Глава 4 Развертывание Сопротивления и гражданской войны

Начало Сопротивления и формирование соперничающих антиоккупационных движений. Охарактеризованное в предыдущей главе положение, созданное в результате оккупации и раздела Югославии, уже вскоре вызвало в ряде регионов активные и – что не менее, если ни еще более важно – массовые выступления против этого положения.

Первые выступления произошли в начале мая, а затем в июне – июле 1941 г. на значительной части территории НГХ – в Восточной Герцеговине, Лике, Книнской Крайне, Западной и Восточной Боснии, Кордуне, Бании и некоторых других местах. Это были восстания сербов, составлявших большую долю тамошнего – в основном сельского – населения либо преобладавших в нем. В историографии, как югославской, так и постюгославской, имели место различные изображения данных событий.

В югославской историографии, которая должна была отвечать канонам официальной коммунистической версии борьбы 1941–1945 гг., эта тема была в относительно меньшей мере предметом специального исследования. Ибо упомянутые восстания в основном начались раньше, чем Сопротивление, организованное Коммунистической партией Югославии (КПЮ). Но при том или ином обращении к теме восстаний преобладала, как правило, точка зрения, что важнейшей их причиной – или одной из важнейших – являлась террористическая политика усташского режима в отношении сербов в НГХ. Однако в одних работах проявлялась вместе с тем тенденция связать эти восстания с «общим народным стремлением» к борьбе за освобождение, в качестве выразителя которого фигурировала КПЮ. В других же работах больший упор делался на то, что восстания были скорее актами сербской этнической самозащиты, когда, будучи в отчаянии от угрожавшего самому их существованию террора, сербские крестьяне упомянутых регионов стали спасаться не только бегством, но и вступлением в борьбу с усташскими головорезами. И начали отвечать сопротивлением на последовавшие карательные действия, предпринимавшиеся усташскими военными формированиями, домобранскими частями и жандармерией. В постюгославской историографии и исторической публицистике, прежде всего в сербской и хорватской, тема сербских восстаний, начавших вспыхивать на территории НГХ с рубежа весны – лета 1941 г., привлекла гораздо большее внимание. Сами восстания стали рассматриваться преимущественно через призму этнических устремлений. Причем в работах сербских авторов заметно преобладает, если не абсолютно господствует, характеристика восстаний как проявления сербской этнической самозащиты перед лицом усташского геноцида. Часть хорватской историографии также рассматривает развязанный усташами против сербов террор как важнейшую причину возникновения сербского сопротивления. Но наряду с этим, в ряде работ хорватских историков называются в большей или меньшей степени и другие факторы в качестве причин, вызвавших упомянутые сербские восстания. От противодействия попыткам властей НГХ изъять в населенных сербами местах оружие, которое осталось у разошедшихся по домам сербов-военнослужащих потерпевшей поражение Югославской армии. И до, как считают некоторые авторы, целенаправленных действий местных ячеек тех организаций сербских ветеранов-четников периода балканских войн и Первой мировой войны, которые были активны в довоенном югославском государстве, а после произошедшего в апреле 1941 г. захвата и раздела Югославии выступили, по мнению этих авторов, среди сербского населения, особенно Боснии и Герцеговины, инициаторами борьбы за разрушение НГХ¹.

Это различие трактовок, с одной стороны, отражает воздействие, оказывавшееся на историографию теми идеологическими или этническими пристрастиями, которые становились особенно влиятельными в югославскую либо постюгославскую эпоху. А с другой стороны, оно до известной степени отражает определенную многофакторность тех конкретных процессов, которые в реальной истории привели к сербским восстаниям в НГХ. Однако, при всем многообразии факторов, зажегших пламя восстаний, очевидно, что в конечном счете основным явилась жестокая антисербская политика усташского режима, во многих случаях почти или вовсе не оставлявшая массе сербского населения иного выбора, кроме борьбы.

Сплошь и рядом восстания жестоко подавлялись в одних местах, но вспыхивали в других, нередко по соседству. У не ожидавших такого развития событий властей НГХ не хватало сил, чтобы жестко контролировать целиком ту или иную территорию, где сербское крестьянство поднялось против усташского террора. И они преимущественно оказывались, в конечном счете, вынужденными ограничиваться удержанием контроля лишь над ее более крупными населенными пунктами и самыми важными коммуникациями. А другие участки той же территории оказывались в какой-то мере и на какой-то период во власти восставших, прежде всего там, где природно-географические условия были наиболее подходящими для повстанческой самозащиты: в горных, лесистых, болотистых, окруженных водными преградами и тому подобных местностях. Впрочем, не столь уж редко, особенно с июля 1941 г., когда пламя этих восстаний стало быстро шириться, охватывая все новые области Боснии и Герцеговины и Хорватии, сербские повстанцы захватывали и некоторое время удерживали в своих руках даже ряд городов².

Хотя восстания, о которых идет речь, носили, как правило, сугубо локальный характер, все вместе, вспыхивая одно за другим или одно подле другого, они стали превращаться в сильнейший пожар Сопротивления, разгоравшийся внутри только что созданного НГХ. Этот пожар представлял собой серьезную угрозу существованию усташского режима как одного из важнейших звеньев оккупационной системы, установленной захватившими и разделившими Югославию державами «оси». Возникшие многочисленные местные зоны большей или меньшей повстанческой активности постепенно образовывали общую цепь такого рода территорий и заняли уже в середине лета 1941 г. весьма обширные пространства главным образом в южной, юго-восточной и западной частях НГХ.

В югославской и постюгославской историографии с ее различным изображением этих восстаний давались, соответственно, и неодинаковые оценки их политического характера на начальном этапе, того, какие силы играли основную организующую роль. Но вместе с тем и в коммунистическую, и в посткоммунистическую эпоху немалая часть авторов, в том числе из тех, на чьи работы мы сослались выше, склонна придерживаться мнения, что упомянутые восстания, тем более на первых порах, не были особенно подготовлены и серьезно организованы. А начинались скорее как стихийные или полу-стихийные выступления. Их внутренняя организация и структура в большей мере складывались уже в ходе самой борьбы. Постепенно отдельные участники стали выделяться в качестве неких более авторитетных фигур с функциями своего рода командиров. Но нередко их прерогативы оказывались довольно ограничены, и повстанческая масса подчинялась им до известной степени условно.

В той же историографии имеет значительное хождение, хотя не является единственной, оценка, согласно которой при возникновении восстаний и в первые месяцы их развития не было в них и особого политико-организующего начала, заметного влияния тех или иных политических сил, идеологических течений. Распространен, особенно в постюгославской сербской исторической литературе, взгляд, что для повстанцев господствовавшими, определявшими все помыслы и действия были цель собственной сербско-этнической самозащиты и сопутствовавшее ей негодование по поводу варварского усташского террора, преступного поведения властей НГХ, развязавших этот террор, и бесчеловечности его исполнителей из числа хорватов и мусульман. И все исследователи сходятся на том, что чрезвычайно важным фактором, стимулировавшим решимость и боевой дух масс, вступивших на путь Сопротивления, явились известия, что Советский Союз, подвергшись 22 июня 1941 г. гитлеровской агрессии, стал участником войны против нацистской Германии и ее европейских сообщников по «оси». Повстанцам и тому сербскому сельскому населению Боснии и Герцеговины и Хорватии, к которому они принадлежали, советская мощь представлялась столь огромной, что от нее ожидали быстрого сокрушения «оси» и помощи в избавлении от кровавой усташской напасти. Но, как неоднократно отмечалось в историографии, подобное настроение по большей части не было выражением левых устремлений, политической ориентации на советский режим. За исключением некоторого числа коммунистических активистов, ставших участниками этих восстаний, СССР воспринимался основной повстанческой массой скорее не как большевистское государство, а как традиционная «матушка Россия», на которую в час тяжелых испытаний смотрели как на покровительницу и защитницу православных сербов.

Главным образом лишь позднее, во второй половине, а преимущественно к концу 1941 г. и особенно с начала 1942 г., сербское повстанческое движение в упомянутых выше областях НГХ, то ослаблявшееся обрушенными на него карательными ударами, то разгоравшееся вновь, постепенно становится объектом воздействия и ареной взаимного столкновения разных организованных антиоккупационных военно-политических сил.

К тому времени такие силы оформились и уже активно проявили себя в других частях территории оккупированной и разделенной Югославии, где со второй половины лета – осенью 1941 г. стала также развертываться антиоккупационная борьба: отчасти в Словении, более интенсивно в Черногории и особенно в Сербии. Она в ряде случаев приняла более значительный размах и интенсивный характер, чем сербские восстания в НГХ. И, в отличие от них, с самого начала содержала в себе, наряду с теми или иными проявлениями стихийности, существенные элементы организованности. Это было следствием целенаправленных усилий двух возникших военно-политических движений, каждое из которых выступило с претензией на то, чтобы играть роль центра антиоккупационных устремлений. Одним из них являлось движение под руководством полковника Драго-люба (Дражи) Михайловича. Оно получило в обиходе название четнического или равногорского. Другое движение было сформировано под руководством КПЮ и стало именовать себя народно-освободительным.

Начало первому из них было положено в середине мая 1941 г., когда группа из двух с половиной десятков офицеров, унтер-офицеров и солдат месяцем раньше потерпевшей поражение и капитулировавшей Югославской армии пришла в горный массив Сувобор в Западной Сербии и встала здесь лагерем на плоскогорье Равна Гора (отсюда и одно из названий движения – равногорское). Возглавлял группу уже упомянутый полковник Дража Михайлович.

Тогда ему только что исполнилось 48 лет. Кадровый офицер сербской армии, получивший еще курсантом военного училища боевое крещение в балканских войнах 1912–1913 гг., ветеран Первой мировой войны, он в югославской армии, закончив военную академию в Белграде, вошел в число элитных специалистов, занимал ряд ответственных должностей в генеральном штабе и в штабах крупных воинских формирований, был военным атташе в Болгарии и Чехословакии, преподавал в военных учебных заведениях³. В обстановке непосредственной угрозы нападения на Югославию, последовавшей за переворотом 27 марта 1941 г., Михайловича назначили начальником оперативного отдела штаба 2-й армии, которая должна была защищать границу с Венгрией в Славонии, на севере Хорватии. А в самом ходе Апрельской войны он с 12 апреля 1941 г. стал исполняющим обязанности начальника штаба этой армии. По имеющимся свидетельствам, даже в драматически складывавшемся для Югославии течении войны, в обстановке быстро нараставшей дезорганизации и развала югославских вооруженных сил, он, насколько возможно, действовал энергично и умело. Но когда для 2-й армии, распадавшиеся соединения которой отступили из Славонии в северо-восточную Боснию, непосредственно возникла перспектива прекращения борьбы, переговоров с противником и последующей сдачи в плен, Михайлович посчитал это для себя неприемлемым. И решил уходить на восток, к рубежу Сербии на Дрине, где, как он надеялся, те соединения югославских вооруженных сил, которые были целиком укомплектованы сербами, еще могли держать фронт против врага. Вместе с ним 15 апреля двинулась и группа военнослужащих, находившихся в тот момент в его непосредственном подчинении и тоже решивших не сдаваться. Им пришлось большей частью скрытно, в условиях уже произошедшей капитуляции югославских войск и оккупации Югославии, пройти пешком в течение месяца довольно длинный путь: сначала по северо-востоку Боснии до Дрины, где они убедились в тщетности надежд на то, что здесь еще может существовать какой-то фронт борьбы с агрессором, а затем, перейдя через Дрину в Сербию, – до Равной Горы⁴.

Решение там обосноваться было обусловлено удачным расположением этого места для нелегального пребывания и для задуманного Михайловичем плана организации антиоккупационной деятельности. Равна Гора находилась всего в 25–30 км от нескольких сербских провинциальных городов, районных центров, не говоря уже о достаточно населенной сельской округе, а в то же время была прилично удалена от дорог и довольно хорошо защищена со всех сторон горно-лесистой местностью⁵. Оттуда Михайлович стал предпринимать практические усилия по проведению в жизнь своего плана.

Отправным пунктом плана было непризнание акта капитуляции и тезис о том, что продолжающее существовать Королевство Югославия, территория которого оккупирована противником, все еще находится в состоянии войны с Германией и ее союзниками. А значит, все военнослужащие Югославской армии, избежавшие отправки в лагеря для военнопленных, и вообще все военнообязанные из числа мужского населения по-прежнему должны сохранять верность присяге и воинскому долгу. На этой основе Михайлович стремился провести в Сербии своего рода тайную мобилизацию и создать сеть нелегальных военно-четнических формирований. Образуемые на местах, они должны были покрыть всю или максимально преобладающую часть территории Сербии и объединяться единым командованием.

Имелось в виду, что в условиях оккупации эти формирования призваны выполнять три основные задачи. Во-первых, им следовало, главным образом в сельской местности, где сплошь и рядом почти не было постоянного контроля оккупантов и подвластной им администрации, обеспечивать охрану населения и поддержание элементарного порядка и безопасности, особенно бороться с грабителями и всякого рода бесчинствами криминальных и хулиганских элементов, от которых тогда очень страдали провинциальные жители, прежде всего крестьянство. В этом, по замыслу Михайловича, с создаваемыми нелегально четническими силами должна была взаимодействовать и воссоздаваемая администрациями Ачимовича, а позже Недича сербская жандармерия, местные отделения и посты которой, как он планировал, на деле тайно подчинялись бы четническим командирам того же местного уровня. Во-вторых, военно-четнические отряды были призваны в случае угрожающих, репрессивных действий в отношении населения со стороны оккупантов или кого бы то ни было, противостоять таким действиям и защищать жителей. Но это предусматривалось лишь в крайних случаях непосредственной угрозы для населения. А в остальном предписывалось, по возможности, избегать столкновений с оккупационными воинскими подразделениями. Наконец, в-третьих, в качестве важнейшей задачи ставилась подготовка создаваемых военно-четнических отрядов к тому решающему моменту, когда возникнут условия для всеобщего восстания и освобождения от оккупации. Наступление такого момента считалось зависевшим прежде всего от того, насколько успешно противники «оси», основным и наиболее активным из которых до 22 июня 1941 г. являлась Англия, будут вести войну с гитлеровской Германией и ее союзниками. В конечном успехе Англии и других государств, противостоявших третьему рейху, Михайлович и те, кто был заодно с ним, не сомневались. И рассчитывали, что с наступлением серьезного ослабления Германии или по мере того, как на главных фронтах войны дело начнет идти к ее поражению, неминуемо настанет подходящий момент, когда все четнические формирования, которые намечалось создать, должны будут, каждое на территории своей ответственности, взять власть с целью восстановления государственного порядка Королевства Югославия.

В соответствии с перечисленными выше задачами, которые предстояло выполнять военно-четническим отрядам, предусматривалось создание разных категорий отрядов для несения разного рода службы. При этом для каждой категории устанавливалась определенная возрастная группа, из которой следовало формировать личный состав отрядов. Сначала, летом 1941 г., имелось в виду создавать две категории отрядов, в одной из которых возраст личного состава должен был быть от 20 до 30 лет, а в другой – от 30 до 40 лет. Чуть позже, в начале осени 1941 г., число категорий было увеличено до трех, и в отряды таким образом добавленной категории предписывалось зачислять мужчин в возрасте от 40 до 50 лет. Отряды – с указанием, какой должна быть на первое время их примерная минимальная численность, – предусматривалось образовывать по деревням, городам или городским кварталам. Но при этом в зависимости от функциональной категории, к которой относился тот или иной отряд, а соответственно и от возрастной группы, к которой принадлежал его личный состав, одни отряды предназначались для постоянного пребывания там, где они были созданы и где жили их участники, а другие отряды – для использования в более широких территориальных пределах. Имелось в виду образование командных центров по районам и областям с подчинением им четнических формирований на соответствующих территориях⁶.

Центральное руководство всей этой военной структурой призвано было осуществлять созданное Михайловичем на Равной Горе общее командование во главе с ним самим. Первоначально летом 1941 г. он в рассылавшихся им тайных инструкциях о формировании такой военной организации именовал себя командующим горскими штабами Югославской армии, а с начала осени – командующим четническими отрядами Югославской армии⁷.

Непременное употребление термина «Югославская армия» было отнюдь не случайным, а заключало в себе сам смысл этого плана. Весь план представлял собой, по сути, попытку нелегально осуществить своего рода воссоздание потерпевших катастрофу в Апрельской войне и переставших реально существовать югославских вооруженных сил. Замысел состоял в том, чтобы сформировать их на основе законов Королевства Югославия, но построить применительно к условиям оккупации, к их вынужденно подпольному функционированию.

Значение того, что было решено осуществить, выходило далеко за рамки собственно военной стороны плана. Поскольку силы, которые Михайлович наметил создать, не предназначались им для немедленного вступления в борьбу с оккупационной властью, а должны были, пока не наступит в будущем надлежащий момент для всеобщего восстания и освобождения, действовать как постоянный фактор защиты населения, образование сети таких отрядов и отводимая им роль приобретали в большей мере политический характер. Фактически речь шла о том, чтобы в повседневной жизни народа, параллельно оккупационно-квислинговскому режиму и в противовес ему, появилась, хотя и нелегальная, но существующая на деле и имеющая практические рычаги воздействия организованная силовая структура, олицетворяющая собой прежнее югославское государственное начало. Характерно, что в рассылавшихся инструкциях о создании отрядов Михайлович не только апеллировал к патриотическим чувствам тех, кто должен был отозваться на призыв об участии в этих отрядах, но и делал особый упор на требование выполнения военнослужащими Югославской армии, избежавшими плена, и военнообязанными гражданами их воинского долга, предусмотренного югославским законодательством. И подчеркивал, что уклонившиеся от выполнения будут, как определено законом, отвечать перед чрезвычайным военным судом⁸. Еще более показательно, что Михайлович предусматривал необходимость сотрудничества низших местных органов власти в Сербии, оставшихся от довоенной Югославии, прежде всего председателей общин, с военно-четнической структурой, организуемой под его командованием. В частности, в указаниях, рассылавшихся в начале сентября 1941 г., он особо отмечал, что председатели общин, проявившие колебания или скомпрометированные в их деятельности с врагом, должны немедленно смещаться со своих постов четническими командирами районов, куда входят соответствующие общины, и заменяться «нашими людьми» из числа «надежных и энергичных»⁹.

Хотя по заявленным Михайловичем конечной цели и характеру этой четнической организации она создавалась как югославская, практическая деятельность, начатая под руководством инициативного полковника, в первое время сосредоточилась только в Сербии. Именно там развернулись усилия рассылавшихся им с Равной Горы эмиссаров, стали образоваться и расти отряды, распространяться их влияние, проявляться их та или иная активность. Инициатива, исходившая от Михайловича, довольно скоро стала встречать почти по всей Сербии довольно широкий отклик как среди военнослужащих Югославской армии, скрывавшихся либо тем или иным образом уклонявшихся от плена, прежде всего офицеров и унтер-офицеров, так и среди гражданского населения, особенно молодежи. Командный состав создаваемых четнических формирований составлялся преимущественно из офицеров и унтер-офицеров, а частично и из других лиц, в том числе гражданских, по тем или иным причинам выдвигавшихся в качестве командиров разных уровней. Но военные, прежде всего офицерские кадры, стали играть ведущую роль и во многом определять облик и направление действий всего этого четнического движения. Тем более, что сам Михайлович был человеком из того же сербского офицерства, составлявшего в довоенной Югославии основную часть офицерского корпуса вооруженных сил.

С организацией, создававшейся Михайловичем, постепенно объединялись, вливались в нее и некоторые самостоятельно возникавшие в конце весны – летом 1941 г. в разных местах Сербии отряды, которые тоже формировались, как правило, скрывавшимися офицерами, не хотевшими мириться с оккупационным порядком. Но часть таких самостоятельных отрядов противилась объединению. В большинстве случаев важнейшей причиной были личные амбиции, нежелание предводителей упомянутых отрядов подчиниться Михайловичу. В частности, последний фактор сказался и в том, как сложились взаимоотношения между четническим движением во главе с Михайловичем и уже упоминавшейся выше многочисленной четнической организацией, которая под руководством Косты Миловановича-Печанаца была создана на юге Сербии и затем расширилась на ряд других районов Сербии. Попытки Михайловича, направленные сначала на подчинение себе Печанаца и его сил, а затем – хотя бы на скоординированное территориальное разделение сфер активности между одной и другой организациями четников, оказались тщетными. Печанац категорически все отверг, настаивая на своем старшинстве. А после того, как он заключил соглашение с германскими оккупационными властями и затем поставил свои отряды в подчинение правительству Милана Недича, эти отряды и движение Михайловича стали противниками, нередко вступавшими в вооруженную борьбу друг с другом. Часть четников Печанаца, не согласившаяся с про-оккупационным изменением курса своего предводителя, ушла к Михайловичу¹⁰.

С конца лета – осенью 1941 г. Михайлович начал предпринимать практические шаги по расширению сферы своего влияния и четнических действий за пределы Сербии. В основном это касалось Черногории с присоединенным к ней Санджаком и ряда районов со значительным сербским населением в НГХ, первоначально – наиболее близлежащих к Сербии территорий в Боснии и Герцеговине. Михайлович стал отправлять туда своих офицеров-эмиссаров, устанавливать связь с местными повстанческими движениями, с проявившими себя активистами из офицеров¹¹. Но и там деятельность возглавленной им организации распространялась, за буквально единичными исключениями, лишь в среде сербского – включая черногорское – населения. Из регионов оккупированной Югославии, где не было сколько-нибудь массовых сосредоточений сербских жителей, четническая организация, выступавшая как часть движения, возглавленного Михайловичем, возникла только в Словении, точнее – на территории Люблянской провинции, где она нередко обозначалась как «голубая гвардия»¹². Кроме этого словенского ответвления, крайне небольшого и в самой Словении довольно мало влиятельного, все остальное движение было по этническому составу участников сербским.

Что же касается политической направленности движения, то в процессе его создания Михайлович сначала не выдвигал каких-то более или менее четких задач, которые носили бы программный характер, кроме общей цели освобождения от оккупации и восстановления Королевства Югославия во главе с династией Карагеоргиевичей, конкретно – с королем Петром II, оказавшимся в эмиграции. Сама по себе эта заявленная цель уже в определенной мере несла в себе политическую направленность четнического движения. Но в первые месяцы и отчасти даже позднее Михайлович был преимущественно против какой-то большей детализации, а тем самым определенности целей в отношении будущих политических и социальных порядков в освобожденной от оккупации стране. Такая позиция фигурировала как противодействие «политизации» четнических рядов. Судя по приводимым в историографии данным, это было обусловлено как опасением внести в организацию политические противоречия, так и весьма отрицательным отношением Михайловича и большинства окружавших его офицеров к возможности того, чтобы на четническую среду влияли политические партии, действовавшие в Югославии до оккупации и, как правило, являвшиеся в глазах офицерства ответственными за происходившее со страной в довоенный период, а особенно за поражение в апреле 1941 г.¹³ Тем не менее уже к концу лета 1941 г., когда в формирование четнического равногорского движения стали включаться некоторые круги политически активного населения в городах, в том числе относительно крупных по сербским масштабам, включая и Белград, возникли попытки образования политических ячеек движения.

В историографии отмечено произошедшее с санкции самого Михайловича создание в Белграде в августе 1941 г. подпольного комитета из представителей политических, культурных и молодежных групп, которому отводилась роль совещательного органа, но который хотел стать политическим крылом четнического движения. Он сформировался из людей, принадлежавших к Радикальной, Демократической и Земледельческой партиям, и пытался вырабатывать частичные наметки политической ориентации движения. Комитет просуществовал недолго, так как осенью 1941 г. гестапо арестовало многих его членов, а другие были вынуждены бежать из Белграда. Зафиксировано также в историографии, что в том же августе 1941 г. возникла и другая политическая инициатива, исходившая от присоединившихся к Михайловичу на Равной Горе Драгиши Васича и Младена Жуйовича, известных общественных и культурных деятелей, которые до войны стояли вместе со Слободаном Йовановичем во главе Сербского культурного клуба (СКК). Они не менее решительно, чем офицерская среда, отвергали положение, при котором политическое развитие четнического движения, руководимого Михайловичем, находилось бы в руках представителей партий, «провалившихся политиков». И выступили за то, чтобы формированию четнической военной организации сопутствовало в политическом плане создание совершенно нового народного движения. Его название было предложено Васичем: равногорское. Васич и Жуйович выдвинули перед Михайловичем идею создания политического органа такого движения – Центрального национального комитета (ЦНК). Идея была принята, и в конце августа 1941 г. подобный орган был формально учрежден, но на деле в течение почти двух лет функционировал лишь его исполком, который вначале состоял только из тех же Васича и Жуйовича. Позже, с весны 1942 г., к ним присоединился и еще один видный деятель довоенного СКК Стеван Мольевич, адвокат из Боснии. Этот исполком организовывал политико-пропагандистскую деятельность равногорского движения¹⁴.

Судя по более чем скупым известным данным как о весьма коротком существовании упомянутого белградского комитета, так и о конкретной деятельности исполкома ЦНК, оба они, обращаясь к вопросам политической ориентации движения, выработки его более детализированных программных установок, сосредоточились прежде всего и даже почти исключительно на проблеме внутреннего этнополитического устройства Югославии, которое следовало бы установить при восстановлении ее независимости. Это была все та же проблема, что для сербской политической и интеллектуальной элиты – действовавшей ли в партиях или предпочитавшей СКК – являлась наиболее жгучей и до апрельского поражения, а после оккупации лишь многократно обострилась. Каким при восстановлении югославского государства должно быть его внутреннее политико-административное деление на этнической основе? К какому положению сербов следует при этом стремиться? И как обеспечить необходимый сербам результат? Из документов видно, что в ответах на подобного рода кардинальные вопросы и белградский комитет, и деятели, вошедшие в состав исполкома ЦНК, продолжали исходить из основ активно обсуждавшейся до войны, после образования бановины Хорватия, идеи переустройства Югославии в федерацию трех автономий: сербской, хорватской и словенской. И как прежде, стержневым являлось стремление к тому, чтобы сербы играли главенствующую роль в подобным образом реорганизованном государстве и чтобы в сербскую автономию были, помимо Сербии и Черногории, включены все территории, рассматривавшиеся сторонниками этого стремления в качестве сербских. Но в отличие от довоенного времени, теперь, под влиянием тяжелого опыта преследований на этнической основе, которым после оккупации и раздела Югославии подверглось сербское население в ряде регионов за пределами Сербии, особенно в НГХ, планы, вырабатывавшиеся как белградским комитетом, так и деятелями, из которых составлялся исполком ЦНК, в частности особенно активно Мольевичем еще даже до того, как он стал членом исполкома, шли гораздо дальше. Ими предусматривалось, что территории, которые следует присоединить к Сербии, но на которых обитает этнически разнородное население, должны при освобождении Югославии от оккупации быть не только взяты явочным порядком под сербский контроль, но и принудительно «очищены» от несербских жителей. А одновременно нужно организовать переселение туда значительной массы сербов. Имелось в виду, что четническим силам необходимо быть готовыми к проведению этого¹⁵.

В сущности, подобный замысел означал ориентацию на то, чтобы на политику геноцида, которой подверглось сербское население в НГХ, а также в Косове и отчасти в некоторых других регионах, ответить там тоже мерами геноцида в отношении этносов и этнических групп – хорватов, мусульман, албанцев, венгров и некоторых других, – рассматривавшихся в качестве источника преступлений против сербов. Такого рода ориентация во многом соответствовала настроениям и в четнической военной среде, вплоть до самого Михайловича. Во всяком случае, эта ориентация заметно присутствовала, особенно на довольно ранних этапах, в его собственных указаниях подчиненным четническим командирам. Так, например, в инструкциях, которые он дал 20 декабря 1941 г. командирам четнических отрядов в Черногории, подчеркивались в качестве основных целей движения создание Югославии, а в ней – «этнически чистой» Сербии в границах, которые бы включали, кроме самой Сербии, также Черногорию, Боснию и Герцеговину, Срем, Банат и Бачку. Причем указывалось, что это должно быть достигнуто при «чистке Санджака от мусульманского населения и Боснии от мусульманского и хорватского населения», как и вообще при «чистке государственной территории от всех национальных меньшинств и ненациональных элементов»¹⁶.

Таким образом, четническое равногорское движение оказывалось своего рода двойственным по характеру. С одной стороны, оно было югославским в том смысле, что его провозглашенной целью являлось восстановление независимого югославского государства. С другой стороны, не только по абсолютно подавляющему – за вычетом лишь маленького филиала в Словении – этнически сербскому составу участников, но, что еще важнее, по своей основной этнополитической направленности оно было фактически сербско-национальным. И даже более того – сербско-националистическим, особенно если учесть, что планируемую коренную реорганизацию Югославии на этнической основе в интересах сербов имелось в виду осуществить с применением принудительно-силовых методов территориального перераспределения и этнических чисток. Из документальных данных, введенных в оборот историками, не ясно, задавались ли руководители движения и его идеологи вопросами о том, насколько практически совместимы с точки зрения их реализации заявленные югославские и намеченные этническо-сербские цели, как сможет существовать и быть стабильной Югославия, если ее восстановление будет сопровождаться названными выше мерами в отношении большинства других этносов, в том числе такого, как хорваты, который в югославских рамках был вторым после сербов по численности.

Кроме этой задачи радикальной этнополитической реорганизации Югославии, другие цели, которые бы касались политических или социальных порядков после освобождения от оккупации, четнической верхушкой ни в период формирования движения, ни длительное время спустя специально не рассматривались. И ни в каких публичных заявлениях не фигурировали. Упоминавшийся выше белградский комитет, действовавший на рубеже лета – осени 1941 г., в разрабатывавшихся им наметках политической ориентации движения даже отметил на сей счет в своих заключениях особым пунктом: пока не заниматься вопросами «внутреннего политико-социального устройства»¹⁷. Насколько можно судить по документальному материалу, введенному до сих пор в научный оборот, такое положение сохранялось фактически вплоть до 1943 – начала 1944 г.¹⁸ Публичным девизом Михайловича и его движения стала внешне аполитичная формула, унаследованная из официального довоенного лексикона: «С верой в Бога за Короля и Отечество!». По сути, она была традиционалистско-сербской. И в основном таковой воспринималась.

Начиная с середины лета 1941 г., руководимое Михайловичем четническое движение, еще находившееся в стадии формирования и не проявлявшее никакой активности в отношении оккупантов и подконтрольной им сербской администрации, сталкивается с новым фактором – появлением другого антиоккупационного движения, которое стала организовывать КПЮ.

С поражением Югославии, ее оккупацией и разделом компартия сразу же заняла резко негативную позицию в отношении захватчиков и квислинговских администраций, включая НГХ. Это отразилось в нелегально выпускавшихся партией листовках с обращениями ее руководства и комитетов на местах к населению, главным образом, как обозначалось в этих документах, «к трудящимся». В обращениях резко осуждалось произошедшее и содержались призывы к борьбе. Однако до 22 июня 1941 г., пока СССР не стал участником войны с Германией и другими европейскими государствами «оси», а все еще состоял в альянсе с третьим рейхом и был заинтересован это сохранить, КПЮ не призывала непосредственно к вооруженным выступлениям или диверсионным акциям. В ее листовках-обращениях речь, как правило, шла, во-первых, о «борьбе трудящихся» за улучшение своих повседневных условий жизни, против эксплуатации, ограбления, притеснения и т. п. А во-вторых, – о борьбе против вражды и преследований на этнической почве, разжигаемых, как подчеркивалось, захватчиками и подконтрольными им администрациями, особенно режимом НГХ, который в этих документах характеризовался как навязанный оккупантами и противоречащий интересам хорватского народа¹⁹.

Впоследствии, в послевоенной югославской историографии господствовала официальная коммунистическая версия, согласно которой КПЮ уже в течение всего периода оккупации, предшествовавшего началу войны между нацистской Германией и СССР, была целиком сосредоточена на нелегальной подготовке вооруженной борьбы за освобождение. Между тем эта версия всячески оспаривалась в большей части историко-публицистической литературы, возникшей после войны в югославской, прежде всего сербской, антикоммунистической эмиграции на Западе. Споры по данному поводу в определенной мере продолжаются и в постюгославской историографии, особенно опять-таки в сербской. Как бы там ни было, споры не затрагивают того очевидного факта, что к непосредственному проведению диверсионных акций, вооруженных нападений и других проявлений антиоккупационной активности коммунисты приступили только с конца июня – начала июля 1941 г., т. е. почти сразу после того, как Германия и ряд ее европейских союзников совершили агрессию против СССР и интересы Кремля тем самым кардинально изменились.

Уже 22 июня, а затем подробнее 1 июля генеральный секретарь КПЮ Йосип Броз Тито, как и лидеры других компартий, получил по тайной радиосвязи указание из Москвы от руководства исполкома Коминтерна (ИККИ) о необходимости срочного и всемерного развертывания освободительной борьбы против захватчиков, лучше всего – в виде партизанской войны²⁰. Указание ИККИ, обусловленное как раз сменой интересов СССР, довольно откровенно аргументировалось необходимостью помочь Советскому Союзу в этот тяжелый для него момент, организуя вооруженные выступления в тылу напавших на него держав «оси». Но югославскими коммунистами и их руководством вступление в такую борьбу воспринималось, как правило, в соответствии с теми идейно-психологическими представлениями, какие были тогда характерны для коммунистического движения в целом. А согласно этим представлениям, действия, которые следовало предпринять, исходя из директивы, полученной от ИККИ, являлись естественным, органическим соединением трех важнейших взаимосвязанных целей: противостояния фашизму, освобождения своего собственного отечества, солидарности со своим «политическим отечеством» в лице Советского Союза как «первой страны социализма».

К моменту, когда начиная с рубежа июня – июля 1941 г. стала непосредственно развертываться коммунистическая акция Сопротивления, КПЮ представляла собой довольно хорошо организованную нелегальную партию с относительно значительным числом собственных членов и комсомольцев. Последние отличались от партийцев лишь возрастом, а в остальном Союз коммунистической молодежи Югославии (СКМЮ) работал так же нелегально и был неотъемлемой частью той же организационной структуры, что и сама КПЮ. Если верить послевоенным официально заявленным данным, в начале развернувшейся с середины лета 1941 г. борьбы партия насчитывала до 12 тыс. членов, а комсомольцев («скоевцев») было около 30 тысяч²¹. По некоторым сведениям, фигурировавшим в коммунистической историографии, число скоевцев даже превышало 50 тысяч²². Кроме того, вокруг партии и комсомола имелся довольно заметный актив («симпатизирующие») из тех, кто часто или вообще постоянно с ними сотрудничал, выполнял разного рода поручения, но в непосредственно организационном отношении не был их членом. Хотя партия и СКМЮ понесли определенные, в ряде случаев очень чувствительные потери, когда с гитлеровским нападением на СССР была в различных частях разделенной Югославии проведена властями оккупировавших страну государств и квислинговскими администрациями кампания арестов коммунистов и скоевских активистов, тем не менее, обладая большим навыком нелегального существования, КПЮ и ее комсомольская организация сумели сохранить большинство кадров.

Следуя директивам, исходившим от партийного руководства, а иногда приступая к действиям и самоинициативно – под влиянием известия об агрессии против СССР, эти кадры образовывали на местах вооруженные и диверсионные группы, начали поджоги, взрывы, другие разрушения путей сообщения, линий связи, военных, производственных, складских и иных объектов, техники, имущества, использовавшихся захватчиками и квислинговскими администрациями, нападения на военнослужащих оккупационных сил, местных жандармов и т. д. Первые акции организовывались и проводились непосредственно самими коммунистами и скоевцами. Одновременно велась пропагандистская работа с целью привлечь к начатому Сопротивлению как можно большую часть населения²³.

Эти свои усилия, кардинально отличавшиеся от стратегии Михайловича, компартия, также в отличие от движения под главенством Михайловича, стала с самого начала предпринимать в большинстве регионов разделенной Югославии. Туда, по решению Политбюро ЦК КПЮ во главе с Тито, направился в качестве специальных эмиссаров ряд членов руководящей партийной верхушки. Но почти сразу обнаружилось, что если в одних регионах есть в той или иной степени условия для ведения и дальнейшего развития подобной активной борьбы, то в других регионах такого рода перспективы либо крайне ограничены, либо пока вообще отсутствуют. Практически условия для борьбы с точки зрения возможностей ее поддержки более или менее значительной частью местных жителей оказались в Сербии, Черногории, в той части Словении, которая была аннексирована Италией (Люблянская провинция), и в ряде областей НГХ с сербским населением.

В областях НГХ, где к тому времени, а в некоторых случаях и раньше вспыхивают сербские восстания, о которых шла речь выше, антиоккупационная активность коммунистов стала проявляться преимущественно тогда, когда восстания уже развертывались или даже продолжались. В итоге роль КПЮ как организующего фактора и вместе с тем источника политического влияния начинает там сказываться главным образом позднее – осенью 1941 г., а то и к рубежу 1941–1942 гг.

Гораздо раньше коммунистическая роль проявляется в уже упоминавшемся в предыдущей главе массовом восстании, вспыхнувшем 13 июля 1941 г. в Черногории. В его возникновении был немалый элемент стихийности, подобно сербским восстаниям в НГХ, но стихийность сочеталась и с целенаправленными усилиями организованных факторов. Одним из них была как раз тамошняя организация КПЮ, в короткий срок проявившая значительную инициативу в подготовке вооруженного выступления, а затем в создании его военной структуры и руководящих органов. Другим фактором явились местные патриотически настроенные активисты главным образом из числа офицеров, избежавших плена. В ходе восстания удалось осуществить взаимодействие обоих этих факторов. Это в той или иной мере сохранялось и после поражения восстания, когда значительные повстанческие силы продолжали действовать в ряде горных районов, где временно образовывались своего рода освобожденные или полуосвобожденные территории. Лишь позже, отчасти с осени 1941 г., а особенно с рубежа 1941–1942 гг. взаимодействие указанных выше факторов в повстанческом движении Черногории нарушается и затем сменяется противостоянием между отрядами под руководством коммунистов и отрядами во главе с офицерами, которые вступили в связь с четническим движением Михайловича²⁴.

Основной ареной развертывания коммунистической активности середины – второй половины 1941 г. стала, однако, Сербия. Хотя здесь первоначально не произошло такой массовой повстанческой вспышки, как в Черногории, на действия партизанских и диверсионных групп, которые организовывала КПЮ, и на распространявшиеся партией призывы к вооруженной борьбе сравнительно быстро стала откликаться довольно значительная часть населения, как городского, так и сельского. Стимулом служили и левые, и просто антифашистские, и в большой мере, конечно, сербско-патриотические настроения, соотношение которых было у разных людей и в разных социальных группах различным. Но важную роль в достаточно широком отклике на коммунистические воззвания и особенно действия, играло то, что КПЮ призывала к немедленному выступлению. Это привлекало немалое число тех, кто психологически не мог и не хотел ждать до неопределенного времени, а пока что мириться с реальностью оккупационного порядка. Особенно такое настроение сказывалось среди молодежи. И было весьма существенным в условиях, когда летом 1941 г. Сербия оказывалась наводнена беженцами-сербами из НГХ, Косова и других регионов, их рассказами об антисербском терроре, особенно со стороны усташского режима. Важным фактором было и то, что вооруженные выступления и диверсии, проводившиеся коммунистами, стали вызывать жестокие карательные меры оккупантов против гражданского населения в местах, где предпринимались антиоккупационные акции. Если одних эти меры устрашали, то других стимулировали к сопротивлению, к участию в немедленной активной борьбе. А к ней призывала лишь КПЮ. Несомненное влияние на массовые настроения имело начавшееся участие СССР в войне с Германией.

Результатом был набиравший темпы рост вооруженных формирований, создававшихся в Сербии под руководством КПЮ. Они именовались народно-освободительными партизанскими отрядами. Их действия координировал образованный уже в конце июня Главный штаб во главе с Тито, куда вошли члены Политбюро ЦК КПЮ. В конце сентября он был переименован в Верховный штаб. Он выступал в качестве командования партизанскими отрядами и вообще ведущего органа народно-освободительного движения.

В коммунистических воззваниях и других публичных документах, в том числе в программной статье Тито «Задача народно-освободительных партизанских отрядов», опубликованной 10 августа в первом номере «Бюллетеня» Главного штаба, всячески подчеркивалось, что партизанские отряды являются боевыми формированиями не компартии, а «народов Югославии» и в них должны сражаться «все патриоты», способные к вооруженной борьбе против оккупантов, независимо от политических взглядов и религиозных убеждений²⁵. Этот тезис отражал стремление КПЮ объединить под своим началом максимально широкий круг тех, кто готов включиться в активное вооруженное Сопротивление. Но в реальности партизанские силы не только создавались под коммунистическим руководством, но и полностью контролировались партией. Все важнейшие командные посты всех уровней заполнялись в основном коммунистами или симпатизирующими партии. В партизанских подразделениях и штабах повсеместно были введены должности политического комиссара и его заместителя, на которые назначались исключительно члены КПЮ. Они входили в состав руководства подразделения или штаба. Во всех партизанских частях создавались партийные ячейки КПЮ, а там, где численность коммунистов была недостаточной для оформления ячейки, создавался так называемый партийный актив²⁶. Через комиссаров, их заместителей и сеть ячеек стала повседневно проводиться в партизанских рядах коммунистическая пропаганда, внедрялись в сознание приспособленные для массового восприятия примитивно-большевистские представления об общественном развитии, рисовалась идеализированно-фантастическая картина жизни в СССР, аргументировались цели КПЮ, в которых была смесь боевого патриотизм и левопопулистского радикализма.

В сентябре 1941 г. вследствие успешных партизанских действий стали образовываться первые районы, относительно свободные от оккупационной и квислинговской власти, прежде всего в Западной Сербии, куда переместилось руководство народно-освободительного движения, возглавлявшееся Тито. В таких освобожденных районах начали создаваться новые местные органы власти, называвшиеся народно-освободительными комитетами. Они формировались обычно из активистов народно-освободительного движения и контролировались местными коммунистами. В большинстве случаев секретарями народно-освободительных комитетов, реально руководившими работой этих органов, были тоже коммунистические кадры. Наряду с распространением на территории, ставшей контролироваться партизанами в Сербии, аналогичные органы создавались и в тех других частях Югославии, где партизанское движение, руководимое КПЮ, получало значительное развитие²⁷. Так стала возникать под главенством КПЮ повстанческая власть, не только противостоявшая оккупационно-квислинговскому режиму, но и не имевшая ничего общего с довоенной югославской государственностью.

Более того, коммунистическое руководство довольно открыто противопоставляло создававшиеся комитеты как, по его утверждению, органы «народной власти» прежним югославским местным органам власти, которые, например, в Сербии сохранились и использовались режимом Недича. В вышедшем 19 октября 1941 г. первом номере газеты «Борба», ставшей выпускаться на освобожденной территории Сербии руководством КПЮ, Эдвард Кардель, ближайший соратник Тито, в установочной статье, специально посвященной народно-освободительным комитетам, сформулировал, что они должны стать временными носителями народной власти вплоть до того момента, когда после изгнания оккупантов из Югославии возникнет возможность перейти к организации государственного управления²⁸.

Такая установка отражала, в сущности, основную военно-политическую цель компартии: вести вооруженную борьбу против оккупантов и прооккупационных режимов и в ходе нее создавать контролируемую коммунистами повстанческую систему власти, которая в итоге предопределит в той или иной мере характер государственного строя при восстановлении независимости страны, исключит реставрацию довоенного порядка, станет важным фактором, способным сделать КПЮ правящей. По свидетельству Милована Джиласа, входившего в узкий круг высшего руководства КПЮ, там приходили к сформулированному, в частности, Карделем выводу, что в Югославии, в сущности, началась «пролетарская революция», но развертывающаяся не в «чистом» виде, а в ходе борьбы против оккупантов и тех «представителей старого порядка», которые сотрудничают с захватчиками. Однако считали, что из тактических соображений целесообразнее не говорить об этом открыто, а осуществлять революционные задачи как неотъемлемую часть национально-освободительной борьбы²⁹. Сочетание камуфлирования прокоммунистического характера народно-освободительного движения с частичным обозначением его, в сущности, революционной направленности было выражено формулой его главного публичного девиза: «Смерть фашизму – свобода народу!». Каждый, в зависимости от собственных устремлений, мог усмотреть в такой формуле свой смысл. А что понимали под «антифашизмом» коммунистическое ядро движения и его руководство, видно из опубликованного 1 октября 1941 г. приказа Верховного штаба, в котором партизанам предписывалось обязательно носить на шапках пятиконечную звезду. Этот хорошо известный коммунистическо-советский символ именовался в приказе «антифашистским знаком»³⁰.

Как и четническое движение Михайловича, коммунистическое руководство народно-освободительного движения выступало с позиции непризнания произошедшего раздела Югославии. Оно декларировало общеюгославский характер движения и создаваемых партизанских сил, провозглашало целью борьбы освобождение всех народов Югославии от оккупантов и прогитлеровских режимов³¹. И это отнюдь не было лишь декларацией: движение и его партизанские вооруженные силы действительно организовывались и действовали в разных регионах страны как части общеюгославского целого, подчиненные Главному/Верховному штабу и, в сущности, верхушке КПЮ. Однако, в отличие от четнического движения Михайловича, позиционировавшего себя как югославское, но на самом деле, о чем уже говорилось, фактически лишь сербского по составу участников и всецело замкнутого в рамки того, что культивировалось его предводителями и основным слоем офицерства и равногорского актива в качестве «сербских национальных интересов», движение, руководимое КПЮ, не было обременено какой-либо особой этнической устремленностью. Благодаря господствующей роли компартии, оно и идеологически, и в практическо-организационном отношении строилось на основе коммунистической интернационалистской доктрины. И было нацелено на привлечение и объединение людей из всех этносов, живших на югославской территории.

За какое конкретно национально-государственное устройство страны выступает народно-освободительное движение, в его публичных документах первоначально не уточнялось. Однако фактически указывалось, что Югославия состоит из ряда этнических и традиционно-региональных компонентов, каждый из которых заслуживает должного внимания и уважения. Так, уже в июле 1941 г. в воззваниях ЦК КПЮ фигурировали обращения к «сербам, хорватам, словенцам, черногорцам, македонцам и другим», а в опубликованной 10 августа статье Тито «Задача народно-освободительных партизанских отрядов» давалось перечисление, как было сформулировано, «областей Югославии»: Сербии, Хорватии, Словении, Черногории, Боснии и Герцеговины, Македонии, Воеводины, Санджака, Далмации³². Позже, 7 ноября 1941 г., в обращении ЦК КПЮ к народам Югославии по случаю очередной годовщины установления советской власти в России в 1917 г., к числу югославских этнических компонентов были добавлены мусульмане³³. Подобной фиксацией этнического и традиционно-регионального состава страны была, в сущности, обозначена позиция в пользу равноправия всех его упомянутых компонентов как в самом народно-освободительном движении, так и в Югославии, когда она будет восстановлена.

Более того, коммунистическим руководством движения стали предприниматься в этом смысле и меры практического характера. В упомянутом выше приказе Верховного штаба, где шла речь об обязательном ношении пятиконечных звезд на шапках партизан, предписывалось также прикреплять к шапкам, вместе со звездами, в Сербии, Словении и Черногории ленты с национальными трехцветками, традиционными для соответствующей из названных частей («земель») Югославии, в Боснии и Герцеговине – с сербской и хорватской трехцветками; что же касалось Хорватии, то в чисто хорватских районах – с хорватской трехцветкой, а в районах со смешанным сербским и хорватским населением – с сербской и хорватской трехцветками. В упомянутых землях должны были употребляться партизанскими отрядами подобного же рода знамена³⁴. Другой, еще более важной практической мерой было решение, что, наряду с переименованием общеюгославского партизанского штаба из главного в верховный, в основных землях должны быть образованы свои главные штабы³⁵. Они были сформированы в 1941 г. в Сербии, Словении, Боснии и Герцеговине, Хорватии, Черногории (с Бокой), а также в Санджаке. Позже, в 1942 г., был создан главный штаб и в югославской (Вардарской) Македонии³⁶.

Так стали постепенно проступать контуры той национально/регионально-территориальной структуры, которую коммунистическое руководство закладывало в организацию народно-освободительного движения. А тем самым – и в качестве ориентира национально-государственного устройства при будущем восстановлении независимости Югославии. Подобная нацеленность являлась, по сути, противоположной названным выше четническим планам послевоенной Югославии, состоящей лишь из трех этнотерриториальных единиц, к тому же при главенстве Сербии, которая была бы явочным порядком значительно расширена путем применения военной силы и этнических чисток в отношении несербского населения.

Но вернемся к тому, как развертывались события в Сербии осенью 1941 г. У оккупантов и сербской прооккупационной администрации не хватало сил для эффективного противодействия ширившейся партизанской борьбе. В ситуации, когда эта борьба стала приобретать характер массового восстания, Михайлович, вопреки намеченной стратегии не выступать, пока не сложатся благоприятные условия на основных фронтах войны, оказывался вынужденным тоже начать активные антиоккупационные действия. В противном случае он и возглавленное им движение рисковали быть дискредитированными среди населения и отдать пальму первенства в борьбе за освобождение коммунистам. Со своей стороны, коммунистическое руководство народно-освободительного движения проявляло инициативу в установлении контактов с Михайловичем и было заинтересовано в расширении и интенсификации начавшегося восстания за счет привлечения четнических вооруженных формирований. 19 сентября Тито впервые встретился с Михайловичем. И хотя каждому из них было очевидно, что и по взглядам на будущее устройство Югославии после восстановления ее независимости, и в стратегии борьбы за освобождение они более чем серьезно расходятся, однако, в конечном счете, с рубежа сентября – октября 1941 г. параллельно со вступлением четников в борьбу против оккупационных сил началось временное частичное взаимодействие между ними и партизанами. В итоге в течение октября восстание охватило большую часть Сербии, создались весьма обширные освобожденные территории, особенно в Западной Сербии, был освобожден даже ряд средних и мелких городов.

Однако очень быстро возникли различные сложности между партизанами и четниками. Они касались многих жгучих вопросов – от дележа трофеев, захваченных у немцев и вооруженных формирований правительства Недича, до организации власти в освобожденных местах и прерогатив партизанских или четнических командиров в установлении там порядка. Причем большинство споров сразу же приобретало политическую окраску, поскольку офицеры из четнических командных кадров и коммунисты из партизанского руководства изначально относились друг к другу с подозрением, как к политическому противнику, враждебной силе, от которой можно ожидать любых скверных неожиданностей, ударов в спину. Дело усугублялось и тем, что проводившиеся германскими оккупационными властями там, где они могли это сделать, карательные операции вели к масштабным жертвам среди гражданского населения Сербии. Данное обстоятельство толкало Михайловича к мысли о желательности свертывания восстания, чтобы прекратить жертвы. Но препятствие он видел в руководимых компартией партизанах. Новая встреча Тито и Михайловича 26 октября лишь усилила их взаимные подозрения. И на рубеже октября – ноября произошло вооруженное столкновение партизан и четников, в котором каждая сторона обвиняла другую. Несмотря на предпринимавшиеся в течение ноября попытки прекратить начавшуюся борьбу и достичь соглашения, в итоге конфликт принял необратимый характер. Еще до этого, в конце октября, Михайлович даже тайно предложил германскому командованию снабдить четников оружием для уничтожения партизан. Но немецкие оккупационные власти, в том числе на встрече их представителей с Михайловичем 11 ноября, требовали от него лишь полной сдачи четнических отрядов, находившихся под его началом. А это он категорически отверг. Между тем партизанское руководство обвинило Михайловича в коллаборационизме. И с конца ноября 1941 г. началась не прекращавшаяся затем до завершения войны ожесточенная вооруженная борьба между четниками и партизанами. Они стали друг для друга чуть ли ни главными противниками³⁷.

Борьба с оккупантами и гражданская война. Развертывание конфликта между партизанами и четниками в Сербии в ноябре 1941 г. совпало с начатым там германскими войсками общим наступлением на освобожденную территорию. В результате как партизанские, так и четнические силы подверглись жестоким ударам, понесли большие потери и в конце ноября – начале декабря потерпели поражение. Восстание оказалось подавленным. Освобожденную территорию заняли и установили на ней контроль войска оккупантов и воинские контингенты режима Недича.

В ходе немецкого наступления партизанские формирования в итоге были в большой мере рассеяны, некоторая их часть вообще распалась, а другая часть, наиболее организованная и боеспособная, оказалась вынужденной спасаться путем отступления из Сербии в Санджак и Восточную Боснию вместе с руководством и ядром политического актива компартии и возглавляемого ею движения. В Сербии сколько-нибудь заметные партизанские силы остались в основном только в сравнительно небольшом районе на юге. На остальной же ее территории имелись лишь кое-где разрозненные маленькие партизанские группы, время от времени проявлявшие себя отдельными акциями. Фактически с конца 1941 г. и до 1944 г. в Сербии, за исключением упомянутого района на юге, почти не было партизанской активности. Четнические силы в Сербии тоже в значительной части в конце 1941 г. распались, а отдельные группы спасались уходом в соседние с Сербией районы Боснии. Лишь небольшие отряды четников – часто региональные командиры с несколькими десятками сопровождения из своих прежних соединений – продолжали существование в отдельных местностях. В последовавшие зимние месяцы они скрывались от оккупационных войск и недичевских формирований и только иногда вступали в некоторые столкновения с ними. Сам Михайлович с небольшим сопровождением тоже скрывался, нелегально живя то в одном, то в другом селе. В отличие от партизан, состав ряда четнических соединений был распущен по домам их командованием. А немало четников, особенно офицеров и унтер-офицеров, включая в ряде случаев даже целые подразделения, использовали с ведома и санкции Михайловича тактику т. н. легализации: вступления в состав вооруженных сил администрации Недича, в том числе и в ряды лётичевских добровольцев. Такая тактика обосновывалась расчетом на то, что подобным образом четнические военные кадры получают возможность избежать преследований со стороны оккупантов и режима Недича, выжить в наступивших условиях суровой зимы, получить вооружение и снаряжение, а когда возникнут нужные условия, эти кадры покинут недичевские силы и вернутся боеспособными в четнические ряды. В глазах же коммунистов и их руководства, как и вообще большинства тех, кто оставался в партизанах, легализация четников представляла собой фактический переход на сторону врага. Тем более, что в составе формирований Недича, в которые они вступили, легализовавшиеся четники принимали участие в боевых действиях против партизан³⁸.

Те партизанские силы во главе с Тито, которые отступили из Сербии в Санджак и Восточную Боснию, соединились и взаимодействовали с партизанскими отрядами, к тому времени действовавшими в этих регионах, а также в соседних Герцеговине и Черногории. В итоге там на рубеже 1941–1942 гг. образовался довольно обширный комплекс связанных между собой территорий, в той или иной степени контролировавшихся партизанами либо находившихся в сфере их передвижений и операций. Партизанским военно-политическим центром этого комплекса территорий стал в начале 1942 г. город Фоча в Восточной Боснии, где находились руководство КПЮ и Верховный штаб. Борьба как между партизанами и силами оккупантов и НГХ, так и во все большей мере между партизанами и четническим движением, получившим, особенно к концу 1941 – в начале 1942 г., распространение на упомянутых территориях, продолжилась.

Между тем еще вслед за отступлением из Сербии, в первой половине декабря 1941 г., Тито с его ближайшими соратниками, прежде всего Карделем, Ранковичем и Джиласом, пришли к далеко идущим политическим выводам. Позицию, занятую движением во главе с Михайловичем, они связали со своими представлениями о том, что происходит общий поворот в ходе войны и в расстановке сил на мировой арене.

Как считала руководящая верхушка КПЮ, начавшийся успех советских войск в битве под Москвой, о котором стало известно из радиосообщений в начале декабря, создает перспективу быстрого слома гитлеровского порядка в Европе. И ввиду этого «реакционные силы империалистических стран» объединяются против национально-освободительных движений, стимулирующих «революционную энергию». В первую очередь – против коммунистов и их связи с массами. Именно подобное, по мнению лидеров КПЮ, стало происходить и в разных частях Югославии, а особенно в Сербии. И выразилось в том, что Михайлович объединился с Недичем и немцами в борьбе против партизан. К участникам такого объединения, направленного на уничтожение партизан, Тито и его соратники причислили и югославское королевское правительство в эмиграции, которому покровительствовали западные союзники, в первую очередь Англия. Эмигрантское правительство, с которым Михайлович установил связь в сентябре 1941 г., предприняло усилия по политической и пропагандистской поддержке четников (об этом еще речь впереди). 7 декабря Михайловичу было присвоено первое генеральское звание (позже – следующие два), а затем 11 января 1942 г. его заочно назначили министром армии, флота и авиации. В поддержке Михайловича эмигрантским правительством руководство КПЮ усматривало также отражение британской политики, считало, что она направлена против народно-освободительного движения, и даже подозревало, что английский военный представитель, заброшенный в штаб Михайловича в октябре 1941 г., был причастен к стимулированию выступления четников против партизан.

Из картины происходившего, составленной подобным образом, следовало заключение, что наступил этап более острой классовой дифференциации как в мире, так и в разделенной оккупантами Югославии. И что в борьбе КПЮ и возглавляемого ею движения против объединенного фронта, включающего оккупантов, открыто коллаборационистские администрации, четников Михайловича и эмигрантское правительство, партия должна активно укреплять свою «классовую базу», «рабоче-крестьянское ядро» движения. Указывалось на необходимость поднимать и пропагандировать роль компартии как главного организатора и руководителя народно-освободительного движения, популяризировать СССР и социалистический путь. В отношении деревни, которая неизбежно являлась главной базой движения, был взят курс на то, чтобы прежде всего объединить вокруг партии сельскую бедноту и опираться на мелкое и среднее крестьянство в противовес, как формулировалось, «кулачеству», рассматривавшемуся как почва для враждебных буржуазных сил. Особое значение придавалось активному как военному, так и пропагандистскому наступлению на «объединенный буржуазный фронт». Подчеркивалась важность энергичного развертывания «разоблачительной» пропаганды, направленной против как Недича, так и четников Михайловича в Сербии и сербских районах вне ее. А в Хорватии – против как Павелича с его режимом, так теперь уже и лидера Хорватской крестьянской партии (ХКП) В. Мачека, на которого возлагалась ответственность за установление этого режима и отказ от сопротивления усташам.

Склоняясь, таким образом, к «классово-революционной» радикализации народно-освободительного движения, руководство КПЮ однако стремилось одновременно к максимально возможному расширению массовой базы движения, ввиду чего было озабочено тем, чтобы радикализация не нанесла этому ущерб. А потому, наряду с установкой об ужесточении «классовой заостренности» ведущейся борьбы, считало нужным, чтобы в проведении этой установки на местах избегали чрезмерности и излишней поспешности. И чтобы по-прежнему преследовали цель объединения всех патриотических сил, даже отличающейся политической ориентации, готовых к реальному участию в антиоккупационной борьбе. Стремление Тито и его ближайших соратников совместить одно и другое придавало выработанной ими позиции определенную двойственность.

Эта позиция в том или ином виде формулировалась в директивах, которые в середине декабря 1941 г. – первой половине января 1942 г. были от имени ЦК КПЮ и Верховного штаба посланы руководящим территориальным органам компартии и народно-освободительного движения Сербии, Черногории, Санджака, Словении, Хорватии. В директивах содержались изложенные нами выше общая оценка сложившегося положения, сделанная руководством КПЮ, и установки практической политики, которую следует проводить³⁹. Насколько можно судить по несколько противоречивым материалам, имеющимся в историографии, такого же рода характеристика и установки содержались в выступлениях Тито и Карделя на совещании с ведущими коммунистическими активистами Боснии и Герцеговины, которое состоялось 7–8 января 1942 г.⁴⁰ Таким образом, указания о корректировке политической линии были направлены почти во все основные регионы разделенной Югославии. За исключением Вардарской Македонии, ибо связь с руководством тамошних коммунистов являлась тогда крайне затрудненной.

Упомянутая выше двойственность установок, выдвинутых верхушкой КПЮ, наглядно выражалась, в частности, двумя решениями, принятыми Тито и его окружением в осуществление этих установок.

Одним из решений было создание 21–22 декабря 1941 г. 1-й пролетарской народно-освободительной ударной бригады. Сформированная из наиболее преданных кадров, она рассматривалась как вооруженная сила под руководством компартии. Бригаде было дано красное знамя с советскими символами – красной пятиконечной звездой с серпом и молотом⁴¹. На рубеже февраля – марта 1942 г. создание пролетарских бригад продолжилось. Их было сформировано пять, они находились под непосредственным командованием Верховного штаба и представляли собой ударные подвижные соединения, призванные действовать вне привязки к какой-то территории⁴². Образование пролетарских бригад открыто обозначало собой усиление коммунистической окрашенности народно-освободительного движения.

Однако другим решением руководства КПЮ, принятым месяц спустя после сформирования 1-й пролетарской бригады, предусматривалось также создание частей, в сущности, почти противоположного характера. Они, как говорилось в этом решении, были призваны объединить в своих рядах «всех тех патриотов, которые готовы бороться против оккупантов и усташей, но не хотят вступать ни в партизанские, ни в четнические части». Такие новые образования именовались «народно-освободительными добровольческими отрядами». Их имелось в виду формировать прежде всего на территории Боснии и Герцеговины, а по мере необходимости – и в иных регионах. Добровольческие отряды должны были находиться под общим командованием партизанского Верховного штаба и главных штабов соответствующих земель. Но личный состав добровольческих частей мог носить на шапках лишь свои национальные трехцветки, без полагающейся партизанам красной пятиконечной звезды⁴³. Это было использованием несколько более эластичной формы в организации вооруженных сил, нарочито лишенной, хотя бы внешне, социально-революционных символов. Однако добровольческие отряды фактически являлись составной частью движения, возглавляемого КПЮ. С помощью такой формы руководство партии стремилось привлечь, по сути, в партизанские ряды ту сербскую массу в Боснии и Герцеговине, которая оказалась в четнических формированиях либо колебалась между четниками и партизанами, но проявляла склонность к позиции активного Сопротивления, сближавшей ее с народно-освободительным движением, а в то же время опасалась его коммунистической окрашенности. В связи с этим партизанские силы даже были переименованы: они вместе с образовывавшимися добровольческими частями стали называться Народно-освободительной партизанской и добровольческой армией Югославии⁴⁴.

Но если говорить в целом, то зимой 1941/42 гг. и в начале весны 1942 г. в развитии движения, возглавляемого компартией, преобладающим образом сказалась установка верхушки КПЮ на определенную классово-революционную заостренность. Это выразилось в обозначившемся, как его потом назвали, «левом уклоне», который в течение упомянутого времени особенно дал о себе знать в Черногории, ряде районов Герцеговины и отчасти Восточной Боснии, т. е. там, где тогда были сосредоточены основные партизанские силы. Он проявился как в пропаганде, развернутой на местах организациями КПЮ, партизанскими частями, народно-освободительными комитетами, их политическим активом, так и – что было еще важнее – в практических действиях среди населения, предпринятых упомянутыми структурами. В пропагандистской сфере «левый уклон» характеризовался выдвижением лозунгов борьбы против «капиталистических элементов», «богатеев», «кулаков», которые, согласно этим лозунгам, являются в силу своих социальных и политических устремлений «классовыми противниками» народно-освободительного движения. И потому его прямыми или потенциальными врагами, «пятой колонной» оккупантов, прооккупационных администраций и, как особо подчеркивалось, четников, вместе объединившихся в общем «антинародном фронте». А в области практической политики подобная пропаганда сопровождалась массовыми репрессивными мерами против тех, кого относили к указанным категориям «капиталистических элементов», «кулаков», лиц, «враждебно настроенных», подозреваемых в качестве реальных или потенциальных участников «пятой колонны». У этих людей, нередко включая и их семьи, экспроприировали имущество, отбирали, а чаще сжигали дома. Их самих арестовывали, во многих случаях убивали («ликвидировали»). Сплошь и рядом подобным репрессиям подвергали в отместку и тех, чьи близкие родственники, особенно главы семей, служили в коллаборационистских администрациях и воинских частях или были участниками, а тем более принадлежали к командному составу четнических, равно как любых иных вооруженных формирований, боровшихся с партизанами либо как-то противостоявших им⁴⁵.

Исходя из имеющихся до сих пор результатов рассмотрения данной темы в историографии, трудно с точностью определить, насколько «левый уклон» был обусловлен тем, что сами установки руководства КПЮ, несмотря на их отмеченную выше некоторую двойственность, больше содержали нацеленность на социально-революционную радикализацию линии народно-освободительного движения. А насколько он явился следствием того, что кадры партии, СКМЮ и примыкавшего к ним остального политического актива на местах, в партизанских частях были предрасположены к революционному радикализму, уже до того в значительной мере присутствовавшему в конкретной практике движения. И потому именно так воспринимали директивы, спущенные коммунистическим руководством. Но какая бы из названных причин ни превалировала, директивы, в конечном счете, оказались в тогдашней непосредственной реальности важнейшим импульсом и катализатором развертывания «левого уклона».

Большое влияние на распространение «левого уклона» оказало происходившее в конце 1941 – первые месяцы 1942 г. на упомянутых выше территориях обострение отношений и ставшее набирать обороты прямое столкновение между партизанами и теми возникшими как антиоккупационные или нацеленные против режима НГХ местными сербскими / черногорскими отрядами, которые находились вне коммунистического контроля и уже раньше проявили тяготение к четническому движению.

Многие из этих местных отрядов, образовывавшихся еще с конца весны и затем летом – осенью 1941 г. в ходе сербских восстаний в НГХ, а в Черногории – в связи с июльским восстанием и после него, первое время в той или иной мере сотрудничали либо как-то взаимодействовали с тамошними партизанскими силами, которые с середины 1941 г. создавались под коммунистическим руководством. Но где раньше, где позже между одними и другими возникали осложнения, вызывавшиеся в значительной мере причинами, подобными тем, которые привели к конфликту между партизанами и четниками в Сербии. Сам этот конфликт оказал особо значительное воздействие на территориях, о которых идет речь, подогревая там аналогичные столкновения между фактически двумя антиоккупационными силами. Тем более в условиях, когда, с одной стороны, нацеленные на борьбу с четниками партизанские соединения, отступившие из Сербии и непосредственно руководимые верхушкой КПЮ во главе с Тито, пришли в Санджак и Восточную Боснию. А с другой стороны, не контролировавшиеся коммунистами сербские национальные формирования, которые действовали там и в соседних Герцеговине и Черногории, стали с осени – начала зимы 1941 г. присоединяться к четническому движению. И командование ими оказалось в руках либо офицеров, присланных Михайловичем, либо местных командиров, чье назначение он санкционировал. Это способствовало значительному усилению, по меньшей мере, взаимного недоверия, а по большей части – враждебности между упомянутыми местными сербскими / черногорскими формированиями и партизанскими силами.

Дело чрезвычайно усугублялось тем чрезвычайно важным обстоятельством, что в уже названных Восточной Боснии, Герцеговине, равно как в ряде других регионов со значительным сербским населением, включенных в НГХ, а также в Черногории с Санджаком местные отряды, присоединявшиеся к четническому движению, начали прибегать к тактике лавирования и – по их расчетам, временных – компромиссов с оккупационными и квислинговскими властями. Особенно это стало практиковаться на рубеже 1941–1942 гг. и далее в тяжелых условиях военных операций, предпринятых в начале 1942 г. на упомянутых выше территориях НГХ немецкими и итальянскими войсками и вооруженными силами усташского режима, а в Черногории – итальянскими оккупантами.

Так, в районах Восточной Боснии, которые охватывались установленной в НГХ германской военной сферой, в ходе данных операций, проводившихся там немецкими войсками и воинскими контингентами НГХ против как четников, так и партизан, четники вступали в ответную борьбу лишь с формированиями режима Павелича, но уклонялись от столкновений с немцами. Тамошнее четническое командование аргументировало это невозможностью противостоять немцам, необходимостью избежать бесполезных жертв в собственных рядах и германских репрессий в отношении местного сербского населения. Но тем самым четники беспрепятственно пропускали немцев через территории собственного сосредоточения и открывали путь для германских ударов по территориям, где находились партизанские части. Более того, четническое командование в Восточной Боснии, назначенное еще осенью 1941 г. Михайловичем, установило контакты с Недичем и через него с командующим немецкими войсками в Сербии, с которым тайно договорилось о сотрудничестве. Предусматривалось, что в северо-восточной Боснии, прилегавшей к Сербии, четники обязуются не предпринимать действий против немцев, а наоборот, вместе с ними будут вести борьбу с партизанами, защищать коммуникации и экономические объекты, взаимодействовать с местными властями НГХ и поддерживать мирные отношения между сербами, мусульманами и хорватами. С германской же стороны в качестве ответного шага признавались определенные прерогативы четнических сил в северо-восточной Боснии, и они снабжались вооружением и боеприпасами. Но подобное соглашение вызвало возражения со стороны НГХ и ряда немецких органов, не было утверждено вышестоящим германским командованием и осталось проектом. А переговоры, которые командир местных четнических сил майор Ездимир Дангич вел по этому поводу с Недичем и немецким командующим в Сербии в январе – апреле 1942 г., в итоге завершились тем, что Дангича, по приказу более высоких германских инстанций, арестовали и отправили в лагерь для военнопленных в оккупированной гитлеровцами Польше. Однако, независимо от такого итога, сама тактика, практиковавшаяся четническим командованием в Восточной Боснии в ходе операций германских войск и сил НГХ в начале 1942 г., расценивалась коммунистическим руководством партизан как сотрудничество с оккупантами и прооккупационными администрациями в борьбе против народно-освободительного движения. Так же расценивались и некоторые имевшиеся сведения о секретных контактах Дангича с Недичем и немцами⁴⁶.

Если установить значительное и продолжительное сотрудничество с немцами не удалось, то с итальянцами оно было установлено четническими силами как на той довольно обширной территории, которая охватывалась итальянской военной сферой в НГХ, включая ряд районов Боснии и Герцеговины, так и в Черногории, оккупированной Италией. Ибо в отличие от негативного отношения к четникам, которое оказалось преобладающим в руководящих кругах «третьего рейха» и его армии, итальянскими политическими и военными верхами была занята иная позиция.

Она исподволь стала складываться еще с рубежа весны – лета 1941 г., когда с начавшимися усташскими преследованиями сербского населения, вплоть до кровавого террора, значительное число сербов из НГХ, прежде всего из тех районов, которые прилегали к территориям Хорватии, аннексированным режимом Муссолини, бежало, спасаясь, на эти территории. Итальянская сторона, отношения между которой и НГХ к тому времени приобрели довольно напряженный характер из-за явно проявившихся территориальных противоречий, шла до некоторой степени на покровительство сербским беженцам. Тенденция в пользу сербов, преследуемых усташским режимом, постепенно стала принимать более определенные очертания после того, как в конце лета – осенью 1941 г. Италия, как уже говорилось в предыдущей главе, ввела войска сначала в так называемую 2-ю зону, а затем и в 3-ю зону сферы своей военной ответственности в НГХ. Там, напомним, был тогда учрежден итальянский военный контроль, во 2-й зоне сопровождавшийся выводом ряда воинских частей НГХ и передачей гражданской власти в ведение итальянских структур, а в 3-й зоне – оперативным подчинением домобранских сил итальянскому командованию. Заинтересованное в том, чтобы держать эти территории в своих руках и положить там конец повстанческой борьбе, командование введенных итальянских войск начало еще с лета, а затем продолжило осенью 1941 г. вступать в контакт с теми сербскими повстанческими формированиями, которые действовали исключительно на национальной основе. Эти формирования, постепенно ставшие, как правило, присоединяться – где более реально, где более декларативно – к четническому движению Михайловича, проявляли, со своей стороны, стремление к установлению связей и сотрудничества с итальянскими силами.

Как следствие обоюдной заинтересованности, между одними и другими шаг за шагом начали заключаться соглашения, главным образом на локальном уровне. По большей части такая практика получила довольно значительное развитие с рубежа 1941–1942 гг. Соглашения преимущественно сводились к тому, что обе стороны воздерживались от взаимных нападений, итальянцы выступали в качестве фактора, препятствующего действиям усташского режима против местного сербского населения, и постепенно шли даже на некоторое снабжение четников оружием, боеприпасами и другими материалами. А четники, параллельно итальянским войскам или в координации с ними, вели борьбу с партизанами⁴⁷.

Степень подобного рода «тактического коллаборационизма» не была одинаковой в разных местах и в разное время, нередко завися от тех или иных конкретных обстоятельств. В одних случаях такое сотрудничество становилось более постоянным, в других – носило более эпизодический характер. Оно представляло собой своеобразное «партнерство поневоле», в котором предводители четников и итальянское командование, принадлежа в принципе к противоположным лагерям Второй мировой войны, вместе с тем старались использовать друг друга против фактически общих противников: с одной стороны, движения, руководимого КПЮ, с другой стороны – властей НГХ. Разница состояла в том, что для четников как партизаны, так и усташский режим были заклятыми врагами, а для фашистской Италии партизаны во главе с КПЮ тоже являлись заклятыми врагами, между тем как власти НГХ – скорее досадными соперниками ввиду территориальных интересов.

Аналогичные отношения «тактического коллаборационизма» стали возникать, в основном тоже примерно с рубежа 1941–1942 гг., между четниками и итальянскими оккупационными властями в Черногории. Основа этих отношений была во многом сходна с тем, на чем они строились в районах четнического движения на территории НГХ. С той разницей, что в Черногории, разумеется, отсутствовала этническая угроза сербскому населению, какая в НГХ исходила от усташского режима. Но зато, с точки зрения, характерной для «национально ориентированных» активистов четнической направленности, имела место, подобно ситуации в Сербии, угроза непомерных и, возможно, невосполнимых жертв среди сербов-черногорцев, которую несли действия оккупационных войск против вооруженного Сопротивления. А потому те политически активные силы черногорского общества, которые раньше или позже вставали на упомянутую точку зрения, включая даже ряд первоначальных участников антиоккупационной борьбы, выступили в качестве противников продолжения партизанского движения, руководимого компартией. Тем более что в этом движении, в его повседневной практике они стали усматривать коммунистическую опасность, а усиливавшийся среди черногорских коммунистов «левый уклон» способствовал обострению таких опасений. В итоге ставшие заключаться соглашения между четниками и итальянскими оккупационными властями были направлены прежде всего на взаимное сотрудничество в борьбе с партизанами.

При этом особенностью ситуации в Черногории являлось то, что там помимо четников, стоявших, как и Михайлович, на сербско-югославской позиции, у итальянских властей был, напомним, также другой, но куда менее влиятельный партнер в лице черногорских сеператистов-федералистов, враждебных не только народно-освободительному, но и четническому движению. Однако, в конечном счете, оккупационным властям, четникам и сепаратистам удалось достигнуть договоренности. И в начале марта 1942 г. были созданы вооруженные «национальные силы», одну, меньшую, часть которых составляло формирование сепаратистов под командованием Крсто Поповича, а другую, преобладающую, часть – четнические формирования Байо Станишича и Павле Джуришича. Каждому из формирований была отведена определенная зона действий. Возглавил объединенные таким образом «национальные силы» Черногории отставной югославский генерал Блажо Джуканович, перед самым захватом Югославии некоторое время занимавший пост бана Зетской бановины⁴⁸.

Позже, в конце июля 1942 г., сотрудничество «национальных сил» и итальянских оккупантов было закреплено общим соглашением, заключенным между Джукановичем и итальянским губернатором Черногории. С санкции губернатора, произошло образование т. н. Черногорского национального комитета, действующего под началом оккупационных властей. Его председателем стал Джуканович. Вместе с тем он являлся главой черногорских четников⁴⁹.

«Тактический коллаборационизм» четников с итальянцами, приняв, таким образом, в начальные месяцы 1942 г. широкие размеры в Черногории и в различных населенных сербами районах итальянской сферы, установленной в НГХ, затем продолжался на протяжении всего времени, пока Италия до рубежа лета – осени 1943 г. оставалась союзницей Гитлера и ее войска находились на территории разделенной захватчиками Югославии. Проведение этой коллаборационистской линии чрезвычайно способствовало ужесточению борьбы между народно-освободительным и равногорским движениями. В частности, в тех районах, где в практике первого из названных движений получил особое развитие «левый уклон», он, явившись одним из факторов, стимулировавших четническое сотрудничество с итальянцами, в свою очередь, сам еще больше усиливался перед лицом такого, как оценивалось коммунистами и их сторонниками, «объединенного фронта четников с врагом».

Между тем обострение «левого уклона», всех тех его проявлений, о которых говорилось выше, вело, чем дальше, тем ко все растущим трудностям для народно-освободительного движения на территориях, где имела место его наиболее форсированная социально-революционная радикализация. Усиление коммунистическо-советской окрашенности движения, а особенно все разраставшееся применение им террористическо-репрессивных методов в отношении не только вооруженных противников, но и достаточно заметного числа местных жителей, отнесенных к категории «потенциальных врагов» или просто несогласных, способствовали его ощутимой дискредитации среди более или менее широких масс. Получили распространение отлив из движения и из его партизанских сил довольно большого слоя участников, переход части из них на сторону четников, которые использовали происходившее для расширения своего влияния и численного увеличения своих вооруженных формирований. Это особенно имело место, в частности, на территориях Черногории, Герцеговины и отчасти Восточной Боснии, где, как уже говорилось, были в то время сосредоточены основные партизанские формирования, которыми руководил Верховный штаб⁵⁰. Значение происходившего оказывалось тем большим, что на этом комплексе территорий с конца марта – начала апреля и затем почти до середины июня 1942 г. развернулись целенаправленные операции германских и итальянских войск, воинских контингентов НГХ, а также четников, взаимодействовавших с итальянцами, против упомянутых основных партизанских сил.

Тем не менее руководство КПЮ и народно-освободительного движения довольно долго не считало нужным менять политических установок, которые оно дало на рубеже 1941–1942 гг. Но 5 марта 1942 г. Тито получил из Москвы радиограмму генерального секретаря ИККИ Георгия Димитрова с острой критикой линии на социально-революционную радикализацию. О наличии такой линии у лидеров КПЮ Димитров сделал вывод из информации, содержавшейся в радиошифровках, которые Тито перед этим посылал в Москву⁵¹. Подобные явления в политике КПЮ противоречили тогдашнему курсу Кремля. Ибо, во-первых, они были чреваты опасностью вызвать совсем нежелательные для руководства СССР осложнения в его отношениях с западными союзниками: те могли посчитать, что радикалистская политика югославских коммунистов вызвана или санкционирована советской стороной. А во-вторых, советская заинтересованность состояла тогда в том, чтобы в европейских странах, находившихся под господством «оси», развертывалось как можно более масштабное Сопротивление, которое могло бы ослабить позиции Германии и других противников СССР в войне и тем самым в какой-то мере помочь Советскому Союзу. Соответственно, в Кремле считали необходимым, чтобы в названных странах происходило максимально широкое объединение всех противников «оси». А в выдвижении на данном этапе иных, «классово-революционных» целей усматривали помеху этому. Потому в упомянутой радиограмме Димитров резко негативно оценивал те действия руководства КПЮ, в частности создание пролетарских бригад, которые, как он подчеркивал, давали основание подозревать, что партизанское движение приобретает коммунистический характер и склоняется в сторону советизации Югославии. Радиограмма содержала прямое указание срочно принять меры для исправления положения.

Тито сначала пытался в ответе Димитрову отвести критику как ошибочную, ссылаясь на то, что в рядах руководимого компартией движения есть «сторонники разных партий», «честные патриоты», а против партизан борются лишь те «сторонники правительства в Лондоне», т. е. югославского правительства в эмиграции, которые выступают против антиоккупационной борьбы и сотрудничают с оккупантами. К ним он относил не только четников Михайловича, но и силы Недича, подчеркивал тезис о связи между ними⁵². Упор на сотрудничестве четников с оккупантами Тито продолжал делать и дальше в радиопереписке с Димитровым. Одновременно он продолжал выдвигать обвинение, что в этом сотрудничестве участвует и югославское эмигрантское правительство⁵³. Но вместе с тем, начиная с апреля 1942 г., под влиянием как директив из Москвы, так и упомянутого выше ухудшения положения народно-освободительного движения в ряде районов, вызванного «левым уклоном», особенно в Черногории и Герцеговине, руководство КПЮ постепенно переходит к пересмотру прежней линии.

Особенно острые проявления левого радикализма, дискредитировавшие партию и возглавляемое ею движение, все в большей мере критикуются. Выдвижение прямых социально-революционных лозунгов оценивается как неправомерное. Дается установка на то, чтобы борьбу с четниками, равно как с любыми другими силами, которые бы рассматривались как политически враждебные, вести сугубо на основе обвинения («разоблачения») их в коллаборационизме и препятствовании делу освобождения Югославии от захватчиков. Эта установка становится затем долговременной основой политического курса КПЮ, а соответственно, народно-освободительного движения. Окончательный итог был подведен решением, которое руководство КПЮ приняло 19 июня 1942 г. В нем то, что было свойственно «левому уклону», оценивалось как «ошибки», носившие «сектантский характер». При этом, однако, утверждалось, что политическая линия самого руководства КПЮ была «правильной», а упомянутые «ошибки» представляли собой ее «крупное искажение». Ответственными за такое «искажение» назывались руководящие партийные функционеры Черногории и особенно Герцеговины, на которых, таким образом, перекладывалась и вина за указанное явление. Они же подлежали строгому наказанию⁵⁴.

Произошедшая, таким образом, новая корректировка линии КПЮ, во многом скорее тактического характера⁵⁵, не могла, однако, изменить тяжелого положения, сложившегося для основных партизанских соединений вследствие как «левого уклона», так и упомянутых выше крупных операций, предпринятых с конца марта до середины июня 1942 г. германскими и итальянскими войсками, силами НГХ, а также четниками в Черногории и Санджаке, Герцеговине, Восточной Боснии. В итоге партизаны потерпели там поражение, им пришлось оставить названные территории. Тем же решением руководства КПЮ, принятым 19 июня 1942 г., предусматривалось вынужденное движение всей вытесненной оттуда крупной партизанской группировки во главе с Верховным штабом на запад – в направлении Западной Боснии и Хорватии⁵⁶.

Происходившие с тяжелыми боями в течение лета – осени 1942 г. продвижение этой группировки в Западную Боснию, ее выход туда и развернутые там действия привели в конечном счете к возникновению возможности резкого расширения массовой базы партизанских сил. Они стали быстро пополняться за счет масштабного прилива в них тамошнего сербского населения. Этот регион в основном находился в германской военной сфере НГХ и в 3-й итальянской зоне, из большей части которой, а также из некоторых мест 2-й зоны Италия как раз в середине 1942 г. стала выводить свои войска, заменявшиеся силами НГХ. И в итоге большинство сербов региона видело в партизанах единственную действенную защиту от усташского режима, связывало с ними надежду на выживание и национальное существование⁵⁷. Там образовалась новая значительная территория, более или менее контролировавшаяся партизанскими силами. Ее центром стал город Бихач, где разместилось руководство КПЮ и народно-освободительного движения.

Очень важным было то, что данная территория имела непосредственную связь с рядом примыкавших или близких районов Хорватии, где тоже происходил подъем партизанской борьбы, во главе которой стояли коммунисты. В этих районах все более массовую базу партизан также составляло преимущественно сербское население. Участие в нем хорватов было невелико, в основном это были члены КПЮ и СКМЮ, левоориентированные активисты, шедшие за компартией. Даже позднее, в 1943 г., хорваты продолжали составлять значительное меньшинство среди партизан Хорватии, но хорватские коммунисты были в первых рядах⁵⁸.

На территории, оказавшейся под партизанским контролем, продолжалось осуществление линии КПЮ по созданию народно-освободительных комитетов, игравших роль местных органов повстанческой власти. В условиях произошедшего нового подъема движения, во главе которого стояла партия, коммунистическое руководство к середине ноября 1942 г. решило учредить «нечто вроде правительства под названием Народный комитет освобождения Югославии». Об этом 12 ноября Тито сообщил по радиосвязи в Москву Димитрову⁵⁹. В сущности, этот орган прямо противостоял бы эмигрантскому правительству, поддерживавшему четников Михайловича. Но советская сторона через Димитрова наложила запрет на создание такого органа в качестве повстанческого правительства, которое бы было противопоставлено югославскому правительству в эмиграции. Ибо в Москве исходили из интересов отношений СССР с западными союзниками и не хотели возможных серьезных осложнений по поводу Югославии. Димитров в ответной радиограмме прямо указывал на это обстоятельство и инструктировал Тито, чтобы проектируемому комитету был придан характер общеполитического органа народно-освободительной борьбы, а не структуры власти⁶⁰. Тито подчинился коммунистической дисциплине, о чем уведомил Москву⁶¹.

26-27 ноября в Бихаче состоялось созванное Верховным штабом учредительное собрание так называемого Антифашистского вече народного освобождения Югославии (АВНОЮ). В реальности оно было сформировано руководством КПЮ, которое заранее наметило список участников собрания, т. е. членов АВНОЮ. Список был составлен из видных фигур и активистов народно-освободительного движения, партизанских командиров и бойцов. И затем персонально каждый из них получил приглашение от Тито как партизанского командующего⁶². Тем не менее, АВНОЮ на этой своей I сессии публично заявило о себе как о представительстве народных масс всей Югославии. Хотя в соответствии с московской директивой оно конституировалось как общеполитический орган народно-освободительного движения, однако в резолюции сессии было заявлено, что борьба ведется не только против фашистской оккупации, но и «против старого реакционного строя, который силой пытается сохранить эмигрантское югославское правительство». Под «силой», используемой эмигрантским правительством, имелись в виду четники Михайловича, которые были охарактеризованы в документах I сессии АВНОЮ как предатели и преступники в отношении народов Югославии⁶³. Хотя повстанческое правительство не было создано, однако был образован исполком АВНОЮ как своего рода зачаток центрального административного органа. Председателем исполкома и одновременно АВНОЮ стал известный довоенный деятель Иван Рибар, как уже говорилось, тесно связанный с коммунистической верхушкой.

В итоге I сессия АВНОЮ стала фактически важной публичной политической демонстрацией противостояния народно-освободительного движения не только оккупантам, но и королевскому эмигрантскому правительству, не говоря уж о четниках.

Основной территорией четнической военно-политической активности продолжали оставаться Черногория и довольно значительные районы в итальянской сфере НГХ. В Сербии весной 1942 г. началось некоторое оживление и восстановление сил Михайловича. Но не получило, однако, значительного развития в условиях жесткого оккупационного контроля. Реально дело сводилось к отдельным спорадическим локальным стычкам с немцами и недичевскими вооруженными формированиями, особенно с лётичевскими добровольцами. А также к отдельным диверсионным актам и убийствам некоторых деятелей администрации Недича. Сам Михайлович из соображений безопасности был вынужден в июне 1942 г. переместиться со своим штабом в Черногорию. И только через год счел возможным вернуться в Сербию. В Черногории и итальянской сфере НГХ четники продолжали «тактический коллаборационизм» с итальянцами. Фактически военная активность четников была направлена против партизан и сил НГХ. Хотя с последними имели также место отдельные соглашения временного и локального характера, направленные либо опять-таки против партизан, либо на достижение безопасности сербского населения. Значительная часть четнических действий обрушивалась физическими расправами на хорватское и особенно мусульманское население, что во многих случаях аргументировалось как ответ или месть за аналогичные действия хорватов и мусульман против сербских жителей⁶⁴. Происходила взаимоуничтожающая этническая война, противником которой выступало движение, руководимое коммунистами.

КПЮ, исходившая из интернационалистских принципов, которые были изначально присущи коммунистическому мировоззрению вообще, а соответственно, ее собственной основополагающей идейно-политической платформе, категорически осуждала преследования, насилия, убийства на национальной почве, любые проявления геноцида. Возглавляемое компартией движение занимало позицию, решительно направленную против всех, кем бы такие действия ни осуществлялись, – оккупантов, усташского режима и других коллаборационистских администраций, любых военных и военно-политических группировок. И какие бы национальности, на основе неких обвинений в коллективной этнической ответственности, ни оказывались жертвами подобных действий.

Данная позиция КПЮ и руководимого ею движения была направлена, помимо прочих, и против четников, их расправ главным образом с мусульманским и хорватским населением. В частности, на это указывалось в упомянутых выше документах I сессии АВНОЮ⁶⁵. В тогдашней четнической пропаганде, а затем в послевоенной сербской эмигрантской исторической публицистике и ныне в значительной части постюгославской сербской историографии такая линия компартии характеризовалась и продолжает характеризоваться как антисербская. В действительности же, как мы уже отмечали выше, политика КПЮ в рассматриваемый нами период вообще не была обременена какой-либо особой этнической устремленностью. А лежала в совсем иной плоскости. Задача КПЮ заключалась в том, чтобы противостоять межэтническому конфликту, объединить под своим главенством широкие массы разных населявших Югославию этносов и на этой основе путем вооруженной борьбы восстановить независимое югославское государство, но с новой властью и новым государственным устройством. Власть должна была «принадлежать народу», что в представлениях коммунистов означало порядок, соответствующий их доктринальной цели и ими же руководимый. А устройство многонационального государства мыслилось по формуле, нашедшей свое выражение в документах I сессии АВНОЮ: «братское», т. е. равноправное, «содружество Сербии, Черногории, Хорватии, Словении, Боснии и Герцеговины и Македонии»⁶⁶. Это было теперь уже более определенное указание на некую федерализацию, с шестью составными частями.

Та же формула будущего национально-государственного устройства – «содружество» упомянутых шести частей – была повторена спустя полгода в решениях, принятых при создании в середине июня 1943 г. Антифашистского вече народного освобождения Хорватии⁶⁷. Получившее известность под его сокращенным названием – ЗАВНОХ, вече провозглашалось (по аналогии с АВНОЮ применительно ко всей Югославии) «высшим политическим органом народно-освободительной борьбы в Хорватии»⁶⁸. Это было первое после образования АВНОЮ создание высшего политического органа в одной из обозначенных шести составных частей проектируемого югославского государства-«содружества»⁶⁹. Причем в документах, принятых при создании ЗАВНОХ, всячески подчеркивался отстаивавшийся народно-освободительным движением принцип равноправия и единства двух основных народов, населявших Хорватию: хорватов и сербов⁷⁰.

Образование ЗАВНОХ являлось также одной из политических мер, призванных содействовать усилиям КПЮ по распространению влияния руководимого ею движения на хорватское население, по привлечению хорватских масс в партизанские ряды. Целью было решительно упрочить позиции народно-освободительного движения в Хорватии, численность и возможности партизан, подорвать режим Павелича. Приток хорватов постепенно увеличивался, на партизанскую сторону переходили и некоторые известные общественные фигуры. Но этот процесс шел медленно и трудно, все еще не приобретал массового характера. На большую часть хорватского общества продолжал воздействовать имидж НГХ как национального хорватского государства. Значительная масса людей, особенно среди крестьянства, привыкшая до захвата Югославии и создания НГХ следовать за Мачеком и возглавляемой им верхушкой ХКП, была дезориентирована фактическим исчезновением ХКП как организованной политической силы.

В противоположность деятелям крайнего националистического фланга ХКП, ушедшим, как уже говорилось, к усташам, некоторая часть левоориентированных функционеров и активистов партии примкнула к народно-освободительному движению, фактически следуя за компартией. Основное же руководство запрещенной ХКП, значительная часть которого то арестовывалась властями НГХ, то выпускалась, было фактически бездеятельно. Оно следовало в основном указаниям Мачека, считавшего невозможным сотрудничество ни с усташами, ни с коммунистами. Попытки некоторой активности единичных членов партийной верхушки сводились к негласным контактам внутри узкого круга функционеров, выпуску отдельных подпольных изданий и поддержанию связи с деятелями партии, эмигрировавшими на Запад. Почти вся масса активистов и сторонников ХКП оставалась в положении пассивного ожидания⁷¹. Коммунистическое руководство считало, что позиция Мачека и его ближайших соратников является важнейшим препятствием на пути привлечения хорватских масс, прежде всего крестьянства, в народно-освободительное движение. И все усиливало в течение 1942–1943 гг. публичные нападки на Мачека и возглавляемую им «реакционную клику». Это нашло выражение и в решениях первых сессий АВНОЮ и ЗАВНОХ⁷².

В такой ситуации видный деятель ХКП Божидар Маговац, у которого и прежде возникали расхождения с Мачеком и ближайшим к Мачеку кругом, пришел к выводу, что в условиях значительного и все возраставшего развития партизанской борьбы в Хорватии дальнейшее выжидание может привести ХКП к краху. Ибо в момент поражения «оси» в войне, а тем самым и падения НГХ, реальной силой будет обладать лишь компартия, главенствующая в народно-освободительном движении. Маговац считал необходимым, чтобы ХКП присоединилась к народно-освободительному движению, чья публичная программа, на его взгляд, содержала многое, что ХКП выдвигала как свои цели. Он видел задачу в том, чтобы ХКП призвала в ряды движения хорватские крестьянские массы и добилась роли равноправного партнера КПЮ в борьбе против усташского режима, равно как германского и итальянского покровителей Павелича. Это, полагал Маговац, открыло бы возможность создавать послевоенный порядок в Хорватии на основе компромисса между ХКП и КПЮ, который бы предусматривал достаточно левую, но демократическую программу развития, приемлемую для ХКП. Поскольку его доверительные разговоры на эту тему с рядом членов руководства ХКП не давали результата, Маговац на рубеже мая – июня 1943 г. сам перешел на партизанскую территорию, где попытался начать осуществление упомянутых задач.

Коммунистическое руководство, заинтересованное в привлечении хорватского крестьянства, содействовало тому, что во второй половине 1943 г. Маговац стал на партизанской территории издавать газету ХКП и затем основал т. н. «исполком ХКП», который должен был политически олицетворять участие этой партии в народно-освободительном движении. Исполком состоял из активистов и некоторых прежних функционеров ХКП, в разное время тоже перешедших на территорию, находившуюся под партизанским контролем. Но довольно скоро Маговац и небольшое число тех, кто разделял его позицию, стали испытывать растущие трудности. Ибо коммунисты вовсе не собирались соглашаться на более или менее партнерские отношения с ХКП и ее органом, который сформировал и возглавил Маговац. Сотрудничество с ним было для коммунистического руководства народно-освободительным движением лишь тактической игрой в интересах распространения собственного влияния среди хорватских масс и подрыва влияния Мачека. А «исполком ХКП» коммунисты стали превращать в камуфляжное образование за счет установления фактического контроля над ним и включения в его состав тех левых активистов ХКП, которые примкнули к народно-освободительному движению еще раньше и послушно следовали за компартией либо вообще негласно вступили в нее. Перед лицом тех или иных коммунистических требований и ограничений Маговац был вынужден лавировать, нередко приспосабливаться либо в той или иной мере отступать, в частности пойдя в итоге на некоторое публичное осуждение позиции Мачека. Но обоюдная заинтересованность друг в друге, которую испытывали как коммунисты, так и Маговац, вела к продолжению их сотрудничества, хотя и все больше отягощавшегося конфликтами. Пока поздней весной – в начале лета 1944 г. не наступил фактический разрыв, означавший окончательный крах всего замысла, которым руководствовался Маговац⁷³ (об этом еще пойдет речь дальше).

Проявившаяся в этом случае позиция коммунистов была типичной для линии КПЮ в отношении сотрудничества с любым политически иным партнером в рамках ли народно-освободительного движения или вне их. Компартия охотно шла на сотрудничество, если была в нем заинтересована, но, как только становилось возможным, стремилась подменить партнерство подчинением себе, а в конечном счете – ликвидацией того, кто вступал с нею в сотрудничество.

Так, в частности, произошло в Словении, которая была единственным югославским регионом, где народно-освободительное движение первоначально возникло не как единое и организованное исключительно компартией, а как коалиция различных политических течений. Эта коалиция сложилась еще в конце апреля 1941 г. по инициативе компартии и первоначально называлась Антиимпериалистическим фронтом словенского народа. Два месяца спустя она стала называться Освободительным фронтом (ОФ). Помимо компартии, коалицию образовали левоориентированные группы, из которых две наиболее крупные продолжали, будучи участниками ОФ, сохранять, как и компартия, собственные организационные структуры. Это были т. н. христианские социалисты и одна из политически активных фракций известного физкультурного движения «Соколы». Хотя некоммунистические участники ОФ признавали ведущую роль компартии, первоначально коммунисты и каждый из их партнеров были представлены в органах Фронта на паритетной основе. А вопросы решались в ОФ путем согласования между коалиционными партнерами. Но со временем компартия стремилась все больше подменить элементы коалиционное™ своим диктатом. В начале 1943 г. это стало форсироваться, ибо коммунистическое руководство было обеспокоено некоторыми, на его взгляд, проявлениями излишней самостоятельности у двух упомянутых выше групп, особенно у христианских социалистов, пользовавшихся значительным влиянием среди населения, в том числе в некоторых районах партизанского контроля. В историографии отмечалось, что в компартии возникли опасения, как бы при возможной высадке в Словении войск западных союзников эти партнеры по ОФ ни заняли более самостоятельной политической позиции, вплоть до создания собственных партий или политических организаций. В итоге, путем давления и даже едва скрываемых угроз, коммунистическое руководство вынудило ведущих представителей христианских социалистов и группы «Соколов» подписать на рубеже февраля – марта 1943 г. совместное с коммунистами заявление, получившее название Доломитского. В нем содержалось обязательство обеих названных групп не организовывать «самостоятельных партий или политических организаций» и прекратить «особые организационные связи» активистов ОФ, принадлежащих к каждой из групп, что практически означало ликвидацию групп. Они растворялись в единой организационной структуре ОФ. Но собственная организационная структура компартии в Словении сохранялась, и в Доломитском заявлении особо подчеркивалась «авангардная роль» партии. Декларировалось, что ее устремлениям идентичны «национальные, политические и социальные устремления» фактически распускаемых групп⁷⁵.

Однако во внутриюгославском политическом плане важнейшие усилия КПЮ и руководимого ею движения по-прежнему были сосредоточены на борьбе с главным антиоккупационным соперником – движением во главе с Михайловичем. И для четников также борьба против «коммунистической опасности» была стержнем их военных и политических усилий. Продолжавшееся, наряду с действиями против оккупантов и прооккупационных режимов, вооруженное противоборство между партизанскими и четническими формирования достигло своего апогея в первой половине 1943 г. Это было связано с крупными операциями, которые, по согласованию между Гитлером и Муссолини, совместно предприняли одну за другой с января по июнь германские и итальянские войска с целью уничтожения основного ядра партизанских сил во главе с Верховным штабом. Эти многомесячные военные действия больших масштабов, развернувшиеся главным образом в Боснии и Герцеговине, получили известность в основном как битвы на реках Неретве и Сутьеске. В операциях принимали участие воинские контингенты НГХ, а также четники. Гитлер считал необходимым, чтобы целью операций стала ликвидация как партизан, так и четников. Муссолини был вынужден согласиться и с действиями, направленными против четников. Но получил немецкое согласие на то, чтобы сначала, при итальянском содействии, четники были использованы против главного врага – партизан. После ликвидации партизанских сил было намечено провести разоружение четников. Это должны были выполнить германские войска, войдя с данной целью на территории, находившиеся под итальянской оккупацией или в сфере итальянской военной ответственности.

Для участия в операциях против партизан Михайлович стянул из разных регионов, где действовали четники, чрезвычайно крупные четнические силы. Он рассчитывал, что результатом предпринятых действий будет решительный и окончательный разгром основных партизанских войск и уничтожение коммунистического руководства народно-освободительного движения. Однако этой главной партизанской группировке удалось, хотя и с очень большими потерями, вырваться из окружений в долинах рек Неретвы и Сутьески. И более того, партизаны, в основном в ходе битвы на Неретве, нанесли сокрушительный удар по находившимся там крупным четническим силам. В итоге инициатива в военном противостоянии партизан и четников целиком перешла к партизанам. Они, помимо прочего, смогли вернуться в потерянные ими на рубеже весны и лета 1942 г. Черногорию, Герцеговину, Восточную Боснию⁷⁵.

Международный статус королевского эмигрантского правительства, возникновение югославского вопроса в антигитлеровской коалиции. Срочно эвакуировавшись 14–15 апреля 1941 г. воздушным путем из Югославии в Грецию, король Петр II с его двором и югославское правительство с рядом высших чиновников и видных политиков, в основном сербских, прибыли в Афины. Задержавшись в греческой столице на пару дней, они продолжили путь через Египет в находившуюся под британской властью Палестину, где оставались почти до конца первой декады июня. Затем Петр, двор и основная часть правительства во главе с премьер-министром направились в Лондон, ставший местом их постоянного пребывания до сентября 1943 г. А некоторая часть кабинета была в качестве своего рода выездного филиала отправлена в Канаду, откуда вскоре переехала в США. Ее целью была организация поддержки югославскому правительству среди довольно многочисленной экономической эмиграции из югославянских земель, образовавшейся в Северной и Южной Америке со второй половины XIX века и в первые десятилетия XX века. При этом особо стояла задача развернуть там вербовку в вооруженные силы, которые правительство намеревалось сформировать при содействии Лондона и Вашингтона, чтобы вновь включиться в войну с германо-итальянскими агрессорами⁷⁶.

Еще находясь в Палестине, югославское правительство приняло 4 мая 1941 г. декларацию, в которой заявлялось, что, несмотря на «военное поражение», понесенное в «неравной борьбе» с агрессией держав «оси», «наша вера в успех нашей мучительной и великой борьбы непоколебима». В декларации подчеркивалось, что происходящее с Югославией – часть ведущейся мировой войны, в которой «мы с гордостью находимся вновь на стороне старых союзников и друзей нашего государства, нашей свободы и нашей независимости». В качестве союзников назывались Великобритания и еще не вступившие тогда в войну США. И формулировалась официальная югославская позиция: «мы решительно продолжаем борьбу до [достижения] восстановления территориальной целостности, независимости нашего государства и полной свободы всех сербов, хорватов и словенцев»⁷⁷.

Оказавшиеся в эмиграции король и правительство Югославии, подобно эмигрантским правительственным органам других европейских стран, захваченных в результате гитлеровского нападения, выступали политическим и юридическим символом продолжения существования прежней государственности вопреки утрате ее территории. В этом качестве Петр и правительство признавались и поддерживались составлявшими тогда антигитлеровский лагерь Англией и другими государствами Британского содружества, а также США. Эти государства не признавали раздела Югославии, произведенного оккупантами. Особое покровительство югославскому королю и правительству сразу же стала оказывать британская сторона, в том числе путем не только политико-дипломатической, но и материальной помощи (финансами, вооружением и т. д.)⁷⁸

Иной была первоначально позиция Советского Союза, который в период, непосредственно последовавший за поражением и оккупацией Югославии, все еще пытался наладить отношения альянса с нацистской Германией, дававшие все большую трещину. Стремясь продемонстрировать Берлину готовность к продолжению альянса, Кремль решил прекратить еще имевшиеся у СССР дипломатические отношения с эмигрантскими правительствами некоторых захваченных гитлеровцами европейских стран, и в частности Югославии. 8 мая 1941 г. первый заместитель наркома иностранных дел А.Я. Вышинский официально сообщил югославскому посланнику в Москве Милану Гавриловичу, что советское правительство «не видит в настоящее время каких-либо юридических оснований для дальнейшей деятельности в СССР югославской миссии». Формальным аргументом служили ссылки на то, что в Югославии – без упоминания о ее оккупации! – «деятельность советского полпредства прекращается» и что «с момента оставления югославским правительством территории Югославии и переезда в Палестину» связи с ним у правительства СССР больше нет. «Советское правительство поэтому считает, что полномочия югославского посланника в СССР потеряли силу, – ввиду чего с сего дня будет рассматривать югославского посланника и сотрудников югославской миссии как частных лиц»⁷⁹. В результате Гаврилович и персонал миссии покинули Советский Союз.

Позиция Кремля изменилась лишь после того, как 22 июня 1941 г. гитлеровскому нападению подвергся сам СССР: теперь было выражено желание восстановить отношения с находившимся к тому времени в Лондоне югославским правительством. Однако, данное предложение, сделанное Москвой одновременно с ее предложениями находившимся также в Лондоне польскому и чехословацкому эмигрантским правительствам об установлении отношений и с ними, сопровождалось еще одной советской инициативой, встреченной неоднозначно. В своих обращениях к названным трем эмигрантским правительствам советская сторона заверяла, что стоит за восстановление государственной независимости их стран и считает вопрос о послевоенном режиме, который будет в них установлен, их внутренним делом. Но вместе с такими заверениями Москва ставила вопрос о том, чтобы в Советском Союзе были созданы польский, чехословацкий и югославский «национальные комитеты» и сформированы «национальные части для совместной с СССР борьбы против германского фашизма». Советское правительство заявляло о готовности оказать «помощь в деле вооружения и обмундирования этих национальных частей»⁸⁰.

Сформулированная таким образом советская позиция в своей значительной части, прежде всего в том, что касалось восстановления государственной независимости трех упомянутых стран и отношения к вопросу об их послевоенном устройстве как к внутреннему делу каждой из них, была положительно встречена перечисленными эмигрантскими правительствами. И в том числе югославским. Но предложение о национальных комитетах сразу же вызывало опасение, что подобные комитеты, будучи в СССР, могут оказаться под советским влиянием и превратиться в фактический противовес тем же правительствам. Даже чехословацкий президент Эдуард Бенеш, питавший серьезные иллюзии по поводу советской политики и склонный к более чем тесной связи с СССР, ответил, что если и может в предварительном порядке не отвергать предложенную идею, то лишь при условии подчинения такого чехословацкого комитета посланнику, которого Бенеш назначит в Москву. Польское же и югославское правительства отреагировали негативно: польское – вообще проигнорировав советское предложение о национальном комитете, а югославское – отвергнув его⁸¹.

В документах, которыми пока располагали исследователи, нет данных о том, какие конкретно планы в отношении названных трех стран, в частности в отношении Югославии, связывал Кремль со своим замыслом образования в СССР национальных комитетов. Выступая с предложением о комитетах, советская сторона пыталась изобразить дело так, будто инициатива исходит вовсе не от нее. В инструкции о выдвижении перед югославским и двумя другими эмигрантскими правительствами вопроса относительно комитетов, посланной наркомом иностранных дел СССР В.М. Молотовым советскому послу в Лондоне И.М. Майскому 3 июля 1941 г., делалась ссылка на то, что «до нас доходят с разных сторон предложения о том, чтобы было разрешено полякам, чехам и югославам создать в СССР национальные комитеты». И, дескать, отзываясь на эти предложения, советское правительство дает такое разрешение⁸². Что это были за «разные стороны», якобы являвшиеся источником подобных предложений, осталось тайной. Но негативная реакция эмигрантских правительств, в том числе югославского, заставила руководство СССР аннулировать свое обращение к упомянутым правительствам по поводу комитетов и ограничиться согласием на восстановление отношений путем обмена дипломатическими представителями⁸³.

19 июля 1941 г. югославский посланник Гаврилович прибыл в Москву, а посланником СССР при югославском правительстве стал А.Е. Богомолов, являвшийся советским дипломатическим представителем при ряде находившихся в Лондоне эмигрантских правительств европейских стран, захваченных державами «оси»⁸⁴.

Обретя, таким образом, связь не только с Великобританией и США, но и с СССР, югославское правительство стало направлять усилия на то, чтобы занять место в новой антигитлеровской коалиции, начавшей формироваться этими тремя державами после вступления Советского Союза в войну с европейскими государствами «оси». Югославское участие в коалиции, хотя бы политико-символическое, было поддержано упомянутой тройкой великих держав. Эмигрантское правительство Югославии было представлено на межсоюзнической конференции в Лондоне 24 сентября 1941 г., где вместе с правительством СССР и эмигрантскими правительствами оккупированных европейских стран оно подписало декларацию о присоединении к Атлантической хартии, которую 12 августа 1941 г. совместно приняли президент США Франклин Рузвельт и премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль⁸⁵. А затем югославское правительство стало также одним из участников подписания в Вашингтоне 1 января 1942 г. декларации 26 государств, которые объединились в войне против агрессивного Тройственного пакта⁸⁶. Этим документом антигитлеровская коалиция, ведущим ядром которой являлись СССР, Великобритания и США, получила свое оформление. А югославское государство, представленное королем и эмигрантским правительством, выступало в качестве ее члена.

Вместе с тем уже с осени 1941 г. в антигитлеровской коалиции возник т. н. югославский вопрос. Это было связано с начавшейся вооруженной борьбой между народно-освободительным и четническим движениями.

Когда во второй половине сентября 1941 г. Михайлович смог установить радиосвязь с англичанами и югославским правительством в эмиграции, они восприняли его сообщения о формировании им военной организации противостояния оккуантам как чрезвычайно важные. Для эмигрантского правительства это вообще был фактор, резко повышавший его престиж перед державами антигитлеровской коалиции, прежде всего перед западными союзниками, в покровительстве и поддержке которых правительство было очень заинтересовано. Оно сразу же стало стараться развернуть в Англии и США кампанию популяризации Михайловича как героя Сопротивления. И чем дальше, тем энергичнее эту кампанию вело. В данном ряду были и следовавшие одно за другим повышения Михайловича в воинских званиях, а затем и его заочное назначение министром армии, флота и авиации в эмигрантском правительстве.

Тем большим было произведенное впечатление, когда вслед за вооруженным столкновением между партизанами и четниками, разгоревшимся на рубеже октября – ноября, Михайлович, штаб которого на Равной Горе был окружен партизанами, обратился по радиосвязи к эмигрантскому правительству с просьбой о дипломатической помощи. Премьер-министр генерал Душан Симович 13 ноября телеграммой инструктировал югославскую дипломатическую миссию в СССР «повлиять на русское правительство с тем, чтобы оно срочно направило директиву коммунистам в нашей стране сотрудничать с полковником Михайловичем и подчиняться ему в совместной борьбе против завоевателей»⁸⁷. Выполняя поручение, представитель югославской дипмиссии обратился по этому поводу к Вышинскому. Эмигрантское правительство одновременно попросило о помощи правительство Англии, а то дало поручение своему послу в СССР, который тоже обратился к Вышинскому в том же духе. Затем во второй половине ноября и начале декабря 1941 г. последовали новые беседы югославских и британских представителей с советскими официальными лицами⁸⁸. Так в антигитлеровской коалиции возник югославский вопрос.

На упомянутые обращения британского и югославского эмигрантского правительств советская сторона не давала никакого ответа вплоть до начала января 1942 г. А данный, наконец, 5–6 января ответ гласил, что правительство СССР не считает целесообразным «вмешательство с его стороны в партизанские дела Югославии»⁸⁹. Подобным же образом излагалась советская позиция в ответ на повторные обращения по этому поводу в течение последующих месяцев⁹⁰. В такой дипломатической форме Москва фактически отвергала стремление англичан, не говоря уж о югославском правительстве в эмиграции, добиться подчинения партизан Михайловичу.

Новый этап наступил в начале августа 1942 г., когда советской стороной была направлена югославскому эмигрантскому правительству и англичанам памятная записка, в которой, со ссылкой на полученные сведения, Михайлович и руководимые им четники обвинялись в сотрудничестве с Недичем и итальянцами. Несколько позже та же памятная записка была вручена госдепартаменту США⁹¹. Сведения, приведенные в этой записке, были взяты из сообщений, посылавшихся Тито в Москву Димитрову. Последовавшие затем во второй половине 1942 – начале 1943 г. опровержения со стороны югославского правительства в эмиграции отвергались советской дипломатией как противоречащие сведениям, которыми она располагает⁹².

Между тем, в отличие от югославского эмигрантского правительства, англичане, а также американцы не углублялись в оспаривание обвиняющих Михайловича данных, отстаиваемых Москвой, а в контактах с ней подчеркивали настоятельную необходимость того, чтобы были приняты меры для прекращения борьбы между четниками и партизанами и создания их объединенного фронта против оккупантов. Имелось в виду, что ведущие державы антигитлеровской коалиции, в том числе СССР, должны этому способствовать. В частности, британское предложение, в общем виде выдвинутое перед правительством СССР в августе 1942 г. и затем уточненное в меморандуме от 9 марта 1943 г., заключалось в том, чтобы советская сторона в упомянутом смысле воздействовала на партизан, а британская сторона – на Михайловича. Но советская реакция была уклончивой⁹³. СССР этим демонстрировал, в сущности, нежелание содействовать английскому предложению.

Советская позиция и все более очевидные успехи движения, руководимого КПЮ, постепенно заставляли британское правительство сдвигаться в сторону необходимости попытаться установить собственный контакт с партизанами, о возможности которого говорилось и в уже упоминавшемся меморандуме англичан от 9 марта 1943 г. До этого британская военная миссия была лишь при штабе Михайловича. Весной 1943 г. англичане предприняли первые попытки установления контакта с партизанами путем заброски парашютистов в некоторые районы партизанского контроля. А в мае 1943 г. первые представители ближневосточного командования западных союзников прибыли воздушным путем в штаб Тито.

Примечания

1 Различные тенденции освещения и оценки сербских восстаний 1941 г. в НГХ, характерные для югославской и постюгославской историографии и исторической публицистики, отражены, например, в: Kova?evi? B., Skoko S. Junski ustanak u Hercegovini 1941 // Istorija radni?kog pokreta: Zbornik radova, 1. Beograd, 1965; Luka? D. Ustanak u Bosanskoj Krajini. Beograd, 1967; Petranovi? B. Srbija u drugom svetskom ratu 1939–1945. Beograd, 1992. S. 177–179, 192–196; Николић К. Историја равногорског покрета 1941–1945. Београд, 1999. Књ. 1. С. 170–175; Он же. Италијанска војска и четници у Другом светском рату у Југославији 1941–1943. Београд, 2009. С. 23–38, 41–42; Ђурић В.Ђ. Војвода Ђујић. Крагујевац, 2001. С. 22–30; Dizdar Z. ?etni?ki zlo?ini u Bosni i Hercegovini 1941–1945. Zagreb, 2002. S. 93–94 etc.; Marijan D. Lipanjski ustanak u isto?noj Hercegovini 1941. godine // ?asopis za suvremenu povijest, 2003. Br. 2.

2 Конкретика истории этих восстаний отражена в той или иной мере, в частности, в работах, указанных в предыдущем примечании.

3 См.: Димитријевић Б., Николић К. Ђенерал Михаиловић – биографија. Београд, 2004. С. 23–92, 103–104.

4 Там же. С. 115–133, 135–152; см. также: Јовановић Ж. Неостварени ратни циљеви Драже Михаиловића у Србији 1941–1945. Београд, 2001. С. 21–24.

5 Николић К. Историја равногорског покрета 1941–1945. Књ. 1. С. 45–46.

6 О плане формирования военно-четнических отрядов, их организации, структуры и перспектив практической активности см.: Zbornik dokumenata i podataka o narodnooslobodila?kom ratu naroda Jugoslavije (далее ZDP NOR). Beograd, 1981. T. XIV. Књ.1: Dokumenti ?etni?kog pokreta Dra?e Mihailovi?a 1941–1942. Dok. br. 2. S. 11–14; Dok. br. 4. S. 19–22; Dok. br. 59. S. 160; Jugoslavenske vlade u izbjegli?tvu 1941–1943: Dokumenti / prired. B. Kri?man. Zagreb, 1981. Dok. 123. S. 272–276; Николић K. Историја равногорског покрета 1941–1945. Књ. 1. C. 67–69.

7 ZDP NOR. T. XIV. Књ.1. Dok. br. 2. S. 14; Dok. br. 4. S. 19; Dok. br. 5. S. 24, 25.

8 Ibid. Dok. br. 2. S. 13–14; Dok. br. 4. S. 20.

9 Ibid. Dok. br. 4. S. 21.

10 Различные интерпретации истории взаимоотношений Михайловича и Печанаца см.: Николић К. Историја равногорског покрета 1941–1945. Књ. 1. С. 58–59; Павловић М., Младеновић Б. Коста Миловановић ПеЬанац 1879–1944: биография. Друго издате. Београд, 2006. С. 265–273; Marjanovi? J. Ustanak i narodnooslobodila?ki pokret u Srbiji 1941. Beograd, 1963. S. 190–192.

11 См., например: Николић К. Историја равногорског покрета 1941–1945. Књ. 1. С. 181; Књ. 2. С. 52; Пајовић Р. Контрареволуција у Црној Гори: Четнички и федералистички покрет 1941–1945. Цетиње, 1977. С. 131–133.

12 См.: Tomasevich J. War and Revolition in Yugoslavia, 1941–1945: The Chetniks. Stanford (Cal.), 1975. P. 222.

13 Николић К. Историја равногорског покрета 1941–1945. Књ. 1. C. 353, 354–356, и др.

14 Там же. С. 353–354; несколько иную версию того же см.:Јовановић Ж. Указ. соч. С. 59–61,63-64.

15 О подобных предложениях белградского комитета см.: Jugoslavenske vlade u izbjegli?tvu 1941–1943. Dok. 123. S. 274; планы, разработанные Мольевичем, в том числе изучавшиеся четническим руководством, включая Михайловича, см.: ZDP NOR. T. XIV. Књ.1. Dok. Br. 1. S. 1–5, 7; Dok. br. 35. S. 101–103.

16 ZDP NOR. T. XIV. Књ.1. Dok. br. 34. S. 94.

17 Jugoslavenske vlade u izbjegli?tvu 1941–1943. Dok. 123. S. 275.

18 См., в частности, материал, опубликованный в: Mamuti М. Равногорска идеja у штампи и пропаганди четничког покрета у Србији 1941–1944 / приред. М. Весовић, К. Николић. Београд, 1995; Весовић М., Николић К. Уједињене српске земље: Равногорски национални програм. Београд, 1996; см. также: Николић К. Историја равногорског покрета 1941–1945. Књ. 2. С. 367, 395.

19 Например: Izvori za istoriju SKJ. Serija A. T. II. Dokumenti centralnih organa KPJ: NOR i revolucija (1941–1945) (далее DCO KPJ). Књ.1 (6. april – 15. septembar 1941). Beograd, 1985. Dok. 1–2. S. 3-12; Prilo?i. Dok. 1–4. S. 331–360.

20 Отношения России (СССР) c Югославией 1941–1945 гг.: Документы и материалы. М., 1998 (далее ОРЮ). Примеч. 94. С. 476–477; Коминтерн и вторая мировая война / сост. Н.С. Лебедева, М.М. Наринский. Отв. ред. К.М. Андерсон, А.О. Чубарьян. М., 1998. Ч. II: После 22 июня 1941 г. Док. № 9. С. 106.

21 V конгрес Комунистичке партије Југославије. 21–28 јула 1948: Стенографске белешке. Београд, 1948. С. 144, 154–155.

22 Mora?a P. Jugoslavija 1941. Beograd, 1971. S. 147.

23 При коммунистической власти послевоенная югославская историография и историческая публицистика уделяли много внимания освещению упомянутых усилий КПЮ летом – осенью 1941 г. по организации и развертыванию борьбы. На эту тему было издано много работ, содержавших богатую фактологию, но нередко изображавших одностороннюю, во многом апологетическую картину. Одним из наиболее значительных обобщений тогдашней югославской историографии по этой тематике является упомянутая выше книга: Mora?a Р. Jugoslavija 1941.

24 Различные изображения восстания в Черногории и последовавших за ним событий см. в: Јовановић Б. Црна Гора у Народноослободилачком рату и Социјалистичкој револуцији, I. Београд, 1960; Николић К. Историја равногорског покрета 1941–1945. Књ. 2. С. 49–70; Он же. Италијанска војска и четници… С. 163–207 и др.

25 См., например: DCO KPJ. Књ.1. Dok. 26. S. 110 (воззвание ЦК КПЮ от 25 июля 1941 г.); Dok. 51. S. 199 (упомянутая статья Тито).

26 Anic N., Joksimovi? S., Guti? M. Narodnooslobodila?ka vojska Jugoslavije: Pregled razvoja oru?anih snaga Narodnooslobodila?kog pokreta 1941–1945. Beograd, 1982. S. 57, 66,107–108.

27 Этому процессу как возникновению новой власти, руководимой компартией, в югославской историографии было посвящено множество работ, выдержанных в большинстве случаев в апологетическом духе. Среди наиболее заметных укажем на книгу: ?ivkovi? D. Postanak i razvitak narodne vlasti u Jugoslaviji 1941–1942. Beograd, 1969.

28 DCO KPJ. Књ.2 (16. septembar – 31. decembar 1941). Beograd, 1985. Dok. 22. S. 73–75.

29 ?ilas M. Revolucionarni rat. Beograd, 1990. S. 120–121.

30 DCO KPJ. Књ.1. Dok. 14. S. 43.

31 См., в частности, воззвания ЦК КПЮ к народам Югославии 12 и 25 июля 1941 г. и упомянутую выше статью Тито «Задача народно-освободительных партизанских отрядов». DCO KPJ. Књ.1. Dok. 18, 26, 51.

32 Там же.

33 DCO KPJ. Књ.1. Dok. 33. S. 112.

34 DCO KPJ. Књ.1. Dok. 14. S. 43–44.

35 Ani? N. Joksimovi? S., Guti? M. Op. cit. S. 66.

36 В 1943 г. также создавались действовавшие некоторое время главные штабы Воеводины и Косова и Метохии.

37 Различные, во многом противоположные друг другу изображения восстания 1941 г. в Сербии, политики и действий четников и партизан в ходе него, отношений между обоими движениями и начале их конфликта, характерные, с одной стороны, для югославской историографии при коммунистической власти, а с другой стороны – для постюгославской сербской историографии, в большой мере окрашенной «сербско-национальной» направленностью, см., например, в: Marjanovi? J. Op. cit. S. 100–375,387-388; Николић K. Историја равногорског покрета 1941–1945. Књ. 1. С. 95–147; Књ. 2. С. 7–17, 22–42. Наряду с этими двумя полюсами, в постюгославской сербской историографии имеют место и некоторые работы, рисующие картину, в той или иной мере содержащую в различной пропорции элементы обоих подходов, в ряде случаев – с частичным перевесом в ту либо другую сторону. До известной степени одним из примеров являются труды Бранко Петрановича: Petranovi? В. Srbija u drugom svetskom ratu 1939–1945. S. 179–186,196-199, 228–244, 263–270; Петрановић Б. Стратега Драже Михаиловића 1941–1945. Београд, 2000. С. 93–108. Из исследований, выходивших на Западе, см.: Tomasevich J. Op. cit. P. 134–142,145-155; Karchmar L. Dra?a Mihailovi? and Rise of the ?etnik Movement, 1941–1942. New York; London, 1987. Vol. 1. P. 177–271.

38 Отчасти сходные, но во многом противоречащие одна другой историографические версии, рисующие немецкое наступление, поражение партизан и четников и их положение вследствие этих событий, см.: Marjanovi? J. Op. cit. S. 375–403; ?ilas M. Op. cit. S. 128–138 и др.; Николић К. Историја равногорског покрета 1941–1945. Књ. 1. С. 148–162,207-215; Karchmar L. Op. cit. Vol. 1. P. 272–279.

39 DCO KPJ. Књ.2. Dok. 62. S. 206–209; Dok. 72. S. 245–246; Dok. 81. S. 293–294; Књ.3 (1. januar – kraj februara 1942). Beograd, 1986. Dok. 1. S. 20–23; Dok. 2. S. 33–34, 37–38; Dok. 4. S. 49; Dok. 12. S. 131–134; Dok. 14. S. 141–144. О принятии этих решений руководством КПЮ см.: ?ilas M. Op. cit. S. 144–145. Подозрения Тито и его окружения о направленности британской политики против народно-освободительного движения и о стимулирующей роли английского представителя в выступлении четников против партизан отражены в радиограмме Тито в Москву, генеральному секретарю ИККИ Георгию Димитрову в середине января 1942 г. – см.: Коминтерн и вторая мировая война. Ч. II. Док. № 49. С. 182–183.

40 Pokrajinsko savetovanje KPJ za Bosnu i Hercegovinu (Ivan?i?i, 7. i 8. januara 1942. godine). Sarajevo, 1983; см. также: Hurem R. Kriza narodnooslobodila?kog pokreta u Bosni i Hercegovini krajem 1941. i po?etkom 1942. godine. Sarajevo, 1972. S. 92-100.

41 DCO KPJ. Књ.2. Dok. 70. S. 235–236.

42 Ani? N., Joksimovi? S., Guti? M. Op. cit. S. 121–124.

43 DCO KPJ. Књ.3. Dok. 30. S. 211–212.

44 В течение января – марта 1942 г., почти исключительно на территории Восточной Боснии, был сформирован ряд добровольческих частей. Однако затем, в период до конца мая 1942 г., под влиянием обострившейся борьбы между партизанами и четниками добровольческие части практически распались и перестали существовать. См.: Ani? N., Joksimovi? S., Guti? M. Op. cit. S. 127–128; ?ilas M. Revolucionarni rat. S. 165–166.

45 Различные описания «левого уклона» в югославской и постюгославской историографии см.: Вујовић Ђ. О лијевим грешкама КПЈ у Црној Гори у првој години народноослободилачког рата // Историјски записи (Титоград). Књ. XXVI (1967). Бр. 1; Hurem R. Kriza narodnooslobodila?kog pokreta u Bosni i Hercegovini krajem 1941. i po?etkom 1942. godine. S. 144–164; Петрановић Б. О левим скретањима КПЈ крајем 1941 и у првој половини 1942 године // Матица Српска: борник за историју. Св. 4. Нови Сад, 1971; Petranovi? B. Srbija u drugom svetskom ratu 1939–1945. S. 297–309; Николић К. Историја равногорског покрета 1941–1945. Књ. 2. С. 54–70, и др.

46 См., например: ZDP NOR. Т. XIV. Књ.1. Dok. Br. 38. S. 111–113; Dok. Br. 48. S. 131–132; Dok. Br. 56. S. 151–153; Dok. Br. 69. S. 191,193,194; DCO KPJ. Књ.3. Dok. 4. S. 49; Dok. 35. S. 233; Dok. 43. S. 263–264; Dok. 45. S. 272; Tomasevick J. Op. cit. P. 206–209; Николић K. Историја равногорског покрета 1941–1945. Књ. 2. C. 89 и след.

47 Среди первых соглашений, заключавшихся, помимо прочего, в Боснии и Герцеговине, см., например: ZDP NOR. Т. XIV. Књ.1. Dok. Br. 19. S. 58; Dok. Br. 31. S. 87; Dok. Br. 37. S. 110; Dok. Br. 53. S. 145–146; Dok. Br. 55. S. 149–150; Dok. Br. 57. S. 154–155, etc. Из работ современной, с одной стороны – сербской, а с другой – хорватской историографии, в которых так или иначе рассматривается эта тема, укажем, в частности: Николић К. Историја равногорског покрета 1941–1945. Књ. 1. С. 185–196; Он же. Италијанска војска и четници… С. 45–90, 240–242, 244, 246–247 и др.; Kisi? Kolanovi? N. NDH i Italija: Politi?ke veze i diplomatski odnosi. Zagreb, 2001. S. 256–257, 260–274 etc. Если для первых двух работ, автор которых сербский историк, особенно для второй из них, характерен упор на значение такой итальянской политики и итало-четнического сотрудничества для сохранения сербского населения от усташской угрозы, то в третьей работе, которую написала хорватский историк, акцент сделан на разрушительной роли, которую те же политика и сотрудничество имели для НГХ.

48 Историю формирования четнического движения в Черногории, образования «национальных сил» и складывания их сотрудничества с итальянскими оккупационными властями в интерпретации, характерной для югославской историографии, см.: Пајовић Р. Указ. соч. С. 127–205 и др.; изображение этих событий в контексте гражданской войны, характерное для значительной части постюгославской историографии, в частности сербской, см., например: Николић К. Историја равногорског покрета 1941–1945. Књ. 2. С. 52–71 и др. (расширенная версия того же: Николић К. Италијанска војска и четници… С. 171–221 и др.).

Объединение между черногорскими сепаратистами и четниками, достигнутое в рамках «национальных сил», было, однако, весьма зыбким. Оно сочеталось с продолжавшимися между ними соперничеством и конфликтами, которые периодически угрожали разрушением этой коалиции. Тем не менее, она в определенной мере сохранялась, в том числе ввиду заинтересованности в этом, проявлявшейся со стороны итальянских оккупационных властей. См., в частности: Пајовић Р. Указ. соч. С. 256–261, 291, 307–310, и др.

49 Пајовић Р. Указ. соч. С. 242–246,250; Николић К. Италијанска Bojoca и четници… С. 219.

50 В историографии эти явления рассматривались в той или иной мере в ряде работ, касавшихся «левого уклона», в том числе указанных в примеч. 45.

51 Petranovi? В., Ze?evi? M. Jugoslavija 1918–1988: Tematska zbirka dokumenata / Drugo izmenjeno i dopunjeno izdanje. Beograd, 1988. S. 555; ОРЮ. C. 498. Примеч. 265.

52 ОРЮ. № 126. C. 98–99.

53 Коминтерн и вторая мировая война. Ч. II. Док. № 63. С. 205–206.

54 DCO KPJ. Књ.5 (maj-jun 1942). Beograd, 1986. Dok. 133. S. 465–466. Членам руководства КПЮ Миловану Джиласу и Ивану Милутиновичу, которые в период «левого уклона» фактически руководили некоторое время деятельностью партии в Черногории, были, скорее для порядка, вынесены выговоры за то, что они «не смогли обеспечить проведение правильной политической линии партии» (Ibid., S. 465).

55 В числе прочего, согласно новой тактике, следующие создававшиеся бригады того же типа, что и пролетарские, стали называться, по совету из Москвы, не пролетарскими, а ударными.

56 DCO KPJ. Књ.5. Dok. 133. S. 466.

57 Югославская историография, в той или иной мере фиксируя это обстоятельство, в целом не была склонна делать особо сильный упор на него, в то время как в постюгославской историографии, в частности сербской, подобный этнический момент выдвигается многими авторами на первый план.

58 См., например: ?ilas M. Revolucionarni rat. S. 329; Biland?ic D. Hrvatska moderna povijest. Zagreb, 1999. S. 141,149.

59 ОРЮ. № 186. C. 149.

60 Там же. № 190. C. 154.

61 Там же. № 192. C. 156.

62 Temelji nove Jugoslavije / Istra?io, dao obja?njenja i pripremio za ?tampu S. Ne?ovi?. Beograd, 1973. S. 20; ?ilas M. Revolucionarni rat. S. 227.

63 Документы сессии см.: Temelji nove Jugoslavije. S. 6-12,14–18.

64 Различное, в том числе противоположное изображение четнических действий см., например: Николић К. Историја равногорског покрета 1941–1945. Књ. 1. С. 216–236, и др.; Књ. 2. С. 168–203; Jeli?-Buti? F. ?etnici u Hrvatskoj 1941–1945. Zagreb, 1986; DizdarZ. Op. cit.; DizdarZ., Sobolevski M. Pre?u?ivani ?etni?ki zlo?ini u Hrvatskoj i u Bosni i Hercegovini 1941–1945. Zagreb, 1999.

65 См., например: Temelji nove Jugoslavije. S. 16–17.

66 Ibid. S. 17.

67 Ne?ovi? S., Petranovi? B. AVNOJ i revolucija: Tematska zbirka dokumenata 1941–1945. Beograd, 1983. S. 406.

68 Ibid. S. 405.

69 До этого коммунистическое руководство народно-освободительного движения уже предпринимало попытки создания такого рода центральных органов основных регионов (так называемых «земель») – Сербии осенью 1941 г. и Черногории в начале 1942 г. Но ввиду последующего вытеснения партизанских сил оттуда упомянутые органы тогда не получили там развития.

7 °Cм.: Ne?ovi? S., Petranovi? В. AVNOJ i revolucija. S. 402–406.

71 Положение, сложившееся тогда в ХКП, в различной мере рассматривалось, например, в: Jeli?-Buti? F. Hrvatska selja?ka stranka. Zagreb, 1983. S. 72–73, 84-107,115–125 etc.; Radeli? Z. Hrvatska selja?ka stranka 1941–1950. Zagreb, 1996. S. 21–26.

72 Temelji nove Jugoslavije. S. 9,16; Ne?ovi? S., Petranovi? B. AVNOJ i revolucija. S. 405.

73 Подробнее см.: Radeli? Z. Bo?idar Magovac: S Radi?em izmedu Ma?eka i Hebranga. Zagreb, 1999. S. 78-177.

74 Доломитское заявление см.: Miku? M. Pregled zgodovine narodnoosvobodilne borbe v Sloveniji. Ljubljana, 1961. Књ.II. S. 244–249. Различные интерпретации причин и сущности соглашения в югославской и постюгославской историографии см., например: Ibid. S. 228–244; Ko?tunica V., ?avo?ki K. Strana?ki pluralizam ili monizam: Dru?tveni pokreti i politi?ki sistem u Jugoslaviji 1944–1949. Tribuna (Ljubljana), posebna izdaja, 27 novembra 1887. S. 11–12, 13–14; ?epi? Z. etal. Klju?ne zna?ilnosti slovenske politike v letih 1929–1955: Znanstveno poro?ilo. Ljubljana (In?titut za novej?o zgodovino), september 1995. S. 62–63.

75 Различное изображение этих событий см., в частности: Стругар В. Югославия в огне войны 1941–1945 гг. / авторизов. перевод с сербскохорватского. М., 1985. С. 121–156; Николик К. Историја равногорског покрета 1941–1945. Књ. 2. С. 104–141. Дополнительный урон четническим силам в некоторых районах, в частности в Черногории и Санджаке, нанесла немецкая операция в мае 1943 г. по разоружению находившихся там четнических сил и интернирование ряда их командиров, в том числе Павле Джуришича.

76 О первых месяцах пребывания правительства в эмиграции и его размещении см., например: Dureti? V. Vlada na bespu?u: Internacionalizacija jugoslovenskih protivrje?nosti na politi?koj pozornici drugog svjetskog rata. Beograd, 1982. S. 16–25.

77 Jugoslavenske vlade u izbjegli?tvu 1941–1943: Dokumenti. Dok. 15. S. 117–118.

78 Dureti? V. Vlada na bespu?u. S. 16–30, 35–36, 38–43, etc.

79 ОРЮ. № 34. C. 37–38; см. также: № 35. C. 38.

80 Там же. № 45. C. 47.

81 Документы и материалы по истории советско-чехословацких отношений. М., 1981. Т. 4. Кн. 1: Март 1939 г. – декабрь 1943 г. С. 117–118, 124–125; Документы и материалы по истории советско-польских отношений. М., 1973. Т. VII: 1939–1943 гг. С. 203.

82 ОРЮ. № 45. С. 47.

83 Там же. № 48. С. 48.

84 Там же. № 52. С. 52; Kri?man В. Uvod // Jugoslavenske vlade u izbjegli?tvu 1941–1943: Dokumenti. S. 20–21.

85 Ne?ovi? S., Petranovi? B. Jugoslavija i Ujedinjeni narodi 1941–1945. Beograd, 1985. S. 103–104.

86 Ibid. S. 110.

87 ОРЮ. № 91. C. 80.

88 Там же. № 92–94. C. 80–82.

89 Там же. № 108–109. С. 90.

90 Там же. № 139. С. 108–109; № 143. С. 113.

91 Там же. № 164–166. С. 129–131; № 171. С. 136; № 177. С. 139–140.

92 Там же. № 168–169. С. 132–134; № 187. С. 149–152; № 189. С. 153–154; № 205–207. С. 168–171.

93 Там же. № 171. С. 136–137; № 177. С. 140; № 217. С. 176–177; № 220. С. 181–182; № 224. С. 185.