цзябао Китай прежде всего стремился к сохранению нормальной ситуации и стабильности. Судя по официальным формулировкам, его целью ставилось создание «гармоничного общества» и «гармоничного мира». Внутренняя повестка дня сосредоточивалась на продолжении экономического развития и сохранении социальной гармонии среди широких масс населения, переживающего как небывалое процветание, так и непривычное неравенство. Внешняя политика страны избегала резких движений, а главные творцы ее политики отвечали с большой осторожностью на все призывы к Китаю извне с просьбой играть более заметную руководящую роль в международных делах. Внешняя политика Китая была нацелена преимущественно на поддержание мирного международного окружения (включая хорошие отношения с Соединенными Штатами) и доступ к сырьевым ресурсам для обеспечения постоянного экономического роста. Он также сохранил особый интерес в развивающемся мире — что было наследием теории Мао Цзэдуна о «трех мирах», — несмотря даже на то, что Китай перешел в ряды экономических сверхдержав.

Как и боялся Мао Цзэдун, китайская ДНК вновь дала о себе знать. Столкнувшись с новыми вызовами XXI века в мире, где ленинизм потерпел крах, Ху Цзиньтао и Вэнь Цзябао обратились к традиционной мудрости. Они описывали свои устремления к реформе не как абстракцию в терминах утопического видения перманентной революции Мао, а как цель создания общества «сяокан» («среднего уровня достатка») — термин, имеющий четкую конфуцианскую подоплеку[691]. Они проследили за тем, чтобы в китайских школах возобновили изучение Конфуция и чтобы отмечалось его наследие в народной культуре. Они также включили Конфуция в обойму «мягкой власти» Китая на мировой арене, что проявилось в виде официальных «Институтов Конфуция», созданных в разных городах по всему миру, а во время церемонии открытия Олимпиады-2008 в Пекине продемонстрировала группа людей, одетых в традиционные одежды конфуцианских ученых. Символическим шагом значительного масштаба стала церемония открытия в январе 2011 года статуи Конфуция в центре китайской столицы на площади Тяньаньмэнь в знак реабилитации древнего философа-моралиста, в пределах видимости от мавзолея Мао Цзэдуна — еще одной личности, добившейся такого же уважения[692].

Новая американская администрация означала определенную смену поколений. И Ху Цзиньтао, и Буш-младший — первые президенты, со стороны наблюдавшие болезненный опыт своих стран в 1960-е годы: для Китая это была «культурная революция», для Соединенных Штатов — вьетнамская война. Ху сделал вывод — социальная гармония должна стать лейтмотивом его правления. Буш пришел к власти после развала Советского Союза в период американского триумфа и эйфории, когда казалось, что Америка в силах перекроить мир по своему образу и подобию. Буш-младший не испытывал ни малейших сомнений в проведении внешней политики под знаменами насаждения системы американских ценностей. Он страстно говорил о свободе личности, свободе религии, в том числе и во время визитов в Китай.

Повестка дня по внесению свободы, установленная Бушем, отражала то, что казалось немыслимо быстрой эволюцией для незападных обществ. Тем не менее в практике своей дипломатии Буш преодолел историческую неоднозначность, существующую между американским миссионерством и прагматическим подходом. Он так поступал не в соответствии с теоретическими построениями, а посредством тонкого баланса между стратегическими приоритетами. Он не оставил сомнений относительно приверженности Америки демократическим институтам и правам человека. Одновременно он обращал внимание на сегмент национальной безопасности, иначе моральные цели действовали бы в вакууме. Хотя его критиковали в американских внутренних дебатах за якобы проявляемую односторонность, Буш, имея дела одновременно с Китаем, Японией и Индией — странами, строящими свою политику с учетом своих национальных интересов, — сумел улучшить отношения с каждой из них — образец конструктивной азиатской политики для Соединенных Штатов. За время президентства Буша американо-китайские отношения стали обычным делом двух крупных держав. Ни одна из сторон не предполагала, что другая полностью разделяет все ее цели. По некоторым вопросам, к примеру внутреннего управления, их цели были несовместимы. И тем не менее они находили точки соприкосновения для своих интересов во многих областях в качестве подтверждения возникшего нового партнерства.

Вашингтон и Пекин теснее сблизили позиции друг друга по Тайваню в 2003 году, после того как президент Тайваня Чэнь Шуйбянь предложил референдум по вопросу о членстве в ООН под именем «Тайвань». Поскольку такой шаг стал бы нарушением американских обязательств по трем коммюнике, представители администрации Буша передали Тайбэю свое негативное отношение к этому. Во время визита Вэнь Цзябао в Вашингтон в декабре 2003 года Буш подтвердил приверженность трем коммюнике и добавил, что Вашингтон «выступает против одностороннего решения Китая или Тайваня изменить статус-кво». Он предположил, что референдум по вопросу о политическом статусе Тайваня не получит поддержки в Соединенных Штатах. Вэнь Цзябао ответил исключительно вежливой формулировкой относительно желательности мирного объединения: «Нашей основополагающей позицией по урегулированию тайваньского вопроса является мирное объединение и принцип „одна страна — две системы“. Мы со всей искренностью сделаем все от нас зависящее для достижения национального единства и мирного объединения мирным путем»[693].

Одной из причин возобновления сотрудничества стала террористическая акция 11 сентября, из-за которой главный стратегический фокус Америки сместился с Восточной Азии на Ближний Восток и Юго-Западную Азию с войнами в Ираке и Афганистане, а также программой борьбы с террористическими сетями. Китай, больше не являвшийся революционным вызовом международному порядку и так же обеспокоенный воздействием глобального терроризма в пределах собственных территорий компактного проживания национальных меньшинств, особенно в Синьцзяне, не колеблясь тут же осудил нападения 11 сентября и предложил помощь в виде разведывательной информации и дипломатическую поддержку. В связи с вопросом о войне в Ираке Китай был заметно менее конфронтационно настроен в отношении Соединенных Штатов в ООН, чем некоторые из европейских союзников Америки. Однако в тот же период, возможно, на более фундаментальном уровне начался процесс расхождения китайских и американских оценок того, как нужно вести дела с терроризмом. Китай оставался несогласным сторонним наблюдателем стремления Америки распространить свое присутствие в мусульманском мире, а более всего объявления администрацией Буша честолюбивых планов демократических преобразований. Пекин сохранял специфическую готовность приспосабливаться к изменениям в силовых альянсах и конфигурациях иностранных правительств без высказывания моральных оценок. Его прежде всего тревожили доступ к нефти с Ближнего Востока и (после падения власти талибов) защита китайских инвестиций в минеральные ресурсы Афганистана. После достижения в целом этих целей Китай не высказывал негативного отношения к американским усилиям в Ираке и Афганистане (и даже частично приветствовал их, поскольку это отвлекало американские военные возможности от Восточной Азии).

Масштабы взаимодействия между Китаем и Соединенными Штатами означали восстановление центральной роли Китая в региональных и мировых делах. Претензии Китая на равное партнерство больше не выглядели завышенным требованием незащищенной страны. Они стали все возрастающей реальностью, подкрепленной финансовыми и экономическими возможностями. В то же самое время побуждаемые новыми вызовами в области безопасности и меняющимися экономическими реальностями и в не меньшей степени новой настройкой факторов относительных политических и экономических влияний между ними, обе страны в большей степени волновали споры в поиске своих внутренних целей, их роли в мире и в конечном счете их взаимоотношений друг с другом.