«Доктрина Буша» и распространение демократии

В первые месяцы после атак 11 сентября я надеялся на быстрый стратегический ответ со стороны правительства США – на кампанию за демократию и права человека. Я прослеживаю четкую связь между подъемом джихадизма и борьбой за демократию. Это видели в предыдущее десятилетие и многие мои коллеги, выступавшие против угнетения и репрессий. Я верил в то, что быстрый поворот в политике США от игнорирования положения угнетенных народов и населения в регионе к полномасштабной кампании по их поддержке необходим. Но то, что мне виделось ясно и отчетливо, пока не видели политики в Вашингтоне и Европе.

Любопытно, но «идея» неограниченной поддержки борьбы гражданских обществ на Среднем Востоке занимала умы двух совершенно противоположных лагерей в арабском мире и мусульманских странах. С одной стороны, диссидентов, надеявшихся, что Америка, наконец, прозрела и теперь активно возьмется за реализацию единственно возможной стратегии, способной противостоять террористическим идеологиям, а с другой – авторитарные режимы и подконтрольные им международные организации, опасающиеся, что Соединенные Штаты действительно могут всерьез взяться за воплощение этой стратегии на практике. На Ближнем и Среднем Востоке угнетенные и угнетатели мгновенно поняли, что может произойти, если американский «колосс» проснется и начнет раскачивать чаши весов. Единственной стороной, которая не подозревала о существовании сложившегося за десятилетия хрупкого равновесия и о своей роли, как ни странно, были лица, принимавшие решения в исполнительной и законодательной власти США – как республиканцы, так и демократы.

Я уже объяснял ранее, что в результате систематической идеологической обработки, щедро финансируемой нефтедолларами, западные государства лишились способности осознавать реальную ситуацию, складывающуюся в жестко контролируемых обществах Среднего Востока. Когда «Аль-Каида» нанесла свой удар, Запад психологически не был готов среагировать иначе, чем просто нанести ответный удар. Им стали действия коалиции в Афганистане. Но достаточно скоро Вашингтон и его союзники на практике поняли необходимость изменений внутри самого афганского общества – для того чтобы наземные действия обрели смысл. Это было своего рода эмпирическим открытием: чтобы оправдать способы, избранные для установления здесь демократии, процесс необходимо довести до конца.

Действительно, после изгнания «Талибана» в Афганистане возникли вопросы: что делать дальше, какое правительство создавать? Поиск ответа на них между 2001 и 2003 гг. вылился в первое в постсоветскую эру сражение за демократию на Среднем Востоке. К ужасу джихадистов, после изгнания «Талибана» Вашингтон решил утвердить в регионе плюралистическую демократию. На самом деле у администрации Буша было мало возможностей для маневра: если в Афганистане не установить демократическую систему с выборами, к власти неизбежно вернулся бы «Талибан».

Первое «окно» в свободную политическую культуру на Среднем Востоке было распахнуто силой, по необходимости. Кое-кто в Соединенных Штатах начал поддерживать идею о том, что подобную политическую систему следовало бы распространить по всему региону. Многие из тех, кто ратовал за свободу и активно поддерживал диссидентские движение в эпоху Рейгана, пытались приложить старые методы к Среднему Востоку, хотя политическая и культурная идентичность народов, населяющих Центральную, Восточную Европу, Ближний и Средний Восток, резко отличается. В мусульманских регионах никогда не существовало демократических моделей, к которым можно было вернуться. После падения Султаната либеральная демократия нигде (за очень малым исключением) не смогла укорениться. Более того, джихадисты и авторитарные режимы никуда не делись ни после падения «Талибана», ни после свержения баасистов в Ираке. Поскольку чиновники из нынешних администраций США никогда не были движущей силой в идеологической войне, они не смогли быстро «перетащить» афганское и иракское общества в систему демократического плюрализма.

Несмотря на системные трудности, администрация Буша все же решила двинуться в беспрецедентном направлении – от традиционных идеологий региона в сторону утверждения в нем демократических институтов: политических и социальных свобод, плюрализма и выборов. В то время я считал, что курс, в принципе, выбран правильный, но осуществление задуманного столкнется с огромными трудностями, окажется долгим и малоприятным делом. Перед администрацией Буша возникали три проблемы: разработка концепции, самой «архитектуры» и практического претворения в жизнь кампании по продвижению демократии на обширной части земного шара.

Генеральная концепция, звучавшая в президентских речах и заявлениях высших должностных лиц администрации, выглядела чересчур упрощенной. Они полагали, что как только некий режим «плохих парней» усилиями США будет ликвидирован, свободолюбивый народ поднимется с колен и с готовностью ринется навстречу демократизации. Идея, которую защищали президент и многие из его советников, заключалась в том, что люди по природе своей склонны к свободе, и как только им представится возможность ее обретения, они с готовностью ею воспользуются.

По существу, идея верна. Люди по природе своей действительно склонны к свободе. Но свобода идет рука об руку с безопасностью. Допустим, у вас есть свобода летать, как вы сможете ею воспользоваться, если у вас нет крыльев, которые поднимут вас в воздух? Те из нас, кто жил в этом регионе и глубоко изучил его политическую культуру, слишком хорошо знают, что между способностью народа восстать и его решимостью поднять восстание пролегает глубокая долина страха, исторического опыта прошлых поражений, подозрительности. Но даже несмотря на эти препятствия, человеческая натура в конце концов возьмет свое, революционные взрывы неизбежны.

«Архитекторы» же политики США, которым президентская администрация поручила изучить возможности, не сумели понять, а затем и объяснить ей, конгрессу и обществу, чего будет стоить переход из пункта А (настоящего состояния Среднего Востока) в пункт Б (состояние свободы на Среднем Востоке). Американское военное вторжение в Афганистан не привело автоматически к полноценным многопартийным выборам и торжеству либеральной демократии, как было после Второй мировой войны, когда союзники вступали в Италию и Германию, не говоря уж о Франции и остальных странах оккупированной нацистами Европы. Там массы с энтузиазмом встречали американские войска; восстановление нормально функционирующей демократии происходило за считанные месяцы. Даже в оккупированных странах-противницах демократическая культура восстановилась за несколько лет. В целом подобную же ситуацию мы наблюдали в Восточной Европе после развала советского блока. В течение десяти лет, несмотря на трудности и недостатки, от Варшавы до Праги установилась нормальная демократия. Все это объясняется политической культурой и психологической готовностью европейцев встать на путь быстрой демократизации.

В освобожденных обществах арабского мира реализации аналогичных сценариев ожидать не приходится. Давление многих веков Халифата и десятилетий жестоких диктатур слишком тяжело, чтобы его можно было быстро сбросить с помощью одной вооруженной интервенции. Для этого требуются глубокие перемены в сознании общества. Западные войска могут справиться с материальными основами власти диктаторов, но общества Среднего Востока нуждаются в интеллектуальном, социальном и идеологическом изменениях. По сути, идея Вашингтона была верной, не было только ее четкого осмысления. Сторонники «продвижения демократии» не справились с брошенным ими же вызовом.

Одной из главных причин поражения «архитекторов» Буша в идеологической войне стала их слабая осведомленность о политике исламистов, недостаточная осведомленность в арабских делах, неспособность разобраться в лабиринте силовых структур Среднего Востока. Большинство ученых и комментаторов, занимающихся темой войны с террором, – смелые, мужественные люди, но мало кто из них тогда в полной мере воспринимал глубину исламистской угрозы или разбирался в реалиях жизни мусульман, ведущих борьбу за свои права.

Даже те немногие, кто был хорошо осведомлен об истории Среднего Востока и разбирался в исламе, имели слабое социологическое представление о потенциальных силах, готовых выступить за свободу в странах региона. Большинство исследовательских центров, образованных после событий 11 сентября и нацеленных на продвижение идей демократии в странах Ближнего и Среднего Востока, фокусировалось на теологии ислама или абстрактных представлениях о свободе как таковой. И лишь единицы действительно работали с теми, кто мог бы возглавить движение по их обретению. Идею установления демократии на Среднем Востоке вашингтонские круги поддерживали примерно до 2005 г. Они не скупились на расходы, однако мало что делали для налаживания контактов с демократически настроенными силами в странах региона и поддержки их народов. Ни одного реформатора-мусульманина не пригласили в Белый дом, в то время как поддерживаемое ваххабитскими движениями исламистско-американское лобби, например представители Совета по американо-исламским отношениям (CAIR), регулярно удостаивались аудиенций в самых известных вашингтонских кругах. Сирийские реформаторы, иранские диссиденты, активисты Дарфура не входили в «шорт-лист» выдвиженцев американского правительства, как это было прежде в отношении диссидентов советской эпохи.

Проще говоря, в первые два года, прошедшие после событий 11 сентября, гражданские «генералы» вели в средствах массовой информации и в правительстве кампанию за демократию без «солдат» – реальных людей, которым и предстояло отстаивать интересы этой демократии на Среднем Востоке.

Затем было принято решение о вторжении в Ирак. Как я указывал ранее, реальная возможность свергнуть режим Саддама была упущена еще за десять лет до этого, когда тот вторгся в Кувейт. На этот раз войска коалиции в ходе примерно месячной компании нанесли полное поражение иракской армии и вошли в Багдад. Ирак стал второй за два года страной на Среднем Востоке, оккупированной американцами. Но в отличие от афганского вторжение в Ирак не получило широкой международной поддержки. Большинство членов Лиги арабских государств (за исключением Кувейта), «ядро» Организации Исламская конференция, ряд традиционных европейских союзников США, включая Францию и Германию, выступили против военной операции в Ираке. Затем Сирия и Иран с помощью самых разномастных «союзников» – баасистов, салафитов, «Аль-Каиды» – поспособствовали развязыванию террористической кампании на территории этой страны. Более того, «братство противников демократии» мобилизовало арабское, мусульманское и международное общественное мнение против «оккупации Ирака». Многие экстремистские организации левого толка на Западе и в самой Америке объединились в общем антиамериканском порыве.

К началу 2004 г., года президентских выборов в США, «антивоенное» движение заявляло о себе все громче и тверже. С помощью нефтедолларов и крайне эффективной кампании против действий США, развернутой телеканалом Аl Jazeera, законность усилий по свержению Саддама оказалась под вопросом. Высшее политическое руководство в администрации и их сторонники в конгрессе стали активнее разворачивать программы поддержки и развития демократии на Ближнем и Среднем Востоке. Они затрагивали международную политику, общественную дипломатию, вопросы помощи, культурные консультации, социально-ориентированные аспекты. Белый дом сосредоточился на идеях «Доктрины Буша», и американские ведомства приступили к исполнению наказов своего президента. Идея обрела законченную форму и стала причиной серьезной головной боли режимов по всему региону. «Сначала Америка хотела бороться с тем, что называется терроризм, – говорил шейх Юсуф аль-Кардави, выступая на Аl Jazeera. – Теперь она объявляет войну за демократию»¹. Администрация Буша потратила десятки миллионов долларов на решительную кампанию по завоеванию умов и сердец арабов и мусульман. В течение года в системах национальной безопасности и обороны были организованы службы «стратегической коммуникации»; в Государственном департаменте образован «отдел социально-ориентированных программ». Правительство США готовилось стать моральной и материально-технической силой, способствующей демократическим изменениям в регионе.

Решение начать третью после Афганистана и Ирака войну, но на этот раз войну идеологическую, опиралось на два постулата. Во-первых, необходимо было противодействовать мощным усилиям, прилагаемым нефтяными режимами и их пропагандистскими организациями, направленным против военных кампаний США. Во-вторых, неоконсерваторы и классические либералы были глубоко уверены в том, что население региона поддерживает проведение преобразований. Бернард Льюис спустя несколько лет подвел итог этому интеллектуальному натиску, связав изменения на Среднем Востоке с безопасностью Запада². Интеллектуалы-неоконсерваторы, такие как Уильям Кристол, Джон Р. Болтон, бывший спикер палаты представителей Ньют Гингрич и другие, объединились с либералами: сенатором Джо Либерманом, политиком Донной Бразил, журналистом афроамериканцем Кларенсом Пейджем, чтобы осудить нарушения прав человека на Ближнем и Среднем Востоке и поддержать идею оказания помощи его аутсайдерам. В Европе авторитетные общественные фигуры, такие как премьер-министр Испании Хосе Мария Аснар и президент Чехии Вацлав Гавел, также поддержали новую политику Запада в отношении прав человека на Среднем Востоке.

Преференции влиятельных кругов Вашингтона и многих европейцев, имевших опыт борьбы с тоталитарными идеологиями, должны были помочь проломить стену диктатуры на юге и востоке Среднего Востока. К радости тысяч политических активистов и борцов за права человека в регионе (в отличие от их коллег на Западе), Буш-младший свернул с пути своего отца, казалось, начал рвать связи с нефтяными картелями. Или, по крайней мере, преодолевать политические ограничения, налагаемые джихадистским «нефтяным империализмом», когда объявил свой «крестовый поход» за демократию в наиболее враждебном по отношению к демократии регионе мира.

Наблюдая за происходящим разворотом (по крайней мере, в официальном дискурсе) американской внешней политики в сторону поддержки освободительной борьбы против угнетения на Ближнем и Среднем Востоке, я размышлял над двумя насущными реалиями. С одной стороны, действительно появилась историческая возможность: впервые после падения Османской империи возник шанс вызволить народы из ямы, в которую их загнали авторитарные режимы. Уязвленная Америка осознала опасность и благодаря редкому стечению обстоятельств ресурсы и нравственный авторитет самой могущественной демократии оказались направлены на помощь миллионам страдающих душ – от африканских саванн до Ливанских гор. По крайней мере, мы так думали, слушая весомые слова, сочиненные спичрайтерами Буша и читая статьи его сторонников в прессе. Я, как и многие из тех, кто принимал участие в осуществлении тяжелейшей задачи освобождения народов Среднего Востока, почувствовал надежду и воодушевление.

С другой стороны, среди активистов борьбы за права человека, ученых и политиков, которых сплотила бодрящая энергия открывшихся возможностей, появилась озабоченность долгосрочным эффектом от новой политики. Мы предвкушали свободу, которую может обрести регион, но очень опасались, что «окно» может оказаться сишком узким и благоприятная ситуация продлится недолго. Это было главным различием в отношении к происходящему между теми, кто знал, какие силы задействуют в складывающемся противостоянии арабский и мусульманский мир, а также каковы силы, представляющие их интересы на Западе, и теми энтузиастами в Америке и Европе, кто считал, что эта брешь в стене останется навечно. В этом аспекте я расходился с мнением неоконсерваторов и классических либералов, которые поддерживали провозглашенную Джорджем Бушем доктрину. Очень немногие их тех, кто занимался проблемой освобождения Среднего Востока, представляли себе, насколько глубоко укоренена связь между нефтяными державами и силами истеблишмента в Америке и Европе, препятствующими развитию демократии в регионе.

К сожалению, в последующие годы мои опасения стали брать верх над надеждами. Намерения США – от президента до ключевых политических фигур в конгрессе, – были ясны. Эти люди желали увидеть продвижение демократии. Надежды аутсайдеров региона росли. Однако движение к демократической революции затрудняли два серьезных обстоятельства. Одно из них – провал западных программ выстраивания стратегических взаимоотношений с региональными демократическими силами, другое – обструкционистские действия авторитарных сил. Тем не менее диссиденты и сторонники изменений активно включились в новую стадию борьбы. Увидев забрезживший свет свободы, они преисполнились решимости добиваться ее, невзирая на степень решимости Запада и сопротивление джихадистов.