Закупки и сырье

Во всех воюющих странах основополагающая идея о том, что неимоверно возросшие потребности вооруженных сил следует удовлетворять, размещая заказы у частных компаний, работающих с расчетом на прибыль, была поставлена под сомнение далеко не сразу. Характерной проблемой германских военных закупок была необходимость учитывать интересы каждой из земель Германии. В результате Военное министерство размещало заказы на матрикулярной основе (т. е. пропорционально численности населения в той или иной земле) ⁴⁸. Это, разумеется, было полным абсурдом. Однако британская и французская системы были еще хуже. Предприниматель Джордж Бут приходил в ужас от того, насколько хаотически Военное министерство организовало закупки в первый период войны, – и от того, с каким подозрением Асквит относился к нему и к другим представителям бизнеса, предлагавшим свою помощь. Сперва снаряжения было заказано слишком мало, потом слишком много, причем по заоблачным ценам ⁴⁹. А в итоге армия, по-видимому, получила избыток обмундирования ⁵⁰. Что касается боеприпасов, то затруднения, с которыми столкнулись в этой области державы Антанты в 1914–1915 годах, хорошо известны. Британский “снарядный кризис” привел в июне 1915 года к созданию Министерства военного снаряжения, в России также был его аналог, а Альберу Тома постоянно приходилось бороться с французскими оружейными компаниями ⁵¹. Однако даже позднейшая, улучшившаяся ситуация прилично выглядят только по сравнению с тем, что творилось раньше. Вклад британских национальных фабрик был явно недостаточным, а прибыли частных компаний можно было ужать сильнее ⁵². Во Франции производство снарядов намного превышало британское, и это означает, что Великобритания не полностью использовала свой промышленный потенциал. Однако попытка Франции расширить государственное производство, построив в конце 1916 года в Роанне огромный завод-арсенал, стала одним из главных экономических фиаско этой войны. Строительство обошлось в 103 миллиона франков, а стоимость полезной продукции построенного объекта составила лишь 15 миллионов ⁵³.

Таблица 26. Производство вооружений в Англии и Германии: некоторые показатели

источники: Hardach, First World War, p. 87; Herwig, First World War, pp. 254ff. (Месячные показатели умножены на 12.)

С этим не мог сравниться ни один из германских просчетов. Германия никогда не страдала от серьезного снарядного голода (см. табл. 26) ⁵⁴. Хотя к 1918 году союзники, действительно, превосходили противника по количеству орудий всех калибров на 30%, а по количеству аэропланов – на 20%, причиной провала предпринятого Людендорфом весеннего наступления стало не это. Основным слабым местом немцев была нехватка танков и броневиков (всего 10 против 800 у союзников), а также грузовиков (23 тысячи против 100 тысяч). Трудно сказать, с чем это было связано – с недостатком топлива (и резины) или с технофобией командования. В конце концов, танки – это такая вещь, которую немецкая промышленность должна была хорошо уметь делать.

Обладали ли предприниматели избыточной властью в германской экономике военного времени? Одним из главных новшеств военных лет со стороны предложения стало делегирование монополистического регулирования в вопросах распределения сырья трестам промышленных потребителей – так называемым военным корпорациям, контролировавшимся новым ведомством под названием Военно-сырьевой департамент. К концу войны таких корпораций было 25, и они отвечали за распределение всего подряд – от металла до табака. Хотя придумал эту систему предприниматель, аргументы против нее найти затруднительно. Характерно, что наиболее яростно критиковали Военно-сырьевой департамент бизнесмены из ганзейских городов – причем именно за централизаторские тенденции ⁵⁵. Это, вероятно, означает, что свою работу он выполнял. Несколько больше оснований для критики давала германская практика частично делегировать постановку производственных задач таким промышленным картелям, как Рейнско-Вестфальский угольный синдикат ⁵⁶. Она позволяла крупным промышленным концернам и их зонтичным организациям не только регулировать производство необходимых материалов, но и контролировать цены на них. Несомненно, это мешало правительству держать под контролем цены на дефицитные товары и увеличивало прибыли крупного бизнеса. Наконец, можно сказать, что торгово-промышленным ассоциациям – таким как Центральный союз германских промышленников и Федерация промышленников, во время войны организовавшие совместный Военный комитет германских промышленников, – уделялось слишком много внимания.

Однако какие существовали альтернативы опоре на крупный бизнес? Во всех странах очень быстро стало понятно, что с организационными проблемами экономики военного времени лучше всего способны справляться бизнесмены с опытом руководства большими корпорациями. Большинство чиновников определенно уступали им по необходимым навыкам. Профессиональные бюрократы вроде Уильяма Бевериджа могли сколько угодно иронизировать насчет засилья “дилетантов” ⁵⁷, но следует признать, что большинство предпринимавшихся попыток прямого государственного контроля над производством плохо заканчивались. Вопрос заключается в том, какая страна лучше сумела найти баланс между частными интересами бизнеса и потребностями экономики военного времени в целом. Германскую систему можно называть по-разному, в том числе и “корпоративистской” – что во время войны не всегда так уж плохо, – но, по крайней мере, она сумела упорядочить отношения между бизнесом и государством, пусть даже ни одной из сторон этот опыт не доставлял большого удовольствия.

Между тем во Франции предприниматели перестали воспринимать государство как клиента, а не как партнера, сравнительно поздно ⁵⁸. Порожденная Роанским делом кампания, приведшая к отставке Тома и назначению в сентябре 1917 года министром вооружений и военного производства бизнесмена Луи Лушера, отчасти отражала враждебность определенных деловых кругов к самой идее государственного завода-арсенала ⁵⁹. Полноценные структуры, способные координировать распределение сырья, возникли во Франции только в конце 1917 года, и создали их в основном для того, чтобы умиротворить союзников. Конечно, Клементель в июне 1918 года это отрицал, однако на деле французские консорциумы, предназначенные для распределения сырья, мало отличались от германских корпораций – только возникли намного позже ⁶⁰. В свете этого сравнительно быстрое развитие “корпоративистской системы” в Германии следует считать скорее признаком силы, чем слабости.

В том, как предприниматели вовлекались в военные усилия в Великобритании, тоже было нечто от импровизации. Вместо того чтобы создавать институциональные механизмы сотрудничества, Ллойд Джордж предпочитал привлекать к сотрудничеству представителей бизнеса и поручать им управление государственными ведомствами. Это использование “энергичных людей” в государственным секторе окружено своеобразными легендами. Разумеется, такие люди, как Джордж Бут или Альфред Монд, были отличными специалистами, хотя чиновников вроде Кристофера Аддисона и раздражала их неаккуратность в ведении документации. Также очевидно, что они, согласившись работать на государство, добросовестно отделяли свои частные интересы от общественных. Однако было бы ошибкой считать их деятельность типичным примером отношений между британским государством и бизнесом в военное время. Крупные британские компании, господствовавшие на рынке вооружений, были такими же алчными, как их германские собратья ⁶¹. Д. А. Томас, позднее получивший титул виконта Рондда, с самого начала призывал к государственному контролю над угольной отраслью, однако далеко не все владельцы угольных разрезов разделяли его мнение. Многие продолжали выступать против этой меры еще в 1917 году ⁶². Да, уголь был поставлен под прямой контроль государства, когда в 1917 году был назначен инспектор угольных шахт, однако вряд ли это сильно помогло повысить производительность. Более того, многие полагали, что система контроля над углем лишь гарантирует владельцам разрезов их прибыли ⁶³. Владельцы машиностроительных заводов (особенно в Клайдсайде), в свою очередь, явно не торопились отказаться в производственных отношениях от конфронтационного стиля, характерного для довоенного периода. Чиновники, пытавшиеся урегулировать трудовые споры в Глазго, регулярно обнаруживали, что работодатели столь же неподатливы, как и работники ⁶⁴.

В 1917–1918 годах те же проблемы возникли в Соединенных Штатах, после вступления в войну столкнувшихся с неожиданно серьезной дезорганизацией экономики. Созданный в июле 1917 года Военно-промышленный совет под руководством банкира Бернарда Баруха совершенно не справлялся с задачами мобилизации экономики для непосредственного участия в войне. “В настоящий момент, – жаловался в январе 1918 года один из его членов, – в нашем правительстве… нет никого, в чьи обязанности входило бы решать, что необходимо сделать” ⁶⁵.

Любопытно сравнить опыт западных держав с опытом России, экономика которой в военное время, если смотреть по росту производства, была самой успешной. Там крупный бизнес победил военного министра Владимира Сухомлинова, выступавшего против расширения производства вооружений в частном секторе. В мае 1915 года его не только сместили, но и арестовали[37]. В столице было организовано Особое совещание для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства, в котором были щедро представлены представители петроградской промышленности. В России, как и в Германии, действовало множество военно-промышленных комитетов и местных государственных органов, и все они вмешивались в распределение сырья и заказов. Как и в Германии, картели довоенной эпохи – например, металлургический синдикат “Продамет” — обладали огромным влиянием на цены. Как и в Германии, дело не обходилось без расточительства, непомерно раздутых прибылей и злоупотреблений – только всего этого было еще больше. Достаточно вспомнить владельца расположенных на Урале Ревдинских заводов Солодовникова и петроградского заводчика Путилова. Оба они обокрали государство на миллионы рублей ⁶⁶. Тем не менее система работала, о чем свидетельствуют впечатляющие цифры производства вооружений. Скажем, по производству артиллерии Россия в 1916–1917 годах почти обогнала Англию и Францию, а к ноябрю 1918 года скопила огромный запас снарядов – 18 миллионов штук ⁶⁷.

Если сравнить прибыли, которые получал во время войны бизнес в разных странах, то Германия не будет выделяться на общем фоне. Разумеется, можно найти и некоторые примеры гигантских доходов – они хорошо известны. Прибыли Friedrich Krupp AG выросли в 1916–1917 годах с 31,5 миллиона до 79,7 миллиона марок ⁶⁸. Гуго Стиннес расширил свою и без того огромную угольно-железно-стальную империю, приобретя – в рамках стратегии “вертикальной интеграции” – доли в судоходных компаниях и других транспортных фирмах. AEG во главе с Ратенау во время войны инвестировала в воздушный транспорт и в судостроение – именно тогда был создан задел для будущей Lufthanza. Сталелитейный гигант Gutehoffnungsh?tte Aktienverein (GHH) заработал достаточно, чтобы вложиться в создание новой судостроительной компании Deutsche Werft. Собственно говоря, вся судостроительная отрасль – вполне показательный пример. Чистая прибыль судостроительной фирмы Blohm & Voss, получившей за войну заказы на 97 подлодок, выросла с 1,4 миллиона марок в 1914–1915 годах до 2,7 миллиона марок (13,5% от капитала) в 1917–1918 годах. Фирма сумела довести годовой выпуск продукции до 600 000 длинных тонн, приобрела у другой верфи новый док и моторный завод и увеличила свой акционерный капитал с 12 миллионов марок до 20 миллионов марок, а количество работников – с 10 250 человек до 12 555. Ничего исключительного в этом не было – в период с 1914 года по 1920 год все 13 основных верфей Германии увеличили свой капитал на 120%. Хотя в целом в машиностроении занятость выросла за войну только на 6,6%, в судостроении она поднялась на 52%. Правительство с уверенностью заявляло, что “судостроительная промышленность… чувствует себя в военное время лучше, чем в мирное”, и обвиняло верфи в сокрытии прибылей “с помощью амортизационных списаний и махинаций разного рода” ⁶⁹.

Однако, возможно, оно переоценивало выгодность военных заказов. Главной причиной увеличения количества работников было снизившееся из-за повального призыва качество рабочей силы. С поправкой на инфляцию прибыли Blohm & Voss лишь немного возросли по сравнению с 1914 годом. В процентах от капитала прибыли увеличились с 11,4 до 13,5% – то есть не очень сильно, а верфи компания расширяла во многом с расчетом на предполагаемый послевоенный бум морских перевозок. Более того, даже эти прибыли были выше среднего уровня: в общей сложности по германской промышленности прибыль в процентах от основного капитала и резервов возросла с 8% в 1913–1914 годах до 10,8% в 1917–1918 годах. В целом существенно пострадала германская железообрабатывающая и сталелитейная отрасль ⁷⁰. Ганзейским городам – за вычетом верфей – также пришлось плохо ⁷¹. Наглядным показателем состояния бизнеса было сокращение совокупного акционерного капитала в реальном выражении. За время войны в Германии в целом он уменьшился на 14%, а в Гамбурге – на треть ⁷². Особенно сильные капитальные убытки понесли крупные судоходные компании и мелкие торговые дома. Послевоенная отчетность Hapag демонстрирует, что реальная стоимость активов компании упала на 25%, а если считать только материальные активы – то на 53%. Доходы тоже радикально сократились: судя по отчетности, Hapag за военное время заработала с учетом инфляции только 43,9 миллиона марок, что подразумевает падение годовой выручки на 84%.

В других экономиках ситуация была примерно такой же. И во Франции, и в Англии, и – особенно – в России оружейные компании показывали значительный рост номинальной прибыли, причем очень вероятно, что в публикуемой отчетности эта прибыль еще и преуменьшалась ⁷³. В Англии прибыли Nobels’ Explosives выросли втрое, хотя химическая компания Brunner Mond добилась только 50% роста прибылей, а прибыли судоходных компаний (после вычета налогов) выросли всего на треть. В целом в горнодобывающей отрасли прибыльность в ходе войны утроилась. Для таких фирм, как Cardiff Collieries Ltd, вершиной стал 1916 год. Потом введение контроля над углем, судя по всему, заставило их прибыли упасть в реальном выражении ниже довоенного уровня. У компаний Courtaulds (мыло) и Lever Brothers (ткани) также заметно выросла капитализация ⁷⁴. В России прибыли были еще выше. Чистая прибыль российской металлургической отрасли, составлявшая в 1913 году 26% от капитала, поднялась к 1916 году до 50%. Для металлообрабатывающих предприятий соответствующие показатели составляли 13,5 и 81% ⁷⁵. Даже британские фермеры могли похвастаться во время войны б?льшими прибылями, чем германская промышленность: в процентах от капитала прибыль ферм выросла с 6,1% (в 1909–1913 годах) до 14,3% (на 1917 год) ⁷⁶. При этом и в Англии, и во Франции, и в России небольшие предприятия в относительном выражении понесли убытки – точно так же как и в Германии ⁷⁷.

Итак, во многих отношениях все экономики военного времени сталкивались со схожими проблемами. Это можно ясно увидеть на примере железнодорожного транспорта. В Германии большинство железных дорог контролировались государством с момента постройки, и перевод их под прямой контроль рейха был всего лишь актом административной централизации. Между тем французским и английским властям приходилось устанавливать контроль над компаниями, формально остававшимися в частном секторе. Однако и у немцев, и у французов с англичанами результат контроля над железнодорожными перевозками был, в сущности, одним и тем же. Во всех случаях грузопоток резко снизился. В Германии он к 1917 году составлял 59% от довоенного объема, а во Франции – примерно 66%. Тем не менее государственный контроль гарантировал, что железные дороги будут поддерживаться в приличном состоянии – это было необходимо для использования их в военных целях. Так Германия вложила в локомотивы на 23% больше средств, чем вкладывала до войны ⁷⁸. Российская железнодорожная сеть также содержалась в хорошем состоянии. В период с августа 1914 года по сентябрь 1917 года на нее было потрачено 2,5 миллиарда рублей. При этом из-за необычайного экономического взлета, вызванного войной, ей приходилось справляться с заметно возросшими пассажиропотоками и грузопотоками ⁷⁹.

Однако ситуация с морскими перевозками была хуже. В Германии властям оставалось только платить судоходным компаниям компенсацию за потопленные противником суда. В Англии правительство сперва субсидировало страховку, но вскоре вынуждено было создать Реквизиционный комитет, который следил за тем, чтобы в первую очередь перевозили продовольствие. Затем в январе 1916 года был организован Комитет по контролю над судоходством, и наконец в декабре 1916 года появилось Министерство морского судоходства ⁸⁰. Франция в этом смысле фактически зависела от Англии ⁸¹. Центральным державам было, безусловно, проще контролировать торговлю – как потому, что внешней торговли у них было меньше, так и потому, что австрийцев (к венграм это не относилось) было несколько проще запугать. В начале войны в Гамбурге для координации импорта было создано Имперское (позднее Центральное) закупочное общество (Einkaufsgesellschaft) ⁸². Правительство долгое время не считало необходимым ограничивать экспорт, однако в январе 1917 года все же ввело систему экспортного лицензирования, чтобы помешать производителям железа и стали продавать свой жизненно важный для страны товар на по-прежнему доступных для них иностранных рынках по более высоким ценам ⁸³.

Трудности, с которыми сталкивались державы Антанты, когда пытались управлять внешней торговлей, необходимой для их экономического выживания, наглядно демонстрируют их организационную слабость. В Англии торговое регулирование началось с ограничений на импорт угля, введенных летом 1915 года. В конце 1916 года была разработана система импортного лицензирования под контролем только что созданного в Министерстве торговли специального Департамента по ограничению импорта. До этого в области импорта из Соединенных Штатов царила едва ли не вседозволенность, а Адмиралтейство и Военное ведомство всячески сопротивлялись попыткам Казначейства поставить их в этом вопросе в зависимость от нью-йоркской банковской фирмы J. P. Morgan. Зачем это было нужно Казначейству, не очень понятно: компания J. P. Morgan специализировалась на облигациях и не занималась закупками вооружения для экспорта в Англию, а полученный ей монопольный контроль над финансовой стороной британского импорта обещал, как оказалось, гигантские прибыли – от 1 до 2% от 18 миллиардов долларов. Полномочий навести порядок в трансатлантических поставках банк при этом не получил, и британские частные предприятия и государственные ведомства до самого конца войны продолжали конфликтовать из-за них в созданном в сентябре 1915 года Совете по военному снаряжению ⁸⁴.

Финансовые ресурсы Великобритании и ее торговый флот не могли не превратить ее в квартирмейстера держав Антанты – а J. P. Morgan стал ее банкиром ⁸⁵. При этом англичане считали, что французы их обманывают или, по крайней мере, расточают их ресурсы ⁸⁶. В результате они навязали им регулирование, отозвав половину предоставленных Франции судов и пригрозив отозвать и оставшиеся, если она не перейдет на британскую систему контроля. Когда Клемансо поручил Клементелю это сделать, французский бизнес и пресса начали активно протестовать. Объединенный англо-французский судоходный пул удалось создать только к ноябрю 1917 года, а Союзнический комитет по военным закупкам и финансам, занимавшийся координацией импорта, был создан только в последний год войны и только под американским давлением. Согласовывать торговую политику с Россией было еще труднее, особенно когда российские инспекторы со скандалом отвергали как недостаточно качественные американские товары массового производства, оплаченные Англией и Францией ⁸⁷. Итальянцам также не нравилось, что англичане относились к ним как к наемникам, хотя, как отмечал Кейнс, с финансовой точки зрения и они, и прочие союзники Великобритании стали выглядеть именно так.