Приказы

Сложнее вопрос о том, убивали ли пленных по приказу. Разумеется, командиры часто призывали своих подчиненных “убивать гуннов”. Так, в декабре 1915 года командующий 24-й дивизией призвал солдат “убивать любых вооруженных немцев при каждом удобном случае” – но именно вооруженных ⁷⁵. Майор “Черной стражи” Джон Стюарт писал своей жене, что под Лоосом в 1915 году его батальон “почти не брал пленных”, и добавлял, что “главное – убить как можно больше гуннов, потеряв как можно меньше наших”. Однако это было сказано в частном письме и не доказывает, что майор приказывал своим бойцам убивать сдающихся в плен ⁷⁶.

Впрочем, существуют однозначные свидетельства того, что такие приказы отдавались в битве на Сомме, которую часто изображают массовой резней британских солдат. Один бригадир (вероятно, это был Гор) заявил бойцам Саффолкского полка: “Можете брать пленных, но я не хочу их видеть”. Солдат 17-го хайлендского полка легкой пехоты вспоминал про приказ “Врагов не щадить, пленных не брать” ⁷⁷. В своих заметках о “недавних сражениях” 2-го корпуса, датированных 17 августа, генерал Клод Джейкоб советовал не брать пленных, так как они замедляют зачистку вражеских окопов ⁷⁸. Полковник Фрэнк Максвелл, кавалер Креста Виктории, приказал своим подчиненным (18-му батальону 12-го Миддлсекского полка) не брать пленных в ходе атаки на Типваль 26 сентября, заявив, что “всех немцев надо уничтожить” ⁷⁹. 21 октября Максвелл написал своему батальону прощальное письмо, которое его преемник распространил между солдатами. В нем полковник хвалил бойцов за то, что они “начинают понимать – немцев можно только убивать”, и отмечал:

Я почти не видел пленных – в том числе благодаря тому, что батальон умеет сам разбираться со своими проблемами… Помните, что “несгибаемые” из 12-го полка врагов убивают, а в плен берут только раненых ⁸⁰.

Капитан Кристофер Стоун, в свою очередь, заявлял, что “живые боши не приносят пользы ни нам, ни этому миру” ⁸¹.

Аналогичные примеры можно найти и для 1917 года. Перед Третьим сражением на Ипре командир части, в которой служил Хью Квигли, заявил солдатам:

Не расстреливайте тех, кого уже взяли в плен, – это убийство. Не убивайте беспомощных раненых. С теми, кто только сдается в плен, можете поступать как угодно, а после – уже нет! ⁸²

Это были, мягко говоря, туманные ограничения. В целом же настроения, царившие на фронте, хорошо демонстрирует следующий разговор между тремя офицерами в столовой Королевского Беркширского полка:

Л.: Вчера случилась омерзительная история.

Р. и Ф.: В чем дело?

Л.: Наши захватили немецкого офицера и повели его в тыл со связанными руками. Одного из конвоиров убило случайной пулей, и в ответ солдаты убили пленного.

Р.: Ну и что? Чем больше мертвых немцев, тем лучше.

Л.: Но он же был пленным, а пуля была случайной! Он не мог защищаться – у него руки были связаны. И его просто убили.

Р.: Вот и отлично ⁸³.

Как мы видим, офицеры по-разному смотрели на подобное. Энтони Бреннан из Королевского Ирландского полка вспоминал, как “один капрал преднамеренно застрелил немца, вышедшего с поднятыми руками”. Бреннан и другие офицеры “были очень недовольны и обрушились на убийцу с руганью” ⁸⁴. С другой стороны, по словам Джимми О’Брайена из 10-го Дублинского фузилерского полка, полковой капеллан (англичанин по фамилии Торнтон) говорил бойцам: “Ребята, завтра бой, и если вы будете брать пленных, вам урежут пайки вдвое. Лучше убивайте всех! Пленников будут кормить вашими пайками, и вам достанется половинный паек. Не надо никого брать в плен” ⁸⁵.

При этом неправда, что начальник штаба Хейга генерал-лейтенант Ланселот Киггел поощрял такие вещи ⁸⁶. В его приказе от 28 июня 1916 года просто напоминается офицерам о германских уловках (использовании британских команд, маскировке пулеметов) и подчеркивается:

Долг всего личного состава продолжать применять свое вооружение против вражеских бойцов до тех пор, пока они не только полностью прекратят сопротивление, но и сложат оружие или иным способом докажут, что они не надеются и не намереваются сопротивляться в дальнейшем. В случае предполагаемой капитуляции враг должен доказать истинность своих намерений, исключив возможность недопонимания, прежде чем капитуляция может быть принята ⁸⁷.

Фактически речь здесь идет всего лишь о действиях по уставу.

Таким образом, ситуация в целом выглядит ясной: в некоторых случаях, с одобрения некоторых командиров, солдаты шли в бой, не собираясь никого щадить. Кроме того, они часто предпочитали убивать, а не брать в плен, потому что боялись попасться на вражескую уловку. Разумеется, таких случаев было относительно мало. Обычно пленных с поля сражения спокойно препровождали на заградительный пункт, оттуда на сборный пункт, оттуда в штаб для допроса, оттуда в лагерь – а оттуда, по окончании войны (в большинстве случаев через много месяцев), домой. Вдали от передовой немцы переставали быть объектом ненависти и начинали вызывать любопытство (как животные в зоопарке или опереточные “гунны”) и даже сочувствие ⁸⁸; точно так же как полумертвые от голода русские вызывали сочувствие у героя “На Западном фронте без перемен” ⁸⁹. Впрочем, даже в лагере пленники не были в полной безопасности. Например, Сомерсет Моэм лично видел, как французские жандармы беспричинно расстреливали пленных немцев в 25 километрах от линии фронта ⁹⁰.

Однако важнее не количество таких инцидентов, а то, как они воздействовали на окопную культуру. Их преувеличивали, вокруг них возникала целая мифология. И чем чаще эти мифы повторялись, тем меньше солдаты хотели сдаваться в плен. Поэтому Киган был неправ, когда отмечал, что подобные вещи не имели значения для исхода войны. Представления о том, что другая сторона не берет или почти не берет пленных, не могли не сказываться в дальнейшем на готовности солдат капитулировать.

Германские солдаты стали сдаваться в таких количествах, что воевать стало невозможно, только в последние три месяца войны. Эта массовая сдача в плен стала ключевым фактором, способствовавшим победе союзников, однако непонятно, почему поведение немцев вдруг так изменилось. Обычно предполагается, что крах весеннего наступления, предпринятого Людендорфом, убедил многих солдат в невозможности выиграть эту войну ⁹¹. Еще одна версия заключается в том, что на немцев повлияло появление на Западном фронте американцев, которые, как считалось, хорошо обращаются с пленными. Впрочем, ее подтверждают лишь немногие источники. Так, Элтона Макина, капрала из 1-го батальона 5-го полка морской пехоты, 7 ноября 1918 года при Маасе очень удивили немецкие пулеметчики:

Враг начал отступать, оставляя то здесь, то там пулеметные расчеты с максимами, чтоб замедлить нашу атаку. Отчаянные немецкие пулеметчики делали все, что было в их силах, а потом гибли. Эти расчеты были маленькими – обычно из двух-трех человек – и всегда очень молодыми. Мы не могли их понять. Молодые солдаты умирали, потому что так им было приказано. Солдаты постарше уже думали своей головой – и принимались кричать “Камрад!” еще до того, как оружие раскалялось, а бойцы приходили в холодную ярость ⁹².

Однако статистические данные очевидным образом показывают, что лишь меньшинство немцев – около 43 тысяч – сдались в последний период войны американцам. При этом англичанам и французам сдались целых 330 тысяч германских солдат ⁹³. Вероятнее, что сама мысль о постоянно прибывающем из Америки подкреплении способствовала краху германского боевого духа сильнее, чем реальное присутствие американских войск на фронте. Как бы то ни было, не вызывает сомнений, что американская морская пехота проявляла не меньшую готовность не брать пленных, чем очерствевшие британские и французские солдаты. Тот же капрал Макин приводит такие слова генерал-майора Чарльза П. Саммеролла, командовавшего 5-м корпусом Американских экспедиционных сил: “На севере находится железнодорожная станция… Приказываю ее захватить. Если вы возьмете там пленных, вам придется их кормить и вы останетесь голодными… Запомните – в этом месте пленных не берем ⁹⁴”. Макин вспоминал как минимум об одном случае, когда пленных не брали совсем, и еще об одном, когда пощадили только раненого немца – “по непонятным нам, молодым бойцам, причинам”. “Он был единственным, кого мы тогда взяли в плен – или, лучше сказать, «приняли в плен»” ⁹⁵.

Убедительно объяснить массовую сдачу германских солдат в плен в конце войны до сих пор ни у кого не получилось. Версия о том, что немцы “осознали” грядущее поражение, предполагает, что солдаты на фронте представляли себе стратегическую картину. Между тем в каждом случае речь явно шла скорее о личном сиюминутном выборе, чем о стратегических расчетах. Почему, например, Эрнст Юнгер отказался сдаваться, оказавшись незадолго до Компьенского перемирия в безнадежном положении? Из-за этого отказа сдаться вместе со своими людьми его чуть не убили. Может быть, он руководствовался соображениями личной чести – как и смертельно раненный германец, который отказался от медицинской помощи, которую ему предложили британцы, потому что хотел “умереть свободным”? ⁹⁶ Почему продолжали свой бессмысленный бой юные пулеметчики, которых видел Макин в ноябре 1918 года?

8 июля 1920 года Уинстон Черчилль заявил в Палате общин:

Мы вновь и вновь видели, как вели себя британские солдаты и офицеры, штурмовавшие окопы под шквальным огнем. Половина из них гибла, не дойдя до вражеских позиций. Позади у них был долгий, кровавый день. Вокруг рвались снаряды. И вот в такой обстановке… они проявляли к пленным не только милосердие, но и доброту. Они вели себя сдержанно, наказывали тех, кого требовали наказать строгие законы войны, и миловали тех, на кого могло распространиться великодушие победителя. Мы видели, как они жалели раненых и помогали им, даже рискуя собой. Они поступали так тысячи раз ⁹⁷.

Может, и тысячи раз, но определенно не всегда. Если бы хоть одной из участвовавших в войне держав удалось убедить противника без опаски сдаваться в плен, война могла бы закончиться раньше – и необязательно поражением Германии. Однако вместо этого во многих подразделениях укоренилась культура немилосердного отношения к противнику, что заставляло бойцов с обеих сторон преувеличивать риски капитуляции. В свою очередь, если бы солдаты чаще не брали пленных, война могла бы продолжаться бесконечно. В каком-то смысле можно сказать, что так и получилось.