Глава 6 Последствия самоуправленческого выбора

Торможение реформ. События на международной сцене середины – второй половины 1950-х годов и влияние международных факторов сказывалось на внутреннем развитии Югославии, оказывая на него комплексное и нередко определяющее влияние. Югославия, как небольшая по своим размерам страна, была подвержена воздействию и Запада, и Востока. В то же время амбиции Тито и его окружения были достаточно высокими. Руководство СКЮ и ФНРЮ стремилось к проведению собственного курса как в международных делах, так и внутри страны.

Сложившийся консенсус в политической элите относительно отказа в 1953–1954 гг. от форсированной либерализации сложившегося режима продолжал действовать и во второй половине десятилетия. Югославские лидеры по разным причинам хотели ограничить размах внутренних реформ в стране и упорядочить, а возможно, и отложить, выполнение тех из них, которые были заявлены ранее.

Для них было также очевидным, что Н.С. Хрущев и советское руководство в целом, несмотря на подписанные документы 1955–1956 гг., в которых признавались различные пути строительства социализма, не будут удовлетворены ни чем иным, но только окончательным возвращением Югославии в советский лагерь. Однако этот вариант был бы разрушителен для отношений ФНРЮ с Западом. Отношения с ним оказались крайне важны для экономического развития Югославии и ее способности выстоять перед очередным давлением Москвы. В то же время близость к Западу вела к неконтролируемому развитию либерализации, что в свою очередь, побуждало югославских лидеров стремится к более жесткому контролю как над населением, так и над самим СКЮ с тем, чтобы оградить их от этого «разлагающего влияния».

Историки постюгославских государств, пишущие на темы истории титовской Югославии, имеют совершенно противоположные точки зрения на период второй половины 1950-х годов. По мнению хорватского историка Д. Биланджича, «уже в начале 1954 г. была остановлена общественная реформа, которая проводилась с 1949 г. Этим был завершен самый большой идеологический поворот в истории страны, после которого начался период, который без больших перемен будет продолжаться следующие десять лет»¹.

Последователи этого направления историографии полагают, что в ряде главных аспектов реформа была не только остановлена, но и происходило возвращение к прежним порядкам, прежде всего возвращение СКЮ на прежнее место в обществе и государстве, что означало ревизию основного тезиса VI съезда югославских коммунистов, согласно которому партия должна была заменить метод приказа на метод убеждения. Помимо этого югославское руководство стремилось ограничить действие закона стоимости в хозяйственной жизни страны. В выступлениях тех из лидеров партии, кто отвечал за вопросы экономического развития, все чаще звучали высказывания в пользу поиска разумной грани между рынком и планом, силами саморегулирования и силами командования экономикой.

Лучше всего это показывает выступление М. Тодоровича в 1958 г. на заседании Промышленной палаты, когда он оспорил правомерность утверждений об универсальности рыночного саморегулирования. По его словам, не должно быть вульгарных толкований закона предложения и спроса, надежд на то, что в результате действия данного закона цены автоматически выравниваются в каждом сегменте рынка. Любая современная экономика – плановая: люди и планируют, и договариваются. И даже в самых либеральных экономиках действие закона предложения и спроса проявляется в виде самой общей закономерности, а человеческое вмешательство сохраняется, имеет определенные рамки и возможности².

Впрочем, политика коррекции или даже ревизии решений конца 1940-х – начала 1950-х годов, происходившая после смещения М. Джиласа не была последовательной. Югославское руководство сохранило идею самоуправления – как единственного возможного пути развития. Хотя само это понятие превратилась скорее в магическое заклинание, повторяемое на партийных форумах различного уровня, чем на практическую политику. В 1954–1955 г. в Конституционный закон были внесены изменения, дававшие больше прав Вечу республик за счет Веча производителей.

В арсенале партийно-государственных руководителей сохранялся и тезис о борьбе с бюрократизмом. В традиционный набор идеологического арсенала продолжали входить и тезисы о «сталинизме» и «государственном капитализме». Они, как правило, шли в ход при объяснении любых кризисных ситуаций в советском лагере. Югославские руководители употребляли их также и в дискуссиях по вопросам внутреннего развития страны, для защиты от возвращения к прежней модели развития. Идея рабочих советов также не была забыта, а оставалась ключевой в идеологии СКЮ. Сохранение полученной хозяйственной самостоятельности предприятий также явилось той основой, которая постоянно придавала легитимность новым инициативам в развитии самоуправления.

В то же время профессор Белградского университета Л. Димич характеризует вторую половину десятилетия 1950-х годов несколько иначе. За своего рода отправную точку направления развития процессов в стране в это десятилетие он взял тезис Тито о необходимости того, чтобы современное поколение граждан ФНРЮ еще при жизни могло воспользоваться плодами собственных усилий.

Действительно, фраза югославского лидера, произнесенная им в июле 1955 г. на митинге в Карловаце, что «одно поколение не должно нести на своих плеча все тяготы построения социализма и не пользоваться плодами своих усилий» была развита в последующем при планировании развития югославской экономики. Решения расширенного заседания Исполнительного комитета ЦК СКЮ от 28 сентября 1955 г. привели к снижению инвестиций в промышленный сектор, прекращению строительства ряда ключевых промышленных объектов, росту внимания к задача подъема жизненного уровня населения. По мнению Димича, именно «этот экономический курс через несколько лет стал причиной рецессии, в результате которой появился республиканский национализм»³.

Как представляется, до определенной степени правы оба направления в современной постюгославской историографии. Еще в январе 1954 г. во время идеологической расправы над Джиласом Кардель высказался довольно определенно о том, что попытка того ускорить естественный ход событий нанесла и нанесет больше вреда развитию демократии в стране, чем пользы. Вместе с тем, снятие напряженности в отношениях с Москвой, как и общая атмосфера разрядки, давали основание югославским лидерам надеяться на определенный период стабильного развития. Поэтому желание Тито «вознаградить» население страны за понесенные жертвы и серьезные лишения последнего десятилетия было разумным. Кроме того, в это же время начинался промышленный подъем на Западе, и именно качество жизни населения на Западе становилось во многом критерием и ориентиром для югославских правителей.

Действия Тито и его окружения по торможению дальнейших политических реформ во второй половине 1950-х годов, кроются, как полагает хорватский исследователь Д. Биланджич, в его убежденности в том, что при либерализации режима по принципу «цветения различных политических цветов» коммунистическая власть подверглась бы самым серьезным вызовам. По мнению Биланджича (возможно, сформированного уже под влиянием событий 1990-х годов), несмотря на победу коммунистов в 1944–1945 гг. в Югославии, тем не менее, сохранилось то соотношение сил, которое заключало в себе возможность нового конфликта. Силы партизан и тех, кто стоял за усташами и домобранами, до конца войны были примерно равным, а в Сербии роялисты и некоммунисты были даже сильнее коммунистов. И это соотношение, по всей вероятности, несмотря на жестокие репрессии в первые послевоенные годы, радикально не изменилось.

Этот тезис, естественно, нуждается в более глубокой проработке. Но в любом случае, Тито уже к концу десятилетия 1950-х стал говорить о воскрешении соотношения сил, схожего с предвоенным периодом. Поэтому, как считает Биланджич, Тито осознавал, что неконтролируемый выход на открытую сцену скрытых противоборствовавших сил мог бы привести к возобновлению кровавого сведения счетов времен войны.

Это же относится к тезису о том, что югославские лидеры продолжали опасаться Советского Союза. Они не исключали возможность того, что в случае беспорядков в Югославии СССР мог бы вмешаться военным образом в развитие событий. Страх от этого сценария укоренился в подсознании югославской политической элиты. Возрождению тезиса о том, что на помощь «здоровым элементам» в Югославии могут быстро прибыть те советские силы, которых тогда находились в Венгрии, Румынии, Болгарии и (до 1955 г.) в Австрии, способствовали события 1956 г. в Венгрии. Именно поэтому Тито был постоянно готов к превентивным мерам для того, чтобы скрытые конфликтные процессы в стране не выходили из-под контроля. И это самым отрицательным образом сказывалось на процессах демократизации режима.

Как бы то ни было в середине 1950-х годов авторитарно-тоталитарный режим Тито и монопольная власть СКЮ смотрелись достаточно прочно. Белград сохранил корректные отношения с Западом, которые не нарушила нормализация связей с Москвой в 1953–1956 гг. В основе стабильности помимо прочего лежали и успехи в экономической области. Вторая половина 1950-х годов стала периодом высочайших темпов промышленного развития в истории социалистической Югославии, захватившее и начало 1960-х годов. За четыре года (с 1957 по 1960 гг.) ежегодные темпы роста производства были в промышленности – 14,1 %, а в сельском хозяйстве – 10,8 %. Таких темпов Югославия больше не видела. Число вновь занятых выросло на 7,6 % в год, а реальные доходы работающих – на 9,1 %.

Темпы развития промышленности Югославии в 1953–1957 гг.^4–5

Еще одной особенностью развития Югославии стал переход страны на пятилетние планы развития. Планом на 1957–1961 гг. было предусмотрено увеличение национального дохода на 54,5 % (рост 9 % в год). При этом предусматривалось, что промышленное производство должно вырасти на 70 % (11 % в год), а сельском хозяйстве – на 42 % (7,5 % в год). И действительно, с 1953 до 1961 г. Югославия наряду с Японией вошла в число стран с самыми высокими темпами промышленного развития в мире⁶.

Тито еще раз подтвердил прочность собственных позиций во главе партии и государств, а окружавшее его поколение партаппаратчиков среднего звена подтвердило свое место во властных структурах. Реформистские тенденции и даже самые незначительные проявления оппозиционных воззрений пресекались в корне. Избавившись в начале 1954 г. от Джиласа и его сторонников политическими средствами⁷, коммунистический режим на этом не успокоился. В январе 1955 г. был проведен закрытый судебный процесс над М. Джиласом и В. Дедиером, осужденных условно.

Основанием для создания уголовного дела стало интервью М. Джиласа американской «Нью-Йорк Таймс», где он в теоретическом ключе рассуждал о необходимости реформирования политической системы ФНРЮ. Американский репортер привел в сообщении высказывание Джиласа о том, что эта система «по своей сути очень близка сталинизму». Джилас считал необходимым «создать новую политическую формацию, которая должна быть демократической и социалистической, но никак не возвращением старых дискредитировавших себя югославских партий, которые никогда не были полностью демократическими, и которые скомпрометировали себя во время войны»⁸.

После этого Джилас почти полтора года оставался в тени. Очередную серию статей он опубликовал в западной (преимущественно американской прессе) во время продолжительного пребывания Тито в Советском Союзе в июне 1956 г. Во всех материалах главной мишенью высказываний Джиласа был Н.С. Хрущев, который, по мнению автора, не уступал самому Сталину. То обстоятельство, что автор не затрагивал югославские темы, позволило властям ФНРЮ ограничиться двумя разоблачительными материалами в центральных СМИ, выставлявшими автора как «пешку» в руках империалистов – его хозяев. Судебного расследования после этого не было.

Однако уже осенью 1956 г. Джилас повторно получил срок – три года и на этот раз заключен в тюрьму. Формальным основанием для осуждения стали его интервью 29 октября одному из западных информационных агентств с осуждением позиции югославского руководства, согласившегося с подавлением революционных волнений в Венгрии и публикация его статьи в выходящем в Нью-Йорке журнале «New Leader»⁹, в которой Джилас предрекал неизбежность новой волны революций в коммунистических странах Восточной Европы. Он утверждал, что «опыт Югославии свидетельствует о том, что национал-коммунизм не способен переступить границы коммунистического строя и провести реформы, которые постепенно преобразовали бы этот строй в свободную демократию». «Национал-коммунизм способен только, порвав с Москвой, построить по существу такой же коммунистический строй, только методами и темпами более соответствующими нуждам своего народа»¹⁰.

Особое внимание уделил Джилас событиям в Венгрии, которые, по его мнению, «выдвинули на первое место ряд новых проблем: во-первых, вопрос о возможности дальнейшего развития национал-коммунизма; а во-вторых, проблему замены коммунизма новым строем, т. е. проблему права народа, до сих пор находившегося под коммунистической властью, избрать свой собственный некоммунистический путь развития». «Венгерская революция, – указывал Джилас, – проложила новый путь, по которому раньше или позже пойдут и другие коммунистические страны. Рана, которую венгерская революция нанесла коммунизму, уже никогда не затянется. Все зло и все слабости коммунизма – и в форме советского империализма и как система угнетения – сконцентрировались на теле Венгрии и были вырезаны из него руками венгерского народа, как злокачественный гнойник». Бывший коммунистический лидер считал, что «поражение венгерской революции не будет иметь немедленного решающего влияния на дальнейшие судьбы коммунизма и всего мира. Но мировой коммунизм вступает в период бурных событий и непреодолимых трудностей, а народы Восточной Европы – в полосу новых боев за свободу и независимость»¹¹.

Такие мысли не могли, естественно, оставить равнодушными идеологов югославского режима. Обличительный пафос этой статьи не остался незамеченным. Власти обвинили Джиласа в «клевете и искажении общеизвестных фактов, нанесении вреда репутации Югославии и существенным интересам ее народов, дезинформации мировой общественности и подпитывании клеветнической кампании против Югославии, с намерением вызвать этим вмешательство из-за рубежа в ее внутренние дела и ее внешнюю политику». Было заявлено, что он совершил «уголовное преступление, предусмотренное и наказуемое в соответствии со ст. 118. Ч. 1 Уголовного закона»¹².

Летом 1957 г. югославскому режиму был нанесен еще один серьезный удар – в США вышла в свет книга М. Джиласа «Новый класс». Рукопись была подготовлена автором в 1956 г., и ее первая часть заранее переправлена за границу, над второй – он работал до самого ареста, внося изменения под влиянием происходивших в то время событий в Польше и Венгрии. Книга оказала существенное влияние на делегитимизацию югославского режима, нанеся удар по светлому образу успешного социального развития, на котором, помимо военной победы над оккупантами в 1944–1945 гг., строилось нахождение у власти в Югославии сторонников коммунистической идеи, названных автором «новым классом»¹³.

В конце июля части из книги «Новый класс» были опубликованы в американском журнале «Life». Там же вышла рецензия западного советолога Э. Кранкшоу, который назвал ее «политическим динамитом, взрывающим теоретическое обоснование коммунизма», так как автор «неопровержимо показывает, как и почему коммунизм не работает и не может работать». Кранкшоу назвал книгу «самым потрясающим антикоммунистическим документом, когда-либо написанным», и вместе с тем «пророчеством единства мира»¹⁴. Идеи, высказанные Джиласом, на долгие годы были взяты на вооружение мировой антикоммунистической пропагандой. Книга «Новый класс» была переведена на многие языки¹⁵.

В конце 1957 г. коммунистический режим продолжил борьбу с инакомыслием. Аресты проводились в тайне. Лишь 31 января 1958 г. в прессу попало сообщение ТА-НЮГ о том, что «вследствие враждебной деятельности против ФРНЮ» судом обвиняются Богдан Крекич, Драгослав Странякович, Александр Павлович и Милан Жуйович. После судебного процесса, длившегося несколько дней, 4 февраля суд вынес постановление, согласно которому Крекич и Павлович признаны виновными «в том, что совместно с Драгославом Страняковичем с намерением насильственного и антиконституционного свержения власти трудового народа в нашей стране, слома национального единства и другой враждебной деятельности против ФНРЮ, организовали в начале 1957 г. группу, которая установила связь с враждебными эмигрантскими группами за рубежом». В документах также говорилось, что в апреле 1956 г. М. Жуйович взял у Страняковича программу группы с намерением доставить ее находившейся в эмиграции в Париже одной из четнических организаций. Павлович был осужден на восемь лет, Крекич – на семь, Жуйович – на четыре года, приговор Страняковичу был отложен вследствие его болезни.

Все осужденные имели некогда связи с движением Д. Михайловича, что позволило режиму обвинить их в попытке установить связь с четнической эмиграцией. Вместе с тем наблюдатели указывали, что Павлович и Крекич были социалистами, известными и в международном движении, а Жуйович и Странякович – республиканцами. Это давало основания полагать, что режим опасается возрождения ростков этих партий в стране. В ходе судебного заседания вскрылось, что рукопись, которую осужденные собирались передать в Париж, оказалась незаконченным трактатом, в котором Крекич критиковал режим Тито как диктаторский с позиций социалистической идеологии. То обстоятельство, что в отличие от книги «Новый класс» рукопись не была опубликована, но автор получил точно такой же срок, что и Джилас, позволило адвокату осужденных заявить, что «в Югославии сегодня наказывают только за попытку мыслить»¹⁶.

Вместе с тем демократическая эмигрантская оппозиция, объединенная в начале 1950-х годов известным сербским политиком межвоенного периода Слободаном Йовановичем в Югославский народный комитет, особой угрозы для руководства Югославии не представляла. Ее деятельность в основном ограничивалась изданием в Лондоне до смерти С. Йовановича (в ноябре 1958 г.) периодического издания «Порука», представлявшего собой площадку для интеллектуальной критики коммунистического режима и обмена мнениями с другими находившимися в эмиграции югославскими политиками по поводу событий и тенденций в титовской Югославии.

Столь же ограниченным было и влияние на югославских граждан издававшегося в Париже печатного органа либерального направления «Наше теме». Некоторую озабоченность вызывал у коммунистического режима социалист Живко Топалович, выступления, статьи и книги которого имели определенное влияние на мировое социалистическое движение, затрудняя контакты Белграда с Социалистическим интернационалом и входившими в него партиями. Остальные мелкие печатные издания в Канаде, США, Австралии не выходили за рамки националистически настроенной эмиграции, бешено ревновавшей правительства приютивших их стран к успешному развитию отношений с титовской Югославией.

Как уже упоминалось, Й. Броз Тито провозгласил тезис о том, что «всего лишь одно поколение не должно нести на своих плеча все тяготы построения социализм и не пользоваться плодами своих усилий». Эта позиция дополнительно была «разработана» на расширенном заседании Исполнительного комитета (ИК) ЦК СКЮ 28 сентября 1955 г., обсуждавшем «экономическую ситуацию». На заседании было констатировано, что существовал «высокий уровень инвестиций, который был необходим до сегодняшнего дня для подъема базовых отраслей промышленности», но «недостаточно инвестировалось в перерабатывающую промышленность и сельское хозяйство». В результате подобная структура и объем инвестиций «неблагоприятно отразились на уровне жизни трудящихся и служащих, особенно в городах и промышленных центрах». В связи с этим югославское руководство приняло решение об устранении имевшихся диспропорций для обеспечения соразмерного роста производства и потребления товаров. Гораздо больше внимания было решено уделять достижению стабильности рынка и расширению товарного обмена с заграницей. Предусматривалась также большая помощь экономически слаборазвитым областям.

В октябре 1956 г. во время встречи с румынской делегацией югославские руководители, прежде всего сам Тито, достаточно цинично разъяснили Г. Георгиу-Деж свои действия. «Социализм идейно представляет собой одно целое, хотя методы управления разные, – заметил Тито. – В развитии социализма массам следует ежедневно давать почувствовать, что они действительно имеют перспективы более счастливого будущего, что социализм – общественная система, которая создает человеку лучшую и более счастливую жизнь…. Нельзя людям постоянно обещать, им нужно что-то дать. Уровень жизни и улучшение материального состояния людей очень важны. Бывают ситуации, когда массы могут очень крепко затянуть пояса, так как верят, что эти усилия увенчаются результатами. Но если они это делают постоянно, если постоянно затягивают пояса, но не видят улучшений, то однажды они могут отвернуться, разочаровавшись в такой системе».

«Мы в прошлые годы, – продолжил Тито, – предпринимали значительные усилия, чтобы построить как можно больше промышленных объектов, иметь как можно больше фабрик, но недостаточно обращали внимание на то, как устроена жизнь наших людей. Когда мы увидели, что люди начали ворчать, мы сказали себе: „Стоп“. Мы прекратили все инвестиции, направлявшиеся на строительство новых объектов… и решили, что фабрики будем строить не так интенсивно и растянем сроки строительства, но дадим людям почувствовать некоторое улучшение. Тем самым положение людей несколько улучшилось, но еще и сегодня мы не удовлетворены. Мы должны идти дальше, чтобы народ еще больше почувствовал улучшение»¹⁷.

В то же время защищая курс на демократизацию в стране, Тито пояснил, что демократия в ФНРЮ «отличается на 180 % от западной демократии». «Посредством демократизации мы достигли того, что каждый наш гражданин чувствует себя сегодня участником всего, что с нашей страной происходит, он считает, что может везде принимать участие, – указал Тито. Мы достигли этого при помощи системы самоуправления. Управление фабриками есть экономическая основа подлинной социалистической демократии. Мы создали такое положение, при котором забастовка рабочих на наших фабриках – абсурд, ибо они сами управляют фабриками… Забота о многих общественных вопросах сброшена с плеч центра, правительства, Центрального комитета и перенесена на рабочих. Как они будут управлять, то они и получат».

При этом Тито сослался на мнение Э. Карделя: «Народ больше не считает, что мы виноваты в различных сложностях, но считает собственной задачей их исправить». Участвовавший во встрече С. Вукманович-Темпо привел следующий пример: «В том, что нет квартир, жители Белграда критикуют не нас, но местные власти за строительство выставочного центра и других ненужных строек». Тито подвел черту: «Поэтому нет никаких опасностей для общественной системы в целом, а существует всего лишь локальные опасности, и это не дает возможности врагам что-либо предпринять»¹⁸.

Данный курс был продолжен. На расширенном заседании ИК ЦК СКЮ 6 ноября 1956 г. было решено обеспечить в 1957 г. увеличение личного потребления и уделить особое внимание жизненному уровню рабочих и служащих. Это увеличение было намечено достичь постоянным подъемом производительности труда. Было предусмотрено довести общее потребление в соответствие с собственными экономическими возможностями и считать развитие сельского хозяйства приоритетной задачей¹⁹.

На планирование инвестиций оказали существенное влияние и события в соседней Венгрии. В решениях заседания было зафиксировано, что «с учетом развития международной ситуации» ИК ЦК СКЮ считает, что для укрепления народной обороны следует обеспечить финансирование в основном на уровне 1956 г.»²⁰ Югославское руководство уточнило свою позицию и по вопросу западной экономической помощи, считая нужным окончательное избавление от зависимости от Запада. «Необходимо в 1957 г. и в следующие годы, – отмечалось в решении, – снижать покрытие текущего дефицита иностранными средствами, используя эти средства прежде всего для укрепления производительных сил страны, и довести общее потребление в соответствие с собственными экономическими возможностями»²¹.

Если курс на повышение жизненного уровня югославских трудящихся рассматривался на различных форумах и широко преподносился в СМИ как забота о гражданах страны со стороны СКЮ, то обсуждения реального состояния экономики проходили в самом секретном режиме. О необходимости стабилизации экономики заговорили уже в феврале 1957 г., когда на заседании Исполнительного комитета ЦК СКЮ югославское руководство забило тревогу по поводу платежного баланса страны. По итогам сообщения С. Вукмановича-Темпо и состоявшегося обсуждения было решено не принимать окончательного решения. Вместе с тем ответственность была перенесена на правительство и другие экономические органы с тем, чтобы они «разработали конкретные меры для стабилизации экономики»²².

27 июня 1957 г. на секретном (как всегда) заседании высшего партийно-государственного руководства страны Тито заявил о том, что положение с платежным балансом и в экономике в целом не улучшилось. По итогам обсуждения было решено, что Исполком ЦК СКЮ в виде выводов сформулирует общий курс развития экономики и что в республиканских комитетах на основе этих заключений будут проведены дискуссии на расширенных пленумах Исполнительных комитетов ЦК республик»²³.

Январь 1958 г. начался с обращения президента Тито с новогодним поздравлением, в котором он оптимистично заявил, что «мы входим в него с самыми большими перспективами»²⁴. Однако уже в ближайшие недели югославское общество впервые в своей послевоенной истории столкнулось с забастовками. Это произошло в словенском городке Трбовле, где шахтеры прекратили работу, выдвинув требование увеличения оплаты труда и повышения цены на добываемый уголь.

Шахтерская забастовка заметно дискредитировала усилия СКЮ по пропаганде успехов системы самоуправления на производстве. Стало ясно, что противоречия между работниками и работодателями никуда не делись. Забастовка серьезно встревожила Тито, который на протяжении многих лет привык все свои действия и решения совершать со ссылкой на рабочий класс.

В развитии сельского хозяйства Югославии во второй половине 1950-х годов наблюдались определенные сдвиги. После краха политики коллективизации перед югославскими лидерами во весь рост встала проблема реализации новой политики в отношении крестьянства. Тем не менее коммунистические идеологические схемы продолжали довлеть над умами югославских лидеров, ограничивая возможности решения производственных проблем. Югославские лидеры по-прежнему считали, что самое важное – остановить возможный процесс укрепления частного сектора и социального расслоения на селе. Принятый в этих целях в 1953 г. закон о земельном максимуме в 10 га служил именно этой цели.

Подход коммунистической власти к селу был выражен в выступлении Э. Карделя в 1955 г. В нем ясно было заявлено, что гарантом предотвращения роста буржуазии на селе является сохранение в руках государства всех транспортных средств. Наряду с этим был возобновлен подход первых послевоенных лет, согласно которому главная роль в социалистическом преобразовании сельского хозяйства принадлежит общим сельскохозяйственным задругам (ОСЗ), основной функцией которых было расширение общественного сектора за счет сотрудничества с крестьянами, расширение технологических нововведений в частном секторе, оказание специальных технических услуг индивидуальным сельхозпроизводителям, покупка сельскохозяйственных товаров, залог земельных участков и т. п. Этими и другими формами следовало на добровольной основе собирать крестьян и объединять их в отдельных видах работ с общественным сектором. Таким образом ОСЗ в селах превратились в экономический и общественно-политический центр с общественными домами, библиотеками и т. д.

Реализация идеи об ОСЗ как носителе модернизации сельского хозяйства не удалась, так как занятые в задругах стремились к получению собственного дохода. Эта тенденция, но и ряд других причин, а также общее направление развития экономики Югославии в значительной мере оказали влияние на снижение числа ОСЗ с 6006 в 1955 г. до 3228 в 1961 г. и 1712 в 1966 г.²⁵

В эти условиях и с целью блокировки частного сектора главную роль в социалистическом преобразовании села и развития сельского хозяйства руководство СКЮ стало отводить большим сельскохозяйственным хозяйствам, которые должны были развиваться по системе рабочего самоуправления точно так же, как промышленные предприятия²⁶. Новой политикой СКЮ в отношении села и сельского хозяйства хотели избежать «классовой дифференциации» на селе, типичной для капитализма, а также насильственной коллективизации, типичной для Советского Союза. Такой генеральный курс остался в основном неизменным и вошел в Конституцию 1974 г. и в Закон об объединенном труде 1976 г.

Тем не менее, в конце 1950-х годов общее состояние югославского сельского хозяйства все еще было более чем слабым. Его оснащенность, энерговооруженность и иные характеристики, включая производительность, были отсталыми в Европе и даже более отсталыми, чем в королевской Югославии²⁷.

Сохранение давления на крестьянство ясно давало понять молодому поколению деревни, что «жизни на селе для них нет». Большая часть сельской молодежи считала, что их дом только «зал ожидания для перехода в рабочие или служащие». Сложившаяся ситуация привела к началу так называемого великого переселения, в ходе которого из сельского хозяйства в несельскохозяйственные секторы экономики переходило около 220 тыс. человек ежегодно (до 1971 г. сельское хозяйство потеряло около 5,5 млн человек). Потребительская лихорадка, дошедшая и до сельской местности на рубеже 50-60-х годов XX в., так и не удержала молодежь на селе.

Все же промышленный подъем, охвативший югославскую промышленность, затронул и сельскохозяйственное производство. В период с 1957 г. оно выросла более чем на 60 % по сравнению с последним десятилетним перед войной. Особенно большой скачок был совершен в 1957–1961 гг. За это время темпы роста в общественном секторе достигали 18,58 % ежегодно, что стало результатом больших инвестиций в сельскохозяйственные госимения. Такой «бум» в сельском производстве создал в начале 1960-х годов впечатление, что Югославия окончательно решила эту проблему, столь мучительную и тяжелую во всех социалистических странах. Однако с середины 1960-х годов наступило замедление роста, сопровождавшееся в отдельные годы стагнацией и рецессией. К тому же рост предыдущий затронул далеко не все югославские регионы. Как утверждает Д. Биланджич, «хотя Югославия в начале 1960-х годов вышла на нижнюю границу среднеразвитых стран, значительные территории в Боснии и Герцеговине, Черногории, Македонии и Косове с точки зрения форм производства и повседневной жизни почти целиком жили в доиндустриальном периоде, можно сказать, как в средневековье²⁸.

Новая программа СКЮ. Происходившая в 1957 г. подготовка нового пятилетнего плана совпала с подготовкой очередного, VII съезда СКЮ. Его главным событием должно было стать принятие новой программы СКЮ. Еще при ее разработке югославскому руководству стало ясно, что неминуем новый виток полемики с Москвой и давления со стороны КПСС²⁹. В одной из установочных речей по поводу программы СКЮ Тито говорил о необходимости «обосновать политику национальной независимости не только с позиций национального интереса, но и с позиции развития и победы социализма в мировом масштабе». Югославский лидер назвал также «глупостью» обвинения СКЮ в «титоизме». «Это очень вредно. Мы – марксисты, а никакие не титоисты, – подчеркнул он³⁰.

Уже в предварительном наброске новой программы была поставлена задача найти среднюю линию между советской системой и демократией западного образца. Положения программы должны были «разбить теорию Сталина о роли партии… рассчитаться со сталинской теорией партийности» и в то же время продолжить «критику многопартийной системы как формы демократии». Целью развития должен был стать «коммунизм без государства и партии»³¹.

Съезд открылся 22 апреля 1958 г. в Любляне. Как уже отмечалось, отношения с Москвой вновь были натянутыми, в том числе вследствие знакомства с разосланным проектом новой программы СКЮ. Однако прозвучавшая со стороны стран восточного блока критика ничуть не смутила руководство СКЮ и ФНРЮ.

Согласно принятой у коммунистов традиции, первая часть длиннейшей речи Тито на съезде была посвящена ситуации в мире и отношениям Югославии с зарубежными странами. В отличие от прошлого съезда, когда СССР представлял главную угрозу миру, Тито оценил ситуацию «столкновением диаметрально противоположных интересов главных членов антигитлеровской коалиции: западных держав и Советского Союза». Югославский руководитель особо оговорил, что «существующие противоречия были после войны обострены борьбой против коммунизма, которую сегодня ведут весьма мощные реакционные круги ведущих мировых стран. Из коммунизма создается пугало, которое должно напугать не только собственные, но и другие народы, а коммунистическими называются не только все передовые движения, но и народы, которые стремятся к независимости»³².

На этот раз Тито уделил также особое внимание событиям в странах третьего мира, прежде всего среди афро-азиатских государств и отношениям ФНРЮ с неприсоединившимися государствами. Столь серьезное внимание этой проблеме было призвано отразить то значение, которое придавали в Белграде движению неприсоединения, а также усилиям югославского лидера стать в международных делах деятелем с мировым авторитетом.

Говоря об отношениях с социалистическим блоком, Тито, казалось, игнорировал возобновленную с ноября 1957 г. полемику с Москвой в связи с проектом программы СКЮ. Он вновь подтвердил, что отношения с СССР и другими социалистическими государствами должны развиваться на принципах, заложенных в Белградской декларации. При этом Тито не упомянул о Московской декларации 1956 г., где говорилось и о принципах отношений между коммунистическими партиями двух стран.

Главным пунктом повестки дня съезда стало принятие новой партийной программы. Огромный документ, распространявшийся среди делегатов съезда, насчитывал свыше 230 машинописных страниц и готовился не один год. В нем нашли отражение основные подходы югославского руководства от «социально-экономических и политических отношений в современном мире» и исторического значения национально-освободительной борьбы в Югославии до принципов югославской общественной системы и роли СКЮ и остальных социально-политических организаций страны.

Программа СКЮ и доклад, которым Кардель ее представил, определяли партию и ее роль в основном в тех же терминах, что и на VI съезде. В документах были даже осторожные упоминания о возможном отмирании партии, которое будет «происходить параллельно с объективным процессом устранения социальных антагонизмов». Вслед за этим Кардель заявил, что «в настоящий период коммунисты… должны иметь непосредственное влияние на определенные ключевые позиции во власти, от которых зависит стабильность политического порядка и которые обеспечивают даже более свободное развитие социализма».

Программа повторила традиционные югославские концепции об «отмирания государства», которое якобы началось в Югославии со времени создания рабочих советов в 1950 г. «В сфере экономических отношений, – отмечалось в ней, – этот процесс одновременно означает процесс преодоления остатков государственного капитализма». Социализм может быть достигнут, когда «все общественное сообщество станет сообществом производителей». Советские отклонения от этих принципов были подвергнуты критике, но в то же время осторожно упомянуты и улучшения, произошедшие после смерти Сталина в социалистическом лагере.

Программа обратила внимание и на национальный вопрос. После повторения известных тезисов о «равенстве и праве на самоопределение всех югославских народов», она добавила новое, а именно то, что будущее национальных отношений лежит в развитии социалистических отношений и «социалистического, югославского сознания». Таким образом, социалистическое сознание стоит выше отдельного этнического сознания и приводит в конечном итоге к «югославскому сознанию». Хотя об этом и говорилось очень осторожно, с элементами специфики и без какого-либо стремления к созданию «югославской нации». Концепция «югославского сознания», «югославской культуры» неизбежно вела к появлению новых более специфических вопросов, к примеру, о языках, на которых должна писаться «югославская литература».

И все же программа и съезд СКЮ не внесли существенных изменений в партийную и политическую жизнь страны. Не был изменен и состав нового Исполкома, который был избран новым ЦК, состоявшим из 135 человек. К членам ИК ЦК СКЮ был добавлен только один новый член – Велько Влахович. С этого времени Исполком состоял из четырех сербов, четырех хорватов (в том числе и Броз Тито), трех словенцев, трех черногорцев и одного македонца. Тито был переизбран на пост генерального секретаря (продолжая совмещать большинство высших постов), а Кардель и Ранкович – избраны секретарями ЦК. При этом Ранкович должен был заняться «организационно-политической работой», что означало также и контроль над управлением государственной безопасностью (УДБ). Поэтому дилемма о том, кто является вторым лицом в югославской партии и государстве, а возможно, и наследником Тито, сохранялась. Съезд вернул к жизни идеи, которые были рождены в стране в начале десятилетия. Вместе с тем сохранились и авторитарные тенденции, проявившиеся в 1953–1954 гг.

В конце 1950-х годов СКЮ вновь обратила свой взор на национальный вопрос и проблему устройства государства. Робкие попытки начала 1950-х годов воплотить в жизнь марксистскую идею о том, что «рабочие не имеют отечества», выраженная в создании в Скупщине СФРЮ веча производителей параллельно с понижением роли веча народов, были пресечены уже дополнениями к Конституционному закону 1953 г., произведенными в 1954 г.

Кардель писал в те годы, что бюрократический централизм способствует утверждению «старого шовинистического интегрального югославизма как тенденции отрицания существующих югославских народов». Появление этого пресловутого бюрократического централизма он по старому коммунистическому рецепту связывал с остатками «старого великосербского национализма», который в условиях великодержавной гегемонии получит якобы «югославскую форму»³³. Одновременно югославские коммунисты догматически утверждали, что национальный вопрос решен и национальное равноправие в Югославии обеспечено.

Таким образом, на рубеже 50-х и 60-х годов XX в. «бюрократизм» и «великодержавный гегемонизм» были провозглашены самой большой опасностью. Подобные партийные подходы создавали иллюзию, что «правящие силы» окончательно принимают антидогаматическую программу, поворачиваются лицом к Европе, начинают уважать экономические закономерности, отказываются от кадрового и институционального сращивания государства и партии, партийной диктатуры, бюрократического господства, начинают процесс демократизации общества, его модернизацию. Время показало, что это не так: партия по-прежнему безраздельно доминировала в политике, а государство – в экономике. Достаточно сказать, что в тот период 3/4 всех инвестиций были государственными.

Оживление национализма. Введение зачатков рыночных механизмов в ходе реформистского поворота конца 1940-х годов с неизбежностью выразилось всплеском неконтролируемых процессов, причем не только в экономике. Усилились, в частности, и скрытые националистические тенденции. Власти пытались взять эти процессы под контроль. Признаком этого стало решение политбюро ЦК СКЮ об «усилении авторитета Веча народов путем направления туда членов политбюро и ряда других выдающихся личностей»³⁴.

На уровне обыденного сознания национальные чувства населения страны наиболее ярко проявлялись в ходе спортивных соревнований. В начале декабря 1951 г. после победы в футбольном матче загребского «Динамо» над белградской «Црвеной звездой» произошли «шовинистские» демонстрации с обеих сторон. Наблюдатели этих событий отмечали: «В Белграде столь яростна ненависть к хорватами, а в Загребе – к сербам словно оба народа находятся в начале войны, или в начале государственных беспорядков и так бы стреляли, резали или мучили друг друга как никогда в истории… Мы все спим на вулкане, который легко, от самого небольшого потрясения начнет извергаться»³⁵. Лидер хорватских коммунистов В. Бакарич в одном интервью для печати откровенно признал, что «среди нас присутствует в сильной мере хорватско-сербская антипатия»³⁶.

В ходе обсуждения на пленуме ЦК КПЮ в 1952 г. доклада М. Пияде, рассказавшего о предлагаемых конституционных изменениях (реальным инициатором и разработчиком всей концепции был Э. Кардель), уже сам Тито говорил о национальном вопросе без принятого до этого пиетета: «Я верю, что вы много размышляли о том, какой прогресс создало у нас решение национального вопроса. Но разве мы ликвидировали все негативные национальные элементы, которые существовали? Нет. А верхи власти, самые высшие форумы, считают по-другому… Я за децентрализацию, но эта децентрализация должна иметь свою цель, не ради формы, а ради подлинных потребностей»³⁷.

В полной мере дискуссии и опасения проявились на том же пленуме при введении понятия палаты «Вече производителей». Именно тогда Б. Кидрич подчеркнул, что хотя она и выбирается демократическим способом, но означает реализацию понятия диктатуры пролетариата, как это понимал К. Маркс, т. е. как «обеспечение руководящей роли рабочего класса в распоряжении излишками труда». Однако Кидрич видел опасность в том, что вместо «диктатуры пролетариата» могла получиться «диктатура развитых республик», поскольку «большинство будут представлять словенские и хорватские рабочие, так как их общественной брутто-продукт самый большой»³⁸.

Впрочем, говоря о проблемах на закрытых собраниях, югославское руководство стремилось в публичных выступлениях придерживаться прежнего тезиса о решении национального вопроса еще в ходе социалистической революции, а возникавшие в этой сфере проблемы объясняли пережитками прошлого. Так, в интервью газете «Политика» 24 мая 1957 г. Тито сказал, что «было бы преувеличением говорить о каких-то значительных проявлениях шовинизма и национальной нетерпимости у нас, ибо этого нет. Имеются лишь отдельные случаи, которые вызываются теми, кто некогда разжигал междоусобную братоубийственную войну между хорватами, сербами, словенцами, македонцами и другими нашими народами. В этом повинны и другие элементы, которых мы не перевоспитали и которые никогда не перевоспитаются. По наущениям со стороны эти люди довольно искусно пытаются вызвать раздор, посеять сомнения в святая святых того великого завоевания, которого мы добились в этой войне, в единстве народов Югославии в их едином социалистическом содружестве»³⁹. Результаты политики в национальном вопросе Тито пытался представить как успех, указывая на сближение, которое «идет по всем линиям. Оно особенно заметно и в рядах рабочего класса. Наши трудовые коллективы больше не ограничивают свой взгляд на вещи национальными рамками, а смотрят на них через призму общих интересов нашего общественного содружества»⁴⁰.

Подобные высказывания противоречили тому, что происходило на самом деле. В январе 1957 г. один из чехословацких дипломатов, побывавших в то время в «северных» республиках ФНРЮ, делился своими впечатлениями с советскими коллегами: «В Хорватии, особенно Словении, имеются определенные националистические настроения. Мы встречались с такими высказываниям, что скоро в Югославии останется только сербская и черногорская национальности. У людей, которые высказывают такие мысли, чувствовалась некоторая обида в связи с тем, что политику в Югославии направляют руководители – выходцы из Сербии и Черногории»⁴¹.

Известный сербский писатель и политический деятель Добрица Чосич, принимавший участие в работе комиссии, разрабатывавшей программу СКЮ, в 1958 г. записал в своем дневнике: «в Словении до критических, до очень критических размеров развит сепаратизм. Все подряд выражают презрение к ФНРЮ, Сербии, всем нациям… Это шовинизм огромных размеров. Они презирают сербский язык, убеждены, что имеют самую богатую культуру, ощущают себя под угрозой, обворованными и обманутыми. Так думают все – от официанта до Бориса Крайгера, от горничной до Йосипа Видмара»⁴².

Постоянное повторение тезиса о решении национальных проблем мало способствовало их реальному рассмотрению. Между тем, в середине 1950-х годов большинство проблем внутреннего развития начало рассматриваться как отношения между республиками и их экономическими и политическими элитами. Любой, даже самый незначительный хозяйственный вопрос решался под этим углом зрения. Примером могут служит дискуссии по распределению среди республик импортных сельскохозяйственных машин и искусственных удобрений, происходивших на заседаниях Сообщества деловых союзов по делам механизации и химизации сельского хозяйства, с протестами, лишением слова, отказами подчиниться, угрозами покинуть заседание и т. п.⁴³

Самую серьезную основу для конфликтов составляли механизмы сбора налогов и распределения инвестиций между республиками. Наиболее ярко это было видно на примере Сербии и Словении. Сербия, национальный доход которой в 1952 г. составлял 314,7 млрд, динаров, оставила для использования на собственные нужды 162,2 млрд, и передала в федеральный бюджет 152,2 млрд. Словения, численность населения которой была много меньшей Сербии, имея в 1952 г. национальный доход в размере 139,4 млрд, динаров, смогла оставить себе только 42,3 млрд, и передала в федеральный бюджет 97,1 млрд. В следующем 1953 г. Сербия внесла в национальный бюджет 86 % той части своего национального дохода, которую она могла удержать на собственные нужды; Словения же должна была внести – 214 %. В последующие годы эти пропорции не изменились. В 1957 г. Сербия удержала 36,6 % общей суммы налога с оборота, передаваемого в федеральный бюджет и представлявшего собой один из важнейших источников налоговых поступлений в Югославии, тогда как Словения – всего лишь 1,2 %. Наглядным образом можно показать эти различия на примере югославского бюджета за 1958 г. В том году он равнялся приблизительно 335 млрд, динаров. Словении, население которой составляло лишь 8,6 % страны, пришлось внести 125 млрд, динаров, или 37,2 % национально бюджета. Эти 125 млрд, динаров составили 45,6 % общей сумы национального дохода Словении. В то же время в 1956–1958 гг. Словении было выделено всего лишь 1 % планового импорта средств производства; остальные 99 % пошли в другие республики⁴⁴.

Таким образом словенцы несли на себе самое большее бремя. Такие перекосы порождали, с одной стороны, потребительские настроения «южных» республик и территорий, включая даже Далмацию, а с другой – компенсацию «северным» республикам поставками дешевых источников сырья с юга⁴⁵. Это окончательно запутывало существовавшую экономическую картину.

Во второй половине 1950-х годов коммунистическая элита начала всерьез задумываться над межнациональными отношениями. В 1957 г. лидер словенских коммунистов и второе лицо в партийно-государственной элите ФНРЮ Э. Кардель вернулся к своим предвоенным размышлениям о национальных проблемах и опубликовал работу «Развитие словенского национального вопроса». В написанном специально для нового издания введении Кардель останавливался на особенностях бюрократического централизма, который, по его словам, способствует «утверждению старого шовинистического «интегрального югославизма» как тенденции отрицания существующих югославских народов» и подрывает «истинные братские отношения между самостоятельными народами Югославии». Кардель, по существу, вернулся к довоенным установкам Коминтерна по поводу «великосербского национализма», который в условиях великодержавной гегемонии получает «обманчивую югославскую форму»⁴⁶.

На состоявшемся 6 февраля 1958 г. расширенном заседании Исполнительного комитета ЦК СКЮ, где присутствовали главы республиканских партийных организаций и правительств, национальный вопрос был поднят Тито. «Местные интересы начали приобретать весьма обеспокоивающие размеры, – указал он. – Наши товарищи внизу, в республиках, и ниже – в срезах, очень легко попадают под влияние психоза, который создают самые негативные элементы в нашей общественной системе. Разные разговоры, преувеличения и враждебные лозунги, которые вбрасываются, не служат нашим руководителям внизу импульсом для мобилизации всех сил в партии и профсоюзах с тем, чтобы этому противостоять, встать против этого, но наоборот создают базу для возможного удара по союзному руководству».

Тито подчеркнул, что «эти местные интересы постепенно превращаются сегодня в шовинизм». «Не смейте закрывать глаза на действительность, – сказал он, – и думать, что шовинизма не существует. Он существует. И сегодня нередко в республиках высказываются против Белграда, как против некоего великосербского центра, хотя мы здесь находимся из всех республик. В Белграде сидят коммунисты, которые начали создавать движение и которые боролись против шовинизма и централизма; а сейчас все внезапно занялись поиском ошибок и перебрасыванием ответственности на Белград, как на центр. Я считают, что вы, товарищи, которые руководите в республиках, должны немного больше думать об этих вещах и немного больше задуматься – к каким последствиям это может привести».

В развернувшейся после этого дискуссии Й. Веселинов требовал, чтобы государственную политику утверждал ЦК СКЮ, а республики и их руководства несли ответственность за ее реализацию. В. Бакарич требовал возвращения к прежним методам. А. Ранкович отметил негативные последствия демократизации. П. Стамболич обратил внимание, что в республиканских политических верхушках обсуждают «сколько, кто получил, где, что в какой республике построено и кто быстрее развивается», и требовал изменения такого поведения. С. Вукманович-Темпо, указывая на разногласия в экономическом руководстве и в правительстве, а также на разногласия между республиками, подчеркнул, что «невозможно поставить хотя бы один вопрос или предпринять что-либо в экономике, чтобы не затронуть национальную проблему». Л. Колишевский предостерег относительно антиюгославских настроений и различных видов шовинизма, один из которых – «местный патриотизм», который перерастает в шовинизм. «Этот вид шовинизма мы чувствуем в хозяйственном аппарате, в хозяйственных органах, в отношениях между предприятиями, палатами и т. д., и он нам создает множество сложностей»⁴⁷.

Это были первые признаки обострения национального вопроса внутри югославского руководства, которые стали нарастать, как снежный ком, в следующие десятилетия. Пока же, к концу 1950-х годов проблемы были решены достаточно успешно. Уже в 1960 г. был получен национальный доход, который согласно составленному пятилетнему плану на 1957–1961 гг. был предусмотрен только в 1961 г. Вместо планировавшегося годового темпа роста в 9 % он составил почти 12 %. В соответствии с данной динамикой происходил более высокий рост личного потребления, который превысил 10 % в год. Уже в 1960 г. часть затрат на питание в общей структуре потребления снизилась с 48,5 % до 43 %. Число легковых автомобилей в собственности граждан возросло почти в три раза, холодильников – в восемь раз и т. п. В сфере строительства жилого фонда была реализована программа, рассчитанная почти на 200 000 квартир⁴⁸.

Примечания

1 Biland?i? D. Hrvatska moderna povijest. Zagreb, 1999. S. 383.

2 Борба. 1958. 2 II. Выступление M. Тодоровича на заседании правового комитета Союзной индустриальной палаты – председатель Комитета по экономике СИВ.

3 Димић Љ. Историја српске државности. Нови Сад, 2001. Књига III. Србщ'а у Jугославиjи. С. 364.

4 Biland?i? D. Hrvatska moderna povijest. S. 387.

5 Там же.

6 Там же.

7 Впрочем, в Москве имелись сведения о том, что после «дела» Джиласа в окружную тюрьму Белграда было доставлено много арестованных (см.: РГАНИ. Ф. 5. Оп. 28. Д. 239. Л. 15).

8 Цит. по: Политика. 1954. 30 XII.

9 Статья была переведена на русский и опубликована в выходившем в Нью-Йорке (США) журнале «Социалистический вестник». 1956. № 12 (700) Декабрь. С. 231–234.

10 Там же. С. 231.

11 Там же. С. 234.

12 ?ilas M. Tamnica i ideja. Beograd, 1989. S. 148.

13 Djilas denounces Communism. Smuggled book brands «New Class». 1957. // The Times (London). 1957. 27 VI. P. 6; Dilas o komunisti?kom sistemu // Poruka. London. Br. 45. Septembar. S. 6–9; О Dilasovoj knizi // Poruka (London). 1957. Br. 46. Novembar. S. 3–5.

14 Несколько позже эта статья Э. Кранкшоу была перепечатана как вкладка в английский вариант книги «Новый класс». См. By way of introduction. P. 1.8.

15 Переводы книги «Новый класс» на русском были опубликованы в 1958 г. в Нью-Йорке и Мюнхене.

16 Beogradsko sudjenje socijalistima // Poruka (London). 1958. Br. 48. Mart. S. 3–6.

17 AMIJ. KPR I-3-а. Brioni, 27 X. 1956. Jugoslovensko-Rumunski razgovori na Brionima.

18 Там же.

19 Подробнее см: Archiv Jugoslavije (далее AJ). F. 507. III/67 Zaklju?ci pro?irene sednice Izvr?nog komiteta CK SKJ od 6 novembra 1956; Stenografske bele?ke pro?irene sednice Izvr?nog komiteta CK SKJ, odr?ane 6 novembra 1956 u Ljubljani.

20 Там же.

21 Там же. C. 127.

22 AJ. F. 507. CK SKJ. III/69. Zapisnik sednice Izvr?hog komiteta Centralnog komiteta SKJ od 27 II. 1957. Обсуждению состояния платежного баланса ФНРЮ было посвящено заседание ИК ЦК СКЮ в феврале 1957 г., в том числе в выступлении С. Вукмановича-Темпо.

23 AJ. F. 507. Ш/71. Beograd. 28 juna 1957. Zapisnik sa Pro?irene sednice Izvr?nog komiteta Centralnog komiteta SKJ odrzane 27 juna 1957 godine u Beogradu.

24 Борба. 1958.1, 2 и 3.1. C. 1 Новогодишна порука претседника Тита.

25 См.: Biland?i? D. Hrvatska moderna povijest. S. 388.

26 Цит no: Biland?i? D. Hrvatska moderna povijest. S. 389.

27 Там же. S. 389.

28 Там же. S. 390.

29 ЂосиЬД. Пишчеви записи. (1951–1968) Београд, 2000. С. 118–123.

30 Там же. С. 120.

31 Там же. С. 121.

32 Тито Броз J. Говори и чланци. Загреб, 1960. Књига ХШ. С. 173–174.

33 Димић Љ. Историја српске државности. Књига III. С. 365; Кардеть E. Развоj словеначког национальног питања, Београд, 1973. c XXXVII.

34 AJ. F. 507. Ш/47. Zapisnik sednice Politbiroa Centralnog komiteta komunisti?ke partije Jugoslavije, od 26.1.1950.

35 Kocbek E. Dnevnik 1951–1952. Zagreb, 1986 S. 247. Цит. no Pirjevec J. Jugoslavija. Nastanek, razvoj ter raspad Kradjordjevi?eve in Titove Jugoslavije. Koper, 1995. S. 241.

36 Pirjevec J. Указ. соч. S. 241.

37 Sednice Centralnog komiteta 1948–1952. S. 668–669.

38 Там же. C. 677–678.

39 Броз Tumo Й. Избранные статьи и речи. М., 1987. С. 589.

40 Броз Tumo]. Говори и чланци. Загреб, 1959. Т. 11. С. 332–335.

41 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 28. Д. 484 Л. 117 Советник Посольства СССР в ФНРЮ В. Брыкин. Запись беседы с советником Чехословацкого посольства в ФНРЮ Томеком. 30 января 1957 г.

42 Ћосић Д. Пишчеви записи (1951–1968). Београд, 2000. С. 472

43 См., например, отрывок из записи дискуссии на заседании данного союза. Selini? Sl. Suprotstavljeni interesi Jugoslovenskih republika oko uvoza i podele poljoprivrednih ma?ina i sredstava 1957–1958 // Tokovi istorije. (Institut za noviju istoriju Srbije). Beograd, 2006. Br. 3. S. 171 сноска 15.

44 Rusinov D. Op. cit. P. 95.

45 Pirjevec J. Указ. соч. S. 241.

46 Kardelj E., Razvoj slovena?kog nacionalnog pitanja. Beograd, 1973. S. XXXVII.

47 Там же. C. 92.

48 Biland?i? D. Hrvatska moderna povijest. S. 388