НАТО и война
Даже если кто-то и считал, что России нельзя позволить блокировать необходимое применение силы и даже если кто-то был убежден, что, проводя такую линию, США и НАТО необходимо позаботиться о том, чтобы информировать Россию и не унижать ее, оставались по крайней мере три проблемы, связанные с реакцией России, которые США и НАТО должны были принять во внимание при решении вопроса о бомбардировке Югославии.
Во-первых, как Клинтон должен работать с Ельциным? Во-вторых, что американцы должны сказать российскому премьеру Евгению Примакову, который должен прибыть в Вашингтон для встречи с вице-президентом Гором? И в-третьих, стоит ли НАТО использовать СПС (и вообще захочет ли Россия, чтобы ее видели в НАТО), который как раз и был создан для проведения консультаций между НАТО и Россией в ситуациях такого типа?
24 марта, до начала бомбардировок, Клинтон в течение 45 минут разговаривал с Ельциным. Российский президент решительно возражал против применения силы со стороны НАТО. Он заявил Клинтону: «Я уверен, что, если мы будем продолжать работать вместе, мы сбросим Милошевича»{829}. Бывший сотрудник аппарата СНБ Эндрю Вайс вспоминает: «Ельцин умолял его. Он говорил: “Вы не должны начинать бомбардировку. Вы не можете так поступить”. Клинтон продолжал ссылаться на факты: “Посмотрите, он выгоняет людей из их домов, он выдворил международных наблюдателей”. Ельцин с этим не соглашался. Наконец он сказал: “Мне не удалось убедить президента Соединенных Штатов” и повесил трубку». Ельцин предупредил Клинтона, что намерен реагировать, но не конкретизировал, какова будет его реакция. Администрация все еще могла надеяться, что типичный вариант поведения Ельцина — сначала пустые угрозы, а потом согласие — снова проявит себя{830}.
Ситуация с Примаковым была намного сложнее, поскольку он твердо выступал против войны, у него не было близких личных связей с высшим эшелоном американской администрации, и в тот момент он находился на пути в Вашингтон. Русские просили отложить начало бомбардировок до завершения визита в США своего премьер-министра. Они опасались, что присутствие в этот момент Примакова в США будет воспринято как одобрение бомбардировок со стороны России или, наоборот, подчеркнет ее слабость{831}. Вице-президент понимал, что ему надо было предупредить Примакова заранее, чтобы тот мог принять решение о поездке. Но он не мог звонить слишком рано. Леон Фёрт поясняет: «Гор говорил, что, принимая во внимание необходимость сбора полной информации и дефицит времени для принятия решения, Белый дом уполномочил его информировать Примакова о нашей готовности начать операцию. Самый тонкий момент заключался в том, что заведомое предупреждение Примакова будет означать также и предупреждение сербов. И вот мы тянули, тянули и тянули. В конце концов мы сообщили Примакову, но его самолет уже находился в воздухе. Это была единственная возможность добиться определенного баланса — предупредить его, когда еще можно было изменить ход событий, и в то же время не информировать его слишком рано, чтобы он не навредил нашей первой операции»{832}. Примаков развернул свой самолет и возвратился домой{833}.
И наконец, что делать с Совместным постоянным советом? Уместно вспомнить заявление Клинтона в Париже: «Начиная с этого момента НАТО и Россия будут консультироваться, согласовывать и работать вместе»{834}. Теперь консультаций не было. Пресс-секретарь НАТО Джеми Шеа отмечает, что даже несмотря на то, что Россия демонстративно не покинула заседание СПС и не разорвала отношения с НАТО, у союзников было немало хлопот из разряда тех, о которых говорил Фёрт. «Вы можете утверждать, что СПС был именно таким органом, где Россия могла играть важную роль в соответствии с Основополагающим актом, но весь наш анализ указывал на то, что это только осложнит, а не прояснит обстановку»{835}.
Последовало самое серьезное осложнение американо-российских отношений за весь период после окончания «холодной войны». Контакт с Ельциным был восстановлен только в апреле. Общее отрицательное влияние войны на американо-российские отношения — и впервые на настроения российской общественности в отношении Америки — было ошеломляющим. В апреле 1999 года 90% российского населения считали бомбардировку НАТО ошибкой, а 65% назвали блок НАТО агрессором в этом конфликте. Пожалуй, самым тревожным было то, что война отвращала от Америки даже российскую молодежь. По данным опроса фонда «Общественное мнение», проведенного вскоре после начала войны, 67% молодежи в возрасте от 18 до 35 лет отрицательно относились к США и только 18% — положительно{836}. Егор Гайдар заявил Тэлботту: «Ох, Строуб, если бы ты только знал, каким бедствием эта война стала здесь, в России, для тех, кто хочет для нашей страны того же, чего вы хотите»{837}.
Действия американцев в Косово во имя вильсонианских идеалов наносили вред их же вильсонианским союзникам в России. Другой российский либерал, депутат Государственной Думы и лидер фракции «Яблоко» Алексей Арбатов назвал действия НАТО «низшей точкой американо-российских отношений за последние пять лет и в какой-то мере всего периода после окончания “холодной войны”»{838}.
Разлад в российско-американских отношениях удивил американцев. Через два года после окончания войны сотрудник Совета национальной безопасности Эндрю Вайс утверждал: «Война в Косово спровоцировала переломный момент, которого никто не ожидал. Мы все хотели остановить Милошевича, но не осознавали, насколько чувствительно это будет. И действительно, произошедшее было гадко и далеко за пределами того, что можно было предположить»{839}.
На протяжении 90-х годов Россия добилась успехов в строительстве демократических и рыночных институтов в собственной стране и в сближении с западными международными институтами. Однако эти перемены не повлияли на оценку российскими лидерами конфликта в Косово. Большинство русских воспринимали бомбардировки НАТО в Косово не как гуманитарную акцию, но как агрессию со стороны США и их союзников. В глазах русских американская сфера влияния расширялась на Балканы. Это определялось могуществом Америки и слабостью России.
Поможет ли Россия сербам?
Сразу же после начала бомбардировок необходимо было рассмотреть наихудший из сценариев развития событий: окажет ли Россия сербам военную помощь или предоставит им разведывательную информацию, что затруднит успешное ведение военных действий войсками НАТО? Доносившиеся из Москвы истерические заявления делали оба сценария вероятными. Через несколько дней после начала войны российские официальные представители заявили о своем намерении направить в Средиземноморье группу боевых кораблей. Верховный главнокомандующий НАТО генерал Весли Кларк был обеспокоен не тем, что Россия готовилась к войне, а скорее тем, что эти корабли будут передавать сербам разведывательные данные о действиях военно-воздушных сил возглавляемой США коалиции. Предвосхищая свою жесткую позицию на завершающей стадии конфликта, когда Россия направила в Косово небольшой контингент сухопутных войск, Кларк заявил в своем окружении: «Мы не позволим им войти в Адриатику или пройти через Дарданеллы, я этого не потерплю. Мы этого не допустим, если даже нам придется прибегнуть к силе, чтобы остановить их»{840}. Еще большую опасность представляли правые радикалы в России, включая Владимира Жириновского, угрожавшие направить в Сербию российских добровольцев. Даже более умеренные российские политические деятели призывали к военным действиям. Например, популярный в народе отставной генерал Александр Лебедь, занимавший пост губернатора Красноярского края, выступал за направление в Сербию средств ПВО. В разгар конфликта Государственная Дума проголосовала за создание нового славянского триединства путем объединения Югославии с Россией и Беларусью.
Однако официальный Вашингтон был чрезвычайно обеспокоен действиями российского правительства. Гор позвонил Примакову, чтобы получить от него заверения, что Россия не будет оказывать Сербии военную помощь, но российский премьер отказался дать такие заверения. Затем Ельцин высокопарно намекнул на возможность третьей мировой войны. Американцы перевели дух, только когда российский военно-морской конвой занял свою позицию. Вспоминает Джеймс Стейнберг: «Когда они стали двигать свои суда, мы занервничали. Но реальные действия носили очень ограниченный характер, и мы хорошо поняли маневр. Они не подошли близко и не установили каналы передачи разведданных, которые могли бы приносить какую-то пользу. Пока они двигались, мы нервничали, но когда мы увидели их группировку, это нас успокоило. После этого стало ясно: им нужно было что-то сделать, чтобы спасти лицо». Как отметил обозреватель газеты «Нью-Йорк таймс» Томас Фридман, «ограничившись жаркой риторикой, Ельцин доказал, что даже полумертвый и в стельку пьяный Борис Ельцин представляет для США огромную ценность»{841}.
Россия возвращается в игру
В первую неделю военной кампании казалось, что все усилия по восстановлению американо-российских отношений надо отложить до окончания войны. Пока НАТО вела боевые действия, Россия не собиралась использовать форум НАТО-Россия. Однако по мере затягивания войны у Соединенных Штатов стало возникать ощущение важности начала дипломатических переговоров с Москвой — и не потому, что это могло склонить Милошевича принять условия НАТО, а скорее потому, что США необходимо было удержать в коалиции нервничающих союзников, в то время как НАТО двигалась в направлении достижения военных целей кампании.
В конце апреля на юбилейной сессии НАТО в Вашингтоне на высшем уровне по случаю 50-летней годовщины альянса союзники продемонстрировали полное единство. Они сделали четкое заявление об условиях прекращения бомбардировок. Милошевич должен «обеспечить поддающееся проверке прекращение любой военной деятельности, немедленное прекращение репрессий и насилия в Косово; вывести из Косово все свои военные, полицейские и специальные вооруженные подразделения; согласиться с размещением в Косово международных вооруженных сил; согласиться с безусловным и безопасным возвращением всех беженцев и перемещенных лиц, обеспечить беспрепятственный доступ к ним организаций гуманитарной помощи и дать убедительные гарантии своей готовности работать над созданием политической структуры урегулирования, основанной на достигнутых в Рамбуйе соглашениях». К этому НАТО добавила, что бомбардировки прекратятся только после того, как будут приняты все условия и сербы начнут выводить свои силы из Косово «четко и быстро»{842}.
Неожиданно проявившееся единство союзников, похоже, произвело должный эффект на политиков в Москве, которые опасались, что в конечном счете будет найдено какое-то решение конфликта без России. Ельцин, приглашенный на сессию НАТО, но отказавшийся от участия в ней, в последний день сессии, в воскресенье 25 апреля, позвонил Клинтону, чтобы как-то включиться в этот процесс. В тот момент Россия все еще добивалась предоставления важной роли ООН, присутствия российских войск и даже создания сербского сектора в Косово после окончания войны{843}.
Однако то, чего добивалась Россия, было не так важно, как сам факт звонка. Вспоминает Стейнберг: «Звонок Ельцина был большой неожиданностью, он звонил впервые после начала военной кампании. Я знал, о чем был этот звонок. Это было: “Билл, нам надо с этим кончать. Мне все равно, как мы это сделаем”». Я понимал, что мы получили как раз ту карту, которая была нам нужна. Это давало нам возможность совместить нашу дипломатическую и военную стратегию. Мы всегда хотели, чтобы русские приняли участие в решении этой проблемы. Это был первый признак того, что Ельцин и русские в целом наконец это осознали». Шеф Стейнберга, советник по национальной безопасности Сэнди Бергер к этому добавляет: «Звонок Ельцина Клинтону в момент сессии НАТО на высшем уровне был звонком весьма расстроенного человека, пытающегося перевести дух. Вы не должны этого делать. Вы должны прекратить бомбардировки. У него не было права «вето» по такому серьезному решению, но Клинтон никогда не колебался в отношении того, что нам, может быть, следовало перекинуть этого парня через плечо и оттащить его в поле»{844}. Ельцин почувствовал, что собирается важный западный клуб, но он там не участвует. Он хотел найти вариант для своего возвращения.
Ельцин предложил поручить Гору и бывшему российскому премьеру Виктору Черномырдину найти выход из этой ситуации. Решение Ельцина привлечь Черномырдина было вызвано главным образом внутриполитическими конфликтами. Еще более важным было его стремление оттеснить премьер-министра (и бывшего министра иностранных дел) Примакова, поскольку он его презирал. Союзники Примакова в Государственной Думе вели подготовку процесса импичмента президента, и многие считали Примакова сильным кандидатом оппозиции на президентских выборах 2000 года[165]. С точки зрения Вашингтона, выбор кандидатуры Черномырдина был великолепным — его воспринимали как человека, не зависящего от бюрократии и подчиняющегося только Ельцину. У него также был шестилетний опыт непосредственной работы с Гором. Клинтон согласился с восстановлением канала Гора-Черномырдина{845}.
Ельцин рассказал Клинтону, что военные оказывают на него большое давление, и пока ему удается держаться, но он хотел бы, чтобы НАТО приняла последние предложения Милошевича и прекратила бомбардировку. Клинтон повторил ему условия НАТО, которые должны быть соблюдены для прекращения бомбардировки, и отклонил предложение Ельцина о приостановлении ударов с воздуха. Ельцин ответил: «Вы знаете, что такое Россия! Вы знаете, чем она располагает! Не толкайте на это Россию!»{846}.
Клинтон согласился незамедлительно направить в Россию Тэлботта для согласования с Черномырдиным плана работы. Затем Гор позвонил Черномырдину и предложил встретиться в Вашингтоне в начале мая.
Новый российский посланец был непреклонен в своей убежденности, что прекращение войны возможно лишь в том случае, если в Косово останется какой-то контингент сербских сил{847}.