4. Группы активных борцов за демократию и права человека

Либеральные и демократические силы были разбросаны по всему региону, приспосабливались к различным этнонационалистическим требованиям и не всегда были удовлетворены своими «поисками идей» в области прав человека. Регион был слишком перенасыщен идеями, идеологиями, борьбой за идентичность, наследственными конфликтами, чтобы реформаторы и гуманисты могли возглавить какое-либо из движений. Исламисты, панарабисты, этнонационалисты, сепаратисты и им подобные были настроены слишком шовинистически, чтобы оставить хоть какое-то политическое поле либералам и демократам. Лидеры таких крупных национальных движений, как арабское, турецкое и персидское, опасались, что демократизация может ослабить националистические завоевания последних лет и позволит различным сепаратистам отхватить куски «национальных» территорий.

Интересно, что политические лидеры меньшинств зачастую тоже действовали в авторитарной манере, бездоказательно заявляя: «Время для «демократических дискуссий» еще не настало, необходимо сосредоточиться на борьбе за «права» отдельных групп». Движения за демократию и права человека, рассеянные по всему региону, не могли объединиться для транснациональных действий. Среди всех сил, стремившихся во всеоружии встретить постколониальный день «Д», демократические силы, включая женщин, студентов, рабочих, творческую интеллигенцию, были слабейшими и наименее подготовленными. В авангарде находились уже сформировавшиеся элиты: наследники провинций бывшего Халифата, региональных и локальных династий и другие представители высшего класса, кооптированные во власть колониальными администрациями. В большинстве случаев они были теми же самыми властными группами, которые правили городами во времена Халифата и султаната, и зачастую основными партнерами европейских администраций. Интересно, что те же самые силы порой возглавляли антизападные восстания. Вторыми на новой политической арене были недавно образовавшиеся идеологические группировки – исламисты, панарабисты, а также военные хунты. Третьими – лидеры сепаратистских общин, прочно укоренившиеся в своих этнонациональных группах, также отнюдь не демократичные. И в последних рядах стояли немногие борцы за демократию и права человека.

В некоторых случаях политики, представлявшие меньшинства, имели либеральное воспитание и даже оставались либералами, но только до тех пор, пока, как в Ливане, кризисы не выталкивали их на обочину политических процессов. В других случаях, например в Турции и Иордании, правящие классы принимали некоторые элементы западных многопартийных систем. «Ишув» в Израиле оказался во многом уникальным, сумев после ухода британцев внедрить принципы плюралистической либеральной демократии в стране, объединяющей два национальных сообщества – евреев и арабов.

Сторонники либеральной демократии и светской революции находились в меньшинстве, к тому же в самом низу социальной лестницы. С концом эпохи европейского присутствия в регионе им грозило дальнейшее угнетение. Британцы и французы вводили на подмандатных территориях представительные институты – парламенты, конституционные суды и органы правосудия, выстраивали бюрократический аппарат, развивали светское общественное образование. Все это получало признание у этнических меньшинств, либералов, но высшие слои общества, националисты и исламисты видели в европейцах не только чужеродную власть, от которой нужно избавиться, но и проводников опасных идей, у которых не было иного будущего, кроме отмены.

Скрытая правда периода колониального правления заключается в том, что местные элиты, позиционируемые Европой как альтернативная власть, зачастую были гораздо большими угнетателями и жесткими врагами демократических институтов. Поэтому в десятилетия, последовавшие за деколонизацией, новые «хозяева земли» настойчиво перекладывали ответственность за несчастья на «империалистов» и бывшие колониальные власти, искусно маскируя собственную роль в подавлении свобод в своих обществах.