Глава 1 Королевство СХС до принятия Видовданской конституции (1918–1921)

С точки зрения государственного развития время с момента провозглашения объединения югославян 1 декабря 1918 г. и до принятия Видовданской конституции 28 июня 1921 г. характеризуют противоречивые результаты. С одной стороны, были заложены правовые основы Королевства сербов, хорватов и словенцев, служившие на внутри– и внешнеполитической арене подтверждением его легитимности. С другой стороны, конец обозначенного периода отмечен кризисом отношений политических представителей сербов, хорватов и словенцев, ставившим под сомнение жизненность югославистской идеологии, на которой во время Первой мировой войны основывался весь объединительный процесс. Если в конце 1918 г. по обе стороны Савы, Дрины и Дуная Югославия провозглашалась «землей обетованной» для всего «трехименного народа», то в июне 1921 г. решение о судьбе основного закона страны принимали исключительно сербские политические партии.

Бойкот представителями католического населения страны голосования по вопросу принятия конституции наталкивает на мысль о том, что истоки деструктивных процессов, предопределивших судьбу первой Югославии, следует искать, в том числе, и в событиях первых двух с половиной лет существования страны.

* * *

Новосозданное государство, первоначальный правовой облик которого был описан в Акте объединения от 1 декабря 1918 г., должно было основываться на трех столпах: династии, народном представительстве, и происходящем из его состава правительстве³. Однако de facto к моменту создания Королевства СХС из трех государственных институтов существовал лишь первый из перечисленных. В результате именно монаршья воля дала импульс к формированию законодательной власти и правительства⁴. Указом регента Александра Карагеоргиевича от 20 декабря 1918 г. образован Совет министров, с приоритетной задачей созыва Временного народного представительства (ВНП), первое заседание которого состоялось в Белграде 1 марта 1919 г.[99]

Временное народное представительство было не в состоянии преодолеть вышеописанный правовой хаос, как в силу краткости отведенного ему срока существования (до октября 1920 г.), так и по причине его неполноценности как законодательного органа. Легитимность ВНП не была подтверждена конституционными нормами, поэтому оно на всем протяжении периода до принятия конституции не могло определять персональный состав правительства или контролировать его деятельность. Наоборот, от исполнительной власти зависели прерогативы ВНП и распорядок его работы. Более того, во время так называемого провизорного переходного периода правительство издало около 800 распоряжений, указов и подзаконных актов, чем в значительной степени присвоило себе роль законодателя.

Несоответствие Временного народного представительства как своему законотворческому предназначению, так и идеальной модели взаимоотношений парламента и исполнительной власти объясняется в значительной степени тем, что оно стало площадкой партийного строительства, – бурного процесса, в который оказались вовлечены организации, представлявшие все области Королевства СХС. Главным результатом этого процесса стало образование Демократической партии (ДП), в состав которой вошли «сербиянские» Самостоятельная радикальная, Либеральная и Прогрессивная партии, с начала XX в. перманентно пребывавшие в оппозиции правящей Народной радикальной партии (НРП). Лидером ДП[100] стал Светозар Прибичевич – деятель загребской Хорватско-сербской коалиции. Во временном парламенте партия была представлена фракцией в 115 человек. Второе место по численности депутатов (55) занимала НРП, увеличившаяся за счет присоединения группы единомышленников из Воеводины во главе с Яшей Томичем.

Крупнейшей хорватской организацией в ВНП был Народный клуб – фракция (30 депутатов) партии Хорватское объединение (ХО), образованной из Старчевичевской партии права, Прогрессивно-демократической партии, Хорватского народного объединения из Боснии и Герцеговины и т. д.

Словенцы были представлены Словенской народной партией (СНП), чья фракция называлась Югославянский клуб (19), возглавляемый Антоном Корошцем.

Перечисленные партии, а также менее значительные группы депутатов стали участниками жесткой борьбы, в процессе которой образовались два соперничавших парламентских блока. Результатом противостояния стала отставка 16 августа 1919 г. первого югославского правительства – так называемой концентрации[101], образованной 20 декабря 1918 г. и возглавляемой радикалом Стояном Протичем. Новый кабинет Любомира Давидовича представлял парламентскую коалицию ДП и Социал-демократической партии. Объединение демократов и социал-демократов продержалось у власти до февраля 1920 г., когда ему на смену пришло Парламентское объединение, ядром которого стали сербская, хорватская и словенская партии: НРП, ХО и СНП. Второе правительство С. Протича в свою очередь пало в мае 1920 г.

Неспособность соперничавших группировок находиться у власти длительное время была предопределена паритетом их сил в ВНП. Численности коалиций не хватало для формирования прочного правительственного большинства, но было достаточно, чтобы путем так называемой абстиненции – бойкота заседаний – доказать парламентскую нелегитимность «вражеского» кабинета. В результате, как пишет сербский исследователь межвоенного парламентаризма Б. Глигориевич, из 20 месяцев существования ВНП только на протяжении 10 оно имело возможность заниматься законодательной деятельностью⁵. Остальное время депутаты проводили в вынужденных парламентских каникулах, так как правительство, возглавляемое попеременно то демократом, то радикалом, распускало недостаточно лояльное для его партии ВНП.

Сложившаяся патовая ситуация грозила молодой стране параличом государственной власти. Осознание этой опасности принудило оба парламентских блока к поиску компромисса. Его воплощением стало концентрационное правительство Миленко Веснина, бывшего посла Королевства СХС во Франции. Условием участия партий в «концентрации» стало подписание Протокола соглашения, согласно которому правительству от имени всех представленных в нем организаций предстояло подготовить единый проект конституции, предлагаемый на рассмотрение Конституционного собрания. Наряду с принятием избирательного закона[102] проведение первых парламентских выборов стало главным достижением кабинета Веснина, остававшегося у власти до 1 января 1921 г.

Это время отмечено новой перегруппировкой политических сил. Определение каждой из партий собственной позиции по вопросу национально-территориального устройства страны после предстоящих выборов и принятия конституции привело к взаимному отчуждению прежних союзников и сближению Радикальной и Демократической партий. Переход Словенской народной партии и Хорватского объединения в оппозицию вывел их представителей из состава правительства Веснина, превратившегося в коалицию ДП и НРП.

Объективным фактором изменений на политической арене, в том числе и в правительстве стали итоги выборов, состоявшихся 28 ноября 1920 г. Хорватское объединение, получив всего три депутатских мандата, утратило право считаться политическим представителем хорватских областей. Место ХО было занято Хорватской народной крестьянской партией (ХНКП) во главе со Степаном Радичем, популярность которого принесла его партии 50 мест в скупщине. 24 мандата получила Югославянская мусульманская организация (ЮМО), социальной базой которого были мусульмане Боснии и Герцеговины. Словенская народная партия с 27 депутатами сохранила право представлять Словению. «Неожиданностью» стал результат, достигнутый Коммунистической партией Югославии (КПЮ) – 58 мандатов.

Электоральный успех противников государственного строя Югославии – КПЮ и партии Радича – стал дополнительным мотивом укрепления союза «государствообразующих» партий, – радикалов и демократов, – делегировавших в скупщину по 91 и 92 депутатов соответственно. Детищем правительственной коалиции НРП – ДП[103], просуществовавшей до конца 1922 г., стала конституция, принятая 28 июня 1921 г. усилиями двух партий. За принятие проекта конституции проголосовало 223 депутата. Против -35. Бойкотировал голосование 161 депутат.

Принятие конституции, названной Видовданской, привело к поляризации участвовавших в создании Югославии сил. Если на завершающем этапе войны и позже, вплоть до выборов в Конституционное собрание, политическая практика являла примеры союзничества организаций, представлявших различные югославянские народы, то с конца 1920 г. интересы сербов, которых представляла коалиция НРП – ДП, и хорватов со словенцами, в лице ХО, ХНКП и СНП, разделяли все более отчетливые и трудно преодолимые противоречия.

* * *

В публичной политической жизни Королевства СХС в период до принятия Видовданской конституции боролись два течения, которые можно назвать умеренно-компромиссным и экстремистским. Принадлежность политических партий к первому определялась готовностью в процессе формирования облика нового государства учитывать особые интересы других организаций, особенно представляющих иные югославянские народы. Пути решения государственных проблем умеренные видели в соблюдении писанных и неписанных правил взаимоотношений ветвей власти и норм парламентской жизни.

В свою очередь деятелей, относившихся ко второму лагерю, отличала приверженность сугубо конфронтационной тактике достижения политического превосходства. Во взаимоотношениях с политическими оппонентами экстремисты не считали себя ограниченными какими-либо парламентскими нормами. Их несоблюдение оправдывалось ссылками на собственное предназначение защищать, часто от всех остальных участников политической жизни, некие высшие интересы. Если умеренные стремились к нейтрализации взаимного отчуждения бывших военных противников, то для экстремистов оно было предметом политических спекуляций.

В идеологическом плане приверженцев двух течений разделяло различное отношение к идеологии национального унитаризма. Экстремистов отличал бескомпромиссный подход, – одни видели в ней категорический императив, другие полностью ее отвергали. Приверженцы компромиссной линии, признавая, по крайней мере, официально, верность учения о существовании «трехименного сербско-хорватско-словенского народа», не считали его догмой или побуждением к насильственной политической и государственной унификации.

Члены Народной радикальной партии, в политике которой прослеживались черты умеренности, не желали лишать свою программу национальной сербской окраски и не считали пережитком прошлого «племенные» национальные особенности югославянских народов. Их сохранение, по мнению С. Протича, осуществлявшего руководство партией во время отъезда ее бессменного лидера Николы Пашича на Парижскую мирную конференцию, «было основной предпосылкой стабильности государственного объединения»⁶. Эта позиция крупнейшей сербской партии сделала возможным ее партнерство с политическими представителями католического населения – Хорватским объединением и Словенской народной партией. Для них восприятие идеологии Объединения было мотивировано не столько убежденностью в ее верности, сколько практическими соображениями: ее постулаты лежали в основе «Перводекабрьского акта», гарантировавшего сохранение автономного положения «пречанских»[104] областей вплоть до принятия конституции.

Представителями экстремистского лагеря следует считать Демократическую партию и Хорватскую народную крестьянскую партию (ХНКП), не признававшую легитимность Объединения и стремившуюся добиться привлекательности в глазах народных масс путем жесткого противостояния с официальным Белградом – «виновником» всех социальных и экономических неурядиц послевоенной Хорватии. В рассматриваемый период ХНКП, официально не запрещенная, находилась на полуподпольном положении.

Конфликтность же ДП была предопределена интересами ее создателей. Инициатива образования партии исходила от Александра Карагеоргиевича, не имевшего возможности активно действовать на публичной политической арене. Новая партия была необходима ему в качестве инструмента реализации властных амбиций, выходивших далеко за рамки, определенные законом и политическими традициями довоенной Сербии. ДП должна была способствовать ослаблению традиционных политических представителей сербов, хорватов, словенцев и мусульман, чьим интересам противоречило усиление власти монарха. Главным противником Александра была Радикальная партия, не первый год доминировавшая на сербском политическом Олимпе.

В роли союзника принца-регента выступал С. Прибичевич, чей организаторский талант позволил ему сплотить вокруг себя и разрозненных оппонентов Н. Пашича из числа сербской оппозиции, и югославянски ориентированные группировки из новоприсоединенных областей. Кроме того, особые надежды возлагались на способности лидера демократов противодействовать центробежным тенденциям, набиравшим силу в «пречанских» регионах. В свою очередь для Прибичевича новая крупная партия предоставляла возможность с позиции силы диктовать свою волю многолетним политическим конкурентам в Хорватии. А сотрудничество с сербскими оппозиционерами открывало перспективу распространения деятельности на Сербию. Кроме того, Прибичевич, как и его новые партнеры, «имел зуб» на радикалов. Те не только «противодействовали распространению его влияния на области, которые Радикальная партия считала своей сферой интересов»⁷, но и жаждали освоить «пречанские» территории, привлечь на свою сторону тамошнее сербское население – традиционный прибичевичевский электорат.

Сербскую оппозицию времен Первой мировой войны с Прибичевичем и престолонаследником объединяли общие антипатии. Как показал опыт Женевской конференции ноября 1918 г., в целях борьбы с НРП оппозиция была готова к созданию самых неожиданных альянсов. Тогда она поддержала «конфедералистскую» позицию Югославянского комитета, а, вступив в союз с двором и лидером Хорватско-сербской коалиции, перешла на сторону ультра-централистов.

Прибичевичу принадлежала заслуга создания идеологии партии. ДП, как и большинство представленных в ВНП объединений, придерживалась принципов «народного единства сербов, хорватов и словенцев», логическим следствием которого было централистское государственное устройство. Однако, по мнению лидера демократов, только возглавляемая им организация была способна последовательно воплощать в жизнь идеи Объединения и защищать югославянское государство от внешних и внутренних угроз: «Единственная партия всех племен, всех религий и всех сословий в нашей стране. Демократическая партия основана на возвышенных идеалах народного единства, политических свобод, гражданского равноправия и экономической справедливости». Если ДП, по его убеждению, состояла из групп, формально представлявших все части «сербо-хорвато-словенского народа» и объединенных общеюгославистской надплеменной идеологией, то остальные партии, возникшие в тот период, когда «трехименный народ» был насильственно разделен, являлись не более чем анахронизмом, сербскими, или, еще того хуже, австрийскими пережитками⁸.

Союз ДП и двора методом борьбы со своими противниками выбрал ослабление, или прямое упразднение тех правовых и государственных институтов, в рамках которых они могли угрожать его могуществу. В этом контексте, в первую очередь, следует рассматривать уменьшение роли временного парламента, – трибуны политических оппонентов демократов – радикалов, Хорватского объединения и Словенской народной партии. Вторым объектом демократическо-династической агрессии стали институты хорватской автономии, унаследованные от Австро-Венгрии. Созыв хорватского сабора, целью которого должна была стать ратификация Объединения, был запрещен Прибичевичем, занимавшим пост главы МВД в течение всего 1919 г. Кроме того, в целях приведения внутреннего государственного устройства страны в соответствие с принципом народного единства были распущены местные органы самоуправления – городские представительства и муниципальные комитеты. Уменьшились полномочия областных правительств, была упразднена их ответственность перед представительными органами.

Обосновывая подобные меры, Прибичевич преподносил конфликт двора и демократов, с одной стороны, и Парламентского объединения, с другой, как революционную борьбу сторонников «идеи единого государства с сепаратистскими сербскими и хорватскими элементами»: «Всякая революция противоречит законам… Мы проходим период созидания. И государство должно употребить все средства для поддержания общественной безопасности и порядка. Мы не можем обращать внимания на формальности»⁹.

Понимание необходимости противодействия вышеописанной политике стало главным мотивом объединения умеренных сил, среди которых главная роль принадлежала Радикальной партии. Отношения партнеров по Парламентскому объединению не были безоблачными. Их обременяли многолетние противоречия, различия во взглядах на национальные отношения и на ход объединительного процесса. Во время войны и в первое время после нее хорватские и словенские политики искали сближения вовсе не с радикалами, а с сербской оппозицией, с которой они так успешно сотрудничали во время Женевской конференции. Однако первые месяцы существования Королевства СХС показали ошибочность пристрастий «пречан». Руководство НРП оказалось их единственным союзником перед лицом прибичевичевской «революции».

В целях сближения с радикалами Народный клуб, громогласно выступавший за сохранение хорватской автономии, свою позицию по проблеме внутреннего устройства страны привел в соответствие с теорией «национального унитаризма», которой он официально придерживался:

«1. Наше молодое государство должно быть конституционной и парламентской монархией во главе с династией Карагеоргиевичей и со столицей в Белграде.

2. Оно должно иметь одну государственную власть для всего королевства.

3. Оно должно иметь только один единственный парламент.

4. Этот парламент должен будет принимать законы для всего королевства»¹⁰.

В свою очередь руководство НРП согласилось на требования своих союзников в случае формирования кабинета Парламентского объединения обеспечить им властные позиции в органах хорватской автономии и восстановить утраченные ею по воле Прибичевича полномочия. Возможность реализации взаимных обязательств представилась членам ПО в феврале 1920 г., когда демократа Л. Давидовича на посту главы правительства сменил радикал С. Протич.

Временно возглавлявший НРП Протич был движущей силой Парламентского объединения и главным идеологом «умеренной» политики. В отличие от большинства современников ему с первых дней существования Королевства СХС было присуще понимание приоритетной важности компромиссного пути решения национально-территориального вопроса для судьбы государства, в целом, и сербского народа, в частности. Протич, как и его соратники по Радикальной партии, в создании Югославии видел один из двух возможных путей объединения всех сербов. Однако, если мононациональное «общее государство всех сербских земель» само по себе было бы воплощением интересов сербского народа, то в Королевстве СХС необходимым условием их реализации стало достижение согласия с двумя остальными титульными «племенами», имевшими свое представление о собственных «исторических и государственных правах». «Было бы опасно, – говорил Протич, – не принимать в расчет мнение тех частей нашего народа, которые веками жили отдельно от нас»¹¹.

По Протичу, «философией» Королевства СХС должна была стать «гармония беспрепятственного правильного развития и индивидуальности, и государственного, общественного целого». Путь к ее достижению политик видел во внутреннем административном разграничении страны, приемлемом и для хорватов со словенцами, стремившихся к автономному национальному развитию в «исторически сложившихся областях», и для сербов, заинтересованных в сохранении суверенитета центральной государственной власти. Основным принципом взаимоотношений Белграда с «пречанами» Протич считал четкое следование документам, положенным в основание Королевства СХС. К таковым он причислял, Перводекабрьский акт объединения и более раннюю Корфскую декларацию, предусматривавшую принятие конституции квалифицированным большинством.

Препятствием на пути достижения «гармонии» была осуществляемая Прибичевичем политика «государственного единства, понимаемого им в наигрубейшей централистской форме», – как «растворение всех индивидуальностей, всех региональных и исторических традиций»¹². Такого образного определения удостоились действия по «борьбе с антигосударственными элементами» в «пречанских» регионах и планы разделения страны на области в соответствии с «экономико-географическими обстоятельствами». «Сербы не должны считать, что могут сохранить это государство и находиться в состоянии войны с почти половиной нашего народа – с хорватами и словенцами… Невозможно, опираясь на штыки, править на благо народа… Было бы лучше, разумнее и для государства полезнее отделиться от своих братьев, чем опираться в этом вопросе на силу», – говорил Протич. Перманентная межнациональная конфронтация делала невозможной воплощение в жизнь замыслов создателей Королевства СХС, само существование которого становилось бессмысленным.

Воплотить в жизнь идеи Протича должно было принятие проекта конституции, предоставлявшего гарантии автономии щепетильным в отношении своих прав католическим «племенам». По проекту Протича Королевство СХС становилось бы парламентской монархией с двухпалатным законодательным органом. Согласно проекту страну следовало разделить на девять областей: 1) Сербию, 2) Старую Сербию с Македонией, 3) Хорватию со Славонией, Риекой, Истрией и Меджимурьем, 4) Боснию, 5) Черногорию с Герцеговиной, Бокой и Приморьем, 6) Далмацию, 7) Срем и Бачку, 8) Банат, 9) Словению с Прекомурьем. Самоуправление областей осуществляли бы местные законодательные органы – областные скупщины и избираемые из их среды исполнительные – комитеты. Согласно норме, определявшей характер взаимоотношений местных и центральных властей, областные законы не могли «противоречить конституции и государственным законам»¹³. Другими словами, «одно государство – один суверенитет»¹⁴. За его соблюдением надлежало следить Государственному совету и стоящему во главе области «наместнику», назначаемому королем по предложению премьер-министра.

Реализации собственного проекта внутреннего устройства страны Протич добивался, возглавляя правительство во второй раз (19.02–17.05.1920 г.), а также участвуя в качестве «министра, ответственного за созыв Уставотворной скупщины» в кабинете М. Веснина (до 18.8.1920 г.). Однако, несмотря на первоначальную поддержку соратников по НРП и хорватско-словенских участников ПО, протичевский план остался не востребованным ни теми, ни другими. Таким образом, основа «умеренной» политики – общность позиций по наиболее значительной государственной проблеме Королевства СХС – оказалась весьма недолговечной. Причины, по которым радикалы отошли от «средней линии», разнообразны. На поверхности лежат сиюминутные соображения членов НРП, не до конца удовлетворенных результатами сотрудничества с остальными членами Парламентского объединения.

В первую очередь, союз с ХО и СНП не принес радикалам явного перевеса над демократами, продолжавшими пользоваться поддержкой Александра Карагеоргиевича. В рядах НРП росла убежденность в том, что политическая «ликвидность» сложного плана Протича весьма неочевидна. Под воздействием Пашича, вернувшегося в страну летом 1920 г. с Парижской мирной конференции, возобладало мнение, что государственная централизация, хоть и не такая жесткая, какой ее видел Прибичевич, – более эффективный метод как претворения в жизнь интересов сербов, то есть сохранения государственного единства, так и обеспечения руководящей роли партии. Кроме того, в преддверии выборов в Конституционное собрание, могущественную ДП и ее покровителя спокойнее было видеть в качестве союзников, чем оппонентов. Принятие НРП централистской программы открывало дорогу партнерству двух непримиримых врагов.

В результате автором совместного проекта Радикальной и Демократической партий, положенного в основу Видовданской конституции, стал не Протич, а другой член НРП – Лазар Маркович. В плане определения государственного облика оба проекта «имели в основе сербскую конституцию 1903 г.» Однако в отличие от Протича Маркович и Пашич не принимали в расчет пожелания католического населения Королевства СХС. Как писал Слободан Йованович, «вместо протичевских девяти больших краев предусмотрено 35 областей с населением от 200 до 600 тысяч жителей. Внутреннее управление, в отличие от варианта Протича, не все находится в руках органов самоуправления, а… поделено между органами государственными и самоуправленческими»¹⁵.

Среди других не столь явных причин поворота политики радикалов, в результате которого они, по выражению одного из лидеров ХО Мате Дринковича, приняли «демократическое евангелие», – отсутствие доверия к хорватским участникам ПО, которое было одним из проявлений многолетних противоречий Белграда и Загреба, изначально определявших ход развития югославской политической системы. Логика перерождения хорватских «умеренных» из национально-государственных унитаристов в «конфедера-листов» во многом раскрывает суть этих противоречий.

В череде событий, знаменовавших размывание умеренной политической линии, отказ Народного и Югославянского клубов (ХО и СНП) накануне выборов от своей прежней программы, основанной на принципах государственного и национального унитаризма, был одним из наиболее значимых. Еще в августе 1920 г. обе организации подписали так называемый Протокол соглашения, а уже через несколько месяцев, незадолго до выборов в Конституционное собрание, из политического лексикона и ХО, и СНП исчезли такие слова как «народное единство» и «трехименный народ». В своих обращениях к избирателям они выступали сторонниками «федерализма». В реальности их конституционные проекты были направлены на сохранение границ, отделявших довоенную Сербию от югославянских земель, входивших в состав Австро-Венгрии, и, следовательно, дробивших сербский народ надвое.

По проекту Хорватского объединения, страна должна была быть разделена на шесть частей: «1) Сербия со Старой Сербией и Македонией, 2) Хорватия, Славония и Далмация с Меджимурьем, Истрией и островами, 3) Черногория, 4) Босния и Герцеговина, 5) Воеводина (Бачка, Банат и Бараня), 6) Словения». Основной идеей проекта было максимальное ослабление центральной власти, которая ставилась в полную зависимость от областной администрации. Как писал С. Йованович, «законодательная власть поделена между государством и областями… В спорных случаях приоритет имеет областное законодательство». Государство утрачивало возможности следить за исполнением тех законов и осуществлением тех функций, которые находились в его компетенции. «Определенно сказано, что у него нет ни таможни, ни налоговой службы. Все это находится в ведении областей. Точно также отсутствует и государственная полиция. Если бы государство имело на местах свои собственные органы, в них могли бы работать только «уроженцы этих областей»… государство не имеет никаких прав принудить области к исполнению государственных законов, если они отказываются это делать»¹⁶.

Появление подобного проекта, вызвавшего однозначную реакцию у сербских политиков, свидетельствовало о том, что «умеренные хорваты» перестали быть конструктивной оппозицией политике централизации и встали на путь сепаратизма. По словам

Л. Марковича, «эта программа ушла так далеко в разъединении нашего государства, что мы (радикалы. – Л.С.) не могли себе объяснить, как вообще такую программу можно выносить на обсуждение… В том проекте говорится в первой статье, что Югославия неделимое государство, а затем сразу королевство разделяется на 6 государств»¹⁷.

В результате, осознав неуспех своей конституционной инициативы, М. Дринкович от имени ХО «отказал Уставотворной скупщине в законности ее деятельности и в праве принимать конституцию для Хорватии и хорватского народа»¹⁸. Переориентация ХО последовала как реакция на кризис его взаимоотношений с сербским политическим руководством.

Следует отметить, что отношения хорватских умеренных с сербскими партнерами были изначально отягощены характерными чертами первых. К таковым, в первую очередь, относится ограниченный политический кругозор, сформировавшийся в узких рамках автономии в границах Австро-Венгрии. Поэтому, по мнению обозревателя «Новой Европы» Ивана Херцога, «пречанство» не могло дать Югославии «умов, способных к созидательной организационной деятельности»¹⁹. Того же мнения придерживался и Й. Хорват: «Пречанских политиков можно было отчасти сравнить с работниками одного большого предприятия, на котором они приобрели знания и навыки только в отдельных областях государственного управления, в то время как политики из Сербии были на руководящих постах маленького, но зато своего собственного предприятия»²⁰.

Невежество «хорватской интеллигенции, из которой вышел руководящий политический слой 1914–1919 гг.», в вопросах государственной деятельности было предопределено системой Хорватско-венгерского соглашения 1868 г., в соответствии с которой все наиболее важные решения, касавшиеся судьбы Хорватии, «находились вне компетенции местных деятелей» и принимались в Будапеште. В результате, политический взлет «местечковых» лидеров до министерских постов в Загребе и Белграде в конце 1918 г. начале 1919 г. был сродни назначению подсобных рабочих на руководящие должности в крупной компании. Соответствующим был и уровень представлений руководителей ХО о насущных проблемах страны. Свидетельством служат воспоминания Й. Хорвата о том, как создавалось Хорватское объединение. «Разговоры были бесконечными, как болтовня в кафане. Дискуссии по поводу будущей конституции и внутреннего государственного устройства напоминали обсуждение какого-то семинара по истории и были абстрактными и бесцельными. Государственно-правовые понятия были ясны далеко не всем»²¹.

Наиболее выпукло слабости «пречан» проявились в их контактах с сербскими партнерами в ходе войны и в первое послевоенное время. Руководители эмигрантских организаций, деятели хорватских, формально автономных, органов внутри страны преподносили себя как лиц, по словам А. Трумбича, «ответственных перед народом» – перед всеми югославянами Австро-Венгрии²². Притязания на представительство «областей, в два раза больших Сербии», во взаимоотношениях сначала Югославянского комитета, а позднее Хорватского объединения с сербским правительством принимали форму пренебрежения к его роли в процессе Объединения и строительства Королевства СХС. Как говорил в начале 1920-х годов редактор «Новой Европы» Милан Чурчин от имени югославянски настроенной загребской интеллигенции, «…этому, в самом деле, жалкому сербскому, а теперь югославскому правительству (во главе с Н. Пашичем. – А.С.) мы… ничем решительно не обязаны»²³.

В отечественной исторической литературе получила подробное описание борьба Анте Трумбича с Николой Пашичем за признание его организации «в качестве политического органа, равного по значению и весу сербскому правительству»²⁴. Впрочем, равноправием дело не ограничивалось. Программой-максимум политэмигрантов было лишение Сербии, в пользу Хорватии, роли «югославянского Пьемонта». Для Сербии это означало ликвидацию ее государственности, или, по образному выражению одного из авторов «Новой Европы», – «разрушение старого сербского дома и создания нового югославянского, более просторного, удобного, здорового».

Амбициозные планы «пречанских» геополитиков, не способных что-либо противопоставить военному и дипломатическому авторитету сербского правительства, остались без осуществления. Пашич добился «сохранения здания предвоенной Сербии и достройки двух крыльев – хорватского и словенского». «Хотя договоренности на Корфу, в Париже, в Женеве служили залогом построения югославского здания, победила великосербская тенденция. Не получилось пожертвовать… сербской хижиной. Так мы получили не заново основанное государство, а увеличенное старое»²⁵.

Тем не менее, временные неудачи не смогли умерить стремления хорватов занять «подобающее» место в политической иерархии новой страны. Перу М. Чурчина, принадлежит реконструкция размышлений хорватов-югославов: «Может быть, сербы сильнее физически… но при строительстве современного европейского государства не все решает физическая сила… Культурно отсталым сербам следует идти за нами хорватами… Мы должны, опираясь на западную культуру, придать этому государству черты нашей цивилизации»²⁶.

Политическая практика первых месяцев «временного периода» явила продолжение борьбы хорватских деятелей с главным, по их мнению, конкурентом – Радикальной партией, которая воплощала для них все отрицательные черты великосербской политики. В устранении сербиянцев с наиболее главных государственных постов – в этом, по мнению Й. Смодлаки, основа будущего благополучия государства, гарантия от «неограниченной власти Пашича и, вообще, гегемонии Сербии». Заложить эту основу делегация Народного Вече СХС и подававший ей из Франции советы А. Трумбич попытались уже при формировании первого югославского правительства.

По словам Й. Смодлаки, «представители пречан, желавшие, чтобы в нашем первом правительстве были представлены все части нашего народа «в справедливой пропорции», не могли согласиться на то, чтобы представители Сербии получили половину всех портфелей, включая наиболее важные»²⁷. Высшие соображения не позволяли допустить выходца из Сербии до управления внутренними и внешними делами: «В таких значительных вопросах, от которых зависит… судьба государства, не разбирается ни один сербиянец». Смодлаке вторил Трумбич: «Если бы министр иностранных дел был из Сербии… наше государство не было бы признано, и наш народ и дальше остался бы в бесправном положении»²⁸. В результате «министром полиции» стал С. Прибичевич, которому предназначалось служить «мостом между сербами и хорватами», доверие которых он заслужил своей прежней деятельностью. Необходимость назначения А. Трумбича на пост министра иностранных дел состояла «в предоставлении загранице доказательств нашей народной солидарности и политической зрелости»²⁹. Назначить А. Корошеца заместителем премьера нужно было только потому, что он стоял во главе одной из «народных организаций».

Сколь ущербной была логика подобных назначений, столь плачевными были их последствия. Показательна безуспешность дипломатической карьеры А. Трумбича. Уступка ряда южнославянских регионов Италии стала предметом яростной критики, которой первый министр иностранных дел подвергся со стороны и сербов³⁰, и хорватов³¹.

Особые надежды в Загребе связывали с деятельностью Прибичевича на посту руководителя МВД. Однако первый министр внутренних дел стал не хорватским агентом в Белграде, а, наоборот, – проводником жесткой централизаторской политики Александра Карагеоргиевича. Смодлака недоумевал: «Как только он пришел к власти в Белграде, стал проводить политику совершенно противоположную той, которую мы от него ожидали»³². Схожим образом повел себя и Корошец, чье умение играть на сербохорватских противоречиях сделало его в глазах хорватов едва ли не самым главным источником всех их бед.

Таким образом, первые же послевоенные месяцы показали хорватским политикам безосновательность их властных амбиций, реализации которых воспрепятствовало не столько нежелание сербского руководства уступать им свои позиции, сколько политический дилетантизм, выразившийся в полном отсутствии мало-мальски внятных рецептов решения многочисленных проблем Королевства СХС и, в частности, своей «домовины».

Поражения представителей загребской буржуазной интеллигенции на внутреннем и внешнеполитическом фронтах ускорили утрату ими роли самопровозглашенных эксклюзивных делегатов от Хорватии, которую друг у друга стали оспаривать прибичевичевские ультрацентралисты-демократы и сепаратисты радичевцы. В этих условиях хорватские умеренные потеряли и волю, и заинтересованность в том, чтобы проявлять организационную и идеологическую стойкость. В частности, Хорватское объединение раскололось на немногочисленных сторонников продолжения конструктивного диалога с официальным Белградом и на тех, кто перешел в лагерь сепаратистов, вступив в Хорватский блок.

Среди причин идейной метаморфозы – несбывшиеся ожидания от объединения с Сербией. Большая часть хорватских политиков готова была сохранять лояльность в отношении официальной идеологии и государственной власти Королевства СХС только до тех пор, пока занимала в ней ведущие позиции. Во время войны и в первое время после нее приверженность национальному унитаризму предоставляла удобную возможность критики главного конкурента, которого всегда можно было обвинить в «великосербском» уклонизме.

Югославизм как идеология, положенная в основание Королевства СХС, в силу различий его понимания в Загребе и Белграде скорее разделял, чем сплачивал участников объединительного процесса. И до, и во время Первой мировой войны военные и дипломатические завоевания Сербии многими хорватскими политиками с репутацией «югославян» воспринимались с плохо скрываемым раздражением³³. Не мудрено, что, не выдержав соперничества и с более удачливыми и последовательными «пророками» народного единства, и с теми, кто вовремя определил истинные настроения широких масс хорватского народа, загребские политики не замедлили освободиться от балласта прежних убеждений и «броситься в объятия» Степана Радича.

* * *

Стремительный переход «трезвых хорватов» в непримиримую оппозицию Белграду сербиянцы объясняли несколькими факторами, наличие которых определяло умонастроения «освобожденных братьев» в целом. Среди них – «априорно враждебное отношение к власти»³⁴. Ранее хорваты занимали «антигосударственную позицию по отношению к венграм, а теперь по отношению к своему собственному государству». Эта «родовая травма» пречан была усугублена военной катастрофой, похоронившей Австро-Венгерскую монархию и вызвавшей во всех ее пределах социально-экономический кризис, в своих проявлениях стандартный для большинства понесших поражение в войне стран. В первые годы существования Королевства СХС сербские политические обозреватели открыто говорили о «больной психике», «нарушении моральных устоев»³⁵ хорватского общества, проявившемся в широком распространении антимилитаристских, коммунистических, анархических, атеистических идей.

Более весомой причиной кризиса взаимоотношений хорватских умеренных с официальным Белградом, по сравнению с их «детскими болезнями» – политическим инфантилизмом и «левый уклонизмом», была так называемая «австриянщина», выражавшаяся в высокомерии и двурушничестве. Сербы считали ее недугом всего хорватского общества, находившегося под воздействием австро-венгерской пропаганды, направленной на углубление национально-религиозных противоречий между сербами и хорватами, в расчете на военное рвение последних сулившей им создание максимально автономной Великой Хорватии в границах монархии. По словам Анте Тресича-Павичича, бывшего депутата венского парламента, арестованного в 1914 г. за свою просербскую позицию, «Загреб всегда мечтал о том, чтобы стать столицей южных славян в Триалистической монархии, радовался безумным обещаниям, и до последнего момента во сне не мог себе представить, что произойдет то, что произошло»³⁶.

И деятели Югославянского клуба, и крестьяне-республиканцы, и загребские буржуазные интеллигенты для большей части сербских политиков были «одним миром мазаны». Все они считались настроенными враждебно по отношению к сербам и к новому государству. Эта точка зрения объединяла и ярых унитаристов, и радикалов, и толерантных деятелей сербской Республиканской партии. Ее лидер Любомир Стоянович констатировал: «Венская печать выставляла нас грубым и некультурным народом… В то время как во всем мире представление о нас изменилось, хорваты продолжают смотреть на нас так, как их научила Австрия. Простой католический мир видит в нас только «схизматиков… А хорватская интеллигенция страдает от мегаломании. Они только себя считают европейцами и западниками, а мы – „балканцы“, нуждающиеся в окультуривании и просвещении»³⁷.

Проявлением «австриянщины» сербы считали внезапный отказ Хорватского объединения от идеалов «народного единства» и требование сохранения «исторических границ областей». Как красная тряпка на быка действовали на большинство сербских политиков ссылки бывших верных подданных Габсбургской монархии на свое «государственное историческое право». По словам Н. Пашича, «Сербия вела войну под знаменем объединения нашего трехименного народа. Она вела ее против всех исторических прав, которые противоречили праву свободного народного самоопределения, и согласно которым в духе габсбургско-венгерской политики создавались разные провинции и совершались переделы»³⁸.

Таким образом, «сербиянцам», интересы большей части которых представляла Радикальная партия, тяжело было себе представить, что при определении внутреннего облика страны возможно достижение согласия с теми, кто «был воспитан в духе ненависти по отношению к Сербии и вообще по отношению к сербской части нашего народа»³⁹. Любые маломальские уступки грозили девальвацией давшихся дорогой ценой завоеваний.

Подобная позиция была несовместима с принципами «компромиссной» политики, которые исповедовал Стоян Протич, к моменту созыва Конституционного собрания оставивший ряды НРП. Невзирая на пороки современной «пречанской» политической элиты, он считал необходимым, прежде всего для реализации интересов сербов, создание такой системы их взаимоотношений с «освобожденными братьями», при которой тем предоставлялась ограниченная суверенитетом центральной власти возможность реализации собственных национальных амбиций. Однако белградскому политическому бомонду гораздо больше импонировала мысль Н. Пашича о недопустимости разделения ответственности за будущее страны с «черно-желтыми».

Централистское устройство страны преподносилось как панацея от всех угроз единству «сербства». Поэтому приоритетной задачей было принятие любой ценой конституции, впоследствии названной Видовданской, а вовсе не следование принципам парламентаризма, уставным нормам и соблюдение собственных обязательств, тем более взятых перед «пречанами». Голоса поддержавших правительственный проект конституции депутатов от Югославской мусульманской организации и Джемиета были оплачены денежными компенсациями феодалам-мусульманам при проведении аграрной реформы. Кроме того, НРП дезавуировала содержавшееся и в Корфской декларации, и в партийной программе от октября 1920 г. положение о принятии конституции квалифицированным большинством.

* * *

Завершение переходного «провизорного периода» ознаменовано политическим кризисом. Принятие конституции, во время войны и в первое послевоенное время рассматриваемое как торжественный финальный акт «братского» воссоединения, продемонстрировало антагонистические противоречия сербских и «пречанских» политиков.

С первых дней существования Королевства СХС вопрос его будущего национально-территориального и политического устройства приобрел особую остроту. В Белграде стремились к стиранию внутренних рубежей, отделявших «сербиянцев» от «сербов-пречан». В то время как в Загребе и Любляне в сохранении сербско-австро-венгерской границы, разумеется, в ином виде, видели гарантию беспрепятственного национального развития. При этом нельзя сказать, чтобы сербские, хорватские и словенские партии с самого начала имели четкое представление о внутреннем облике, который должна была приобрести Югославия в результате их совместных усилий.

С конца 1918 г. организации с ярко выраженными «племенными» чертами – Радикальная партия, Югославянский клуб (Словенская народная партия), будущее Хорватское объединение – подверглись жесткому внепарламентскому давлению со стороны двора и созданной по инициативе регента Александра Демократической партии, претендовавшей на роль единственного пророка учения о «народном единстве». Общая угроза быть вытесненными с политической арены стала основой коалиции трех вышеперечисленных организаций, сформировавших Парламентское объединение.

Публично продемонстрированное единство мнений союзников по поводу принципов взаимоотношений государственного центра и регионов, казалось, открывало перспективу «конституционного решения национального вопроса»⁴⁰. Однако, ко времени выборов в Уставотворную скупщину от согласия не осталось и следа. Конституционные проекты Хорватского объединения и Словенской народной партии рисовали картину не единого государства и даже не «союзного государства», а аморфного объединения «малых государств»⁴¹. Положение совместного проекта радикалов и демократов о разделении страны на 35 областей свидетельствовало об их решимости не принимать в расчет мнение хорватов и словенцев.

Прекращение сотрудничества НРП и представителей югославян-католиков было предопределено несколькими причинами. Во-первых, – конъюнктурными соображениями. Большая часть радикалов полагала, что остаться у руля государства будет гораздо легче, имея союзниками могущественного принца-регента и его фаворита С. Прибичевича, а не их оппонентов с репутацией «племенных сепаратистов». В свою очередь «заедничары» и словенские клерикалы предпочли не идти наперекор настроениям антисербски настроенных масс своих избирателей.

Второй причиной было непреодоленное взаимное отчуждение «сербиянских» и «пречанских» политиков, имевших со времен войны различные, часто противоположные представления о смысле югославянского объединения и о той роли, которую им и их визави следовало бы играть в новом государстве. Чем сильней действительность расходилась с их ожиданиями, тем шире становилась пропасть между ними.

Политические коллизии «провизорного периода» оказали определяющее влияние на развитие страны. Видовданская конституция не заложила устойчивой основы сосуществования югославянских народов, центра и регионов. Пожалуй, только на протяжении короткого времени, что длилось так называемое «сербскохорватское согласие», борьба за и против ревизии конституции не была основным сюжетом югославской политики. Принимая во внимание результат существования Королевства СХС, поистине пророческими выглядят слова Протича, обращенные к депутатам Уставотворной скупщины в январе 1922 г.: «Вот вам, приняли конституцию, а не станет ни легче, ни лучше… Сразу после принятия конституции перед вами встанет вопрос ее ревизии. Может, вы ее и не хотите, но вам ее не избежать. И что еще хуже, вы встанете перед дилеммой – либо вы осуществите ревизию конституции, либо вам придется ее упразднить»⁴².

По прошествии первых двух с половиной лет существования Королевства СХС стало очевидно, что все участники политической жизни в своих взаимоотношениях с оппонентами не считают себя ограниченными какими-либо «добрыми обычаями» или установленными юридическими нормами: обязательствами перед союзниками и избирателями, принципами парламентаризма, положениями партийных программ и даже конституции. У каждого коллективного или индивидуального субъекта политической жизни существовала собственная определявшая его действия мораль – «родолюбивая» патриотическая (она же «узкоплеменная сепаратистская»), государственническая «югославистская» (она же «авторитарная шовинистическая») и т. д. В результате конфронтация как политический метод вытеснила из обихода готовность к компромиссу и умеренность.

Примечания

1 Petranovi? В. Istorija Jugoslavije 1918–1988.1. Beograd, 1988. S. 62.

2 Jankovi? D., Mirkovi? M. Dr?avnopravna istorija Jugoslavije. Beograd, 1982. S. 385.

3 ?i?i? F. Dokumenti o postanku Kraljevine Srba Hrvata i Slovenaca. 1914–1919. Zagreb, 1920. S. 283.

4 Записници ca седница Министарског савета Краљевине Југославије 1929–1931 / приред. Љ. Димић, Н. Жутић, Б. Исаиловић. Београд, 2002. С. VIII.

5 Gligorijevi? В. Parlament i politi?ke stranke u Jugoslaviji 1919–1929. Beograd, 1979. C. 63.

6 Gligorijevi? B. Parlament i politi?ke stranke… S. 39.

7 Horvat J. Politi?ka povijest Hrvatske. II. Zagreb, 1990. S. 158.

8 Проглас Демократске странке // Политика. 1923 г. 16 JaHyap.

9 Цит. по: Gligorijevi? В. Demokratska stranka… S. 109, 94,130.

10 Цит. по: Horvat J. Politi?ka povijest Hrvatske. II. Zagreb, 1990. S. 194.

11 Протић Cm. M. Наша сполна и унутраппьа ситуациjа…Београд, 1920. С. 31.

12 Там же. С. 24, 31.

13 Цит. по: Petranovi? В., Ze?evi? M. Jugoslovenski federalizam. Ideje i stvarnost. Tematska zbirka dokumenata. Prvi torn. 1914–1943. Beograd, 1987. S. 100.

14 Цит. по: Казимировић. В. Србија и Југославија 1914–1945. Крагујевац, 1995. Књига друга. С. 423.

15 Јовановић С. Уставно право Кралевине СХС. Београд, 1924. С. 36.

16 Там же. Београд, 1924. С. 40–42.

17 Стенографске белешке Уставотворне скупштине Кралевине Срба, Хрвата и Словенаца. I. Београд, 1921. XVIII редовни састанак. С. 14; См. также: Markovi? L. Odgovor na kritike Ustavnog na?rta //Jugoslovenska dr?ava i hrvatsko pitanje (1914–1929). Beograd, 1991. C. 185.

18 Стенографске белешке Уставотворне скупштине Кралевине Срба, Хрвата и Словенаца. I. Београд, 1921. XXIX редовни састанак. С. 15.

19 Hercog I. Patolo?ka politika (Politi?ki pregled) // Nova Europa (далее NE). Knjiga III. Br. 10. S. 312.11 Novembra 1921.

20 Horvat J. Politi?ka povijest Hrvatske. II. Zagreb, 1990. S. 142.

21 Horvat J. ?ivjeti u Hrvatskoj 1900–1941 (zapisci iz nepovrata). Zagreb, 1984. S. 222–227.

22 Цит. no: ?ulinovi? F. Jugoslavija izmedu dva rata. I. Zagreb, 1961. S. 155.

23 Dru?tveni pregled // NE. Књ.10. Br. 2. S. 53.11 Jula 1924.

24Шемякин A.Л. Первая мировая война. Рождение Югославии.// На путях к Югославии: за и против. Очерки истории национальных идеологий югославянских народов. Конец XVIII – начало XIX вв. М., 1997. С. 365.

25 Mitkovi? Dr. Na? politi?ki ?ivot.// NE. Књ.6. Br. 2. S. 46.11 Septembra 1922.

26 C. Tri koncepcije jugoslovenstva.// NE. Књ.10. Br. 2. S. 35.11 jula 1924.

27 Цит. по: Станковић. Ђ. Никола Пашић и Хрвати (1918–1923). Београд, 1995. С. 341–342.

28 Цит. по: ?ulinovi? F. Op. cit. S. 155.

29 Цит. по: Станковић. Ђ. Никола Пашић… С. 338.

30 Stojadinovi? M. Ni rat ni pakt. Jugoslavija izmedu dva rata. Rijeka, 1970. S. 143.

31 Цит. no: Matkovi? H. Hrvatska Zajednica… S. 127.

32 Цит. по: Станковић. Ђ. Никола Пашић… C. 341.

33 ?ur?in M. Smrt Ivana Lorkovi?a // NE. Књ.13. Br. 5. S. 132.11 Marta. 1926.

34 Прибићевић А. Сељачки немири у Хрватској // Српски књижевни гласник. (далее – СКГ). Књига 1. Бр. 3. С. 205–208. Београд. Септембар – Децембар 1920.

35 Десница У. Анкета о српско-хрватским односима // СКГ. Књ. VI. Бр. 2. С. 118–119; 2-16 Maj 1922; Прибићевић А. Указ. соч. С. 205–208.

36 Тресић-Павичић А. Анкета о српско-хрватским односима // СКГ. Књ. 7. Бр. 2. С. 129–134.16 Септембра. 1922.

37 Стоjановић Љ. Хрватска «аустриjанштина» // СКГ. Књ. 17. Бр. 5. С. 360–361. 1 март 1926.

38 Цит. по: Станковић Ђ. Никола Пашић… С. 407.

39 Цит. по: Станковић Ђ. Никола Пашић… С. 424.

40 Popovi? О. Stojan Proti? i ustavno re?enje nacionalnog pitanja u Kraljevini SHS. Beograd, 1988.

41 Joeameuk C. Уставно право Кралевине СХС. Београд, 1924. С. 43.

42 Стенографске белешке Народне скупштине Кралевине Срба, Хрвата и Словенаца. Редован сазив за 1921/22 годину. I. XVII редовни састанак. 21 јануар 1922. С. 165.