Записки из подполья или новый самиздат (Дмитрий Галковский)

Общеизвестное суждение о том, что русская литература вышла из «Шинели» Гоголя, сегодня требует корректировки: ее не менее, а, может быть, и более значительная часть произошла из «Записок из подполья» Ф. М. Достоевского.

Если многие сочинения пролежали под спудом более пятидесяти лет, то десять лет по российским меркам совсем небольшой срок. «Бесконечный тупик» Дмитрия Галковского, фрагменты из которого в 1990-е годы печатались более чем в двадцати периодических изданиях разных направлений – от «Нового мира» и «Логоса» до «Нашего современника» – наконец-таки издан самим автором полностью. Огромный том формата А4, объемом более 700 страниц, безусловно, производит впечатление: «Это философский роман, – согласно авторскому определению, – посвященный истории русской культуры XIX–XX веков, а также судьбе русской личности – слабой и несчастной, но все же существующей». Главные действующие лица в алфавитном порядке: Бердяев, Бог, Бунин, Гегель, Гоголь, Достоевский, Ленин, К. Леонтьев, Набоков, отец Д. Галковского, Пушкин, Розанов, Вл. Соловьев, Толстой, Чернышевский, Чехов, авторское Я, иногда скрывающееся под псевдонимом Одиноков и ведущее со своими героями бесконечную тяжбу. Книга населена очень плотно, помимо главных персонажей – множество «второстепенных», от Бабеля и Белинского, до Хармса и Чаадаева. Написанный в форме бесконечных комментариев к другим комментариям и примечаниям, «Бесконечный тупик» представляет русскую литературу и русскую философию в особенности, ставшую в последнее время объектом унылых диссертаций и толкований недавних казенных марксистов, как совершенно живую стихию, столь же странную, безумную и непредсказуемую, как и современная жизнь. И хотя в «Бесконечном тупике» нет абсолютно никакого вымысла, по жанру это, скорее, именно авторская философская проза, в которой умершая культура оживлена и вписана в современность, где автор исповедуется, провоцирует, размышляет, проклинает, взывает, издевается, юродствует, кричит, переходя от самоуничижения к мегаломании, изредка восхищается и признается в любви. Больше всех достается большевикам, Ленину, евреям, русским, декабристам, масонам, Белинскому, Чернышевскому, либералам, интеллигенции, Вл. Соловьеву, иногда – Бердяеву или Струве и т. д. А среди «положительных» персонажей резко выделяются только три – Пушкин, Розанов и Набоков. Они единственные подлинные личности в русской культуре, реализовавшие свое предназначение (с некоторыми натяжками к ним можно прибавить Достоевского и Чехова), возвышающиеся над остальным, как правило, ущербным и несчастным литературно-философским фоном. Отсюда и сквозная тема книги: онтологическое крушение личности на евразийском континенте под названием Россия. Быть личностью здесь – это чудовищное, ни с чем не сравнимое несчастье, она неизбежно будет повержена, сокрушена, распылена, уничтожена либо судьбой, либо обществом, либо близкими и родными. «Признание себя личностью в России – это признание в неудаче. Признание себя исключительной личностью – признание в исключительной неудаче, неудаче окончательной», – это уже из другого текста Галковского. Но почему Россия так безжалостна к своим сыновьям и пасынкам? Внятного ответа на этот вопрос в книге нет, как почти нет и других внятных ответов. Скорее всего, это происходит по той простой причине, что Россия – это не Европа и не Азия, но и то, и другое вместе. Являясь «русской Европой», она подчас порождает личности, по масштабу превосходящие европейские, которые «русский Восток» тут же испепеляет и уничтожает. И потому в книге периодически звучат проклятия «азиатчине», а Запад предстает в совершенно мифологизированном виде. Россия же – это «бесконечный тупик» самопорождения и саморазрушения. Поэтому здесь и идет речь о столь же бесконечных неудачах, о неудачах Гоголя, Леонтьева, Вл. Соловьева, Блока, Толстого, Бердяева, неудаче «Вех», русской культуры и русской истории XX столетия, наконец, неудаче самого Одинокова и его «Бесконечного тупика»: «Вот и книга эта… В чем ее удача? – В неудаче. В ненужности. В такой ненужности, что даже сама констатация этой ненужности уже не нужна, уже воспринимается как ненужная заглушка, оговорка. И вся книга – тысячестраничная. Какая-то бесконечно длинная оговорка – “бесконечный тупик”».

Но, надо признать, именно эта неудача, – несмотря на свою несоразмерную величину, многословие, повторы, иногда развязный тон и банальные парадоксы, ненужные и запоздалые проклятия то в адрес «советских литераторов», то – «гадов-читателей», саморекламу, мегаломанию, собственный скульптурный портрет в конце книги, откровенное подражание то Розанову, то Набокову (подобно «Дару», в тексте приложено несколько пародийных рецензий), – одно из немногих сочинений последнего времени, которые останутся в истории русской мысли. Эту книгу будут читать, изучать и писать о ней диссертации.

На солидном «кирпиче» в коленкоровом переплете полностью отсутствуют выходные данные – ни издательства, ни типографии. На титульном листе зато горделиво значится: «Самиздат Москва 1998», «тираж 2000 нумерованных экземпляров». Автор покончил с официальной печатью и вновь ушел в подполье, где, конечно, намного свободнее и спокойнее, чем в современной литературе или в современной жизни. Впрочем, это довольно своеобразный самиздат с личным сайтом Галковского в Интернете, где можно прочесть электронную версию его работ. Но, в конце концов, что такое Интернет, как не мировой самиздат с аудиторией, потенциально не сопоставимой ни с какими книжными тиражами.