В.Г. Хандорин Организация политического сыска при правительстве адмирала Колчака

Учреждение и задачи политической полиции. Широко известно, что в поединке спецслужб красных и белых в годы Гражданской войны в России советской ЧК противостояла белогвардейская военная контрразведка. Но параллельно на востоке страны правительство А.В. Колчака возродило упраздненную Временным правительством в марте 1917 г. политическую полицию, получившую название «государственная охрана». Ее деятельность сравнительно мало освещалась в исторической литературе, не считая отдельных статей Н.В. Грекова, С.П. Звягина и Н.С. Ларькова с весьма отрывочными сведениями[279], и впервые была относительно широко представлена в совместной монографии Н.С. Кирмеля и В.Г. Хандорина в 2015 г.[280]

Инициатором создания государственной охраны стал видный деятель колчаковского режима, член ЦК кадетской партии и бывший депутат Государственной думы В.Н. Пепеляев, назначенный в декабре 1918 г. директором Департамента милиции Министерства внутренних дел[281]. После его назначения министром внутренних дел в мае 1919 г. пост директора Департамента милиции занял бывший вице-директор Департамента В.Н. Агарев, а с августа — старый судебный деятель В.Н. Казаков, до революции — товарищ окружного прокурора[282].

В соответствии с докладной запиской В.Н. Пепеляева правительству Колчака в январе 1919 г. государственная охрана замышлялась как орган «политического розыска», а за военной контрразведкой предполагалось оставить расследование дел о шпионаже[283]. Подготовленный на основании этой записки Министерством внутренних дел проект постановления «Об учреждении Особого отдела государственной охраны» был утвержден Советом министров 7 марта 1919 г.[284] Прилагавшееся к нему Положение определяло структуру и штаты Особого отдела в составе Департамента милиции. Отдел состоял из 4 отделений: I — инспекторское (по личному составу), II — информационное, III — розыскное (по производству дознаний и связанной с ним переписке) и IV — агентурное, с общим штатом в 47 чел. Управляющий Особым отделом получал чин V класса петровской Табели о рангах, а позднее был повышен до IV класса. Отделу подчинялись губернские и областные управления со штатом каждое в 21 чел., начальник в ранге V класса. В их подчинении находились уездные и городские управления со штатом 11 чел. для каждого, начальник в ранге VI класса. Низшими единицами являлись отдельные пункты государственной охраны по 4 чел. в каждом, заведующий в ранге VII класса[285]. Это было на порядок меньше, чем штаты милиции, насчитывавшие в губернских городах по 309 чел. (с вспомогательным персоналом)[286].

Отредактированное Положение о Государственной охране было окончательно утверждено правительством 17 июня 1919 г. Статья 4 Положения распределяла функции между четырьмя отделениями Особого отдела. В целях повышения значимости вновь создаваемого органа, согласно ст. 5, управляющий Особым отделом получал статус вице-директора Департамента милиции. Статья 7 определяла структуру губернских и областных, уездных, городских управлений и отдельных пунктов госохраны (при этом ст. 11 оговаривала, что вопрос об открытии отдельных пунктов в каждом случае по мере надобности решает лично министр внутренних дел). Статья 12 устанавливала, что начальники губернских и областных управлений подчиняются Особому отделу через управляющих губерниями (областями) и все указания своего высшего начальства получают через них, причем управляющий губернией мог приостановить указание и дополнительно согласовать с МВД «в случае возникновения у него сомнений»[287]. Таким образом, действия политической полиции согласовывались с гражданскими властями на местах.

Соответствующие изменения были внесены в ст. 1035 Устава уголовного судопроизводства (т. 16 Свода законов Российской империи издания 1914 г.). В ней оговаривался и порядок взаимодействия государственной охраны с милицией и прокуратурой. Так, обыск и арест производились с санкции окружного прокурора, который возбуждал предварительное следствие по политическим делам по итогам дознания (оконченные материалы которого направлялись ему) и вел надзор за производством самих дознаний; он же мог прекратить дознание при отсутствии состава преступления или необнаружении виновного. Дознания по особо важным делам могло вести лицо, специально назначенное верховной властью, в присутствии прокурора судебной палаты. При этом не разграничивались функции государственной охраны с контрразведкой[288]. Первое время предварительные дознания велись госохраной совместно с губернскими следственными комиссиями. В дальнейшем, с преобразованием этих комиссий в окружные (при окружных судах), вся работа по дознаниям была передана государственной охране, а от нее законченные дела передавались уже в следственную комиссию[289].

Всего с весны по осень 1919 г. на территории Урала, Сибири и Дальнего Востока были учреждены 17 губернских и областных управлений государственной охраны, 43 уездных отделения и 54 отдельных пункта[290], а также Харбинское управление в полосе отчуждения КВЖД.

Отсутствие четкого разграничения функций между государственной охраной и военной контрразведкой приводило к параллелизму и дублированию в их деятельности. Нередки были ведомственные конфликты. Самый скандальный из них связан с попыткой начальника контрразведки Сибирской армии полковника Й. Зайчека арестовать в Омске по недоказанному обвинению прикомандированного к Департаменту милиции подполковника Константинова. По распоряжению министра внутренних дел эту попытку пресек начальник областного управления госохраны подполковник В.Н. Руссиянов, причем дело чуть не дошло до стрельбы. Главный военный прокурор написал жалобу А.В. Колчаку в защиту контрразведки. По распоряжению последнего (не разобравшегося сразу в деле) Руссиянов был предан военно-окружному суду, но по выяснении обстоятельств дела оправдан[291].

Адмирал А.В. Колчак

Комплектование службы государственной охраны. В отличие от А.И. Деникина, А.В. Колчак не стеснялся набирать в спецслужбы профессионалов царской жандармерии и «охранки». В марте 1919 г. Департамент милиции обратился в Военное министерство с ходатайством отозвать из армии в его распоряжение «опытных служащих бывшей полиции»[292].

В апреле 1919 г. комиссия МВД по укомплектованию органов государственной охраны и милиции выступила за призывной порядок комплектования в условиях военного времени и нехватки служащих. При этом были высказаны пожелания, «1/ чтобы были отменены все ограничения, сделанные в 1917 г. Временным правительством в отношении служивших в корпусе жандармерии и полиции, 2/ чтобы было возбуждено ходатайство о необходимости замены названия “милиция”, как совершенно несоответствующего, и восстановить прежнее название “полиция”». Было предложено призывать лиц в возрасте от 25 лет: солдат — до 43-летнего возраста, офицеров — до 60 лет[293]. Мнения комиссии (за исключением переименования милиции в полицию, признанного «несвоевременным») были утверждены постановлениями Совета министров в мае и июле 1919 г. «О комплектовании учреждений государственной охраны, отрядов милиции особого назначения, городской и уездной милиции офицерским составом, классными чинами и солдатами»[294].

Управляющим Особым отделом был назначен в июле 1919 г. жандармский генерал-майор В.А. Бабушкин. Потомственный дворянин, начинавший службу в лейб-гвардии Финляндском полку, он в 1887 г. перешел в жандармский корпус. С 1904 г. в течение 13 лет служил начальником губернского жандармского управления в разных губерниях, дослужившись до генеральского чина. При Колчаке в марте 1919 г. назначен начальником контрразведки Главного штаба при Военном министерстве, а с июля возглавил Особый отдел государственной охраны (впоследствии умер в эмиграции)[295].

До него обязанности управляющего Особым отделом временно исполнял другой опытнейший профессионал жандармского сыска — генерал-майор С.А. Романов. С 1903 по 1913 г. в чине полковника он занимал пост начальника Томского губернского жандармского управления. При выходе в отставку в 1913 г. произведен в генерал-майоры. С формированием при Колчаке Особого отдела государственной охраны Романов был назначен и.о. управляющего отделом, но затем по личной просьбе назначен начальником Томского губернского управления госохраны, которое благодаря ему добилось впечатляющих достижений в борьбе с большевистским и эсеровским подпольем. После занятия Томска красными С.А. Романов был расстрелян ЧК[296].

После Романова сравнительно недолго (май-июнь 1919 г.) обязанности управляющего Особым отделом исполнял бывший начальник Екатеринбургско-Челябинского жандармско-полицейского управления железной дороги Н.В. Львов[297].

Начальниками отделений Особого отдела тоже были в основном жандармские офицеры, среди них — полковники Л.С. Ивлев и В.Л. Кастрицын[298].

8 из 11 начальников губернских и областных управлений государственной охраны, о которых найдены биографические сведения, также были жандармскими офицерами с большим служебным стажем в чинах от ротмистра до генерал-майора. В Иркутске, центре Восточной Сибири, губернское управление госохраны возглавлял подполковник Н.А. Смирнов, до революции — помощник начальника Енисейского губернского жандармского управления в чине ротмистра[299]. Во Владивостоке, фактическом центре Дальнего Востока, Приморское областное управление госохраны возглавил полковник А.А. Немысский, с 1914 до 1917 г. в чине жандармского подполковника занимавший пост начальника контрразведки Приамурского военного округа[300]. Начальником Харбинского управления, державшего под контролем Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД), был назначен полковник Л.Я. Горгопа, с 1911 г. до Февральской революции возглавлявший железнодорожное жандармское полицейское управление КВЖД[301]. Начальником Забайкальского областного управления госохраны в Чите, стратегическом узле Транссибирской и Забайкальской железных дорог, стал полковник (впоследствии — генерал-майор) Л.А. Иванов, до революции — начальник Енисейского губернского жандармского управления[302]. Старым профессионалом был и начальник Тобольского губернского управления госохраны полковник В.П. Григорович, с 1912 г. и до революции служивший начальником жандармского полицейского управления Забайкальской железной дороги[303]. То же можно сказать о начальнике Уфимского, а затем Енисейского (с центром в Красноярске) губернского управления госохраны подполковнике Н.Н. Рудове, до революции служившем в жандармском полицейском управлении Пермской железной дороги[304]. Начальник Алтайского губернского управления госохраны подполковник Н.И. Игнатов до революции служил в жандармском полицейском управлении железной дороги во Владикавказе в чине ротмистра[305].

Так, впрочем, бывало не всегда. Например, начальник «столичного» Акмолинского областного управления госохраны (Омск входил в состав Акмолинской области) полковник В.Н. Руссиянов не был профессионалом, до революции служа капитаном армейского интендантства[306]. За нехваткой кадров на местах Семипалатинское областное управление временно возглавлял бывший гимназический учитель словесности И.П. Ильинский[307], а Амурское — коллежский асессор В.П. Яниос[308].

На менее ответственных постах, как явствует из приказов по МВД[309], в условиях дефицита кадров находились большей частью люди случайные, от гражданских чиновников в ранге коллежского асессора до обычных армейских подпоручиков. Но и среди них попадались профессионалы. Так, выходцами из жандармского корпуса были начальник Хабаровского уездного управления штабс-ротмистр К. Анненков, помощник начальника Приморского областного управления ротмистр А. Беккер, начальник Петропавловского уездного управления ротмистр А. Журавский, помощник начальника Алтайского губернского управления В. Новиков, помощник начальника Тобольского губернского управления ротмистр Н. Ордин. Иногда подобные должности занимали выходцы из общей и «уголовной» полиции: помощник начальника Томского губернского управления госохраны — бывший пристав Л. Александров, начальник Павлодарского уездного управления — бывший исправник С. Архангельский, начальник Семипалатинской городской милиции — бывший полицмейстер Б. Висман, чиновник для особых поручений Приморского областного управления госохраны — бывший начальник Харбинского сыскного отделения полиции В. Гладышев, секретарь Нижнеудинского уездного управления госохраны — бывший исправник А. Грессеров, помощник начальника Алтайского губернского управления — бывший пристав К. Жиляков, начальник Минусинского уездного управления — бывший пристав К. Зудин, секретарь Алтайского уездного управления — бывший пристав Е. Зыбин, начальник Енисейского уездного управления — бывший пристав Н. Литвинцев, начальник Новониколаевского уездного управления — бывший помощник исправника В. Мединцев, помощник начальника Иркутского губернского управления — бывший помощник исправника И. Остроух, помощник начальника Енисейского управления, бывший пристав А. Френкель, начальник Ачинского уездного управления — бывший исправник В. Цявловский[310].

Сравнительно с дореволюционными штаты государственной охраны и контрразведки резко «разбухли», что было вызвано обстановкой Гражданской войны. Н.В. Греков подсчитал, что до революции при Акмолинском областном жандармском управлении числилось всего 14 агентов-филеров, а в соответствующем управлении госохраны при Колчаке — целых 57, работой которых руководили 10 офицеров в штате управления[311].

В докладе и.д. управляющего Особым отделом от 11 марта 1919 г. отмечалось, что низкое жалованье чинам государственной охраны побуждает профессионалов предпочитать ей службу в военной контрразведке[312]. На трудности комплектования штатов сетовали управляющие губерниями и начальники управлений госохраны на местах[313]. О нехватке кадров говорилось и в годовом отчете Департамента милиции в октябре 1919 г. В нем отмечалось, что «учреждения государственной охраны, как требующие по роду своей деятельности особенно тщательного подбора служащих, укомплектованы менее других учреждений милиции, но все крупные центры уже обслуживаются этими органами», с особым вниманием на Транссибирскую магистраль и приграничные районы[314].

В связи с этим в марте 1919 г. были учреждены подготовительные курсы для чинов милиции в большинстве губернских городов, готовившие кадры и для госохраны. Кадровый дефицит объяснялся в отчете и мобилизацией боеспособных мужчин на фронт. Из-за нехватки финансирования не хватало оружия и снаряжения, и лишь после неоднократных настойчивых просьб Военное министерство поделилось с МВД частью своих запасов.

Недостаток кадров восполнялся случайными людьми, нередко попросту уклонявшимися от фронта и пользовавшимися служебным положением для личного обогащения. Впоследствии немало таких хамелеонов, скрывая прошлое, благополучно устроились в советских учреждениях. Н.В. Греков отмечал, что на допросах в ЧК профессионалы-жандармы вели себя намного достойнее таких проходимцев, не выдавали всех подряд своих сослуживцев, по мере возможности конспирировались и т. д.[315]

С другой стороны, отмечались и агенты, работавшие на госохрану из идейных соображений и даже не бравшие денег за свою осведомительную службу; но таких было немного[316].

Практическая деятельность государственной охраны. Главной задачей государственной охраны была борьба с большевистским подпольем. 31 мая 1919 г. были утверждены «Правила о службе агентов наружного наблюдения» с подробными инструкциями на основе многолетнего опыта дореволюционного Департамента полиции[317]. Наибольшим доверием в большевистской среде пользовались агенты с «надежной» рабочей биографией и безупречным с точки зрения партии прошлым. Таких агентов колчаковская госохрана успешно использовала. Среди них — председатель профсоюза мастеровых Омской железной дороги механик Ф. Михайлов (агентурная кличка — Паровоз); старый профессионал А. Крупский (кличка — «Пленный»), служивший еще в 1896–1901 гг. агентом Парижской резидентуры царской охранки при знаменитом П.И. Рачковском, затем «сосланный» в Якутию для проникновения в среду политссыльных, а при Колчаке внедренный агентом среди рабочих Омской железной дороги и получавший от госохраны рекордное жалованье 1000 руб. в месяц (большинство агентов получали по 300); бывший советский участковый комиссар милиции Тюников (кличка — «Патрон»), также выходец из рабочих[318].

Известно, что колчаковской контрразведке удалось раскрыть план организованного большевиками Омского восстания 23 декабря 1918 г. и частично сорвать его превентивными арестами, после которых подпольный штаб отменил восстание, которое тем не менее произошло, но в результате его размах был значительно слабее, чем мог быть[319]. Путем внедрения агентуры контрразведка сорвала план нового восстания в Омске, намечавшегося на 1 февраля 1919 г.[320], а в марте-апреле 1919 г. полностью разгромила большевистское подполье Омска (после чего Сибирский областной комитет партии прекратил свое существование), Екатеринбурга и Челябинска. Их руководители были расстреляны, большевистское подполье обезглавлено[321].

Свой вклад в эти достижения внесла и государственная охрана. Так, в апреле 1919 г. ее органы арестовали в Омске одного из личных шоферов Колчака — большевика Стефановича, готовившего по заданию партии покушение на Верховного правителя[322]. Все эти успехи были достигнуты за счет работы опытных жандармских профессионалов, составлявших ядро госохраны и контрразведки Колчака.

Представляет интерес характеристика, данная начальником управления госохраны Приморской области полковником А.А. Немысским партии эсеров, составлявших важную часть оппозиции колчаковскому режиму. Называя их «партией кабинетных теоретиков», старый профессионал прослеживает и анализирует их деятельность: «К моменту общегосударственного переворота (Февральского. — Прим. авт.) умелой тактикой Департамента полиции жалкие остатки некогда грозных и опасных бунтарей-эсеров были доведены до положения вымирающего поколения» и лишь благодаря перевороту за короткий срок, вынырнув из небытия, стали самой многочисленной партией в стране. Сохраняя определенное влияние в Сибири при Колчаке и легальность (в отличие от большевиков), эсеры прибрали к рукам большинство земств, часть городских самоуправлений и профсоюзов (наряду с меньшевиками); особенно оживили их первые неудачи колчаковской армии летом 1919 г. Однако, пишет полковник об эсеровской партии, «качественно же она была сборищем случайных искателей, беспочвенно шатающихся»[323].

Всего за несколько месяцев с момента организации госохраны в одной только Томской губернии были арестованы нелегально скрывавшиеся бывший председатель эсеровско-областнического «Временного правительства автономной Сибири» П.Я. Дербер, большевистские комиссары Семашко из Красноярска, Решетников из Никольск-Уссурийска, Яворский из Славгорода, Крупин из Томска, террорист, готовивший покушение на премьер-министра П.В. Вологодского, подпольная эсеровская организация в Томске в составе 3 чел., хозяин большевистской конспиративной квартиры в Томске и 6 скрывавшихся у него дезертиров, проживавшие в Томске братья «цареубийцы» Я. Юровского, свыше 150 подозреваемых в большевизме по Томскому уезду, 12 подозреваемых в подготовке восстания в Каинском уезде, подпольная большевистская организация в Мариинском уезде из 4 чел., конфисковано при обысках в Томске 35 пудов нелегальной большевистской литературы, 26 винтовок и ружей, до 50 револьверов, 5 гранат, 2200 патронов и 2 пуда пороха[324]. В Иркутской губернии только с апреля по июль 1919 г. госохрана напала на след подпольной большевистской организации в Иркутске, задержала 59 «причастных к большевизму» и возбудила 37 уголовных дел, в ходе 93 обысков изъяла много оружия и арестовала в Черемхово 6 боевиков-анархистов[325].

Представляет интерес дело об аресте братьев Я.М. Юровского[326], руководившего уничтожением царской семьи в Екатеринбурге в июле 1918 г. Семья Юровских, родом из Каинска, до революции жила в Томске. В августе 1919 г. помощник начальника губернского управления госохраны Бейгель, бывший сосед Юровского, опознал на улице его брата, приняв его за самого Янкеля по причине внешнего сходства. Слежка установила, что предполагаемый Юровский прибыл в Томск накануне. Через два дня он был арестован, но оказался не тем, за кого его приняли, а его родным братом. Тем не менее по требованию из Омска оба задержанных брата Юровского — Эле и Лейба по окончании предварительного дознания в сентябре 1919 г. были вывезены в Омск в контрразведку Ставки Верховного главнокомандующего. Дальнейшая судьба их в деле не изложена.

Проблему представляла и деятельность некоторых союзников белых, в особенности американцев в Забайкалье и на Дальнем Востоке. Забайкальский атаман Г.М. Семенов писал в Особый отдел о разлагающем влиянии американцев, открытом сочувствии командовавшего ими генерала У. Гревса большевикам, бесчинствах американских солдат в Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ). Управляющий Особым отделом В.А. Бабушкин вначале не поверил Семенову, но управляющий Забайкальской областью С.А. Таскин подтвердил эти данные[327].

Порой работу госохраны осложняли трения с местными гражданскими властями. Если, например, начальник Тобольского губернского управления В. Григорович был назначен при активном содействии управляющего губернией и работал в содружестве с ним, то начальник Алтайского управления Н. Игнатов был назначен «вопреки желанию» управляющего губернией и постоянно жаловался Особому отделу на его неприязнь и нежелание содействовать в работе[328].

По достоинству оценивали работу государственной охраны противники — красные. Сохранился оперативный доклад, написанный уже после падения режима Колчака, когда ЧК разыскивала и преследовала его деятелей. В нем говорилось: «Государственная охрана, имея большое количество специалистов в лице отставных жандармских офицеров, была одной из лучше поставленных контрреволюционных учреждений»[329].

Годовой отчет Департамента милиции признавал и факты злоупотреблений и нарушений должностных лиц по жалобам населения, но считал их частными явлениями, а не правилом[330].

После падения Омска в ноябре 1919 г. деятельность государственной охраны была фактически парализована, а с окончательным крушением режима А.В. Колчака в январе 1920 г. и вовсе прекратилась.