А. О. СМИРНОВОЙ Франкф<урт> s/M. февраля <марта> 15 <н. ст.> 1845

А. О. СМИРНОВОЙ

Франкф<урт> s/M. февраля <марта> 15 <н. ст.> 1845

Приехавши во Франкфурт, я застал ваше письмо, бесценный друг мой Александра Осиповна, и с ним вексель. Благодарю вас за то и за другое и вновь повторяю вам: мне не нужны деньги, не присылайте мне ничего сверх посланных. Вообще не беспокойтесь насчет средств моего существования; мне было гораздо труднее прежде доставать денег, чем теперь. Не думайте также, что, говоря иногда: «Будут деньги», я говорил это в твердой уверенности на бога. Нет, в грешной душе моей недостает столько веры. Я говорил это вследствие [просто вследствие] соображений просто арифметических: складывая цифры мысленно, я говорил вам гласно сумму. Да и подумайте, точно, [также] статочное ли дело, чтобы меня допустили теперь погибнуть с голоду: я теперь нужен другим, а потому другие сохранят меня. Притом, слава богу, во мне теперь всё почти умерло то, что почитается извинительным честолюбием и гордостью. И, как нищий, я могу теперь попросить у первого поперечного, в уверенности, что заплачу ему, если не самым делом, то искренними молитвами. Притом для путешествия моего в Иерусалим я могу собрать вдруг себе деньги, а это самое главное. Но меня мучит теперь другое: меня мучит плохое состояние моего здоровья, которое, признаюсь, никогда еще не было так плохо. Одна только поездка и путешествие как будто помогает. От переезда в Париж я почувствовал себя лучше; приехавши в Париж, почувствовал хуже. Переезд из Парижа во Франкфурт вновь помог мне. Неделю проживши во Франкфурте, я вновь почувствовал хуже. И всё во мне до такой степени расклеилось, что не знаю, чему и приписать. Я дрожу весь, чувствую холод беспрерывный и не могу ничем согреться. Не говорю уже о том, что исхудал весь, как щепка, чувствую истощение сил и опасаюсь очень, чтобы мне не умереть прежде путешествия в обетованную землю. А потому прежде всего помолитесь, друг мой, о моем здоровьи, и помолитесь сильно. Крепко, как можно крепче. Богу всё возможно, и на него только одного моя надежда, а медицина никакой никогда еще не делала пользы мне, тем более теперь. Хотя, впрочем, я готов ехать даже к Призницу, единственно ради решительности его средств, и останавливался только мыслию, не нужен ли мне теплый климат и не произошло ли зло оттого, что я остался зиму во Франкфурте, которая, как нарочно, в этом году довольно жестока и продолжается доселе, до самого сегодняшнего дни. Уведомьте меня о состоянии здоровья Аркадия Осиповича и помог ли ему хотя в чем-нибудь Призниц. А больше всего, прошу вас вновь, помолитесь обо мне, просите и других молиться. Просите и молите бога, чтобы он удостоил меня увидеть святую землю. Там, на гробе господнем, будут нужны, слишком нужны мои молитвы. Ибо приближается теперь время, молитв, и без бога ничего не сделает теперь никто в нынешних обстоятельствах и при нынешнем положении дел как всего мира, так и своих собственных. Итак, помолитесь же крепко и сильно. Посылаю вам письмо, давно уже написанное в ответ на ваше желание и намерение перевершить решенное дело. Не сердитесь на меня за него: так мне должно было поступить. Я перечел его еще раз теперь. Многое можно было изъяснить лучше, другое короче, а о третьем и вовсе не следовало бы упомянуть. Но основанье его так и должно быть так. Страницы от 1 до 7-й покажите Плетневу. Не сердитесь на меня, друг мой добрейший и прекрасный Александра Осиповна, и помолитесь о моем выздоровлении.

Ваш Гоголь.