ЗАБАСТОВКА: ДОКЛАД КУЧИНА

16 мая 1953 года в 11.45 утра Вадим Кучин, ведущий специалист по Германии, который служил в Карлсхорсте с 1945 года в качестве помощника действующего представителя МВД полковника И. А. Фадейкина, составил доклад об обстановке для заместителя министра внутренних дел Богдана Кобулова, отвечающего за внешнюю разведку. Вопреки правилам МВД Кучин подписал доклад, где содержалась резкая критика восточногерманской партии, и как автор и как ответственный за информацию. МВД в Москве получило первый подробный доклад из дезорганизованного аппарата о развивающемся кризисе[412]. Описание беспрецедентного вызова восточногерманскому режиму, наверняка, вызвало шок у советского руководства. Более поздние научные исследования материалов из восточногерманских и советских архивов (архив КГБ к ним не относится) дают гораздо более подробную картину июньских событий. Эти недавние исследования показывают, что доклад Кучина, основанный на донесениях агентов МГБ Восточной Германии, партии и правительства Восточной Германии, лишь скользит по поверхности. Зато он показывает, в каком состоянии находился аппарат в Карлсхорсте, когда разразился кризис[413].

Кучин считает, что волнения среди строительных рабочих Восточного Берлина начались уже 11 июня, когда был объявлен «новый курс» ГДР. На одной из строек была объявлена двадцатичетырехчасовая сидячая забастовка против «повышения норм». Вечером 13 июня члены профсоюза (района Friedrichsham) рабочих-строителей медицинских учреждений организовали круиз на пароходе, во время которого выработали план протеста против предполагаемого повышения норм[414]. Несмотря на то, что лидеры восточноберлинского отделения СЕПГ бьши извещены о предполагаемых событиях, они «никак не реагировали на информацию, хотя и продолжали вести подготовительную работу, связанную с повышением норм»[415].

Вечером 15 июня строительные рабочие на Сталин-аллее решили объявить забастовку, если новые нормы не будут отменены. Они послали письмо с жалобами премьер-министру Гротеволю, требуя ответить к двенадцати часам следующего дня[416]. В тот же вечер этот вопрос обсуждался на собрании берлинского городского комитета СЕПГ. Несмотря на угрозы, члены городского комитета СЕПГ проголосовали за новые нормы и приняли резолюцию утром объяснить рабочим свою точку зрения. Однако представители СЕПГ, явившиеся на заводы, были освистаны рабочими. Около 11.30 рабочие вывесили флаги и, требуя пересмотра норм, отправились в центр города. По дороге к ним присоединялись рабочие из других районов. Доклад Кучина, в котором большое место уделено заседанию городского комитета СЕПГ (донесение агента), показывает, насколько серьезно было недовольство рабочих. Хотя правительство ГДР объявило, что рабочие «по доброй воле» приняли увеличение норм на 10 процентов, но увеличение еще на 25 процентов было сделано по распоряжению городского комитета СЕПГ. Более того, предусматривалось снижение зарплаты на 35 процентов тем, кто не выполнит норму.

Попытки Партийных активистов предотвратить демонстрацию были встречены агрессивно. В одном случае, Бруно Баум, функционер СЕПГ, ответственный за строительную промышленность, едва избежал расправы, умчавшись на автомобиле с места событий. Колонна рабочих продолжала шествие к дому правительства ГДР на Лейпцигерштрассе. Там они потребовали, чтобы к ним вышли президент Пик и премьер-министр Гротеволь. Требование осталось без ответа. И тогда рабочие направились к зданию Центрального комитета СЕПГ. Два грузовика, где находились партийные пропагандисты с громкоговорителями, были разбиты забастовщиками. Активисты потребовали третий грузовик для собственных нужд, при этом был серьезно ранен один из членов СЕПГ[417].

Когда демонстранты пришли к зданию Центрального комитета СЕПГ, они опять потребовали, чтобы к ним вышел Пик, повторяя лозунги, разносившиеся с громкоговорителя на грузовике. Поначалу они касались только рабочих норм. Но постепенно требования перерастали в политические. «Долой СЕПГ!» «Требуем свободные выборы и единый Берлин!» Приблизившись к полицейскому управлению Восточного Берлина, колонна остановилась, и люди стали кричать: «Мы, рабочие со Сталин-аллее, призываем всех рабочих города начать общую забастовку в семь часов утра 17 июня!» Кучин считает, что целью демонстрантов было вовлечь в забастовку рабочих всех предприятий Берлина. В самом деле, когда немного позже государственное радио ГДР попыталось предотвратить всеобщую забастовку, объявив, что «совещания о нормах» начнутся на всех строительных предприятиях в то же время, что и забастовка, демонстранты поломали несколько уличных громкоговорителей. Кучин также отмечает присутствие молодых людей на мотоциклах западного производства, которые ездили вдоль колонны, сообщали новости и подбадривали демонстрантов. А те уже принялись останавливать машины и мотоциклы, сообщая всем и каждому о всеобщей забастовке и угрожая всем, кто собирался выйти на работу[418].

Демонстранты шли по улицам, а «прохожие и жители выражали им свое одобрение». В докладе Кучина упоминаются и члены СЕПГ, которые присоединились к демонстрантам, включая даже функционеров, заявивших, что «не могут оставаться в стороне». Но, как известно из донесений агентов, — а именно на них опирался Кучин — руководство городского комитета СЕПГ не было информировано об «истинном значении демонстраций и их численности», пока они не завершились в 6.30 вечера 16 июня[419].

В конце доклада Кучин пишет, что «представители Западного Берлина играли активную роль в организации демонстрации» и цитирует информацию ЦК СЕПГ о «листовках... напечатанных во французском секторе Западного Берлина и призывавших рабочих двух восточноберлинских предприятий к выступлению против повышения норм и за «возвращение фабрик и заводов их бывшим владельцам». Однако Кучин ни слова не сказал о том, о чем потом будут говорить советские и восточногерманские официальные лица, будто забастовки и демонстрации 15 и 16 июня были организованы и проведены западноберлинскими провокаторами. Если бы у аппарата в Карлсхорсте были бы какие-нибудь сведения на этот счет, Кучин непременно включил бы их в свой отчет[420].

В любом случае, Кучин затронул наиболее чувствительные струнки Московского руководства в своем наспех подготовленном отчете: он задокументировал открытое противостояние рабочих партийной политике, незаконные демонстрации и забастовки, насильственные действия в отношении партийных активистов, конфискации и разрушение партийной собственности, участие в демонстрациях членов и функционеров СЕПГ и, что важнее всего, пассивность да и неумение руководства СЕПГ действовать во время кризиса.