Внешняя политика Дэн Сяопина — диалог с Америкой и нормализация

Вернувшись из второй ссылки в 1977 году, Дэн Сяопин пересмотрел внутреннюю политику Мао Цзэдуна, но его внешнюю политику оставил в основном без изменений. Так случилось, поскольку оба они являлись большими патриотами своей страны и имели сходные взгляды на китайские национальные интересы. Кроме того, внешняя политика в меньшей степени, чем внутренняя, пострадала от революционных импульсов Мао.

Вместе с тем существовала большая разница между критическими высказываниями Мао и Дэна. Мао Цзэдун ставил под вопрос стратегические намерения американской политики в отношении Советского Союза. Дэн Сяопин воспринимал природу стратегических интересов двух стран и все внимание обращал на их параллельное воплощение в жизнь. Мао Цзэдун воспринимал Советский Союз и имел дело с ним как с некоей абстрактной стратегической опасностью, угроза которой относилась к Китаю в такой же степени, как и к остальному миру. Дэн Сяопин признавал особую опасность именно для Китая, особенно прямую угрозу южным его границам, представляющую собой в совокупности и латентную угрозу для северных границ. Отсюда диалог на эту тему имел более конкретные черты и носил оперативный характер. Мао действовал как разочарованный учитель, Дэн — как требовательный партнер.

Перед лицом конкретной угрозы Дэн Сяопин покончил с двойственностью, с которой Мао Цзэдун в прошлом году подходил к отношениям с Америкой. В Китае уже больше не испытывали никакой ностальгии по мировой революции. Во время всех бесед после своего возвращения Дэн Сяопин заявлял, что Китаю и Японии следовало бы присоединиться к глобальной схеме сопротивления броску советской политики в направлении Европы.

Но как бы тесно ни взаимодействовали на консультациях Китай и Соединенные Штаты, между ними сохранялось одно противоречие, заключающееся в том, что Америка по-прежнему официально признавала тайваньское правительство законным правительством Китая и Тайбэй — столицей Китая. Противники Китая вдоль его северных и южных границ неверно истолковывали отсутствие признания как благоприятную для себя возможность.

Нормализация отношений вышла в число приоритетных вопросов повестки дня китайско-американских отношений после прихода к власти Джимми Картера. Первый визит нового государственного секретаря Сайруса Вэнса в Пекин в августе 1977 года прошел не совсем гладко. В своих мемуарах он писал:

«Я отправился из Вашингтона, считая не очень правильным обсуждать вопрос такого политически противоречивого характера, как нормализация отношений с Китаем, до того как будет решен вопрос о Панаме [речь идет о ратификации договора о Панамском канале, в соответствии с которым менялось управление каналом], если только — а я вовсе не ожидал, что это может произойти, — китайцы не примут наше предложение по всем пунктам без исключения. По политическим причинам я намеревался представить китайцам нашу максимальную позицию по Тайваню… Соответственно я не рассчитывал, что китайцы примут наше предложение, но мне казалось нужным предложить его, даже если бы нам в итоге пришлось бы от него отказаться»[521].

Американское предложение по Тайваню содержало ряд идей, включающих сохранение некоторого ограниченного дипломатического присутствия США на Тайване, которые выдвигались и были отвергнуты во времена правления администрации Форда. Предложения были вновь отклонены, теперь уже Дэн Сяопином, назвавшим их шагом назад. Через год внутренние американские дебаты завершились решением президента Картера уделять первоочередное внимание отношениям с Китаем. Советское давление в Африке и на Ближнем Востоке убедило нового президента предпочесть скорейшую нормализацию отношений с Китаем, что соответствовало поиску де-факто стратегического альянса с Китаем. 17 мая 1978 года Картер направил советника по вопросам национальной безопасности Збигнева Бжезинского в Пекин со следующими инструкциями:

«Вам следует подчеркнуть, что я исхожу из того, что Советский Союз находится, по сути, в отношениях соперничества с Соединенными Штатами, хотя между ними и имеются некоторые аспекты сотрудничества…

Сжато изложите мою озабоченность возрастающей советской военной мощью в сочетании с политической близорукостью, подпитываемой великодержавными амбициями, способной толкнуть Советский Союз на использование локальных волнений (особенно в „третьем мире“) и запугивание наших друзей с целью добиться политического преимущества и в конечном счете даже политического перевеса»[522].

Бжезинский также получил полномочия подтвердить пять принципов, изложенных Никсоном Чжоу Эньлаю в 1972 году[523]. На протяжении длительного времени большой сторонник стратегического сотрудничества с Китаем Бжезинский с огромным воодушевлением и очень умело выполнил данные ему инструкции. Когда Бжезинский находился с визитом в Пекине в мае 1978 года для нормализации отношений, он встретил понимающую аудиторию. Дэн Сяопин жаждал продвижения в деле нормализации, рассчитывая прочнее подключить Вашингтон к коалиции тех, кто любыми средствами, как он назвал, «реальной, солидной и рутинной работы»[524] выступает против советских продвижений в любом уголке земного шара.

Китайские руководители четко осознавали стратегические опасности, окружающие их, но они представляли свой анализ не столько как предмет национальной озабоченности, сколько как проблему более широкого типа, имеющую глобальный характер. «Волнения во Вселенной», «горизонтальная линия», «три мира» — это все общие теории международных отношений, а не четкие национальные построения.

Анализ международной обстановки, сделанный министром иностранных дел Хуан Хуа, демонстрировал впечатляющую уверенность в собственных силах. Вместо того чтобы выступать просителем в конечном счете в очень трудной для Китая ситуации, Хуан Хуа занял позицию конфуцианского учителя, читающего лекцию на тему, как проводить современную внешнюю политику. Он начал выступление с общей оценки «противоречий» между двумя сверхдержавами, сообщения о бесполезности ведения переговоров с Советским Союзом и неизбежности мировой войны:

«Советский Союз — самый опасный источник войны. Ваше превосходительство упомянуло, что Советский Союз сталкивается с множеством трудностей. Это действительно так. Стремление к мировой гегемонии — закрепленная стратегическая цель советского социалистического империализма. И хотя у него могут быть неудачи, он никогда не откажется от своих амбиций»[525].

Хуан Хуа выразил озабоченность, также волновавшую и американских исследователей по вопросам стратегии, особенно тех, кто пытался соотнести обладание ядерным оружием с традиционными взглядами на стратегию. Обладание ядерным оружием открывает пропасть между угрозами сдерживания и желанием применить его: «А довод о том, что Советский Союз не осмелится использовать обычные вооружения, опасаясь ядерного удара со стороны Запада, по сути, самообольщение. Основывать стратегическую позицию на таких рассуждениях не только опасно, но и безосновательно»[526].

На Ближнем Востоке — «европейском фланге» и «источнике энергии в будущей войне» — Соединенные Штаты не смогли контролировать советские продвижения. Они выступили с совместным заявлением с Советским Союзом по Ближнему Востоку (пригласили региональные государства на конференцию для изучения перспектив всеобъемлющего урегулирования палестинской проблемы), «открыв тем самым шире дверь для дальнейшего проникновения Советского Союза на Ближний Восток». Вашингтон бросил президента Египта Анвара Садата, чей «смелый поступок» создал «неблагоприятную для Советского Союза ситуацию», в опасном положении и позволил Советскому Союзу «воспользоваться шансом и создать серьезный раскол среди арабских стран»[527].

Хуан Хуа подвел итог анализа обстановки, сославшись на старинную китайскую поговорку: «умиротворение» Москвы, по его словам, «похоже на то, когда тигру приделывают крылья, пытаясь сделать его еще более сильным». Но преобладать будет политика скоординированного нажима, поскольку Советский Союз «силен только с виду, а внутри он слаб. Он третирует только слабых, но боится сильных»[528].

Все это было нацелено на создание фона к проблеме Индокитая. Хуан Хуа осветил также «проблему региональной гегемонии». Америка, конечно, уже проходила это десять с лишним лет назад. Вьетнам преследовал цель достижения господства в Камбодже и Лаосе и создания Индокитайской федерации, а «за всем этим находится Советский Союз». Ханой уже получил господствующие позиции в Лаосе, разместив там войска и имея «в Лаосе советников в каждом департаменте и на всех уровнях». Но Ханой столкнулся с сопротивлением в Камбодже, выступившей против вьетнамских амбиций в регионе. Вьетнамо-камбоджийская напряженность представляла собой «не просто какие-то спорадические стычки вдоль границы», а крупный конфликт, «способный тянуться длительное время». До тех пор пока Ханой не откажется от своей цели доминировать в Индокитае, «проблему нельзя будет решить в короткий срок»[529].

Дэн Сяопин продолжил начатый Хуан Хуа критический анализ несколько позднее в этот же день. Уступки и соглашения никогда не могли сдерживать Советский Союз. 15 лет существования соглашения о контроле над вооружениями позволили Советскому Союзу добиться стратегического паритета с Соединенными Штатами. Торговля с Советским Союзом означала, что «США помогают Советскому Союзу преодолеть свои слабые места». Дэн предложил шутливую оценку американской реакции на советский авантюризм в «третьем мире» и упрекнул Вашингтон за попытки «ублажить» Москву:

«Ваши представители постоянно оправдывали и извинялись за советские поступки. Иногда они говорят, что нет признаков, свидетельствующих о вмешательстве Советского Союза и Кубы в случае с Заиром и Анголой. Вам нет смысла так говорить. Я честно Вам говорю — когда Вы собираетесь заключать какое-то соглашение с Советским Союзом, это всегда результат уступок американской стороны советской стороне»[530].

Мы присутствовали на великолепном представлении. Страна, являвшаяся главной целью Советского Союза, предлагала совместные действия, идя на принятие концептуального обязательства, а не как на сделку между странами, и уж тем более не как нижайшую просьбу. В момент огромной опасности для страны, как показывал ее собственный анализ, Китай тем не менее действовал словно наставник по вопросам стратегии, а не пассивный потребитель американских предписаний, как вели себя частенько европейские союзники Америки.

Главные темы большинства дебатов в Америке — международное право, многосторонние урегулирования, консенсус в народе — никогда не присутствовали в китайском анализе, за исключением их применения в качестве практических инструментов в деле достижения согласованных целей. И, как Дэн Сяопин указал Бжезинскому, именно такой целью ставилось «справиться с белым медведем, и все тут!»[531]

Но для американцев существуют лимиты так называемого реалистичного подхода к фундаментальным ценностям американского общества. И кровавый режим красных кхмеров, правящих в Камбодже, являлся одним из них. Ни один американский президент не мог относиться к красным кхмерам как еще одним фишкам в стратегии игры в облавные шашки «вэйци». Их политику геноцида — переселение населения Пномпеня в джунгли, массовые убийства специально выделенных категорий гражданского населения — нельзя было просто проигнорировать (хотя, как мы увидим, необходимость подчас заставляет жертвовать принципами).

Хуа Гофэн, все еще премьер, во время встречи на следующий день настроенный гораздо эмоциональнее, заявил:

«Мы тоже говорили многим нашим друзьям, что главная опасность войны исходит от Советского Союза. В таком случае, как мы должны с ним поступать? Во-первых, следует приготовиться… Когда ты готов и война вдруг разразилась, ты не окажешься в невыгодной позиции. Во-вторых, настоятельно необходимо попытаться расстроить стратегическую систему советской агрессии. Поскольку для достижения гегемонии в мире Советский Союз должен прежде всего получить военно-воздушные и военно-морские базы по всему миру, чтобы осуществить стратегическое размещение своих сил. А мы должны постараться расстроить его планы по такому стратегическому размещению»[532].

Ни один из членов Североатлантического альянса не выдвигал такого сравнительно всеохватывающего призыва присоединиться — в значительной мере в упреждающем порядке — к действиям или давал бы понять готовность действовать в одиночку в соответствии со своими оценками.

В оперативном плане китайские руководители предлагали нечто вроде сотрудничества по многим направлениям, гораздо более близкого порядка и, конечно, более рискованного, чем это делалось в рамках НАТО. Они стремились осуществить стратегию наступательного сдерживания, описанную в предыдущих главах. Особой ее чертой являлось то, что Дэн Сяопин не предлагал как-то официально все это оформить с вытекающими отсюда долгосрочными обязательствами. Общая оценка дала бы толчок для общих действий, но фактический союз не выдержал бы испытания временем, если бы оценки начали расходиться, — Китай настаивал на сохранении самостоятельности, даже находясь в состоянии чрезвычайной опасности. Такая настойчивость Китая в отношении совместных действий, несмотря на резкую критику определенных аспектов американской политики, свидетельствовала о том, что сотрудничество с Соединенными Штатами в вопросах безопасности рассматривалось как настоятельная необходимость.

Нормализация становилась первым шагом на пути к общей глобальной политике. Со времени секретного визита в июле 1971 года китайские условия нормализации были очевидны, и они не менялись: вывод всех американских войск с Тайваня, прекращение действия договора с Тайванем о совместной обороне, установление дипломатических отношений с Китаем, имея в виду исключительно правительство в Пекине. Эти условия являлись частью китайской позиции в Шанхайском коммюнике. Два президента — Ричард Никсон и Джеральд Форд — согласились с этими условиями. Никсон обещал осуществить их во время своего второго срока пребывания на посту президента. И Никсон, и Форд подчеркивали американскую заинтересованность в мирном решении проблемы, включая продолжение в какой-то форме оказания помощи Тайваню в вопросах безопасности. «Уотергейтское дело» спутало все планы.

На необычный шаг своей беспристрастной внешней политики решился президент Картер, в начале президентства подтвердив все обязательства по Тайваню, данные Никсоном Чжоу Эньлаю в феврале 1972 года. В 1978 году он выдвинул конкретную формулу для нормализации, предоставив возможность обеим сторонам придерживаться установленных ими принципов: подтверждение принятых Никсоном и Фордом принципов, американское заявление, подчеркивающее приверженность страны мирным изменениям, согласие Китая на продажу Соединенными Штатами в некоторых объемах оружия на Тайвань. Картер передал эти идеи лично китайскому послу Чай Цзэминю во время беседы, пригрозив тем, что в случае отсутствия американских продаж оружия Тайвань будет вынужден прибегнуть к созданию ядерного оружия, как будто Соединенные Штаты не оказывали влияния на планы или поступки Тайваня[533].

В итоге нормализация произошла, после того как Картер установил крайний срок и пригласил Дэн Сяопина нанести визит в Вашингтон. Дэн согласился с нефиксированными объемами продаж оружия Тайваню и не возражал против американского заявления о том, что Вашингтон рассчитывает на окончательное решение тайваньской проблемы мирным путем, хотя Китай выдвинул пространный документ, где отказывался от официальных обязательств по данному вопросу. Позиция Пекина состояла, как подчеркнул Дэн Сяопин в беседе с Бжезинским, в том, что «освобождение Тайваня — внутреннее дело Китая, в которое ни одна иностранная страна не имеет права вмешиваться»[534].

Нормализация означала, что американское посольство переедет из Тайбэя в Пекин, дипломат из Пекина заменит представителя Тайбэя в Вашингтоне. В соответствии с этим конгресс США в апреле 1979 года принял Акт об отношениях с Тайванем, где выражалась американская озабоченность относительно будущего и представлявший собой обязательный закон для всех американцев. Но он, конечно, не мог обязать Китай.

Такой баланс между американскими и китайскими императивами иллюстрирует, почему иногда двусмысленность является жизненной силой дипломатии. Мудрость государственных мужей с обеих сторон нужна для того, чтобы двигать процесс вперед.