Приложение 4. МГБ В ВОСТОЧНОЙ ГЕРМАНИИ

В докладе, направленном начальником МГБ в Германии Николаем Ковальчуком министру государственной безопасности Виктору Абакумову, сказано, что 549 человек были арестованы за шпионаж в первой половине 1948 года в Германии. Из них 341 — американские агенты, 121 — британские, 31 — французские и 6 — «из других служб». В первом квартале года были арестованы 211 человек и 338 — во втором квартале[1030].

Преобладание «американских» агентов в этом докладе может быть неправильно понято. Например, по делу с кодовым названием «Нить» оперативный отдел МГБ в Тюрингии доложил 20 июля 1948 года об аресте 88 шпионов. Выявленная советскими сотрудниками «подпольная организация» была создана немцами по заданию американской разведки. Известная как «Всегда готовы» (Immer Bereit Sein), она занималась сбором военной информации в советской зоне. Ее центр находился во Франкфурте-на-Майне, а членами были бывшие немецкие офицеры. Как сообщает архив СВР, лидером организации в Восточной Германии был Вальтер Каммер, бывший офицер вермахта, известный своим подчиненным как «номер 94»[1031].

Американская разведка узнала об этом после того, как на Запад бежал переводчик советского оперотдела в Тюрингии: ранее он был перемещенным лицом и привезен в Германию из Советского Союза во время войны. Подобно многим другим, его принудили работать переводчиком для МГБ, а потом включили в список для отправки домой, где его, как он думал, — и не безосновательно — ждали лагерь или ссылка. Он сообщил, что два члена организации «Всегда готовы» попытались завербовать какого-то человека из Айзенаха, однако тот доложил об этой попытке в оперативный отдел МГБ, и вербовщики были арестованы. Результатом продолжительных допросов стал список из двадцати пяти членов организации в Тюрингии. В 3.00 утра 23 июня 1948 года МГБ начало аресты. Все признали свою вину, а кое-кто назвал бывшего немецкого армейского капитана Вальтера Каммера как руководителя и еще одного офицера как его заместителя. Когда приехали арестовывать Каммера, его не оказалось дома. Но его заместителю повезло меньше. У него был найден портфель, принадлежавший Каммеру, со списком фамилий и адресов агентов по всей советской зоне. В результате были арестованы 123 человека. Дополнительные сорок арестов планировались на 18 и 19 июля. По признаниям арестованных, включая заместителя Каммера, организация «Всегда готовы» создавалась, финансировалась и подчинялась американской разведке во Франкфурте-на-Майне. Насколько им было известно, немецким руководителем группы был бывший маршал Гейнц Гудериан[1032].

Дело это достигло таких масштабов, что личный представитель Ковальчука, начальника германского аппарата МГБ, и три представителя московского МГБ были направлены в оперативный сектор в Тюрингии для оказания помощи. 18 июля 1948 года жена одного из арестованных пришла в американский сектор в Берлине и рассказала о происшедшем. Ее информация вместе со сведениями об остатках дела была немедленно передана берлинским отделом S-2 заместителю директора по разведке Европейского командования с припиской, что берлинский отдел S-2 не в состоянии организовать требуемую поддержку таким операциям[1033]. Директор в свою очередь передал дело соответствующему отделу американской армии в Германии[1034]. Эта операция на самом деле осуществлялась при поддержке организации Гелена, в свою очередь финансируемой армией США. Позднее организацию Гелена ЦРУ взяло под свой контроль[1035].

Операции западных военных разведок не были ни замысловатыми, ни рассчитанными на высокопоставленные круги. Они предпринимались, чтобы как-то компенсировать почти полное отсутствие информации американской и английской разведок о советских войсках. Советская контрразведка руководствовалась специальным директивам из Москвы. Советы противостояли «империалистическим разведкам», предпринимая всякого рода «оперативные игры» с агентами-двойниками, что позволяло агентам госбезопасности проникнуть в американскую и английскую разведывательные службы[1036]. Однако, насколько было известно БОБ, Советы не особенно утруждали себя сложными играми с агентами-двойниками, изначально известными как американские агенты. Контакт с американским или немецким руководителями поддерживался только до момента, когда вся сеть уже была выявлена.

Следует указать, что контрразведка МГБ называла всю деятельность против власти Советов и СЕПГ «происками западных разведок». Более того, отдельные люди или группы людей, противостоявшие режиму, назывались «террористами». МГБ считало, что после разгрома подпольной нацистской организации Вервольф и ареста многих ее членов нацисты принялись создавать новые подпольные диверсионно-террористические организации. Руководителями большей частью были бывшие члены Гитлерюгенда — нацистской молодежной организации. Они вербовали сторонников, распространяя слухи о войне между Советским Союзом и «англо-американским блоком». Одна такая группа, которая названа в документах МГБ «Эдельвейскими пиратами» (Edelweis Pirateri), как сообщалось, ставила перед собой следующие задачи:

организацию террористических актов против советской армии, советских сотрудников и активистов СЕПГ и других «демократических организаций»;

проведение диверсий на промышленных предприятиях, в особенности на тех, продукция которых идет в счет военных репараций;

дезорганизацию работы СВА путем возбуждения антисоветских настроений у населения Германии;

распространение профашистской пропаганды, направленной против политики СЕПГ;

подготовку вооруженных групп для борьбы с советской армией в случае войны между Советским Союзом и англо-американским блоком[1037].

Мы не обнаружили документы об операциях американской разведки с участием «Эдельвейских пиратов». Очевидно, что изначально это были молодежные антинацистские банды, противопоставлявшие себя Гитлерюгенду и его попыткам идеологически унифицировать немецких подростков. Однако в результате расследования МГБ сообщалось, что некоторые из этих групп были созданы англо-американской разведкой и направлены в советскую зону. Между 1 октября 1946 года и 15 февраля 1947 года агенты МГБ ликвидировали четырнадцать таких групп и арестовали шестьдесят их членов[1038].

Преследование «Эдельвейских пиратов» — всего лишь один пример бдительности руководителей МГБ по отношению к оппозиции в Восточной Германии. Так как никто в МГБ ГДР не мог возразить против советской политики, то любое сопротивление немецкого населения воспринималось как свидетельство саботажа по заданию Запада. Например, Ковальчук сообщил министру Абакумову 28 января 1947 года, что, по донесению агента оперативного сектора в Бранденбурге, «Союз балтийских немцев» «был создан в британской зоне с санкции британских оккупационных властей. Союз вел учет всех немцев, которые бежали из Прибалтийских республик, и пытался им помочь в эмигрантской жизни. В докладе МГБ отмечалось, что «нелегальный комитет» этой группы находился и в советской зоне[1039].

Еще более пристально Советы следили за попытками силезских беженцев восстановить восточную границу Германии. 21 декабря 1946 года Ковальчук доложил, что агитация усилилась после того, как государственный секретарь Джеймс Бернс в своей речи в Штутгарте подчеркнул, что восточные территории Германии, оккупированные СССР и Польшей, не могут считаться таковыми до заключения мирного договора. По сообщению агента оперативного сектора берлинского аппарата МГБ группа лиц под руководством бывшего посла Германии в Советском Союзе Рудольфа На-дольный, собирает подписи силезских беженцев под петицией о пересмотре Потсдамских соглашений в этой части[1040]. 31 марта 1947 года Ковальчук доложил об усилении пропаганды, призывающей силезских немцев объединиться и подать петицию в союзный контрольный совет с требованием восстановления Германии в границах 1937 года. Ковальчук заявлял, что участие в этом Христианско-демократической партии направлялось и субсидировалось англо-американскими державами[1041].

ДЕЛО РУДОЛЬФА НАДОЛЬНОГО: КЛАССИКА ЭПОХИ «холодной войны»

Судя по недавно рассекреченным архивным материалам СВР, история Надольного показывает, как сложно было разведке и контрразведке МГБ решать общие цели в сложной политической обстановке первых послевоенных лет. Российский историк А. М. Филитов в книге 1993 года о Германии пишет о Надольном как о человеке, который поддерживал «традиции Рапалло»[1042], тогда как многие западные исследователи считают его «агентом влияния» — термин советской разведки, определяющий того, кого используют для влияния на общественное или официальное мнение. Описывая деятельность Надольного в апреле 1949 года, генерал Клей замечает: «Был или не был Надольный, живший в Восточной Германии, агентом Советской Военной администрации, он излагал взгляды, которые могли бы сослужить добрую службу коммунистам, получи они понимание в Западной Германии»[1043]. Если Надольный в самом деле был советским агентом влияния, он, возможно, подчинялся резидентуре внешней разведки в Берлине, возглавляемой Коротковым или его преемником генерал-майором Малининым.

Дело Надольного показывает, что не все действия Советов в этот период были должным образом скоординированы. Политические акции внешней разведки временами шли вразрез с управлением информации СВА, и оба направления становились предметом расследования контрразведки биоративных секторов МГБ. Надольный предлагал свои услуги советскому министерству иностранных дел вскоре после окончания войны. 29 августа 1945 года это министерство запросило у министерства госбезопасности справку о деятельности Надольного, начиная с 1933 года, и рекомендации по поводу использования его с политическими целями в советской зоне[1044].

3 октября 1945 года МГБ сообщило информацию о На-дольном, подписанную начальником Управления внешней разведки. В ней говорилось о карьере Надольного, начиная с 1937 года и включая его поездку в Москву в качестве посла в 1933 — 1934 годах. Несмотря на жесткое неприятие советской политической и экономической системы первого дипломата, ставшего членом нацистской партии, Надольный был против враждебной политики Гитлера по отношению к СССР. Из документов совершенно очевидно, что Надольный встречался с Малининым, резидентом внешней разведки МГБ в Карлсхорсте[1045].

В записке от 6 декабря 1946 года заместителя министра госбезопасности Петра Федотова, руководившего внешней разведкой, говорится, по сообщению источника, о желании Надольного поговорить с генералом Георгиевым (как мы уже писали, берлинский резидент Малинин пользовался этой фамилией, когда имел дело с немецкими политиками) и послом Семеновым. Речь должна была идти о намерении США, Великобритании и Франции подписать мирные договоры не с центральным германским правительством, а с отдельными провинциями в их зонах. Кроме этого, Надольный отмечал, что западные державы намерены также противодействовать правительствам земель, входящих в советскую зону, если они признают новую германско-польскую границу. Когда доклад был разослан, в нем подтверждалось, что Надольный уже имел контакты с резидентурой внешней разведки, и что Москва и резидентура знают о его политической ориентации и возможной полезности[1046].

Однако Надольный перестал интересовать представителей МГБ в Германии. В докладе аппарата МГБ министру Абакумову, датированном 23 ноября 1946 года (примерно через год после обмена посланиями министерством иностранных дел. и управлением внешней разведки МГБ), представлены дополнительные подробности по делу Надо-льного и сказано, что сотрудники Ковальчука наблюдали за его деятельностью. В частности, говорится о деятельности Надольного по указанию гитлеровского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа в Иране, где он старательно поддерживал знакомство с представителями правых кругов, стараясь усилить влияние Германии на эту страну. Ковальчук также сообщил о письмах, посланных советскому верховному командованию сразу после капитуляции, где Надольный и другие оспаривали решения Потсдамской конференции. Например, в июле 1945 года Надольный вместе с Андреасом Гермсом из Христианско-демократического союза и другими предъявил СВА настоящий ультиматум. В нем они призывали Советский Союз, помимо прочего, вернуть домашний скот, освободить заключенных, восстановить банковские счета, удовлетворить требования немецкого населения и германской промышленности в топливе, остановить изгнание судетских немцев из Чехословакии. Надольный также требовал от Советов разрешения Красному Кресту Германии помогать немецкому населению[1047].

Доклад Ковальчука говорит об огромной работе, проделанной агентами контрразведки берлинского МГБ в 1945— 1946 годах по делу Надольного, когда он был связан с резидентурой в Карлсхорсте, руководимой Коротковым, а потом Малининым. Один из агентов был знаком с Надольным еще по довоенной работе в Иране. Расследование, включавшее также поездки агентов в американскую зону, выявило контакты Надольного с англо-американскими властями, прозападными немецкими дипломатами и антисоветскими политическими партиями (например, ХДС и СДПГ) в Восточной и Западной Германии. Один из источников сообщил, будто Надольный говорил о своем неприятии политической программы только что созданной СЕПГ и нежелании «когда-либо ее поддерживать». А 7 ноября 1947 года, за две недели до доклада Ковальчука Абакумову, агент сообщил, что Надольный по-прежнему настроен резко против решений Потсдамской конференции в отношении восточных границ Германии. Доклад Ковальчука рельефно отражает расхождение во мнениях между управлением внешней разведки и контрразведывательными подразделениями, которые доминировали в 1945—1946 годах в советской зоне. Эти расхождения во мнениях продолжали влиять на определение политических целей в Германии и в период КИ[1048].

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ОПЕРАЦИИ МГБ

Наблюдение за организациями, стремившимися к пересмотру Потсдамских соглашений о будущих восточных границах Германии, представляло лишь часть политических операций МГБ. Оперативные сектора были заняты также внедрением в группы и дезорганизацией деятельности групп, противостоявших СЕПГ. В ноябре 1946 года Ковальчук переслал в Москву донесение оперативного сектора в Тюрингии, касавшееся ареста секретаря местного отделения Христианско-демократического союза. Этот человек был очень активен во время выборов в конце 1946 года и, судя по донесению, активно выступал против СЕПГ «под прикрытием ХДС». Его обвинили в «антисоветской агитации — собирании и публикации сфабрикованных, клеветнических материалов против советских оккупационных властей»[1049]. Однако Тюрингское отделение ХДС продолжало создавать проблемы для Советов. В декабре 1947 года в докладе КИ министру госбезопасности Абакумову, основанном на донесениях агентов МГБ, сообщалось, что «американцы организовали бегство доктора Рудольфа Пауля, бывшего премьер-министра Тюрингии, и его ближайших помощников (в большинстве своем члены групп сопротивления в Веймаре), взявших с собой ценные документы»[1050].

Несмотря на то, что архив СВР предоставил документы о многочисленных политических и контрразведывательных операциях МГБ, материалов, отражавших добывание и распространение политических разведывательных донесений с 1945 по лето 1947 года, было немного. Один пример. В январском докладе 1947 года Ковальчука Абакумову говорится, что МГБ собирает политические разведывательные данные, которые лягут в основу доклада КИ о проблеме Германии: эта информация последовала на специальный запрос из Москвы и сказала Сталину именно то, что он хотел услышать. В докладе речь шла о реакции на предложение СЕПГ заключить с Германией мирный договор. Предложение СЕПГ, по существу, представляло собой пропагандистский маневр, цель которого — сгладить впечатление об очень низких показателях партии во время местных выборов в конце 1946 года. Надо было продемонстрировать Западу дипломатическую инициативу, чтобы отвести внимание от трудностей внутри Восточной Германии — особенно от проблем, связанных с объединением Германии.

После каждого запроса разведка докладывала о настроениях населения в советской зоне и населения и властей в западной зоне. Эти доклады, подобно январскому докладу 1947 года, следовали определенному плану. Сначала шли хорошие новости: «Прогрессивное население реагирует положительно на предложенную конституцию, видя в ней отражение будущей, истинно народной демократии в Германии». Но всегда были и плохие новости. В этом же докладе дальше сказано: «Наряду с позитивными откликами замечается также острая критика, исходящая в основном от буржуазных партий и реакционных слоев населения». За этим следовали агентурные донесения от источников в ХДС, ЛДП, из офисов и резидентур американской военной администрации. На Западе реакция на конституцию, на процедуру ее принятия, на мотивы предложившей ее СЕПГ была однозначно критической. Типичный доклад заканчивался утверждением, что вина за негативную реакцию, по крайней мере в Восточной Германии, лежит не на СССР, а на СЕПГ, не сумевшей правильно настроить население «в том, что касается содержания и значения конституции для немецкой республики»[1051].

Получив этот доклад, Абакумов направил его Молотову. Каков бы ни был ответ Молотова, он вряд ли что-то значил, ибо Молотов в это время занимался подготовкой новой инициативы в области разведки — создания КИ. Вряд ли у него было представление о том, как трудно решить проблему координации работы советской разведки по добыванию информации.

ПРОБЛЕМЫ БЕЗОПАСНОСТИ СОВЕТСКИХ ГРАЖДАН В ГЕРМАНИИ

Никакие контрразведывательные операции против западных служб, никакое подавление политического несогласия в Восточной Германии не могли сравниться по своему значению для берлинского аппарата МГБ с защитой тех советских граждан, кто жил или работал вдали от военных гарнизонов. Управление контрразведки группы советских оккупационных войск в Потсдаме продолжало нести ответственность за безопасность гражданских и военных сотрудников, приписанных к частям советских войск. Однако были тысячи других, работавших на различных уровнях в СВА и других специальных учреждениях в советской зоне. Эта группа, известная как советская колония на языке МГБ, была особенно подвержена влияниям, к которым ее не подготовили ни советское правительство, ни прежний жизненный опыт. Об уязвимости таких людей остро пишет Юрий Модин, вспоминая свой первый приезд вместе с семьей в Лондон в июне 1947 года: «Разница в уровне жизни между нами и Западом была такой, что у нас было впечатление, будто мы попали на другую планету»[1052]. И это запись представителя элиты управления разведки в Москве, когда разрушенный бомбовыми ударами Лондон все еще жил по карточкам. Неудивительно, что обыкновенные советские граждане не могли приспособиться к послевоенной Германии, которая, несмотря на нищету и разрушения, казалось, опережала во многих отношениях их собственную страну. Работа оперативных секторов и групп МГБ заключалась в том, чтобы вербовать информаторов среди таких граждан, анализировать их деятельность и не вмешиваться в тех случаях, когда кто-либо, казалось, был готов к тому, чтобы покинуть ряды этой системы.

27 июля 1948 года, более чем через три года после окончания войны, Ковальчук направил в Москву доклад «Результаты агентурно-оперативной работы в советской колонии в Германии за первые шесть месяцев 1948 года». Более двухсот советских граждан были арестованы, среди них сотрудники СВА, советских министерств, совместных компаний, бывших военнослужащих частей ГСВ, оставшихся после демобилизации в Германии. Кроме того, было арестовано более ста человек из числа перемещенных лиц, не захотевших вернуться в СССР. Немногие из них являлись агентами западных служб. Самая большая группа арестованных — 150 человек — состояла из людей, которые бежали на Запад или были заподозрены в намерении бежать на Запад[1053].

Когда подумаешь, что этот доклад был составлен в 1948 году, то становится понятно, почему советские руководители были так озабочены лояльностью советских граждан, живших в Германии в послевоенные годы. В записке от 3 февраля заместителю директора ЦРУ по специальным операциям шеф зарубежного отдела «М» Ричард Хелмс попытался подсчитать количество советских дезертиров в Германии и Австрии. Понимая, что из-за проводимой США политики выдачи перебежчиков списки составляются не самым аккуратным образом, Хелмс говорит о 450—500 лицах в американской зоне в Австрии (откуда перебежчиков никогда не возвращали) и еще 300 в Германии и добавляет, что американские военные власти предполагают, что 60 тысяч русских бежало в европейские и другие страны из Советского Союза в период после окончания Второй мировой войны и до октября 1947 года[1054]. Похоже, что генерал Ковальчук недооценивал свою проблему.