Н.С. Кирмель Бдительность подданных Российской империи и борьба со шпионажем в Первую мировую войну

В годы Первой мировой войны основная задача политической и военной контрразведки оставалась прежней — защита государственного строя, борьба с политическими противниками и противодействие военному шпионажу, но вместе с тем у нее появились и новые стороны. Об одной из них и пойдет речь в этом очерке.

Практически сразу после начала войны органам безопасности пришлось столкнуться с многочисленными доносами. Бдительные подданые Российской империи обвиняли иностранцев в военном шпионаже, ведении антирусской пропаганды, подозрительном поведении и т. д. По каждому такому сообщению велась тщательная проверка, отнимавшая много времени и сил у сотрудников спецслужб.

«В самые первые дни войны в мой кабинет позвонил человек в состоянии крайнего возбуждения и сообщил, что слышал доносящийся из соседней квартиры стук пишущей машинки и голоса членов “секретной организации”; он был уверен, что обнаружил “шпионское гнездо”, — вспоминал директор Департамента полиции А.Т. Васильев. — Несмотря на то что я с самого начала с сомнением относился к таким рассказчикам, моей обязанностью было провести расследование этого дела. В результате оказалось, что “секретная организация” состояла из нескольких друзей обер-секретаря Сената, что же касается пишущей машинки, то, видимо, чрезмерно подозрительный подданный просто придумал ее, так как ни в одной квартире во всем доме ее обнаружить не удалось»[66].

Поиск внутреннего врага усилился осенью 1914 г. с началом первых военных неудач русских войск, которые связывали с происками германской агентуры. Высшее армейское командование собственные просчеты и некомпетентность свалило на «распоясавшихся» германских шпионов, которые действовали как на фронте, так и в тылу. Однако подданным Российской империи было невдомек, что многие русские военные секреты становились известны австрийцам и немцам благодаря отнюдь не людям (агентам), а техническим средствам (радио). Русские генералы, вместо того чтобы принять должные меры по защите военных секретов, свалили вину за свою безалаберность на австрийскую и германскую агентуру. Так, видимо, было проще объяснить обществу причины неудач и просчетов: во всем виноват коварный враг, опутавший всю страну шпионскими сетями. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, поверив властям, люди более интенсивно стали строчить доносы в жандармерию и полицию. При этом часть подданых, «проявив смекалку», путем доносительства стала сводить старые счеты или убирать конкурентов. Примеров тому в истории Первой мировой войны сохранилось множество. Приведем лишь несколько случаев.

21 августа 1914 г. в 9-м делопроизводстве Департамента полиции было зарегистрировано письмо на имя министра внутренних дел за подписью «Воронежские граждане». Крестьянин С.М. Слюсарев бездоказательно обвинял австрийца иудейского вероисповедания Л. Коблера в шпионаже, а местную власть — в покровительстве его преступной деятельности.

В мирное время Л. Коблер вел крупную торговлю яйцами, преимущественно отправляя их за границу. Однако с началом войны экспорт приостановился, и австриец понес убытки. Чтобы сохранить бизнес, он переориентировал торговлю на внутренний рынок. Примененная им правильная нормировка цен создала серьезную конкуренцию более мелким торговцам и перекупщикам, которые начали писать на него доносы. В письмах исполняющему обязанности губернатора Г.Б. Петкевичу «доброжелатели» изображали Л. Коблера ярым немецким патриотом, настроенным враждебно ко всему русскому. Тем самым репутация австрийца была подорвана.

И. о. губернатора, видимо, не устоял перед напором общественного мнения, признал дальнейшее пребывание предпринимателя в Воронежской губернии нежелательным и распорядился выслать его в Вятскую губернию[67].

По всей видимости, Л. Коблер в мирное время зарекомендовал себя надежным партнером, честным предпринимателем, благонадежным иностранцем, поскольку против этой меры с ходатайством перед губернатором выступили ряд видных общественных деятелей, полицмейстер и даже начальник местного губернского жандармского управления.

Судя по изученным документам, поступок начальника Воронежского ГЖУ, не поддавшегося стадному чувству преследования всех без разбора лиц, носивших немецкую фамилию, являлся редкостью, исключением из правил.

Ради объективности следует отметить, что не все жандармы смогли устоять перед искушением шпиономании. Как верно подметил историк А.В. Седунов, провинциальному жандарму нередко было трудно «удержаться от соблазна сфабриковать на основе доносов “шпионское дело” и тем отличиться в глазах начальства»[68].

Иногда интересы доносчиков и жандармов совпадали. Вот характерный тому пример. 18 ноября 1914 г. помощник начальника Иркутского ГЖУ в Читинском уезде ротмистр В.А. Булахов получил анонимное письмо якобы от негласного источника, в котором указывалось на существование в Иркутском и Омском военных округах целой сети германского шпионажа, назывались фамилии агентов — А. Мюллер, Штиглиц и др.

Вопреки изданному 18 сентября 1911 г. Департаментом полиции по соглашению с Главным управлением Генерального штаба циркуляру, ротмистр В.А. Булахов не передал анонимное письмо для разработки в КРО штаба Иркутского военного округа, а по собственной инициативе арестовал А. Мюллера, произвел обыск в его квартире и конторе, не давший никаких результатов.

На другой день после обыска В.А. Булахов получил второе анонимное письмо, в котором сообщалось, что автору известны печальные результаты обыска. Тем не менее аноним настаивал на причастности А. Мюллера к шпионажу и просил допросить еще 9 человек, которые, по его мнению, могут подтвердить изложенные в письмах сведения. Однако допрошенные лица категорически заявили, что ничего не знают ни о сети германского шпионажа, ни о причастности к ним А. Мюллера.

О результатах ареста и допросов начальник Иркутского ГЖУ 27 ноября 1914 г. проинформировал штаб Иркутского военного округа. Для изучения ситуации на месте в Читу был направлен начальник контрразведывательного отделения ротмистр Н.П. Попов. По возвращении из командировки в рапорте руководству он изложил следующее. Арестованный в Чите германский подданный А. Мюллер — пайщик «Сибирского торгового товарищества» — был взят в оперативную разработку Иркутским КРО еще в августе 1914 г., поскольку привлек к себе внимание своими возмутительными отзывами о России и русских, а также критическим отношением к официальным сообщениям о русских победах. Однако установленным за ним негласным и наружным наблюдением в течение 2,5 месяца не было добыто никаких данных, подтверждающих причастность А. Мюллера к шпионажу. Если бы ротмистр В.А. Булахов не стремился единолично выслужиться перед начальством, а выполнил предписание циркуляра Департамента полиции — сообщил военным контрразведчикам об анонимном письме, то избежал бы досадного профессионального прокола. (По версии, изложенной историком Н.В. Грековым, о добытых от агентуры сведениях В.А. Булахов «доложил директору Департамента полиции»[69]. Нам кажется маловероятным, чтобы ротмистр посмел доложить о них в обход своего непосредственного руководителя — начальника Иркутского ГЖУ.) Действуя поспешно, он дезинформировал назначенного 17 ноября 1914 г. начальником управления полковника Н.И. Балабина: анонимный донос выдал за секретное донесение агента.

Как следует из рапорта ротмистра Н.П. Попова, автором анонимного письма оказался латыш Р.К. Кюнс, враждебно относившийся к А. Мюллеру. Из чувства мести он выставил пайщика «Сибирского торгового товарищества» и его клиентов германскими шпионами. Начальник КРО посчитал, что заботы этого германского подданного о пленных соотечественниках не могли служить доказательством его причастности к шпионажу[70]. В данном случае, что называется, справедливость восторжествовала.

Чтобы попасть под подозрение патриотически настроенных подданых, достаточно было заговорить на немецком языке, отправить на нем письмо, телеграмму или открытку, проявлять интерес к воинским частям и т. д.

Уличить в шпионаже подозрительных незнакомцев пытались многие. Например, жительница смоленского пригорода Лестровка М.А. Титова 16 августа 1915 г. задержала супружескую пару возле артиллерийских складов. Ей показалось подозрительным, что мужчина разговаривает по-немецки, а женщина что-то записывает в книжку. Из их разговора Титова поняла только фразу: «…Витебское шоссе…». Бдительная женщина собрала людей и отвела незнакомцев к приставу 3-й полицейской части. Ими оказались беженцы из Риги супруги Степановы, знакомившиеся с окрестностями Смоленска. В доме, где остановились Степановы, жандармский ротмистр Доброхотов провел обыск, но кроме паспортов, семейных фотографий, писем и памятной книжки ничего не нашел. На этом инцидент был исчерпан[71].

Для того времени нет ничего необычного в действиях караула, задержавшего на пристани р. Камы пассажира парохода, фотографировавшего мосты, расспрашивавшего солдат о дислокации воинских частей, беседовавшего с немцами по-немецки, а также его спутников. Ими оказались барон Ф. Ропп с дочерью Маргаритой, мещанка А. Бакум, М. Савостин, крестьянка А. Моченкова, скульптор И. Гинсбург. Поскольку при бароне были обнаружены карты передвижения войск с пометками, то его вместе с дочерью арестовали, а остальных отпустили под подписку о невыезде.

22 июня 1916 г. материалы дела передали в прокуратуру Пермского окружного суда, который направил их судебному следователю Казанского окружного суда Шулинскому. По постановлению Пермского губернатора от 23 июня Ф. Ропп был арестован на шесть недель за разговор на немецком языке, а его дочь освобождена. Однако по ходатайству бывшего товарища министра внутренних дел А.В. Степанова 17 июля барона освободили из-под стражи[72].

Хотя доносы в основной своей массе являлись недостоверным источником информации, выводившим органы дознания, образно говоря, на ложный след, тем не менее спецслужбы не оставляли без внимания подобного рода заявления. «Не пренебрегайте ни одним из этих (Ложных. — Прим. авт.) сообщений, — рекомендовал в своей книге американский офицер Ч. Россель. — Ваша подготовка поможет вам быстро разобраться в том, ведут ли полученные сведения по ложному следу или нет. Возможно, что вы пойдете по двадцати следам и выясните, что девятнадцать из них ложные, но последний может привести вас к подлинному разведчику»[73].

Американец в чем-то оказался прав. Патриотически настроенные, бдительные подданные Российской империи иногда помогали выявлять и обезвреживать настоящих шпионов. Вот тому пример. В августе 1914 г. крестьянин Державинской волости Лаишевского уезда Ф.Т. Богаткин недалеко от места дислокации воинских частей, предназначенных к отправке на фронт, задержал подозрительного человека, который выпытывал у военных чинов сведения о количестве воинских частей и их передвижениях. В полиции была установлена личность задержанного. Им оказался отставной штабс-капитан Киндельский. При досмотре в присутствии понятых его личных вещей полицейские обнаружили блокнот с зашифрованными записями. Материалы следствия, проведенного помощником начальника Казанского ГЖУ подполковником Н.Н. Субботиным, дали основание предъявить Киндельскому обвинение в шпионаже. Ф.Т. Богаткин был представлен к награде[74].

История оставила нам еще примеры разумного проявления инициативы со стороны военных чинов в деле разоблачения немецких шпионов. Один из них описывает в своей книге генерал-майор Н.С. Батюшин: «Не меньший интерес представляло собой шпионское дело германской службы поручика Д. в смысле разумного отношения к исполнению своего долга подполковника железнодорожных войск С. Ему показалось подозрительным поведение ехавшего вместе с ним на пароходе поручика Д., и он решил присмотреть за ним, а затем и сообщить об этом жандармским властям, когда пришлось с ним расстаться. В пути поручик Д. многое из виденного заносил в дневник и снял фотографическим аппаратом Сызранский мост. Приехав из Царицына в Крым, поручик Д. должен был затем возвращаться домой через пограничную станцию Александрово, лежавшую в районе Варшавского военного округа, где и был распоряжением этого штаба арестован.

Из отобранного у него дневника было видно, что поручик Д. изучал у себя дома русский язык, готовясь быть военным переводчиком, и для практики отправился в Россию. Он побывал у своего соотечественника, который благодаря женитьбе на русской помещице стал помещиком Казанской губернии. Видел маневры в районе Казани с наводкой моста через Волгу, очень интересовался Сарепской немецкой колонией на Волге и пр. Поручик Д. был приговорен к двум, кажется, годам в арестантские отделения, но вскоре был обменен на осужденного германским судом за шпионство капитана нашей артиллерии К.»[75].

Генерал Н.С. Батюшин справедливо полагал, что обнаружение ничем не выделявшегося из окружающей среды шпиона — дело нелегкое «…и возможно лишь при широком содействии не только осведомленных в этом деле правительственных органов, но главным образом всех слоев населения, разумно воспитанных в целях сохранения военных тайн государства…»[76].

На проблему взаимодействия органов безопасности с населением обращали внимание директор ДП Р.Г. Моллов и командующий Минским военным округом на ТВД генерал от кавалерии барон Е.А. Рауш фон Траубенберг. Последний рекомендовал губернаторам привлекать к борьбе с неприятельской разведкой «все благожелательное население», а также военные контрразведчики Временного правительства[77]. Но, по всей видимости, дальше благих пожеланий у них дело не пошло.

Вместе с тем хотелось бы отметить, что на волне доносительства у жандармов расширились возможности для вербовки новых агентов. Некто И. Данилов следующим образом объяснял причины своего сотрудничества с органами безопасности: «Желал послужить родине, так как сыновья участвовали в войне и пролили кровь за отечество, и по убеждению жандармского чиновника взялся тайно следить за многочисленной немецкой колонией»[78].

Доносительство, как одно из явлений Первой мировой войны, следует рассматривать объективно и непредвзято, видеть в нем как негативные, так и позитивные последствия. С одной стороны, следует признать, что размеры австрийского и германского военного шпионажа в тыловых губерниях европейской части были явно преувеличены, от доносов пострадало много ни в чем не повинных людей, выселенных в другие регионы страны.

Однако доносительство, на наш взгляд, имело и некоторые положительные стороны. Во-первых, мы не исключаем, что среди высланных вглубь страны лиц оказались настоящие агенты противника, которые тем самым были лишены возможности выполнять разведывательные задания. Во-вторых, шпиономания, развернутая, по определению руководителя германской разведывательной службы В. Николаи, «в таком полицейском государстве, как Россия»[79]. вынудила агентуру противника снизить активность по сбору как военной, так и экономической информации.

Вальтер Николаи