С.В. Тужилин Госбезопасность в вооруженном конфликте у озера Хасан

Военные события в районе пограничного озера Хасан, расположенного на территории современного Приморского края, на протяжении десятилетний притягивали и продолжают привлекать внимание исследователей и в первую очередь ученых из стран — участниц противостояния, вызывая острые дискуссии и неоднозначные оценки по поводу ключевых моментов их предыстории, хода и исхода.

После оккупации Японией Маньчжурии (Северо-Восточный Китай)[378] в 1931–1932 гг. военно-политическая обстановка на Дальнем Востоке обострилась. 1 марта 1932 г. японские власти провозгласили на граничащей с СССР территории[379] образование формально независимого государства под своим протекторатом — Маньчжоу-Го (с 1934 г. империя Маньчжоу-Ди-Го). Цель заключалась в использовании территории сателлита для последующей экспансии против СССР, Китая и Монгольской народной республики (МНР), а также добычи необходимых военной машине Японии полезных ископаемых и военно-стратегического сырья. Вторжение в Маньчжурию, а затем в Северный и Центральный Китай явилось одной из важнейших составных частей общего плана операций японских войск против Советского Союза.

Градус недружелюбия Японии к нашей стране заметно повысился после заключения с Германией 25 ноября 1936 г. т. н. Антикоминтерновского пакта. Союзники вели тайные переговоры о совместных действиях против СССР, осуществляли обмен разведывательной информацией, вынашивали планы захвата советской территории. В непосредственной близости от дальневосточных границ Советского Союза было построено 70 военных аэродромов и около 100 посадочных площадок, сооружено 11 мощных укрепленных районов, в том числе 7 — в Маньчжурии. Их предназначение заключалось в накоплении живой силы и осуществлении огневой поддержки войск на начальном этапе вторжения в СССР. По всей границе размещались усиленные гарнизоны, к ней прокладывались новые шоссейные и железные дороги.

7 августа 1936 г. в Токио были приняты «основные принципы национальной политики» — программа действий нового японского кабинета министров К. Хироты во внешней и внутренней политике[380]. Суть задуманного сводилась к идее «превратить империю в номинально и фактически стабилизирующую силу в Восточной Азии»[381]. Внешняя политика должна была обеспечить позиции Японии на азиатском материке и продвижение в район Южных морей. Это был стратегический план японской экспансии, приведший, как известно, в декабре 1941 г. к открытию Японией войны на Тихом океане. В Маньчжурии предусматривалось «завершение строительства государства» и «укрепление маньчжуро-японской обороны», а также увеличение расположенных в Маньчжурии и Корее контингентов войск, чтобы в случае военных действий нанести удар по Вооруженным Силам СССР на Дальнем Востоке. Японские специальные службы активно содействовали реализации указанных «принципов национальной политики».

Анализ, в частности, дальневосточной периодики конца 30-х гг. ХХ в.[382] свидетельствует о том, что в Японии значительно усилилась антисоветская пропаганда и был взят курс на стремительное наращивание размещенной у границ с СССР Квантунской группировки войск (КГВ)[383]. Для обоснования требований резко увеличить финансирование нужд армии японское высшее военное руководство инициировало пропагандистскую кампанию под лозунгом нарастания «советской угрозы», заявляя, что увеличение численности Рабочее-крестьянской Красной армии (РККА) на Дальнем Востоке предназначено «для нападения СССР на Японию»[384]. Для подтверждения этого штабы КГВ и Корейской армии провоцировали многочисленные пограничные инциденты. По советским данным, за три года, с 1936 по 1938 г., на границе СССР их было зафиксировано 231, из них почти 40 крупных боевых столкновений[385]. Обобщенные японские источники свидетельствуют, что за три года, с 1935-го по 1937-й, имели место 506 инцидентов[386]. Наиболее крупными из них, вылившимися с 29 июля по 11 августа 1938 г. в локальный вооруженный конфликт, стали бои у оз. Хасан. В настоящей статье осуществлена попытка освещения деятельности органов и войск НКВД СССР в этот краткосрочный период боевых действий.

К концу мая 1938 г. достаточно ясно определился район вероятного вооруженного вторжения Японии в пределы СССР на Дальнем Востоке, а именно участок границы у оз. Хасан (выс. Безымянная, Заозёрная). Это подтверждается многими современными научными исследованиями, а также тем, что японцы спешно совершали здесь строительство Хунчуньского укрепленного района, который позволял держать под контролем часть приграничной советской территории. По одной из версий, завершению работ и активному использованию укрепрайона японцам препятствовала выс. Заозёрная, имевшая важное стратегическое значение и находившаяся большей своей частью на советской территории. Основные боевые действия развернулись именно здесь в ночь на 31 июля. Несмотря на мужество и героизм военнослужащих 59-го (Посьетского) пограничного отряда и 39-го стрелкового корпуса, противнику удалось занять высоту. Советским командованием были брошены в район боев дополнительные резервы, и к 11 августа войска полностью очистили от японцев советскую территорию.

Впрочем, на допросе в Главном управлении контрразведки «Смерш» арестованный Г.М. Семёнов показал, что ещё в 1936 г. руководитель японской военной разведки в Маньчжурии начальник Главной японской военной миссии (ГЯВМ) в г. Харбине генерал-майор Р. Андо, а затем и начальник 2-го (разведывательного) управления Генштаба японской императорской армии генерал-лейтенант Я. Окамура сообщили ему о планах Японии в ближайшее время осуществить вторжение своих войск в советское Приморье, создать там буферное государство по типу Маньчжоу-Го, во главе которого поставить его — Семёнова. Кроме того, Г.М. Семёнов показал: «В 1938 г. японский генеральный штаб решил провести разведку боем сил Красной армии на Дальнем Востоке, и в районе озера Хасан начались военные действия. Из Токио в Дайрен специально прибыл офицер японского Генерального штаба майор Ямоока (начальник 2-го отдела штаба КГВ подполковник М. Ямаока) для информации и подготовки меня к происходящим событиям. Ямоока предупредил, чтобы я был готов действовать с частями белой эмиграции, т. к. в случае успешного развития операций в районе озера Хасан в советское Приморье будут введены крупные силы японской армии, а белоэмигрантские части будут использованы для закрепления оккупированных территорий»[387].

В рассматриваемый период наиболее характерными направлениями в работе органов и войск НКВД СССР на Дальнем Востоке были: добывание информации о специальных службах Японии; поиск и задержание забрасываемых ими шпионов и диверсантов; выявление и пресечение изменнических настроений и антибольшевистской пропаганды среди военнослужащих, в окружении частей и соединений РККА, Рабоче-крестьянского Красного флота (РККФ) и войск НКВД, среди гражданского населения приграничной полосы; борьба с дезертирством, членовредительством и мародерством в войсках[388]. Приоритетное место занимало своевременное информирование высшего военно-политического руководства страны. В такого рода документах находили отражение наиболее острые и зачастую негативные вопросы жизнедеятельности советского общества, государства, его Вооруженных сил, которые не могли быть разрешены в обычном порядке и требовали оперативного вмешательства высших инстанций. Так, большинство материалов из Управления НКВД СССР по Дальневосточному краю (УНКВД ДВК) и аппарата Н.И. Ежова попадало на стол И.В. Сталина и других заинтересованных членов Политбюро ЦК ВКП(б). Советские руководители, в частности, интересовались состоянием работы штаба Краснознаменного Дальневосточного фронта (КДФ)[389], политико-моральным состоянием личного состава воинских частей, недостатками в обслуживании раненых и работе штаба КДФ, мобилизационной обеспеченностью частей КДФ огнеприпасами и продуктами питания и многими другими вопросами, характеризующими советские Вооруженные силы и обстановку в период эскалации напряженности между СССР и Японией.

Г.М. Семенов

Пристальное внимание высшее советское руководство также уделяло правомерности действий советских войск и реагированию иностранных средств массовой информации (СМИ) на происходящие события[390]. Еще перед началом конфликта у оз. Хасан командующий КДФ маршал Советского Союза В.К. Блюхер в телеграмме от 24 июля 1938 г. на имя И.В. Сталина подверг сомнению законность действий советских пограничников[391], оборудовавших, в частности, позицию для пограничного наряда на расположенной у границы высоте. Впоследствии под давлением фактов и доводов вышестоящего руководства свою политическую ошибку «о юридических метрах и формальном нарушении границы» он полностью признал. По мнению ряда историков пограничных органов, территориальный спор между Японией и Маньчжоу-Ди-Го, с одной стороны, и СССР — с другой, в районе оз. Хасан для японской стороны был лишь поводом к военной конфронтации, а В.К. Блюхер, продолжавший вести примиренческую линию и опасавшийся разрастания конфликта, видимо, не понимал этого[392]. Советский маршал 24 июля втайне от члена Военного совета КДФ П.И. Мазепова, своего начальника штаба Г.М. Штерна, заместителя наркома обороны Л.З. Мехлиса и первого заместителя наркома внутренних дел М.П. Фриновского, находившихся в это время в Хабаровске[393], послал комиссию на выс. Заозёрная и без оповещения начальника 59-го пограничного отряда произвел расследование действий пограничников[394]. Комиссия (по некоторым источникам санкционированная Народным комиссариатом иностранных дел (НКИД) СССР[395]) обнаружила «нарушение» советскими пограничниками маньчжурской границы на 3 метра и, следовательно, установила «виновность» советской стороны в возникновении претензий со стороны японцев[396]. В этой связи, как указывалось выше, В.К. Блюхер экстренно доложил И.В. Сталину, Н.И. Ежову, К.Е. Ворошилову о «нарушении» маньчжурской границы и потребовал немедленного ареста руководства 59-го погранотряда и других «виновников в провоцировании конфликта» с японцами. Ряд этих действий вызвал негативную реакцию лично у И.В. Сталина, который, опираясь на мнение В.М. Молотова и К.Е. Ворошилова, настаивал на скорейшем и жестком истреблении японцев на советской территории. К этому времени Разведывательное управление РККА и внешняя разведка НКВД СССР уже располагали сведениями о реальном военном потенциале Японии, увязшей в войне с Китаем, и своевременно информировали об этом главу государства[397].

Своеобразным сигналом к усилению активности японских войск у оз. Хасан, а также одной из возможных причин осуждения В.К. Блюхером действий пограничников можно считать события 15 июля. В этот день на участке заставы «Подгорная» 59-го погранотряда группа из пяти «японо-маньчжур» нарушила границу, перейдя на советскую территорию в районе высоты западнее оз. Хасан[398]. За нарушителями вели наблюдение помощник начальника заставы лейтенант П.И. Курдюков и начальник инженерной службы погранотряда лейтенант В.М. Виневитин. Последний по приказу начальника отряда К.Е. Гребенника руководил окопными работами на выс. Заозёрная, обучал личный состав фортификационному делу, проводил рекогносцировку на случай попытки японской стороны овладеть высотой.

В.К. Блюхер

М.П. Фриновский

Реальных сил и средств для организации эффективной обороны высот в районе оз. Хасан у пограничников 59-го погранотряда не было. При общей численности личного состава застав, комендатур и маневренной группы в 1225 чел. и протяженности охраняемого участка границы 237 км плотность охраны составляла лишь 5,1 чел. на километр[399]. При попытке задержания нарушителей последние, оставляя без внимания предупредительные меры пограничников, спешно устремились обратно, в Маньчжурию. Выстрелом, произведенным В.М. Виневитиным из винтовки, на советской территории один участник группы был убит, второй — ранен. Убитым нарушителем оказался японец Сакуни Мацумма (в некоторых источниках — Сякуни Мацусима[400]), 26 лет, жандарм особой службы в пос. Янхендон. При нем были обнаружены бинокль, маузер, заряженный на 8 патронов, из них один был в патроннике, фотоаппарат, заряженный пленкой, блокнот с записями о наблюдении за советской территорией.

Для дальневосточной границы в целом и посьетского направления в частности переходы групп японских солдат на советскую сторону не являлись в тот период редкостью. Согласно сообщению начальника Пограничных и Внутренних войск НКВД СССР комдива А.А. Ковалева от 16 июля 1938 г. в адрес Н.И. Ежова, «за последнее время японцы вели усиленную подготовку к захвату указанной высоты (Заозёрная), производили работы по прокладке к ней телефонного провода. Захват этой высоты японцами позволил бы им вести наблюдение за нашей территорией». Все чаще фиксировались многочисленные нарушения границы японскими военнослужащими с применением оружия[401]. Причем не только стрелкового. Начальник УНКВД ДВК и Особого отдела КДФ старший майор госбезопасности Г.Ф. Горбач сообщал в Москву о том, что 28 июля в 8.30 часовыми Усть-Сунгарийского укрепрайона было отмечено движение от маньчжурской деревни Саньтунь в нашу сторону дымовой волны в 8 километрах серовато-голубоватого оттенка, характерно стелющейся по поверхности воды. Под прикрытием дыма фиксировалось прохождение 4 японо-маньчжурских шаланд. Советское командование расценивало «пуск волны как пробу агрессии или провокации частей укрепрайона в связи с общей обстановкой». Первые же случаи применения против советских войск химического оружия фиксировались еще 16 января 1937 г. (район с. Константиновка Амурской области) и 28 июня 1938 г. (Гродековский район, Приморье)[402]. В дальнейшем японская сторона не остановилась и перед применением отравляющих веществ раздражающего действия — хлорацетофеноновых дымов[403]. Последующие сообщения из УНКВД ДВК в Москву способствовали в итоге решению вопроса о снабжении частей КДФ газоопределителями, которых, равно как и сумок химического разведчика, было крайне недостаточно.

Документальные материалы государственных и ведомственных архивов объективно отражают практически все аспекты сложившейся в период конфликта ситуации[404]. Так, среди основных проблем, выявленных подразделениями военной контрразведки еще в начале боев, стали некомплект личного состава и слабый уровень его подготовки. Например, 196-й стрелковый полк (сп) насчитывал 400 чел., 200 из которых ежедневно находились на хозяйственных работах. Отрывались от занятий на заготовку дров, сена, овощей и т. п. в ущерб совершенствованию боевых навыков и пограничники[405]. Отметим, что большинство вскрытых органами НКВД недостатков в дальневосточных соединениях и частях РККА и РККФ нашло подтверждение в известном приказе Народного комиссариата обороны (НКО) СССР № 0040 от 4 сентября 1938 г. о результатах рассмотрения Главным Военным советом РККА вопроса о событиях в районе оз. Хасан и мероприятиях по оборонной подготовке дальневосточного театра военных действий. Позже частично их озвучил и командующий 1-й Отдельной Краснознаменной армией (ОКА) комкор Г.М. Штерн на заседании Военного совета при НКО СССР 26 ноября 1938 г., посвященном хасанским событиям[406].

Г.М. Штерн

Большой некомплект в отдельных частях лимитировал возможность эффективного использования имеющейся боевой техники, приводил к необходимости переукомплектовывания частей при привидении их в боевую готовность. В результате части шли в бой в условиях, когда командиры не знали большинства своих бойцов, а последние не знали в лицо некоторых своих командиров. В ряде случаев это приводило к тяжелым последствиям. «В штабе ВВС КДФ чувствовалась растерянность, неорганизованность, — телеграфировал Г.Ф. Горбач 3 августа 1938 г. Н.И. Ежову и начальнику 2-го Управления НКВД СССР комбригу Н.Н. Федорову, — 117-й авиаполк средствами ПВО не обеспечен, личный состав пулеметных отделений не подготовлен, стреляли всего один раз с оценкой “плохо”. В 53-й штурмовой авиабригаде из 45 самолетов Р-10 вполне исправных только 9… Почти все авиачасти Первой армии не обеспечены кислородом и кислородными аппаратами». Также отражалось неблагополучие с медицинским снабжением: «сан{итарный} отдел фронта не обеспечен врачами… Врачи в большом некомплекте. В связи с чем затруднено обслуживание раненых».

Об объективности установленных недостатков говорит хотя бы тот факт, что информация, добытая сотрудниками ОО КДФ, в наши дни находит подтверждение в научных изысканиях самих врачей[407]. Работники военной контрразведки производили специальные расследования по линии медицинского обеспечения, привлекали виновных к ответственности. Поводом для этого служили различные обстоятельства. Например, в разгар боев выяснилось, что отправленные ранее с санитарных складов № 351 в г. Ворошилов 50 тыс. ампул кофеина оказались к употреблению негодными. Также случалось, что на скатах высот «без всякой медицинской помощи» тяжелораненые бойцы находились по нескольку дней…

По воспоминаниям участников боев японцы «каждую ночь устраивали диверсии на советской территории: запрягали волов в волокуши, начиненные взрывчаткой, и пускали на нашу территорию»[408]. Вероятно, именно в этой связи 7 августа был отдан совместный приказ Г.Ф. Горбача и начальника Управления Краснознаменных пограничных и внутренних войск НКВД СССР по Дальневосточному округу (УКПВВ НКВД ДВО) комдива Ф.Г. Соколова об усилении бдительности. В документе, в частности, уточнялось, что «по всей линии границы японцы активизируют провокационную деятельность, высылая разведчиков и во много раз усиливая наблюдение за нашей стороной…», и требовалось «не поддаваясь ни на какие провокации японцев, обеспечить нерушимость границы»[409].

В отечественной историографии войсковая составляющая деятельности пограничных войск НКВД, принимавших участие в хасанских событиях, исследована достаточно полно[410], поэтому в канун их 80-летия обратим внимание на другие, менее известные аспекты. 4 августа 1938 г. Г.Ф. Горбач направил Н.И. Ежову политдонесение 59-го погранотряда, в котором, в частности, высоко оценивалось политико-моральное состояние пограничников. «Подвигами наших бойцов и командиров восхищаются бойцы частей РККА, так как в самый трудный момент атаки под лозунгами Сталинской конституции они поднимали мужество бойцов». Вместе с тем были изложены сведения о неорганизованности и необеспеченности в управлении боем со стороны армейского командования. По состоянию на 2 августа «танки не оказали никакой поддержки пехоте… артиллерия не могла подготовить прорыва проволочного заграждения и до атаки 8 снарядов ударили по своим. Танкисты сутки находились без пищи». Впрочем, из воспоминаний участника событий К.К. Курочкина известно, что порой бойцы без еды находились на поле боя по пять дней[411]. В этот же период стала вырисовываться определенная тенденция. Некоторые морально неустойчивые военнослужащие РККА пытались под различным предлогом, а то и без такового, покинуть поле боя. Возвращали же в строй и «отрезвляли» паникеров именно пограничники. Среди танковых экипажей, например, случаи трусости наблюдались не единожды, и пограничникам приходилось даже под угрозой применения оружия направлять танки в атаку. Архивные документы свидетельствуют, что танкисты, «имея маленькие ожоги и царапины в момент атаки, бросали машины, пограничники же возвращали бежавших».

Г.Ф. Горбач

Благодаря сохранившимся телеграммам УНКВД ДВК с района хасанских боев сегодня можно говорить и о том, как именно подразделения военной контрразведки участвовали в повышении морально-психологической устойчивости войск РККА и НКВД. Наряду с работниками политического управления (которых вплоть до 8 августа в частях 12-й, 34-й, 69-й дивизий и ряде других вообще не было[412]) сотрудники особых отделов в период конфликта осуществляли контроль снабжения подразделений свежей прессой. Наряду с центральными выходили газеты армейских и пограничных подразделений, непосредственно участвующих в военных действиях: «На страже Родины», «Пограничник Приморья», «На защиту Родины» и другие. Печатные издания поддерживали военнослужащих РККА, РККФ и НКВД, освещали ход конфликта, отношение советской общественности к японской агрессии[413]. Между тем разразившийся на границе конфликт имел широкий общественный резонанс[414]. Например, партийный комитет оборонного завода № 126 (г. Комсомольск-на-Амуре) мобилизовал весь трудовой коллектив на то, чтобы «делом ответить на провокации японской военщины. 1 августа провели многотысячную демонстрацию протеста… провели митинги по всем цехам и отделам, а также общезаводской митинг»[415]. В Посьете для контроля обеспечения войск прессой был «выделен специальный товарищ, а в Заречье ответственными за доставку являются политруки Колесниченко и Николаенко».

Проведенный комплекс мероприятий оказал ожидаемое влияние на уровень мотивации войск, что подтверждают документы периода конфликта. Начальник политотдела УКПВВ НКВД ДВО бригадный комиссар К.Ф. Телегин 3 августа 1938 г. в телефонограмме в Москву сообщал о том, что «политико-моральное состояние участвующих в боевых действиях пограничников по-прежнему высокое, здоровое… Несмотря на ранения, многие продолжают оставаться на передовых линиях, например Толоконников, Виневитин и др. …По сообщению военкома погранотряда, подвигами пограничников восхищаются бойцы частей РККА». Примечательно, что на первом листе данного документа имеется рукописная помета: «Срочно. В ЦК…»

Подборка газет о событиях на озере Хасан

8 августа в Москву было направлена телеграмма о недостатках в частях КДФ. Г.Ф. Горбач, в частности, сообщал, что в танковом батальоне 500 кг бензина оказались разбавлены водой. Расследование возложили на органы НКВД. Наряду с этим в 315-м полку 105-й дивизии красноармейцам были выданы ручные гранаты образца 1914 г., обращению с которыми их не обучали. В 313-м с.п. не оказалось «запаса белья, бойцы 20 суток не были в бане». По всем подобным фактам органы госбезопасности в войсках информировали командование, а в ряде случаев самым решительным образом «ставили перед ним вопрос».

Сообщение от 8 августа обнажило серьезные упущения в работе тыла: довольствующие базы штаба КДФ по-прежнему не знали потребности и обеспеченности частей 1-й ОКА. «Отделы штаба армии об этом в штаб фронта не доносят, и последний поэтому не может планировать снабжение. Армейские склады по приказу Наркомобороны № 71/сс в боеготовность не приведены…». Из донесений армейских чекистов выяснилось, в каком состоянии находилось снабжение подразделений КДФ имуществом связи. Например, из-за слабого руководства отдела связи штаба КДФ войсковыми частями и задержек отправки по заявкам необходимого имущества доходило до того, что полученный 31 июля запрос удовлетворялся только 3 августа, и то не полностью. Часть имущества: 30 раций АК, 800 км кабеля, 400 телефонных двуколок и др. — не была послана ввиду его якобы отсутствия на складах. Проведенным чекистами расследованием было установлено, что часть имущества на складах все же имелась, но по вине временно исполняющего должность начальника связи майора Мешкова в части не отправлялась. Далее Г.Ф. Горбач уточнял, что чекисты «крепко предупредили» Мешкова об ответственности, в результате чего в тот же день имущество было «обнаружено» и отправлено на фронт. Отсутствие должной настойчивости Мешкова в обеспечении централизованных поставок недостающего имущества из Москвы в итоге вылилось в значительный некомплект раций, вьюков, двуколок, брезента и др. Помимо этого, было установлено, что «сам Мешков отделом не руководит, большую часть времени, часто бесцельно, просиживает на телеграфе, превратившись из начальника войск связи в старшего телеграфиста».

Не исключено, что именно из-за подобной позиции отдельных должностных лиц в конечном итоге санитарный отдел Тихоокеанского флота (ТОФ), на который возлагалась эвакуация раненых морем во Владивосток, остался без связи с пунктом отправки. В военно-морской госпиталь людей доставляли на различных кораблях, совершенно для этих целей не приспособленных. Медикаментов не хватало, отсутствовала противогангренная сыворотка и даже гигроскопическая вата, которую приходилось скупать килограммами в Дальгосаптекоуправлении. Из-за некомплекта политсостава плохо проходило политическое обслуживание раненых. В сложившихся условиях работники органов госбезопасности действовали решительно. По их предложению в район боевых действий из Хабаровска были направлены представители краевых органов во главе с депутатом Верховного Совета СССР В.С. Хетагуровой[416] и группа медработников. Дополнительно прибыли специалисты из штаба УКПВВ НКВД СССР. Параллельно перед политуправлением фронта был поставлен вопрос об устранении всех недочетов.

Подробные телефонограммы и докладные шли в Центр также от прибывшего из Москвы и находящегося в районе боев первого заместителя наркома внутренних дел М.П. Фриновского. Несмотря на то что цели его нахождения на Дальнем Востоке были специфическими и неоднозначными (контроль и организация тайного наблюдения за В.К. Блюхером; расследование обстоятельств ухода в ночь с 12 на 13 июня 1938 г. начальника УНКВД ДВК комиссара госбезопасности 3-го ранга Г.С. Люшкова за границу[417]; инспекция частей КДФ и Дальневосточного округа пограничных и внутренних войск и, как следствие, репрессии в чекистской и армейской среде[418]), Фриновский благодаря имевшемуся опыту военной службы сумел быстро обнажить некоторые реальные проблемы КДФ. Являясь старшим начальником для Г.Ф. Горбача, он в определенной степени способствовал дальневосточным органам госбезопасности в решении ряда проблем службы в период хасанских событий. Его наблюдения и материалы Н.И. Ежов регулярно направлял на рассмотрение И.В. Сталину, В.М. Молотову, К.Е. Ворошилову. В частности, по наблюдениям М.П. Фриновского выявилось, что при организации штаба в «системе его работы были совершенно забыты тылы»[419]. Последствия этого определились уже в первые дни боевых действий. Ликвидацией катастрофического положения с доставкой боеприпасов должны были заниматься непосредственно работники особых отделов. Кроме того, они столкнулись с большим числом военнослужащих, якобы занятых в тылу и в обслуживании боев, а на самом деле «уклоняющихся от пребывания на передовых позициях и пользующихся этим благодаря полной дезорганизации управления». Из-за последнего обстоятельства чекистам даже приходилось оказывать помощь войсковому командованию в вопросах доставки к окопавшимся на высотах бойцам боеприпасов и горячего питания. Это позволило сохранить многие жизни, так как японские снайперы вели по оставляющим занятые рубежи и спускающимся к подножью выс. Заозёрная за получением горячей пищи красноармейцам прицельный огонь.

Работники особых отделов нередко лично вступали с противником в бой и вели в атаку армейские подразделения. В мемуарах ветеран органов безопасности генерал-майор М.А. Белоусов упоминает случай, когда в одном из батальонов полка, в котором работал знакомый ему оперуполномоченный Особого отдела 40-й стрелковой дивизии (сд) сержант госбезопасности И.Ф. Пятаков, были убиты в бою комбат и начальник штаба. Пятаков тогда принял командование на себя, и в течение двух суток личный состав батальона отражал атаки японских войск, которые зачастую заканчивались рукопашными схватками. Бойцы батальона уничтожили до 200 японцев и не сдали занимаемого рубежа[420]. После окончания боевых действий у оз. Хасан И.Ф. Пятаков был награжден орденом Красного Знамени[421].

После вмешательства М.П. Фриновского была частично пересмотрена существовавшая в частях КДФ установка, когда командиры и политсостав частей и подразделений были обязаны находиться впереди наступающих бойцов. Из-за ее применения на практике в период боев 6, 8, 9 августа были ранены и убиты, в частности, все три командира и военкома стрелковых полков 40-й сд, большое количество комбатов и командиров рот, а также подавляющий процент политсостава. Это зачастую приводило к плачевным последствиям. Органы безопасности в войсках не раз отмечали, когда группы бойцов обращались в штаб дивизии и даже корпуса с просьбой предоставить командира для выполнения служебно-боевых задач.

Устранению панических настроений сотрудники военной контрразведки уделяли особое внимание, но в сложившихся условиях одних лишь упреждающих мер было недостаточно. Почти каждую ночь фиксировались «панические» ружейно-пулеметные перестрелки между отдельными подразделениями советских войск. Характерный случай произошел в 3-м батальоне 115-го сп 39-й сд, когда 8 августа в ходе наступления роты противника на Заозёрную оборонявший ее батальон во главе с командиром бросил рубеж и бежал. Работники ОО 39-го с.к. проводили по данному случаю тщательное расследование. В этот же период им приходилось пресекать факты трусости в отдельных частях 32-й и 40-й сд, 85-го и 95-го сп, когда, очевидно, опасаясь снайперского огня противника, командиры и политработники стали срезать знаки различия и снимать командирское снаряжение. Однако в целом все это не шло ни в какое сравнение с массовым героизмом, проявленным советскими солдатами и офицерами на приморской земле.

Крупные недостатки были вскрыты и при использовании артиллерии. Ее слабое взаимодействие с пехотой приводило к обстрелу своих войск. Имея подавляющее количественное превосходство над артиллерией противника (в 7–8 раз), возможность производить неограниченное количество выстрелов и будучи вне зоны действий японской авиации, советская артиллерия показала весьма слабые качественные результаты. Это напрямую отражалось на потерях в частях советских войск, т. к. многие артиллерийские и пулеметные гнезда противника не были своевременно уничтожены. Необходимо отдать должное М.П. Фриновскому, который досконально и объективно проанализировал основные причины низкой эффективности артиллерии и сообщил о них в Москву. Сегодня достоверность его выводов также подтверждена специальными исследованиями[422].

Значительные недостатки также были вскрыты в использовании авиации, танков, в тыловом обеспечении и маскировке передвижения войск. Так, еще 30 июля 1938 г. в отделе ВВС ТОФ прибывшим за боеприпасами военнослужащим заявили, что «сегодня приемного дня нет», и отказали в отпуске необходимого имущества. В целом авиация решительных результатов в подавлении живой силы и огневых средств противника не достигла[423].

В результате отсутствия надлежащей командной разведки и других необходимых мероприятий активное участие танков в хасанских боях также было ограниченным. Помимо этого, при штурме занятых японцами выс. Богомольная и Заозёрная советские танкисты натолкнулись на хорошо организованную противотанковую оборону. В результате было потеряно 85 танков Т-26, из них 9 сожжено. После окончания боевых действий 39 танков были восстановлены силами воинских частей, а остальные ремонтировались в заводских условиях[424].

В направляемых в Москву сообщениях указывалось, что сосредоточение советских войск проходило открыто, на виду у противника. Приказы, донесения передавались по телефонным и телеграфным проводам открытым текстом. Сегодня отдельные подобные недостатки, вскрытые органами НКВД, подтверждаются рассекреченными в канун 70-летнего юбилея начала Второй мировой войны сообщениями и отчетами советского военного атташе в Китае комбрига Н.П. Иванова[425]. Необходимо отметить, что, в свою очередь, в период боевых действий радиоразведка Японии[426] успешно раскрывала перемещения советских войск на земле, чем очень помогала собственным войскам. Особенно когда японская дешифровальная команда смогла отследить передвижение советских танковых войск от Владивостока до выс. Безымянная и тем самым способствовала тактическому успеху японцев.

Хасанские события обнажили имеющиеся проблемы и в работе транспортных артерий Дальнего Востока, которые, кстати, были хорошо известны японской разведке[427]. 10 августа 1938 г. И.В. Сталин прочитал в донесении, что «на наше счастье, с пятого по настоящий день стоит сухая погода, если бы были дожди, дороги пришли бы в состояние, невозможное для движения, были бы нарушены все виды питания частей». Не лучше обстояли дела и с эксплуатацией железных дорог. При плановой пропускной способности стратегических линий Биробиджан — Блюхерово, Волочаевка — Комсомольск, Угольная — Находка, Манзовка — Варфоломеевка в 24 пары поездов последние пропускали лишь 10–12 пар. Дальневосточная железная дорога к оперативным перевозкам оказалась неподготовленной, а органы военных сообщений фронта, как отмечали чекисты, были застигнуты перевозками врасплох и пришли в состояние растерянности и дезорганизации. Но даже в таких условиях на участке ДВЖД, обслуживающем погрузку-выгрузку войск, боеприпасов, провианта и др. в период хасанских событий, не без содействия чекистов не было допущено ни одного случая крушения или аварии[428].

Свидетельством слабой работы органов военного управления может служить тот факт, что вплоть до 11 августа 1938 г. (т. е. до момента заключения перемирия, т. к. военные действия было решено прекратить в 12 ч. 11 августа) руководство 32-й и 40-й сд, 39-го ск и КДФ вводили в заблуждение Генеральный штаб РККА, наркома обороны и советское правительство относительно занятия советскими войсками Заозёрной и других высот. Командование КДФ сообщало, что советские войска заняли высоту полностью. Донесение заместителя начальника УНКВД ДВК и Особого отдела КДФ майора ГБ М.С. Ямницкого подвергло это сомнению. Позднее смешанная комиссия по редемаркации границы[429] из числа японских и советских военных представителей установила, что самая высокая часть гребня выс. Заозёрная (примерно более 1/3 гребня, т. е. непосредственно командная точка сопки вдоль проходящей здесь линии Государственной границы) вплоть до перемирия была занята японскими войсками (которые отсюда вели по советским частям снайперский и пулеметный огонь) и советскими войсками ни разу не занималась. Советские газеты тщетно заверяли общественность СССР об обратном[430]. В свою очередь, в упомянутом донесении уточнялось, что «на гребне, занятом японцами, имеется три укрепленные точки, построенные из песка, бревен и мешков. Японцев на гребне до роты». Впоследствии при содействии органов НКВД было установлено, что «высота Безымянная и высота с камнем заняты также противником. Противник занимает на этих высотах все командные точки и здесь, так же как и с Заозёрной, о занятии этих высот налицо дезинформация…» Отметим, что противник оставил гребень Заозёрной в ночь на 14 августа, и только к рассвету его заняли советские войска.

И.В. Сталин

Еще одним важным моментом, который необходимо предать гласности в канун 80-летия хасанских событий, является уточнение обстоятельств последних дней жизни одного из первых Героев Советского Союза в пограничных войсках. Благодаря отработанным документам военной контрразведки были выявлены истинные обстоятельства гибели начальника инженерной службы 59-го пограничного отряда лейтенанта В.М. Виневитина, которые до сих пор трактуются неоднозначно[431]. В частности, в четвертом томе фундаментального издания ФПС РФ «Книга Памяти пограничников, погибших и без вести пропавших в войне с Финляндией и при выполнении воинского долга по защите Отечества (1923–1951)» дословно указано следующее: «Винивитин Василий Михайлович <…> погиб смертью храбрых 01.08.1938 г. в ходе боевых действий в районе оз. Хасан Хасанского р-на Приморского края. Герой Советского Союза»[432]. Теперь обратимся к фактам.

В.М. Виневитин, получив 6 (!) августа ранение осколком в голову, не долечившись, добровольно возвратился из госпиталя в район боев для оказания помощи инженерам РККА в проведении фортификационных работ на выс. Заозёрной. Возводимые им, в частности, фугасные поля, причинявшие противнику огромный урон, вошли в историю отечественных пограничных войск как «сюрпризы Виневитина». Ночью 8 августа он вместе с группой начальствующего состава саперных частей был остановлен красноармейцами из 3-го батальона 115-го сп 39-й сд. Позже выяснилось, что командир отделения П.Я. Автолюк и красноармеец И.Г. Комаров умышленно отстали от своих частей и в состоянии паники открыли огонь по появившейся группе Виневитина. В результате Василий Михайлович был убит на месте. Виновные по личному распоряжению М.П. Фриновского были арестованы и впоследствии предстали перед судом военного трибунала. Высокое звание Героя Советского Союза В.М. Виневитину присвоили посмертно.

Работа органов госбезопасности, несомненно, сыграла важную роль в разрешении хасанского конфликта, устранении вскрытых недостатков в армии и на флоте. Вместе с тем даже в период кровопролитных боев работал раскрученный до предела маховик массовых политических репрессий. Прибытие на Дальний Восток сталинских эмиссаров М.П. Фриновского, Л.З. Мехлиса и др. было нацелено на поиск, обезвреживание и ликвидацию многочисленных «врагов народа»[433]. Главными героями победы в вооруженном конфликте у оз. Хасан стали советские солдаты и офицеры, которые защищали от противника свое Отечество. Этого в 1938 г. не смог не увидеть даже Фриновский, докладывая в Центр, что на Дальнем Востоке «мы имеем исключительно преданных и смелых бойцов, командиров, политработников, самоотверженно дерущихся с зарвавшимися японцами».

Таким образом, в период вооруженного конфликта органы и войска НКВД СССР вскрыли многие просчеты в обеспечении боеготовности армии и флота, своевременно информировали руководство, предпринимали меры по их устранению и предупреждению. В боевой обстановке территориальные органы госбезопасности, военная контрразведка, пограничники обеспечили действенное контрразведывательное прикрытие действующих частей РККА и РККФ, пресекали проявления дезорганизованности, способствовали усилению охраны государственной и военной тайны, совершенствованию маскировки войск, искоренению бездеятельности отдельных должностных лиц, принимали непосредственное участие в боевых действиях, внеся тем самым существенный вклад в исход военного столкновения у оз. Хасан.

В.М. Виневитин

Сегодня события у оз. Хасан некоторые японские и отечественные исследователи, к сожалению, пытаются представить рядовым «инцидентом», вызванным случайным стечением обстоятельств. Есть попытки и прямо свалить вину на якобы провокационные действия СССР. Поэтому не следует забывать о том, что в ходе Токийского процесса над японскими военными преступниками было доказано: вооруженная агрессия, названная в Обвинительном акте и Приговоре Трибунала «войной» против СССР, носившей «явно агрессивный характер», готовилась задолго до японского нападения на советских пограничников 29 июля 1938 г., а сама агрессия получила 21 июля санкцию императора Японии Хирохито[434]. Последствия провала Японии в последующей в 1939 г. военной авантюре на р. Халхин-Гол также далеко выходят за рамки этого, кажущегося многим локальным, конфликта. Токийский трибунал дал ему чёткое определение — «агрессивная война»[435] против МНР и СССР. В Обвинительном акте однозначно и в одинаковой формулировке заявлено в адрес обвиняемых военных преступников о том, что они и у оз. Хасан, и у р. Халхин-Гол развязали и вели «агрессивную войну, войну, нарушающую международное право, договоры, соглашения и обязательства», в первом случае против СССР, а во втором — против МНР и её союзника — СССР[436].