И возвращается ветер… (Анатолий Марченко)

В начале декабря 1986 года произошло событие, о котором стало известно во всем мире, но мало кто знал в СССР. В Чистопольской тюрьме после четырехмесячной голодовки умер Анатолий Марченко – политзэк и писатель, автор книги «Мои показания», изданной к тому времени в десятках стран. Существует версия, что именно смерть Марченко стала катализатором дальнейших событий – Горбачев позволил Сахарову вернуться в Москву, а в январе 1987 года была объявлена амнистия и началось освобождение политзаключенных. У этой версии серьезные основания: смерть Марченко нанесла такой урон репутации страны и начинавшимся реформам, что даже Кремлю стало очевидно – подобного больше допускать не следует. Вдова Марченко, Лариса Богораз, в послесловии к другой его книге «Живи как все» вспоминала, что главным требованием голодовки мужа было освобождение политзаключенных в СССР. Постановление об амнистии уже готовилось, о чем было сообщено Марченко, ибо перед самой смертью он прекратил голодовку. Сегодня можно утверждать, что его добровольное жертвоприношение стало началом нового этапа в истории России.

Кем был Анатолий Марченко? В отличие от подавляющего большинства диссидентов, он не принадлежал к интеллигенции, а был родом из глухого сибирского городка, из семьи железнодорожного рабочего. Да и диссидентом он стал случайно: в 1958 году он был осужден за драку, в которой на самом деле не принимал участия, и отсидел два года в страшных карагандинских лагерях. После отчаянной попытки бегства за границу, в Иран, он получает второй, теперь уже шестилетний срок за измену Родине и попадает в печально знаменитые мордовские лагеря, где знакомится с настоящими политическими заключенным, в частности, с Юлием Даниэлем.

Главная книга Марченко «Мои показания» была написана после выхода из лагерей, распространялась в Самиздате, а в 1969 году опубликована «Посевом». Это первое свидетельство о жизни в после-сталинских лагерях («И возвращается ветер…» Буковского появится значительно позднее) – предельно простая, протокольная, жесткая и сильная проза, где мир политзаключенных тесно переплетается с миром уголовным. На Западе прозу Марченко сравнивали с прозой Жана Жене. Это было бы правомерно, если б не одно существенное обстоятельство: Жене с детства был вором, а его дальнейшая жизнь стала в своем роде метафизическим протестом против буржуазного существования. А Марченко оказался в несравнимо более кошмарном мире хрущовско-брежневского ГУЛАГа волею случая: в сущности, не совершив ни одного преступления, он провел двадцать лет в тюрьмах и лагерях, сумев сохранить удивительную чистоту и чувство собственного достоинства.

В семидесятые годы власти настойчиво пытались вытолкнуть Марченко в эмиграцию. Он мог бы легко уехать, но остался, выбрав самопожертвование.

С тех пор много воды утекло, страна неузнаваемо изменилась, но, судя по всему, постсоветский лагерный мир мало отличается от того, что описан в книгах Марченко. Разумеется, различия есть: статей об антисоветской агитации или измене родине больше нет, зато едва ли не каждый может быть заподозрен в «разглашении государственной тайны». Российская история сделала очередной вираж: тексты Марченко из исторических документов вновь становятся злободневным чтением. Никто ни от чего не застрахован, а государственной тайной может стать все что угодно.

И возвращается ветер…