СОВЕТЫ СОЗДАЮТ ВОСТОЧНОГЕРМАНСКИЕ ВОЕНИЗИРОВАННЫЕ СИЛЫ

Теперь нам известно, что восточногерманские соединения не имели возможности предпринять независимые действия, сравнимые с действиями северных корейцев, даже против небольшой окруженной территории Западного Берлина. Однако в то время параллели, возникшие между двумя послевоенными оккупационными режимами Советов, испугали западных союзников. Когда верховные комиссары союзников встретились с Аденауэром сразу после нападения Северной Кореи, западногерманский канцлер выразил надежду, что «были сделаны приготовления для обеспечения стабильности на случай нападения Volkspolizei»[213].

Volkspolizei, о которой говорил Аденауэр, это так называная полиция быстрого реагирования (Bereitschaftspolizei) под началом Восточногерманской центральной администрации по внутренним делам (Deutsche Verwaltung des Intern), которая была создана в советской зоне в 1948 году. Поначалу моральное состояние этих частей было невысоким, и, как предсказывали некоторые источники, они не были готовы играть активную роль в Западном Берлине во время блокады. Однако в 1949 году дисциплина в них улучшилась, когда администрация объединила их в рамках Управления подготовки, — это было прикрытием для военизированной секции Центральной администрации по внутренним делам. Нечто похожее происходило в Корее во время создания северокорейской Народной армии. Несмотря на многочисленные донесения западных разведок о поставке Советами вооружения этим соединениям и участии Советов в полевых учебных операциях, в конце 1949 года западные союзники пришли к выводу, что «Быстрая» полиция — или Казарменная полиция (Kasernierte Volkspolizei) — все еще не проявила себя и ее надежность не проверена»[214].

К концу 1951 года внешняя разведка КИ была передана МГБ. В докладах МГБ, которые, подобно докладам и донесениям КИ, никогда прежде не предоставлялись западным исследователям, сообщается, что в 1952 году Казарменная полиция стала получать в значительных количествах оружие из СССР. Очевидно, Москва была озабочена, как войска примут советские транспорты с оружием, и МГБ затребовало сведения о настроениях в войсках, потому что «оно могло определить возможность военного сотрудничества в защите безопасности ГДР и СССР». Именно тогда был подготовлен доклад для Сталина и членов Политбюро (24 июня 1952 г.), согласно которому «подавляющее большинство резервно-казарменной полиции отнеслось положительно к получению советского оружия. Во многих частях заметно укрепилась дисциплина, в лучшую сторону изменилось отношение к своим обязанностям». Многие считали, что должны продлить сроки службы после получения советского оружия. Но в том же докладе сказано, что на меры ГДР «по вооружению полиции население чаще всего реагирует негативно»[215].

Общественная поддержка была слабой и наблюдалась значительная оппозиция. К сожалению, реальный объем поставок оружия СССР в Восточную Германию не всегда документирован, а активные антивоенные настроения в ГДР не отражены в западных донесениях. Например, в докладе ЦРУ (Office of Reports and Estimates), посланном президенту США 21 августа 1950 года, сказано, что «до сих пор все вооружение полиция... получала из захваченных германских складов. В марте 1950 г., однако, она стала тайно получать советское вооружение, включая танки». Более того, в докладе указывается, что низкий моральный уровень в этих полицейских частях, которые, как считалось, активно выступали против участия в операциях за пределами ГДР, по-видимому, укрепился, благодаря успехам Северной Кореи. В любом случае, в сентябре 1950 года этот же отдел ЦРУ предсказал, что такие военизированные образования будут «представлять потенциальную угрозу Западной Германии и непосредственную угрозу Западному Берлину»[216]. Аденауэр постоянно обсуждал с американскими официальными лицами возможность нападения народной полиции летом 1950 года, когда немцы, следя за отходом американских войск к линии Пусана, убедились в собственной уязвимости.

Продвижение северокорейских войск в Южной Корее в июле 1950 года было быстрым и драматичным. Был ли страх, который испытывали западные столицы по отношению к возможности вооруженного нападения на Западную Германию обоснован — не суть важно. Важно то, что этот страх существовал, и он тотчас сказался в незамедлительной постановке вопроса о роли Западной Германии в обороне Европы. Газеты в Западной Германии и Западном Берлине пестрели заголовками типа «Война в Корее», «Коммунисты из Северной Кореи вторглись в Южную Корею», которые становились все более зловещими по мере того, как Народная армия Северной Кореи продвигалась вперед, одолевая слабое сопротивление южан[217]. Информационные источники Восточной Германии сообщали о нападении «марионеточного режима» Южной Кореи под руководством американских «империалистов» на Корейскую Народно-Демократическую Республику, но это лишь раздражало западных берлинцев, привыкших расшифровывать коммунистическую терминологию.

Дин Ачесон, который еще 5 июня 1950 года заявил о продолжении американской политики демилитаризации Германии, признал, что «быстро перешел к поддержке участия Германии в обороне Европы». Мысль о том, что это участие решится со временем само собой, была отброшена ситуацией в Корее[218]. После нападения Северной Кореи США выделили дополнительно двадцать восемь миллиардов долларов на оборонные нужды, увеличился призыв в армию, количество американских дивизий тоже увеличилось до восемнадцати, из которых четыре в 1951 году должны были быть отправлены в Европу[219].