Глава 5 Нормализация отношений с СССР (март 1953 г. – начало 1960-х годов)

Трудное движение навстречу. Весной 1953 г. в Югославии с неподдельным интересом регистрировали малейшие изменения в советской действительности. Смерть И.В. Сталина, с деятельностью которого были связаны самые негативные переживания последних лет – брутальная идеологическая полемика, ожидание вторжения с территорий стран, входивших в советский лагерь, крах надежд на легкое послевоенное восстановление, трудности и лишения, репрессии против сторонников Москвы – подводила черту под недавним прошлым. Ее в равной мере с облегчением восприняли и в руководстве страны, и в народе.

9 марта в Белграде получили телеграмму из посольства ФНРЮ в Москве, в которой сообщалось о складывающемся «впечатлении, что новое советское руководство тяготится наследием Сталина»¹. В донесениях из посольства и аналитических справках внешнеполитических служб ФНРЮ (разведка была с ними тесно интегрирована) давались развернутые характеристики действий постсталинского руководства. Особое внимание привлекали такие его крупные шаги, как пересмотр «дела врачей», массовая амнистия, кадровые перестановки в центральном аппарате и в республиках, структурные реформы в органах власти, внешнеполитические меры и т. п. Действия «коллективного руководства» Советского Союза воспринимались как «следствие реалистичной оценки положения, которое может быть исправлено только… ослаблением оков, наложенных на народ в период сталинской деспотии». Предполагалось, что оно «… желает отмежеваться от тех самых непопулярных методов, повседневно применявшихся во время правления Сталина».

Вместе с тем указывалось на поверхностный, «фасадный» характер изменений, происходящих «только там, где дело идет о методе, о тактике», и предсказывалась неизбежность глубинных перемен, ибо «потребности, желания и стремления сохранить суть бюрократического антисоциалистического общественного строя СССР» находятся в противоречии с «объективными возможностями режима… предотвратить противодействие экономических и общественных факторов, возникающих постоянно из переполняющих строй противоречий»². При характеристике событий в СССР в основном применялись термины «деспотия Сталина», «советская бюрократия». Термин «сталинизм» употреблялся только в тех документах, создатели которых были знакомы с новейшими работами ведущих западных советологов (Дж. Кеннана, И. Дейчера и др.) и нередко, так как материалы шли с пометкой «для внутреннего пользования», заимствовали из них идеи или даже целые абзацы, не затрудняя себя соответствующей ссылкой.

6 июня 1953 г. министр иностранных дел СССР В.М. Молотов принял временного поверенного в делах ФНРЮ Д. Джурича и передал просьбу советского правительства к руководству Югославии принять нового советского посла Валькова. Согласно отчету Джурича, Молотов использовал выражение «советское правительство полагает, что пришло время направить своего посла в Югославию». Министр также выразил надежду, что «стороны обменяются послами», то есть Югославия последует советскому примеру³.

14 июня 1953 г. Тито сделал пространное публичное заявление о нормализации отношений с СССР, в котором он развернул весь веер югославских претензий к действиям советского руководства, имевшим, по его мнению, касательство к двухсторонним отношениям⁴. Это выступление прервало период замалчивания и уклончивых комментариев к происходившим изменениям в Советском Союзе и его внешнеполитическим шагам и стало программным для дальнейших действий югославской дипломатии на советском направлении. Заявив о готовности принять предложение об обмене послами, Тито образно описал состояние двусторонних контактов: «Действительно, в Советском Союзе уже немного нам улыбнулись. Но и после этого они продолжают хмурится». Югославия, по словам Тито, всегда хотела установить с СССР «нормальные дипломатические отношения», но «обмен послами еще не означает нормализации». Советским руководителям «будет тяжело исправить все то, что они нам причинили, и есть много того, что они к сегодняшнему дню не поправили, хотя могли». Общий его вывод был следующим: «После того, что они сделали с нами за последние четыре года, мы с трудом сможем в будущем верить им на сто процентов»⁵.

Необходимость официальной оценки высшим руководством Югославии заговора в Президиуме ЦК КПСС против Л. Берии 26 июня 1953 г. заставила югославских экспертов глубже оценить ход событий в Советском Союзе с марта по июнь 1953 г. Авторы соответствующей записки называли период с марта до конца июня той фазой в политической эволюции СССР после Сталина, когда «сторонники реформы внутри страны и примирительного отношения к загранице были сильнее», а «закоренелые сторонники сталинизма и противники ослабления международной напряженности были вынуждены оставлять одну позицию за другой». По мнению авторов, Берия «в последний период своей деятельности представлял удивительный парадокс полулиберального шефа полиции в тоталитарном государстве». При этом они выразили сомнение в представленной советским руководством трактовке его устранения, проведенного по схеме «классического водоворота» сталинских чисток 1930-х годов: «Обвинения против Берии были полны абсурдных и демонических преувеличений, стремившихся убедить, что человек, которому была доверена внутренняя безопасность России во время Второй мировой войны – агент иностранного империализма».

Впрочем, многочисленные изменения в Советском Союзе в первые месяцы после смерти Сталина в Белграде не связывали исключительно с деятельностью Берии, считая, что и после 26 июня там «не исчезли те силы, которые принудили правящую группу к проведению реформ» и «никакие дворцовые интриги, никакие удары или контрудары, ни даже кровавые чистки не могут устранить эти основные факторы, продолжающие действовать вопреки инерции сталинизма… настроения общественности и требования общества рано или поздно вновь откроют дорогу к реформам» и очередные реформаторы будут удачнее, чем их предшественники «в либеральной атаке 1953 г.»⁶

19 июля 1953 г. в выступлении Э. Карделя, одного из наиболее влиятельного после Тито руководителя ФНРЮ, была дана официальная оценка событий в советском лагере. Намеренно упустив тот факт, что Берия возглавил НКВД только в самом конце 1938 г. Кардель связал вместе сталинский режим, Берию и усиление с марта 1953 г. МВД СССР. «В царстве сталинского бюрократического деспотизма… социалистические силы становятся все активнее и начинают ломать стену государственного капиталистического деспотизма», – констатировал он, назвав устранение Берии «падением НКВД – столпа тирании Сталина».

Оговорив, что вне зависимости от «целей, которые преследуют Маленков и люди его группы, до какого предела они пойдут и будут ли вынуждены перейти к разрушению сталинской системы», Кардель назвал «позитивным уже то, что новые люди не могут укрепиться во главе государства иначе, чем в результате подрыва НКВД – опоры сталинского деспотизма». Варианты дальнейшего развития событий, согласно Карделю, зависели от выбора новым советским руководством опоры для своих действий: «Или новое НКВД и военная клика, или трудящиеся массы. В первом случае кризис системы будет только углубляться и обостряться, во втором – неизбежны уступки трудящимся и большая демократизация»⁷.

Тезис о возможности демократизации советской тоталитарной системы получил дальнейшее распространение в югославском руководстве в конце 1953 г. после подготовки в аппарате ЦК СКЮ реферата книги западного советолога И. Дейчера «Россия после Сталина», где приводились три вероятных варианта развития СССР: возвращение к сталинистской форме диктатуры; установление военного режима; «демократическая регенерация», определяемая автором как «постепенная эволюция режима к социалистической демократии через отказ от практики правления, при которой все полномочия и вся полнота принятия решений находятся в руках одного вождя». В работе делался вывод, что развитие событий пойдет по среднему пути, «где-то между военной диктатурой и демократической эволюцией»⁸. На протяжении всех последующих лет именно этой стратегической оценки, не указывая на ее авторство, и придерживались югославские руководители при обсуждении действий Москвы.

Начальный этап нормализации советско-югославских отношений после смерти Сталина завершился первой встречей посла Валькова с лидером Югославии, состоявшейся в резиденции Тито на Бриони 30 июля 1953 г. Встреча, продлившаяся 35 минут, не ограничилась простой передачей верительных писем, а как и предполагалось в Москве, переросла в беседу, ход которой показал, что Тито намерен продолжить выдвижение условий советской стороне, только после выполнения которых можно было наращивать двусторонние связи⁹. Югославский лидер выбрал безошибочный тон всех дальнейших контактов с Кремлем. Прибытие югославского посла в Москву 22 сентября 1953 г. явилось «полным возобновлением отношений» между СССР и ФНРЮ, но не знаменовало собой качественного скачка в их развитии.

Решение о «политическом устранении» Джиласа – наиболее последовательного и яркого критика сталинского Советского Союза во время конфликта конца 1940-х годов и его публичное осуждение на пленуме ЦК СКЮ (16–17 января 1954 г.), транслировавшееся по радио в прямом эфире и опубликованное без купюр в СМИ, привели к первому серьезному (хотя и полуопосредованному) контакту между руководителями двух партий и стран. Значение «случая Джиласа» для дальнейшего развития советско-югославских отношений обе стороны решили выяснить по дипломатическим каналам. Подходящий момент представился во время встречи посла Югославии Д. Видича с министром иностранных дел СССР В.М. Молотовым 21 января 1954 г.

Видич с оговоркой («лично от себя»), но применяя местоимение «мы», означавшее в том контексте югославское руководство или ЦК СКЮ, заметил, что «нам не нравились идеи Джиласа и тот путь развития, который он предлагал для Югославии. Именно по этой причине его идеи были недвусмысленно и решительно осуждены». Молотов не задал собеседнику вопрос о том, нравилась ли ЦК СКЮ критика Джиласом советского устройства, и, вместо более глубокого выяснения взглядов югославской стороны на возможность ее отказа от жестких формулировок в отношении советской системы, свел окончание беседы к скрытой пикировке¹⁰.

Беседа 21 января Молотова и Видича, став во многом этапной во взаимоотношениях двух стран, тем не менее, не привела к скоротечным серьезным подвижкам в деле дальнейшей нормализации отношений между двумя странами. На следующий день, 22 января, встречаясь с советским послом в Белграде, заместитель главы внешнеполитического ведомства ФНРЮ отклонил ряд советских предложений по улучшению отношений, внесенных за последние месяцы советским посольством на рассмотрение югославской стороны. В основе данной позиции лежали не только недоверие Белграда к Москве, но и более прозаические причины, которые во многом объяснил аналитический материал «Основные тезисы по поводу внутренней и внешней политики СССР», готовившийся сотрудниками посольства ФНРЮ в Москве в первые недели 1954 г. и завершенный как раз 21 января во многом под влиянием встречи Видича с Молотовым¹¹.

В выводах этого важного документа указывалось, что «нормализация создает для СССР более благоприятные условия для повседневной дипломатическо-агентурной работы в Югославии, чем Югославии в СССР». Именно этим было истолковано советское стремление к расширению связей (культурных, спортивных, экономических и т. д.). «Ограничения, накладываемые с нашей стороны, – полагали авторы, – всегда будут сопровождаться их протестами и заявлениями по поводу нашего нежелания искренне сотрудничать и нормализовать отношения. С учетом неизмененных конечных целей советской внешней политики, развитие связей должно быть соразмерено степени наших потребностей в отношениях с Западом и не нарушать наших жизненных интересов. На данном этапе для СССР расширение связей является потребностью ведения ими политики подрыва доверия к Югославии со стороны стран Запада и партнеров по Балканскому пакту, ее «верности союзникам» и т. п., особенно в расчете на существующие различия в общественных системах между ФНРЮ и остальными странами»¹².

Неизменность югославской позиции была подтверждена Тито на пленуме ЦК СКЮ в марте 1954 г., где он использовал для характеристики СССР все определения времен конфликта и VI съезда СКЮ¹³. Эта часть его речи без какой-либо редактуры появилась в югославской печати¹⁴. Несмотря на это, советское руководство после обсуждения вопроса о необходимости дальнейшей нормализации отношений с Югославией в ходе затянувшихся дискуссий на заседаниях Президиума ЦК КПСС в мае-июне 1954 г. направило в адрес ЦК СКЮ 22 июня 1954 г. письмо, в котором предложило югославской стороне урегулировать отношения между КПСС и СКЮ, объяснив конфликт 1948 г. действиями Джиласа и Берии¹⁵.

Сохраняя верность принятой еще весной 1953 г. тактике ожидания конкретных действий со стороны Кремля, югославская сторона не спешила с ответом. 19 июля 1954 г. на расширенном заседании Исполкома ЦК СКЮ в Белграде Тито, с почти трехнедельной задержкой, оповестил собравшихся о полученном послании Хрущева от имени ЦК КПСС. В ходе обсуждения было выдвинуто два варианта действий: урегулировать межгосударственные отношения, но «ни в коем случае не признавать, что они (советские руководители. – А.Е) марксисты и социалисты», и более гибкий вариант Карделя, считавшего необходимым продолжить критику «бюрократической государственно-капиталистической системы», но «пойти на нормализацию межгосударственных отношений, не отказываясь от сотрудничества с КПСС, ибо мы сотрудничаем с разными социалистическими партиями». Выслушав предложения, Тито уклонился от конкретизации и лишь заметил, что «в СССР существуют скрытые социалистические силы. Процесс заметен, и в нем следует играть некоторую роль»¹⁶. И после этого югославы не спешили с ответом. Э. Кардель лишь устно сообщил советскому послу о том, что югославы опасаются, как бы о переписке не узнали, так как это осложнит урегулирование территориальных проблем с Италией¹⁷.

Лишь 11 августа 1954 г. ответ для Москвы был готов. В нем проявилось стремление югославского руководства навязать понимание теоретических корней конфликта 1948 г. как неизбежного порождения советской системы. В Белграде пытались уйти от персональных оценок, указав, что причины разрыва не заключались в действиях отдельных лиц, к примеру Джиласа, «роль которого в нашем руководстве никогда не была решающей». Ссылка в послании на материалы последних съездов югославских коммунистов, с одной стороны, подтверждала их приверженность социалистическому выбору, а с другой – показывала, что причины конфликта, по мнению авторов письма, заключались во внутреннем устройстве Советского Союза и его внешней политике. Общим примирительным тоном авторы письма оставили адресатам надежду на дальнейшее обсуждение темы, ибо в этот момент для югославской стороны главным было не признание Москвой ответственности Сталина за конфликт, но ее согласие с социалистическим характером режима в Югославии.

По всей вероятности, строки письма от 22 июня о том, что отношения между КПСС и СКЮ должны развиваться на основе «принципов марксизма-ленинизма и принципов невмешательства во внутренние дела», явились достаточно привлекательной приманкой, которую забросил югославам Хрущев. Поэтому в тексте ответа появились слова о том, что руководство Югославии «принципиально не против контакта между ЦК КПСС и ЦК СКЮ, так как СКЮ никак не отвергает сотрудничество с теми организациями и движениями, которые хотят бороться за мир и взаимодействие между народами, а тем более не отвергает сотрудничество с социалистическими движениями и партиями»¹⁸. Данное высказывание было свидетельством существенного изменения в отношении югославского руководства к советскому режиму, несмотря на то, что КПСС не была названа коммунистической партией.

Вскоре после того, как Москва прекратила откровенную враждебную пропаганду против Югославии, продемонстрировав это соответствующими посланиями ЦК КПСС в адрес ЦК СКЮ, югославское руководство направило в Москву письмо с предложением о встрече на высшем уровне. Предварительно содержание было подробно обсуждено на специально созванном с этой целью пленуме ЦК СКЮ 23 ноября 1954 г.¹⁹

В тексте самого послания не было указано, с кем желает вести переговоры югославская сторона в ходе встречи на высшем уровне. В доступных к настоящему времени документах нет указаний на то, что сделано это было намеренно. Тем не менее, представив советскому «коллективному руководству» выбрать того, кто все же является главным, его авторы усилили вражду между Маленковым и Хрущевым, позволив последнему внести ясность в понимание ситуации в советском руководстве. В силу того, что югославские лидеры не считали необходимым нормализовать отношения между партиями, а стремились развивать межгосударственные отношения, в протоколе заседания, оформленном по результатам обсуждения югославско-советских отношений, указывалось, что в Белграде ожидают встречи на высшем уровне с Г.М. Маленковым. Саму встречу было намечено провести в начале 1955 г. после возвращения Й. Броз Тито из длительного азиатского турне²⁰.

Паузу, связанную с подготовкой ответа ЦК КПСС для ЦК СКЮ и выяснением того, кто все же является первым лицом в Советском Союзе, заполнили переговоры о подписании торгового соглашения между двумя странами. Для этого в Москву прибыла делегация во главе с членом Президиума ЦК СКЮ М. Тодоровичем. Пребыванием высокопоставленного югославского коммуниста в Москве воспользовалась советская сторона, организовав в посольстве Югославии первую неофициальную встречу с представителем ее высшего руководства. Для участия в ней прибыли все члены Президиума ЦК КПСС. Атмосферу встречи весьма подробно описывают две телеграммы, направленные из посольства в Белграде и переправленные оттуда в Индию в адрес Тито²¹.

В ходе беседы дискуссия от общих концепций постепенно свелась к характеристике деятельности Сталина, когда в ответ на слова о том, что Югославия не приемлет социализма сталинского типа, Хрущев вскочил и, как показалось участникам встречи, почти прокричал: «Нет понятия „сталинизм“. Сталин был ленинец! Мы, все здесь присутствующие, были его соратниками и учениками. Он жил и умер как коммунист! Мы с ним вместе выстоим или пропадем!»²²

В Югославии внимательно следили за происходившими в СССР перестановками в советских верхах в первые месяцы 1955 г., связанными со смещением с поста председателя правительства Маленкова и отмечали все нюансы положения Молотова. Считая, что многолетний соратник Сталина является противником нормализации отношений между Москвой и Белградом, югославы оценили полемику в «Правде» по югославскому вопросу признаком ослабления его позиций.

Возобновившаяся весной 1955 г. переписка между ЦК КПСС и ЦК СКЮ привела к достижению договоренности о визите советской делегации в ФНРЮ. Визит делегации СССР, названный правительственным, но который совершал первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев, с самого начала был полон драматизма и двусмысленностей. Он стал победой, триумфом твердости курса югославского руководства и лично Й. Броз Тито в конфликте со И.В. Сталиным, но вместе с тем он явился и демонстрацией решительности Хрущева изменить положение вещей, созданное этим конфликтом.

Уже в первые минуты пребывания на югославской земле лидер советских коммунистов громко зачитал согласованные на Президиуме ЦК КПСС фразы о желании возобновления сотрудничества между Белградом и Москвой, вспомнил о первых послевоенных годах, когда «сложились самые лучшие отношения между народами Советского Союза и Югославии, между нашими государствами и партиями», впервые дал публичную оценку конфликту 1948 г.: «Мы искренне сожалеем о том, что произошло, и решительно отметаем все наслоения этого периода». Введение в текст расплывчатого понятия «наслоения» дало возможность советской стороне вернуться к версии о «провокаторской роли Берии, Абакумова и других», изложенной в первом письме ЦК КПСС от 22 июня 1954 г.

«Мы обстоятельно изучили материалы, – продолжил Хрущев, – на которых основывались тяжкие обвинения и оскорбления, выдвинутые тогда против руководителей Югославии. Факты показывают, что эти материалы были сфабрикованы врагами народа, презренными агентами империализма, обманным путем пробравшимися в ряды нашей партии». Выразив «глубокую убежденность, что период, когда отношения были омрачены, остался позади», советский лидер заявил о готовности «сделать все необходимое, чтобы устранить все препятствия, мешающие полной нормализации отношений между нашими государствами, укреплению дружественных отношений между народами». Говоря «о достигнутых определенных успехах в нормализации», он выразил уверенность в том, что предстоящие переговоры приведут «к развитию и укреплению» политического, экономического и культурного сотрудничества. Была названа и цель приезда делегации, имеющей полномочия от Президиума Верховного Совета и ЦК КПСС, – «по-братски обсудить все назревшие вопросы».

Вопреки договоренности, достигнутой еще после обмена первыми письмами в 1954 г., Хрущев, читая подготовленную речь, назвал прибывшую делегацию «представителями КПСС», считающими «желательным установление взаимного доверия между нашими партиями». Далее он еще усилил «партийную составляющую» визита, заявив о готовности «сделать все возможное для установления взаимопонимания между КПСС и СКЮ на основе учения марксизма-ленинизма». Выступая сначала в роли государственного деятеля, Хрущев за время чтения речи вошел в образ лидера мирового коммунистического движения. Он завершил ее несколькими штампованными лозунгами, в том числе о «братской дружбе и тесном сотрудничестве народов Советского Союза и Югославии».

Поведение Тито по окончании выступления лидера советских коммунистов было столь же театральным и не менее эффектным. «Все хорошо понимают по-русски. Перевода не требуется», – остановив переводчика, бросил окружающим югославский лидер и «величественным жестом» пригласил гостей к автомашинам¹⁰. Об ответном слове никто и не вспомнил. Свою версию восприятия Тито выступления Хрущева дал и некогда официальный биограф югославского лидера В. Дедиер: «Во время речи Хрущева, Тито никак себя не проявил. Выражение его лица оставалось ледяным. По сути, он был неудовлетворен тем, что сказал Хрущев. В особенности его позицией относительно причин конфликта. Когда Хрущев завершил выступление, его ожидал неприятный сюрприз: Тито остался холоден и вообще ему не ответил»²³.

Разъяснение смысла публичного выступления главы советской делегации требовалось прежде всего представителям ФНРЮ за рубежом. В депешах внешнеполитического ведомства Югославии, направленных в зарубежные миссии утром следующего дня, указывалось, что сказанное Хрущевым не было согласовано с югославской стороной и является позицией советского правительства, за которую «мы ответственности не несем, и она лишь осложнит успешное проведение переговоров в Белграде». В Госсекретариате по иностранным делам считали, что это заявление и по сути, и по форме изложения выявило «амбиции, которые основываются на нереальной оценке нашей позиции». «Этот подход, как и любая пропаганда подобного рода, – отмечалось в депеше, – будет иметь плохие последствия для них, так как факты выявят его лживость». Установка Белграда была однозначна: «Сегодня, еще больше чем когда-либо, смешно говорить о всемогуществе русских и нашей слабости. Именно сейчас видно, что наша страна, оказавшаяся в начале столкновения в значительно более слабом положении, вышла победительницей из борьбы, продолжавшейся семь лет». Телеграмма излучала уверенность в том, что «в странах восточного блока и компартиях западных стран выступление Хрущева будет иметь огромный, неблагоприятный для руководителей СССР отклик»²⁴.

Откровенный обмен мнениями во время встреч 27–28 мая во многом помог обеим сторонам терпимее отнестись к позициям друг друга и их интерпретациям. При разъяснении действий югославского руководства в вопросах внешней и внутренней политики в последние годы советскую делегацию подкупило высказывание Тито о собственной революционной деятельности и идеалах, которые он не продаст за деньги, прозвучавшее в ответ на недавние обвинения в продаже Югославии Западу. «Меня и дьявол не заставил бы идти к другой системе… Я считаю себя составной частью идеи марксизма-ленинизма», – подчеркнул югославский лидер²⁵.

Тема Сталина и сталинизма стала камнем преткновения между сторонами во время состоявшихся в ходе визита советской делегации официальных переговоров и встреч, а также неофициальных контактов. Хрущев то продолжал играть роль «сталинского сокола», произнося гневные речи в защиту Сталина в Любляне и Загребе, то (как, например, во второй день переговоров в Белграде) неожиданно соглашался с тезисом о его ошибках вследствие болезни²⁶. И это оставило югославскую сторону в недоумении. Уже в Москве в устном отчете о визите на заседании Президиума ЦК КПСС 6 июня 1955 г. Хрущев уверял коллег в непреклонности жесткой позиции делегации: «И о Сталине сказали (Сталина не допустим ронять)»²⁷.

Подписание 2 июня 1955 г. заключительной Советско-югославской декларации, получившей впоследствии название – Белградская, поставило отношения между двумя государствами на новые основы – на принципы мирного сосуществования. Важным пунктом декларации стало признание различных путей социалистического строительства, то есть фактически права югославского руководства на организацию общественной жизни не по советской модели.

С июня 1955 г. советская сторона развила бурную деятельность по налаживанию разносторонних контактов между двумя государствами и общественными организациями. Рассчитывая склонить Тито к восстановлению официальных контактов между партиями, советское правительство выразило готовность оказать ФНРЮ экономическую помощь посредством предоставления займов и товарных кредитов. Президиум ЦК КПСС, «признавая целесообразным, чтобы отношения не были обременены какими-либо не урегулированными между нашими странами финансовыми вопросами», принял решение отказаться от уплаты Югославией ее задолженности, возникшей до 1948–1949 гг. по товарным кредитам, поставкам вооружений, военно-техническому имуществу и т. д.²⁸ Однако расчеты на то, что после этого можно будет получить согласие Белграда на восстановление связей между СКЮ и КПСС, не оправдались.

Безмерное упорство Н.С. Хрущева в защите авторитета И.В. Сталина насторожило югославское руководство, которое было последовательно в проведении заявленного Й. Броз Тито 19 июля 1954 г. курса на поддержку антисталинских сил в СССР. Высказывания высшего руководства ФНРЮ и СКЮ, как на публике, так и на закрытых заседаниях ЦК СКЮ и в конфиденциальных встречах с представителями Запада, были выдержаны в едином ключе. В частности, даже в отчете госсекретаря США Дж. Ф. Даллеса президенту США Д. Эйзенхауэру 7 ноября 1955 г. о встрече с Тито было отражено мнение югославского лидера о том, что Булганин и Хрущев, в отличие от Сталина, стараются проводить новую и более приемлемую политику, но «в Советском Союзе сохраняется вязкая сталинистская среда, состоящая из тех, кто заражен в молодости сталинизмом», что сохраняет «опасность их победы и возобновления жесткой политики»²⁹.

События XX съезда КПСС (14–25 февраля 1956 г.) в значительной мере способствовали дальнейшему развитию двусторонних связей, облегчив югославскому руководству, в конечном итоге, принятие положительного решения по поводу восстановления связей между СКЮ и КПСС. Однако до этого ЦК СКЮ воздержался от направления своих представителей для участия в работе советского коммунистического форума. Тито ограничился направлением обращения к XX съезду КПСС, сделанному 11 февраля 1956 г. Хотя оно и начиналось со слов «Дорогие товарищи!», однако не имело давно ожидавшегося

Хрущевым продолжения: в последующих абзацах не было желаемых слов об интернационализме, совместной борьбе за социализм и т. п. Вместо всего этого подтверждалась неизменность позиции югославской стороны о постепенной нормализации связей между КПСС и СКЮ: «Мы можем быть удовлетворены постепенным и беспрерывным улучшением наших отношений. Именно такой, постепенный, путь и является самым здоровым для восстановления прочного доверия и взаимного сотрудничества, но в то же время он дает возможность устранять в повседневных практических действиях все то, что могло бы воспрепятствовать укреплению доверия между нами»³⁰.

В Югославии весьма положительно восприняли отчетный доклад Н.С. Хрущева, зачитанный им в начале съезда. Его внешнеполитическая часть, содержавшая много новых оценок, далеких от жестких схем прежних съездов, была близка югославам. Уже в первые дни работы форума посол ФНРЮ в Москве Д. Видич восторженно отзывался об инновациях доклада, который «в целом представляет триумф марксизма-ленинизма и классический образец развития теории революционной борьбы». Особо были выделено изложение «принципиальных вопросов современного международного развития». В частности, касаясь вопроса о мирном сосуществовании двух систем, Видич заявил, что ясность изложения в докладе принципа невмешательства во внутренние дела других стран и утверждение о том, что установление нового общественного строя в той или иной стране является внутренним делом народов этих стран, – «представляет серьезный удар по врагам социализма».

Высоко оценивалось и «утверждение о том, что фатальной неизбежности войны нет», а также трактовка вопроса о «формах перехода различных стран к социализму». «Положения, изложенные в докладе по этому вопросу, – сказал Д. Видич, – имеют особо важное значение не только как подтверждение творческого развития теории, но и как сильнейшее средство, способствующее консолидации всех сил и партий, борющихся против капитализма»³¹. Видич предложил издать доклад ЦК КПСС отдельной брошюрой. Его общий вывод стал желанной наградой для докладчика: «Отныне снимаются принципиальные разногласия по вопросам теории, имевшие место между КПСС и СКЮ. Приезд т. Тито в Москву, – сказал Д.Видич, – положит начало прочному взаимодействию между нашими партиями»³².

С текстом второго, секретного доклада Хрущева, прочитанного на закрытом заседании XX съезда и в доверительном порядке распространявшемся в марте в виде брошюры, в Белграде познакомились в числе первых. Это придало эволюции югославских взглядов на СССР новый импульс. 15 марта 1956 г. во вступительном слове перед чтением «секретного доклада» участникам пленума ЦК СКЮ Броз Тито определил общую позицию в оценке развития политических процессов в СССР: не следует из ложной скромности отрекаться от «своей позитивной роли… в прелюдии к тому, что сейчас там происходит… Мы можем смело утверждать, что Югославия сыграла решающую роль в разрушении старой системы». Вместе с тем Тито указал на тенденцию замалчивания в докладе этой роли Югославии, посчитав, что в Москве «желают нашу роль оспорить»³³.

Как свидетельствует протокольная запись заседания Исполкома ЦК СКЮ от 2 апреля 1956 г., Тито последовательно повторил свой подход, подводя итог последних двух лет: «В отношениях с СССР мы не ошиблись в нашей ориентации на то, чтобы с самого начала помогать антисталинистским силам, которые пошли на соглашение с нами». Напомнив о «некоторой настороженности», появившейся после визита советской делегации в мае – июне 1955 г. (не называя ее причин, но имея в виду, очевидно, резкие вы-оказывания Хрущева в защиту Сталина), Тито посчитал, что после XX съезда ситуация изменилась. «Нам совершенно ясно, что дело не в маневре и тактике со стороны русских, а в их внутриполитической потребности. Необходимо оказать поддержку группе Хрущева, – заметил он. Они находятся в сложном положении и внутри страны сталкиваются с сопротивлением бюрократии». Ввиду этого Тито подчеркнул, что сдержанная политика Югославии в отношении СССР на руку «бюрократическим сталинистским силам в СССР»³⁴.

Непосредственным следствием этого взгляда стало подтверждение решения о визите Тито в Советский Союз и восстановление официальных отношений между СКЮ и КПСС в июне 1956 г., закрепленное Московской декларацией, победной для Хрущева по форме, но с сохранением всех оговорок, выгодных югославской стороне, по сути. Впрочем, советская сторона и не скрывала от югославов того, что не удовлетворена содержанием документа, но спорить в настоящее время не намерена. Эти слова югославам передал Микоян по поручению президиума ЦК КПСС.

Данную советскую позицию Москва в самом скором времени развернула в специальном письме о переговорах, разосланном братским партиям, и вскоре оказавшемся в распоряжении югославского руководства. Строки об опровержении высказывания Булганина о Тито как о ленинце и др. вызвали недовольство югославов, но не помешали обмену неофициальными визитами Н.С. Хрущева и Й. Броз Тито осенью этого года. Откровенный обмен мнениям на протяжении нескольких недель, сначала в Югославии, а затем – в Крыму, казалось, помог двум лидерам лучше узнать друг друга и заложить основы дальнейшего взаимодействия.

Зигзаги сотрудничества. Несмотря на нормализацию отношений, Хрущеву так и не удалось заручиться согласием югославского лидера на возвращение ФНРЮ в социалистический лагерь, а СКЮ – в ряды мирового коммунистического движения во главе с КПСС. Тито без особого раздражения отнесся к навязчивым уговорам Хрущева по этому поводу, делавшему вид, что он как бы не слышит отказа собеседника. Самое большее, на что, по словам Хрущева (из последующего за встречами отчета), был согласен Тито – это признание нахождения ФНРЮ в рамках социалистического мира и соответственно югославских границ как его рубежей³⁵.

Серьезно раздражение Москвы вызывали пропагандистские усилия Белграда в странах советского блока, в том числе и аккуратная поддержка тех сил в коммунистическом руководстве и интеллигенции, которые проявляли интерес к опыту югославского внутреннего развития и независимого внешнеполитического курса.

События, разыгравшиеся в странах Восточной Европы весной – летом 1956 г. были для Белграда долгожданными. Перед югославским руководством открывалась перспектива преобразования всей советской империи в Восточной Европе в соответствии с принципами, которые оно защищало с конца 1940-х годов, что давало бы ей главенствующую идеологическую и политическую роль среди социалистических стран, прежде всего в Юго-Восточной Европе.

Развитие событий позволяло рассчитывать на то, что послевоенные мечты югославского руководства могут быть реализованы в полной, и при этом в гораздо большей мере. Основания для этого были: к лету 1956 г. поляки и венгры взахлеб обсуждали необходимость введения рабочих советов, а также и другие аспекты, напоминавшие югославскую систему. Взглядов, схожих с югославскими коммунистами, придерживался лидер итальянской компартии П. Тольятти, еще в предвоенные годы заслуживший авторитет в коммунистических кругах своей работой в Коминтерне. Тольятти впервые открыто высказался о том, что пороки советской системы связаны с ее «бюрократическим перерождением», а не просто «культом личности Сталина».

Реакция югославского руководства на события в Венгрии осенью 1956 г. была противоречивой. Моральная победа Белграда после перезахоронения Ласло Райка, в результате процесса над которым в 1949 г. титовская Югославия была заклеймена во «второй» антиюгославской резолюции Коминформа, а отношения с советским блоком многократно осложнились, была очевидной. Визит венгерской делегации во главе с Э. Гере в октябре 1956 г. перед самым началом венгерской революции подчеркнул значение одержанной моральной победы над Сталиным и его подручными в соседних странах.

Вместе с тем неконтролируемое развитие событий в соседней стране не могло не беспокоить югославское руководство. В ФНРЮ, прежде всего в Сербии, не были рады возрождению исторической памяти крайнего национализма, согласно которому в границах Венгрии должны быть территории соседних стран, где проживает венгерское население. Как писал член ЦК СКЮ, молодой писатель-коммунист Д. Чосич, а вслед за ним руководство внешнеполитического ведомства ФНРЮ, в символике повстанцев (гербе и знамени Кошута) употребляются реки Сава и Драва³⁶. К тому же югославское руководство настораживала и перспектива возвращения в Венгрии многопартийной системы.

Неудивительно, что на просьбу Москвы о встрече для рассмотрения ситуации в Венгрии, Тито немедленно согласился. Тайные переговоры двух делегаций (от КПСС – Н. Хрущев и Г. Маленков и от СКЮ – Й. Броз Тито, Э. Кардель, А. Ранкович и посол ФНРЮ в СССР В. Мичунович) на о. Бриони в ночь со 2 на 3 ноября 1956 г. убедили югославов, что в Москве приняли решение о военном вмешательстве в Венгрии. Понимая, что решение об интервенции в Москве уже принято, югославские лидеры настаивали на необходимости политической подготовки военного вмешательства в виде создания рабочих советов, но смогли убедить Хрущева только в том, что новое венгерское правительство целесообразнее возглавить Я. Кадару. Попытки югославской стороны подержать тех политических лидеров и активистов общественного мнения, которые симпатизировали Югославии, успеха не имели³⁷. Возможно, они были даже контрпродуктивны, так как произнесение имен этих лиц перед лидером ЦК КПСС, значительно осложнило их положение после второго советского вторжения.

Отношения между Белградом и Москвой резко осложнись сразу же после повторного ввода советских войск в Будапешт. Поводом и причиной стал вопрос о судьбе Имре Надя – председателя правительства Венгрии, который с группой сторонников укрылся в посольстве ФНРЮ в Будапеште. Москва не пошла навстречу просьбам Белграда разрешить переезд этой группе в Югославию. Обмен письмами между Хрущевым и Тито 7 и 8 ноября не смог разрешить проблему. Захват советскими офицерами Надя после того, как он покинул посольство, поставило Белград в сложное положение. В скором времени после этого различия в советском и югославском подходах к венгерским событиям распространились на весь спектр советско-югославских контактов.

Масло в огонь разногласий между Белградом и Москвой подлила публикация в югославской газете «Борьба» выступления Тито 11 ноября 1956 г. на партактиве в Пуле, где он охарактеризовал первую советскую интервенцию в Венгрию, случившуюся 23 октября, как «необязательную по вызвавшим ее событиям и ужасную по последствиям». В то же время югославский лидер оправдал вторую советскую интервенцию, назвав ее меньшим злом в сравнении с тем сценарием развития событий, который она предотвратила. Основным посылом выступления было объяснение причин событий в Венгрии торможением процессов, начатых XX съездом КПСС и сохранением основ сталинистской системы в СССР и остальных соцстранах региона.

Наиболее жесткой была оценка Тито советской системы. Он подчеркнул: «Новые советские руководители, осудив на XX съезде поступки Сталина и его действия, «ошибочно представили все как вопрос культа личности, а не как вопрос системы», в то время как «культ личности в действительности есть продукт системы». «Они не повели борьбу против этой системы, или, если ее вели, делали это больше молчаливо, говоря, что в целом все было хорошо, но Сталин в последнее время, когда постарел, начал понемногу сходить с ума и совершать различные ошибки».

Словно возвращаясь к полемике конфликта 1948–1953 гг. и взглядам М. Джиласа, Тито напомнил, что «корни – в бюрократическом аппарате, в способе руководства и так называемом единоначалии, игнорировании роли и стремлений трудящихся масс, в разных Эневер Ходжах, Шеху и других руководителях некоторых западных и восточных партий, которые сопротивляются демократизации и решениям XX съезда и которые во многом способствовали тому, чтобы сталинская система укрепилась, а сегодня работают над тем, чтобы она вновь ожила и взяла верх. Здесь лежат корни, и это следует исправлять»³⁸. Публикация данной речи в югославской печати вызвала жесткую реакцию Н.С. Хрущева, высказанную послу ФНРЮ В. Мичуновичу, и резкие оценки в советских партийных СМИ³⁹.

Раздражение Москвы по поводу этой публикации, а также действия советских спецслужб по переправке 22 ноября Имре Надя и его ближайших сторонников в Румынию вопреки договоренностям с руководством ФНРЮ, стали источником новых осложнений в советско-югославских отношениях. Москва обвинила Белград в умышленном создании затруднений правительству Кадара, в неспособности отмежеваться от попыток реакции использовать югославский пример в интересах борьбы против социализма.

В письме от 3 декабря Тито признавал, что отношения двух партий в последнее время «прилично ухудшились» и предлагал начать основательный анализ взаимных отношений с тем, чтобы приступить «к устранению негативных элементов», последствия которых могут нанести ущерб двум странам и «социализму в мире вообще». Большую часть письма Тито посвятил оправданию своих тезисов в выступлении в Пуле, особенно в отношении причин, хода и последствий «венгерской трагедии». В частности, в письме предпринималась попытка объяснить, что определение «система» относилось не ко всему советскому общественному устройству, но только «к известным негативным методам, которые в сталинский период получили форму системы». В последних строках письма Тито предложил советскому руководству: «Давайте, подумайте об этих вещах без всякой боязни для престижа, оцените просто по-коммунистически, что полезно, а что вредно и отбросьте то, что наносит вред»⁴⁰.

Неизменность своей позиции югославы подтвердили уж через несколько дней, когда обострили полемику, перенеся ее сначала в стены Союзной скупщины, а затем – в печать. 7 декабря 1956 г Э. Кардель, выступая перед депутатским корпусом, назвал «революционную борьбу» в Венгрии «первым крупным примером насильственного сведения счетов с теми преградами для дальнейшего развития социализма, которые являются продуктом окрепшей бюрократической политической системы», вызывающей в обществе «бессознательное стихийное возмущение».

Альтернативой этой системе Кардель считал противостоявшие кадаровской власти рабочие советы – выросшую на венгерской почве единственную реальную, по его мнению, «социалистическую силу, которая, вероятно, очень скоро избавилась бы от чуждых антисоциалистических влияний, если бы взяла на себя главную ответственность за власть на предприятиях». Силовые действия СССР по свержению правительства И. Надя, на его взгляд, могли бы быть оправданы лишь, если бы привели к изменению политической системы, тормозящей социалистическое развитие, в противном же случае история осудит акт военного вмешательства», – заметил он. Дальнейшее же присутствие советских войск в Венгрии югославские лидеры считали фактором, неблагоприятствовавшим урегулированию конфликта в стране.

Программная речь Карделя, распространенная югославской делегаций в ООН, вызвала критику со стороны СССР, хотя и довольно сдержанную. Таким образом, ни в Белграде, ни в Москве ни в коей мере не хотели создавать даже видимость возвращения к ситуации конца 1940-х годов. В закрытой переписке между лидерами двух партий и беседах с советским послом Н.П. Фирюбиным руководители Югославии давали понять, что рассчитывают на сохранение выгодного для них экономического сотрудничества. С советской стороны они получали заверения в том, что возврат к прошлому невозможен и будут приложены усилия для устранения возникших «наслоений». Впрочем, эти утверждения противоречили реалиям, выразившимся в отказе Москвы под благовидным предлогом выполнять договоренности о финансово-экономическом сотрудничестве, достигнутые в 1956 г.

Отсрочка в предоставлении Югославии выгодных кредитов и отказ от обещанной помощи в строительстве алюминиевого завода воспринимались в Белграде как форма изощренного советского давления. В меру своих возможностей югославская сторона отвечала ассиметрично, но весьма эффективно. Так, югославы отказались демонстрировать в кинотеатрах документальный фильм о поездке Й. Броз Тито в СССР в июне 1956 г., снятый советскими кинематографистами.

В целом готовность приложить усилия для преодоления разногласий проявлялась в Белграде постоянно. В переписке с ЦК КПСС Тито и его окружение, заявляя свое право на проведение самостоятельной, внеблоковой политики, вместе с тем всячески развевали подозрения Москвы относительно своего стремления к лидерству в коммунистическом движении, отрицали попытки навязать остальным собственный путь строительства социализма. Взаимная критика, подчас довольно острая, звучавшая в двусторонней переписке между ЦК двух компартий, и выходившая порой на страницы прессы, тем не менее не воспрепятствовала действительным усилиям руководства обеих стран по поддержанию постоянного диалога. 1–2 августа 1957 г. две делегации встретились в дружеской обстановке в Бухаресте.

Впрочем, основания для напряженности сохранялись, что показывал один из анализов югославами советской прессы. В Белграде видели, что после встречи «советская печать пишет чаще, больше, позитивнее о некоторых внутренних достижениях Югославии. Это освещение ограничивается экономическими успехами, в то время проблемы общественной действительности, социалистического опыта (политика на селе, общественное самоуправление, рабочее самоуправление) замалчиваются»⁴¹.

Поэтому неудивительно, что то краткое «сближение» продлилось недолго и было прервано на взлете – после весьма успешного визита в ФНРЮ министра обороны Г.К. Жукова, которому хозяевами был оказан самый теплый прием. Во время встречи 13 октября на о. Бриони руководитель Югославии выразил надежду на то, что советский маршал «будет толкователем дружеских чувств югославских народов к народам СССР»⁴². Фразы из тоста Жукова в Любляне о том, что «работящий и талантливый югославский народ под руководством Союза коммунистов во главе с товарищем Тито, несомненно, достиг больших успехов во всех областях своей новой жизни, особенно в экономке и культуре» и что «нет никаких сомнений в том, что югославский народ полон решимости достичь еще больших успехов в строительстве социализма», были растиражированы в югославской печати⁴³.

По всей вероятности, Жуков не скрывал от хозяев высокие оценки, которые он давал внутреннему развитию Югославии в своих телеграммах на имя Н.С. Хрущева⁴⁴. Вместе с тем теплый прием советского маршала в ФНРЮ вызвал раздражение и ревность первого секретаря ЦК КПСС. Одним из результатов этого было весьма скромное освещение поездки Жукова в советской печати, что, в свою очередь, вызывало раздражение министра. Коллизия закончилась снятием прославленного полководца со всех постов.

Странно мотивированное смещение маршала Жукова сразу же после его возвращения из поездки на Балканы не могли не добавить осложнений в двусторонних связях. Еще больше отношения осложнились, когда в ходе подготовки к празднованию 40-летнего юбилея Октябрьской революции руководство КПСС распространило проект резолюции о единстве коммунистического движения, который должны были подписать лидеры всех компартий. В нем «ревизионизм под предлогом национальных особенностей» был назван главной современной угрозой коммунистическому движению, «пролетарскому интернационализму» и лидирующей роли Советского Союза. В Белграде посчитали, и не без оснований, что эти формулировки направлены в том числе и против югославского руководства.

Ситуация была обсуждена 29 октября 1957 г. высшим руководством СКЮ⁴⁵ на заседании, специально посвященном обсуждению вопроса об участии государственно-партийной делегации в праздновании 40-летия Октябрьской революции. Советское поведение Тито назвал нарушением договоренности в Румынии, где, по его словам, делегации договорились принять самый общий документ, в котором бы только говорилось о принципах отношений между социалистическими странами. Особое беспокойство вызывало у Тито то, что на предложение Белграда вообще не принимать этот документ Москва просто не ответила. Югославский лидер считал, что советская сторона не выполняет и другие договоренности, достигнутые в Румынии. В качестве примера он привел вышедшую только что в Москву брошюру Энвера Ходжи, где искажается история Югославии и ее народа, или то, что в тезисах ЦК КПСС к 40-летию Октября искажается место Югославии во Второй мировой войне.

Югославское руководство изменило состав своей делегации, приняв решение о замене Тито на посту руководителя делегации СКЮ, сославшись на его болезнь. На совещании в Москве СКЮ была представлена Э. Карделем, А. Ранковичем и В. Влаховичем, отказавшимися подписать Декларацию. Реакция Хрущева получила широкую огласку в югославской прессе. В результате, отношения между Белградом и Москвой вновь вернулись к взрывоопасному состоянию.

Особенности идеологической работы СКЮ среди своих членов и населения Югославии в целом проявились и в этом случае. Текст Декларации, принятой в Москве на совещании коммунистических и рабочих партий социалистических стран (14–16 ноября 1957 г.), не стали скрывать, а опубликовали его целиком в печатном органе ЦК СКЮ «Коммунист». Другие СМИ печатали пространные выдержки из этого документа и критические статьи, разъясняющие позицию югославского руководства. После обсуждения ситуации на специально созванном для этого пленуме ЦК СКЮ позиция руководства, объяснявшая причины, по которым было принято решение отказаться от участия в совещании коммунистических и рабочих партий социалистических стран и не подписывать Декларацию совещания, была доведена до низовых организаций СКЮ в специальном письме ЦК СКЮ от 7 декабря 1957 г.

Отраженные в этом письме взгляды на долгие годы стали основой для формирования внешнеполитических установок официального Белграда при проведении курса в отношении советского лагеря. Положения письма ЦК СКЮ оспаривали ряд позиций и оценок московской Декларации. В частности, егго авторы отмечали, что «социализм сегодня не концентрируется в государственных границах социалистических стран, а значительно шире, являя собой единый процесс движения общества к новым социалистическим общественным отношениям». Югославы по-прежнему не признавали «руководящей роли Советского Союза», считая тем не менее, что СССР «как самая большая и самая сильная социалистическая страна имеет самые большие обязательства и самую большую ответственность». При этом подчеркивалось, что «это не означает, что СССР и КПСС являются арбитром по идейным, организационным и другим вопросам борьбы за развитие и укрепление социализма в мире. Сегодня, когда социализм становится практикой сотен и сотен миллионнов людей, существует наименьшая возможность для руководства борьбой за социализм по-старому, с помощью директив из одного центра». Идеологические вопросы, вопросы дальнейшего развития и применения марксизма-ленинизма каждая партия должна решать самостоятельно, используя собственный опыт и опыт всего международного развития социализма.

Отдельный пункт письма был посвящен осуждению в Декларации «ревизионизма». В письме было указано, что вопрос борьбы с ним поставлен так, что, с одной стороны, это «не способствует правильному пониманию проблемы, в то время как с другой стороны – означает косвенное осуждение позиций и практики СКЮ и некоторых других коммунистических партий». Особо оговаривалось, что в СССР «не подвергается критике действительная ревизия марксизма-ленинизма, которую совершили Сталин и разные догматики». «Подписание такой Декларации – отмечалось в письма, – означало бы согласие со всем тем вредным пониманием и часто злонамеренным толкованием югославской действительности»⁴⁶.

Впрочем, охлаждение отношений с Москвой не стало поводом для югославского руководства, чтобы отложить серьезное обсуждение необходимости отказа от американской военной помощи.

Новый виток обострения отношений случился весной 1958 г. после публикации проекта новой программы СКЮ, которую должен был принять VIII съезд СКЮ. Однако проект этого документа был встречен подробной и ожесточенной критикой Москвы, обвинившей югославских коммунистов в ревизионизме. В знак протеста против содержания проекта программы и в качестве способа давления на Белград, Москва отказалась направлять на съезд специальную делегацию КПСС, несмотря на то, что ее состав был уже определен и официально объявлен. Вслед за КПСС подобные решения приняли и другие компартии, включая и КП Китая. В Письме ЦК КПСС в адрес ЦК СКЮ от 5 апреля 1958 г. об этом было официально оповещено югославское руководство. В переданном послании проект программы СКЮ был назван антисоветским, противостоящим марксизму-ленинизму, настроенным апологетически в отношении капитализма и империализма, сознательно ориентированным на дезорганизацию и разрушение единства международного рабочего движения⁴⁷.

В ответном письме Тито предостерег Хрущева, что отказ советской делегации от участия в работе съезда СКЮ вызовет «и у коммунистов Югославии, и народа не только удивление, но и большое неудовольствие и огорчение». Обвинения с советской стороны были отвернуты как необоснованные и опасные с точки зрения дальнейшего развития отношений между двумя странами, так как это – оживление политического содержания времен сталинизма. Хотя Тито и признал, что в проекте «отдельные формулировки неточны, иногда неясны, и этим создается возможность для односторонней или неверной интерпретации». Поэтому предполагаются «изменения или удаления отдельных формулировок, как например, о гегемонии и некоторых других, которые у вас вызвали замечания»⁴⁸.

Вслед за этим в письме от 15 апреля Тито детально оповестил советское руководство о поправках и дополнениях в проекте, которые были сделаны в соответствии с советскими замечаниям. Впрочем, уступки в Москве посчитали недостаточными, а гибкость Белграда подтолкнула Хрущева к ужесточению подходов: он отказался принять югославского посла В. Мичуновича, имевшего инструкции передать письмо с сообщением о внесенных исправлениях⁴⁹.

В Москве посчитали, что лидеры СКЮ внесли лишь несколько незначительных изменений, не затрагивавших сути советских требований. В свою очередь югославская сторона отказалась от советского совета перенести сроки проведения съезда для внесения в программу серьезных поправок. В дальнейшем Москва перенесла полемику с закрытой переписки между лидерами на уровень публичной дискуссии в прессе. Таким образом, в середине апреля был начат «второй югославско-советский конфликт», который задал тон межгосударственным отношениям Югославии и стран социалистического лагеря на предстоящие годы.

За несколько дней до начала югославского съезда в теоретическом журнале ЦК КПСС «Коммунист» был опубликован подробный критический материал «О Проекте программы СКЮ». Жесткий разбор текста был на грани вмешательства во внутренние дела другой компартии. Несмотря на то, что последний абзац статьи оговаривал, что критика не должна быть препятствием для дальнейшего развития отношений Югославии и СССР, появление этой статьи накануне съезда накалило ситуацию. Одновременно появилось и сообщение о том, что на съезде СКЮ не будут представлены делегации партий стран советского лагеря.

В итоге компартии союзных СССР режимов были представлены на VIII съезде в Любляне (22–26 апреля 1958 г.) послами в статусе наблюдателей. В выступлениях Тито «О задачах СКЮ в связи с международной ситуацией» и Ранковича об «Организационно-политических задачах СКЮ» ключевыми положениями было доведение до участников форума причин нового советско-югославского конфликта.

В выступлении Тито были аккуратно обойдены острые углы в советской политике на югославском направлении за последние годы, связанные со стремлением Москвы вернуть Югославию в социалистический лагерь. Острие критики было направлено на Сталина и советскую политику тех лет. «Твердая политика Сталина», по его словам, была основной причинной «создания Атлантического пакта», «укрепления позиций западных стран с Америкой на главе» и «ослабления позиции Советского Союза в мире. Давление на Югославию в 1948 г. серьезно пошатнуло авторитет первой страны социализма в мире и серьезно расшатало международное рабочее движение»⁵⁰.

Выступление на съезде Ранковича было лишено экивоков Тито. Он остро отозвался о кампании восточноевропейских стран против Югославии. Отвечая на обвинения советских лидеров в том, что Югославия сидит на двух стульях, лавируя между Востоком и Западом, Ранкович напомнил о сотрудничестве СССР с гитлеровской Германией и соответствующем пакте, подписанном в сентябре 1939 г. между нацистским Берлином и сталинской Москвой. «Ни коммунисты Югославии, ни народы Югославии, которые следовали за ними, не сидели на двух стульях, не продавались фашизму и не мирились с ним… Наша партия и наши народы ни растаптывали, не продавали свои революционные принципы».

Воодушевленные делегаты съезда громко аплодировали и скандировали «Герой Тито»! Тито – Партия!». Дипломатические представители стран социалистического лагеря вслед за послом СССР вышли из зала, а в это время Ранкович напоминал, что югославские коммунисты не стали продаваться Западу и в 1948 г., «когда зазвенело оружие на югославской границах». Между тем, указывал он, СССР и его союзники «вместо того, чтобы извлечь опыт из прошлого, вновь начинают точить старое заржавелое оружие Коминформа»⁵¹.

Вслед за этим, за день до намечавшегося визита формального главы СССР председателя Президиума Верховного Совета К.В. Ворошилова в Югославию, Хрущев направил Тито письмо, в котором сообщалось, что «в свете того, что произошло на VII съезде СКЮ» визит не может быть реализован. «После выпадов, совершенных в выступлениях официальных лиц на VII съезде против Советского Союза и КПСС, наша партия и весь советский народ не поняли бы такую поездку». Хрущев советовал найти некую «взаимоприемлемую форму… с тем, чтобы враги социализма не могли бы использовать в своих целях отказ от визита»⁵². Помимо этого на 12 страницах Хрущев изложил осуждающие оценки СКЮ, программа которой, по его словам, «наполнена духом вражды в отношении Советского Союза», подготовлена с целью оправдания действий империалистов и идет «на пользу противников мира и безопасности народов». Он также обвинил СКЮ в том, что он уравнял миролюбивую политику КПСС и его союзников с империалистами⁵³.

Эти события стали отправной точкой очередного периода публичной полемики, которая была самой жесткой со времени подписания Московской и Белградской деклараций 1955–1956 гг. Критика югославского «ревизионизма», впрочем, не достигавшая накала конца 1940-х годов, поднялась к своей высшей точке весной-летом 1958 г. Среди стран коммунистического блока наибольшую активность и жесткость проявляли лидеры КПК, но и советское руководство не отставало от китайских идеологических собратьев. Все критические материалы публиковались в «Правде» целиком. Вслед за этим, идеологический конфликт был перенесен в область межгосударственных отношений. Правительство СССР в ноте от 27 мая 1958 г. отложило выполнение инвестиционного договора 1956 г., приостановив 285 млн долл, кредита на строительство предприятий югославской промышленности. Впрочем, в ноте это оговаривалось недостатком средств для строительства собственных предприятий химической промышленности⁵⁴.

В выступлении на конгрессе БКП в Софии 3 июня 1958 г. Хрущев назвал Тито «троянским конем» и заявил, что резолюция Коминформа в июне 1948 г. «О положении в КПЮ» содержала справедливую критику деятельности этой партии в ряде принципиальных вопросов. Более того, «резолюция была в основе правильной и отвечала интересам революционного движения». С сарказмом он добавил, что «социализм не может быть построен на американской пшенице». Получение милостыни от империалистических государств – «вопрос, который везде волнует коммунистов». «Почему империалистические руководители, стремясь стереть с лица земли социалистические государства и удушить коммунистическое движение, в то же время финансируют социалистическую страну и дают ей льготные кредиты и бесплатные подарки?» – вопрошал советский руководитель.

Ответ Белграда напомнил возвращение к полемике 1948 г. По крайней мере, на это указал Тито в письме Хрущеву от 14 июня 1958 г., перенося ответственность за это на Москву⁵⁵. Параллельно часть ответа ЦК СКЮ была озвучена и в публичной форме в выступлении Тито на митинге в Истрии 15 июня. Его Тито посвятил исключительно нараставшему советско-югославскому спору. Он строго разделил повод и причину идеологического столкновения. Поводом было названо проведение VII съезда СКЮ и принятие новой программы СКЮ, но «главная причина в том, что мы отказались подписать Декларацию двенадцати партий» и отказались «войти в так называемый социалистический лагерь». При обсуждении американской помощи Югославии Тито вспомнил и согласие Сталина в 1921–1922 гг. получать ее от американцев для спасения населения Советской России от голода. Прозвучала и едкая формулировка в адрес нового вождя: «Товарищ Хрущев часто повторяет, что социализм нельзя строить на американской пшенице. Я думаю, что это может делать тот, кто знает [как это делать], а тот, кто не знает, не может строить социализм и на собственной пшенице. Товарищ Хрущев в своей речи говорит, что мы живем от милостыни, которую получаем от „империалистических стран“ в форме неконкурентных товаров». Ответ был едким, с намеком на весьма скудное даже по югославским меркам советское обеспечение: «Американская пшеница ничуть не хуже советской, которую мы не получаем, в то время как американскую мы получаем. То же самое и в отношении других товаров»⁵⁶.

Новым импульсом к ухудшению отношений между СССР и ФНРЮ стало сообщение 17 июня 1958 г. о приведении смертного приговора И. Надю, П. Малетеру и двум другим участникам венгерской революции 1956-го г. Остроту ситуации придавало то, что все обвинения, звучавшие в адрес Надя в прошлом, совпадали с обвинениями в адрес югославского руководства, произносимыми Москвой с осени 1957 г.

Положение спасли события на Ближнем Востоке, связанные с десантными операциями ВМФ США в Ливане и британскими операциями в Иордании. СССР и ФНРЮ выступили тогда единым фронтом в ООН, к тому же признав произошедший в Ираке государственный переворот. В благодарность за солидарную позицию Хрущев даже приглашал Тито принять участие в охоте на Украине вместе с Гомулкой и Кадаром⁵⁷. В скором времени своего рода посредническая роль президента Египта Насера в ходе его визита в Югославию привели к нейтрализации конфликта между Хрущевым и Тито.

Однако с этого времени практически прекращается любое официальное сотрудничество между СКЮ и КПСС за исключением периодических контактов послов с руководителями. Борьба с югославским «ревизионизмом», начатая КПСС, вступила в новую стадию. Известный сербский писатель Д. Чосич (в то время член ЦК СКЮ) охарактеризовал положение следующим образом: «Начинается второй этап нападок и борьбы по уничтожению „ревизионистской“ Югославии. Борьба будет тяжелее, чем со Сталиным. И будет дольше продолжаться. И будет намного более непредсказуема. Сталин представлял из себя личность последовательную. Человек или монстр, все равно, он вел дела в открытую, и удары наносил открыто. Хрущев – самая неморальная политическая фигура этого времени. Человек без принципов, самый большой „тактик“, лицемер, свирепая деревенщина». И дальше: «Я серьезно обеспокоен за нашу свободу и будущее.

Внешнее давление и угрозы помешают нашему экономическому развитию и совсем замедлят развитие социалистической демократии»⁵⁸.

В дальнейшем югославское руководство постоянно обвинялось в ревизионизме на страницах многочисленных выходивших в СССР теоретических изданиях⁵⁹. Вследствие этого в Югославии с подозрением относились ко всем инициативам и знакам благожелательности Москвы. В частности, Тито отказался от встречи с Хрущевым, приглашение на которую он получил через отбывавшего в ФНРЮ югославского посла В. Мичуновича в октябре 1958 г. Впрочем, уже в это время югославское руководство вновь вернулось к риторике весны 1953 г. Это продемонстрировало и выступление Тито 12 октября 1958 г., когда он вновь заговорил о возможности «лучших отношений»: «Мы знаем, что такое положение не допустимо и не может долго длиться. Однажды будут установлены лучшие отношения. Мы желаем, чтобы это случилось как можно раньше»⁶⁰.

Летом 1959 г. советская пропагандистская кампания против Югославии также постепенно затихла. С 6 июня по 14 июля в Москве было проведено заседание Совместной комиссии Югославии и СССР, а 6 июля были начаты югославско-советские переговоры о предоставлении ФНРЮ кредитов. Тем не менее, критика югославского пути к социализму нашла отражение в итоговом документе московского Совещания компартий 1960 г., а также постоянно звучала в некоторых выступлениях советских лидеров как на съездах зарубежных компартий, так и на внутрипартийных форумах в самом СССР.

В целом, открытые для изучения исследователей в последние десятилетия новые документы за период 1950-х годов опровергают рассуждение знатока истории Югославии второй половины XX в. Д. Русинова о том, что в расчетах на укрепление советско-югославских связей в 1950-е годы оба лидера переоценили интерес друг друга к их развитию⁶¹. Югославское руководство, отдавая должное заявлениям об общности целей двух режимов, весьма прагматично подходило к взаимодействию с СССР. Определив, что задачи «десталинизации» советского режима отвечают интересам Белграда, Тито и его соратники взяли курс на поддержку действий Хрущева в этом направлении. Вместе с тем, обеспечив собственный автономный статус как в действиях внутри собственной страны, так и в определении и реализации ее внешнеполитического курса, закрепленного в Московской и Белградской декларациях 1955–1956 гг., они всегда весьма жестко защищали свои позиции. Любые ограниченные уступки, которые делались югославским руководством Москве, имели под собой желание капитализировать их в целях получении преимуществ от сотрудничества с Советским Союзом в финансово-экономической сфере, а также для закрепления морального авторитета Й. Броз Тито и его окружения в собственной стране.

В решении ИК ЦК СКЮ по поводу Заявления 81 коммунистических и рабочих партий, опубликованном в начале декабря 1960 г. после их совещания, состоявшегося в ноябре 1960 г., указывалось, что в этом документе «еще раз совершено весьма грубое нападение на Союз коммунистов Югославии, нашу внешнюю и внутреннюю политику, социалистическую Югославию в целом». В решении также указывалось, что проявлявшаяся в эти месяцы сдержанность со стороны руководства СКЮ была неверно истолкована и кампания против Югославии в прошедшее время «продолжилась и заострилась не только в КНР и Албании, но и в Советском Союзе и некоторых других социалистических странах». С учетом всего этого югославское руководство приняло решение опубликовать доклад В. Влаховича на расширенном заседании ИК ЦК СКЮ 10 февраля 1961 г. с тем, чтобы познакомить местные организации СКЮ и их членов⁶².

Дружеские жесты в сторону Югославии со стороны Советского Союза, которые возобновил Хрущев в начале 1960-х годов, также не остались незамеченными в Белграде. Югославское руководство, считавшее многие формулировки московских совещаний коммунистических и рабочих партий 1957 и 1960 годов неприемлемыми, обрадовалось возможности их смягчения или даже устранения (все последующие годы оно добивалось их замены). Обострение советско-китайского идеологического конфликта, выразившееся в том числе и в уходе делегации КПК во главе с Чжоу Энлаем с заседаний XXII съезда КПСС, сблизили советское и югославское руководства. Разрыв СССР с прокитайски настроенной Албанией также делал его естественным союзником ФНРЮ. К тому же поднятая Хрущевым во время XXII съезда КПСС так называемая вторая волна десталинизации не могла не вызвать симпатий у Тито и его окружения.

Выступление Хрущева в болгарском городе Варна в 1962 г., когда советский лидер настаивал на улучшении отношений Болгарии и Румынии с ФНРЮ, содействовало очередному югославско-советскому сближению. Визит председателя Президиума Верховного Совета СССР Л.И. Брежнева в Югославию и его тесные контакты с Тито в его резиденции в сентябре 1962 г. способствовали упрочению двусторонних отношений. Состоявшийся в декабре того же года визит Тито в СССР (последний его визит до этого был осенью 1956 г.) стал важной вехой в отношениях Белграда и Москвы. Выступление президента ФНРЮ и главы СКЮ с официальной речью на заседании Верховного Совета СССР стало триумфом югославского руководства, зачеркнув на официальном уровне прежние обвинения Белграда в ревизионизме.

Хрущев, который также выступил на заседании, поддержал право Югославии называться социалистическим государством, которое, по его словам, кое-кто ставил под сомнение. Он также отметил, что между КПСС и СКЮ остаются некоторые идеологические разногласия, но это не является препятствием для братского сотрудничества как по государственной, так и по партийной линиям. Очередные обещания более широких и тесных экономических отношений между двумя странами как всегда вызвали в Белграде большой энтузиазм, сопряженный вместе с тем с опасениями непредсказуемых последствий импульсивности советского руководителя.

Волнообразный характер советско-югославских отношений в 1950-е годы, связанный с особенностями их нормализации с марта 1953 до июня 1956 г., и прежде всего с различным пониманием этой «нормы» руководством двух стран оказывал немалое влияние и на общее состояние отношений в мире в те годы. Определенная цикличность стадий потепления и охлаждения во взаимоотношениях между Белградом и Москвой заложенная в самом процессе нормализации не раз повторялась.

Примечания

1 Diplomatski arhiv Sekretarijata inostranih poslova (далее DASIP). Beograd. Politicki arhiv. 1953. SSSR-F84. D. 1/45300.

2 Там же. 1953. SSSR-F84. D. 9. 46644.

3 Telegram iz Moskve (Duri?)-SIP-u. broj 277. 6-IV-1953: Zabele?ka Otpravnika poslova FNRJ Dragoja Duri?a o razgovoru sa Molotovom na dan 6 juna 1953 g. // Pomirenje Jugoslavije i SSSR-a 1953–1955. Podgorisa, 1999. S. 143,145–146.

4 В советских документах эта речь Тито 14 июня называлась различно: «Выступление Тито в Бераме», «Выступление Тито в Пазине» (АВП РФ. Ф. Комитета информации. 1953. Он. 1. П. 129. Д. 201. ЛЛ. 254; 287–290).

5 Тито Броз J. Говори и чланци. Београд, 1959.Kft.VIII. С. 133–138.

6 DASIP. 1953. SSSR-F84. D. 7. 418221.

7 Борба. Белград. 1953. 20 VII.

8 Arhiv Jugoslavije (Beograd) (далее AJ). F. 507. IX. 119/11-36.

9 Archiv ministarstva zahranichnih veci, Praha (далее AMZV). Fond Telegrame do?le. Krab.5.: ?.8752/53. Belehrad 10.8.1953. Holub 429.

10 Архив Президента РФ (далее АП РФ). Ф. 3. Оп. 66. Д. 965. Л. 109–110.

11 DASIP. РА. 1954. F. 85. D-3-4709. 21.1.1954. Osnovne teze о unutra?njoj i spoljnoj politici SSSR-a (D.Vidi?). Br. 20/54.

12 Ibid.

13 AJ. F. 507. IX. 11/12 L. 7,161.

14 Борба. 1954. 31 III.

15 AJ. F. 507. IX. Ш/62-а. 119/Ш-48.

16 AJ. F. 507. IX. Ш/62-а.

17 АП РФ. Ф. 3. On. 66. Д. 966. Л. 111.

18 AJ. F. 507. IX. 119/1-50.

19 AJ. F. 507.11/13. Peti plenum Centralnog Komiteta Saveza Komunista Jugoslavije.

20 Там же.

21 AMIJ. KPR. I-a. Telegrami. Br. 161; Br. 147.

22 Osolnik B. Med svetom in domovina. Spomini 1945–1981. Maribor, 1992. S. 122.

23 Dedijer V. Novi prilo?i za biografiju Josipa Broz Tita. Beograd, 1984. T. 3. S. 565.

24 Archiv Slovenije (далее AS). F.1277.1955. Sk. 34. St. 20. Kabinet druga Price – Svim ?efovima diplomatskih predstavni?tva. 27 maj 1955. Str. pov. Br. 250.

25 Pomirenje Jugoslavije i SSSR-a… S. 463. Dok. 17.

26 Pomirenje Jugoslavije i SSSR-a 1953–1955. Tematska zbirka dokumenata. Podgorica, 1999. S. 460–461.

27 Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. M., 2003. T. 1. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. С. 48.

28 КПСС и формирование советской политики на Балканах в 1950-х – первой половине 1960-х годов. Сб. документов. Салоники, 2003. С. 378–379.

29 Foreign Relations of the United States, 1955–1957. Washington, 1989. Vol. XXVI. P. 698–699.

30 AJ. Fond 507.119/1-62.

31 АП РФ. Ф. 3. On. 66. Д. 928. ЛЛ. 12–13. H. Фирюбин. Запись беседы с югославским послом в Москве Д. Видичем 15 февраля 1956 г.

32 Там же. Л. 13.

33 AJ. F. 507. IX. П/14.

34 AJ. F. 507. IX. Ш/66.

35 Источник (Москва). 2003. № 6. С. 38–57.

36 Ђосић Д. Акција. Записи, Поводи. Одговори. 1955–1964. Београд, 1964. С. 28–29. Markovi? P. Jugoslavija i Madjarska kriza 1956. godine u svetlu britanskih izvora // Balkan posle drugog svetskog rata. Beograd, 1996. S. 150.

37 AJBT. KPR. SSSR.l-3-а. Zabele?ka o razgovorima druga Tita, A. Rankovi?a, E. Kardelja sa N.S. Hru??ovom i M. Maljenkovom, u toku no?i od 2/3 Novembra 1956 god.

38 Борба. 1956.16X1. C. 1–2.

39 Mi?unovi? V. Moskovske godine 1956/1958. Zagreb, 1977. 183–190; Правда. 1956. 19.Х1. C. 3; Правда. 1956. 23 XI. C. 3–4.

40 AJ. F. 507. IX/ 119/1-83 Pismo J.B. Tita CK KPSS i N. Hru??ovu. 3 XII1956.

41 AJBT. KPR. I-3-а. ODINF DSIP-a. 9.Х.1957. Pisanje ?tampe istocnoevropskih zemalja o Jugoslaviji posle sastanka u Rumuniji.

42 AMJ. KPR. [1957.13 X. Brdo kod Kranja].

43 Борба. 15.Х.1957 C. 1.

44 Стенограмма октябрьского (1957 г.) пленума ЦК КПСС и другие документы. М., 2001.

45 AJ. F.507. 30 oktobra 1957. Zapisnik sa sednice Izvrsnog komitata CK SKJ odrzane 29 oktobra 1957 godine u Beogradu.

46 Petranovi? B., Zecevi? M. Jugoslavija 1918/1988. Tematska zbirka dokumenata. Beograd, 1988. S. 1214–1216: Petranovi? B., ?trbac B. C. Istorija Socijalisti?ke Jugoslavije. S. 272–275; Pismo CK SKJ povodom Deklaracije 12 komunistickih partija organizacijama I ?lanovima SKJ. 7 decembra 1957.

47 Богетић Д. Други Jугословенско-совjетски сукоб 1958. C. 128–129.

48 AJ. F.507. 507/IX. 119/1-148 Pismo Generalnog sekretara CK SKJ J.B. Tita prvom sekretaru CK KPSS N.S. Hruscovu, 12. april 1958.

49 Mi?unovi? V. Moskovske godine. S. 430–431.

50 Tumo Броз J. Говори… Кнь ХШ C. 175–176.

51 Борьба. 1958. 24IV.

52 AJ. CK SKJ. 507. IX. 119/1-122 Pismo Pvog sekretata CK KPSS N.S. Hrus?ova Generalom sekretaru CK SKJ J.B. Titu. 9 maj 1958.

53 См.: Богетић C. 134–135.

54 См.: Богетић C. 135.

55 AJ. F. 507. IX. 119/1-128 Pismo Generalog sekretara CK SKJ J.B. Tita Pvom sekretaru CK KPSS N.S. Hru??evu 14. jun. 1958.

56 Tumo Броз J. Говори и чланци. Загреб, 1960. Кнь. XIII. С. 314–318).

57 Mi?unovi? V. Op. cit. S. 482.

58 Там же. C. 149–150.

59 См. Богетић Д. Указ. соч. С. 149–150.

60 Тито Броз J. Говори и чланци. Књ. XIII. С. 365.

61 Rusinov D. Op. cit. P. 93–94.

62 Petranovi? B., Zecevi? M. Jugoslavija 1918/1988. Tematska zbirka dokumenata. Beograd, 1988. S. 1216–1217. Odluka Izvrsnog komiteta CK SKJ povodom izjave 81 komunistickih i radni?kih partija. 10. februara 1961.