Глава 7 Югославская федерация в 1960-е годы. Борьба двух тенденций

Централизация или дезинтеграция. 1950-е годы принесли народам Югославии не только некоторую стабильность, но и надежду на перемены к лучшему в экономике, социальной сфере, на бесконфликтную внешнюю политику. Новая концепция рабочего самоуправления постепенно распространялась на разные отрасли экономики – железнодорожный и городской транспорт, предприятия связи, коммунальную сферу. Рабочие советы образовывали не только на предприятиях, но и в социальной сфере, в просвещении, научных учреждениях. Попытка реорганизации государственного аппарата создавала иллюзию демократизации, борьбы с бюрократизмом, расширения прав коллективов трудящихся и республик.

Как пишет сербский историк Л. Перович, рыночные элементы в экономике, открытость миру, ввоз новых технологий, развитие туризма, возможность работы за рубежом, свобода передвижения, попытка демократизации партии, – все это создавало ощущение перемен¹.

Однако уже начало 1960-х годов выявило ряд серьезных трудностей. Экономическая реформа 1961 г., на которой настаивали Э. Кардель, М. Попович, С. Вукманович-Тем-по, должна была решить ключевой вопрос распределения общественного дохода между хозяйствующими субъектами и государством. Рабочие коллективы использовали новые возможности и распределяли накопления в пользу заработной платы. В результате в стране наблюдался более высокий рост доходов рабочих по сравнению с производительностью труда. Критики системы самоуправления говорили, что страна идет к анархии и дезинтеграции общества.

Уже в первые годы шестого десятилетия XX в. стало очевидным, что экономическое развитие неблагоприятно, а некоторые даже характеризовали 1961–1962 гг. как время застоя². В самом конце 1959 г. в ЦК СКЮ подсчитали, что за три последних года слаборазвитым регионам (Македония, Черногория, Косово-Метохийская область) государством было перечислено 82,8 млрд, динаров из Общего инвестиционного фонда и еще 100,4 млрд, динаров из других государственных фондов³.

Трудности проявлялись не только в экономике. Любые реформы в условиях однопартийной системы сдерживались жесткой партийной структурой, в которой все вопросы решало очень ограниченное число лиц. Лидер македонских коммунистов Крсте Црвенковски вспоминал, что в 1962 г. они критиковали работу ЦК, так как его Исполком не собирался уже 38 месяцев, а многие вопросы решали «тройки» или «двойки», состоявшие из приближенных к Й. Броз Тито людей⁴.

Страна ждала изменений в экономике, политической системе, партии. Но будущее Югославии виделось по-разному. Сербия стремилась сохранить Югославию относительно централизованной. Словения и Хорватия выступали за большую самостоятельность республик как в экономической, так и во всех других сферах. Руководство страны колебалось. Й. Броз Тито всегда говорил о необходимости реформ, но боялся, что они затронут устои его власти и могут поколебать основы федерации. Поэтому в первой половине 1960-х годов он поддерживал и укреплял центральный аппарат.

В высшем руководстве страны и партии фактическим представителем Сербии был руководитель службы государственной безопасности А. Ранкович, а Словении – член узкого руководства партии Э. Кардель. Именно тогда начало проявляться противостояние двух идей, которые они олицетворяли, – прочной федерации с сильной центральной властью и мягкой федерации с сильными самостоятельными республиками. Хотя в Сербии практически не было тех, кто бы не поддерживал структурные реформы, словенские политики говорили о преобладании сербского унитаризма, противопоставляя его идеям самоуправления.

В начале 1960-х годов стали формироваться два взгляда на будущее страны. Одни отстаивали интегральное югославянство, другие хотели видеть свои республики сначала экономически более самостоятельными, затем экономически и политически самостоятельными, а через это – независимыми. И тогда же началось идеологическое противостояние между этими двумя тенденциями дальнейшего развития федерации. Им давались разные определения: югославянство и сепаратизм, или централизм и национализм. Явным лидером последних была Словения, первых – Сербия. Так, по словам Э. Карделя, уже в 1961–1962 гг. столкнулись догматические унитаристско-централистские силы с самоуправленческими. «Я думал, что мы уже проиграли историческую битву, что мы – свидетели поражения самоуправления. Тогда Тито встал на сторону Ранковича», – вспоминал он⁵. Известный сербский писатель и активный участник тех событий Д. Чосич, пишет о «тайной, кабинетной, кулуарной идеологической борьбе межу националистами, сепаратистами и югославянскими федералистами-централистами, которая началась одновременно с формированием нового государства»⁶. Для многих, выступавших за упрочение федерации, этот процесс связывался, прежде всего, с укреплением идеи югославизма.

Позиция словенцев впервые проявилась при голосовании в Союзной скупщине в декабре 1961 г. по поводу плана экономического развития на следующий год. Трое депутатов-словенцев в Вече производителей при голосовании воздержались, а в Союзном вече один голосовал против, что было совершенно несвойственно для коммунистической Югославии. Это произвело большое впечатление на политические круги страны. А. Ранкович был уверен, что об этой акции посланники предварительно договорились с Любляной.

В первой половине 1960-х годов в словенских журналах появились статьи об острых общественных и конституционных вопросах, национальных разногласиях, словенской культурной политике и национальной экономике. Уже в это время обсуждалась проблема равноправного употребления словенского языка. Тито в декабре 1962 г. негативно отреагировал на «оппозицию в культуре», следствием чего стало закрытие словенского журнала «Перспективы» из-за предоставления места для «несоциалистической» полемики⁷.

Тенденции, усиливавшие республиканскую самостоятельность, проявились при разработке Конституции (1963) и материалов VIII съезда СКЮ (1964). Творцы Конституции исходили из того, что государство должно отмирать, поэтому надо отойти от монополии государства. Но особое внимание следует обратить на разработку теории самоуправления, которая, воплотившись в жизнь, стала тем зыбким фундаментом, который и подточил, разрушил здание федерации через несколько десятилетий.

Документы показывают, что этап подготовки Конституции выявил непонимание коммунистами языка самоуправленческой теории, которую разрабатывал Э. Кардель. В одном из материалов ЦК СКЮ отмечалось, что часть интеллигенции не понимает происходящего в обществе: «они еще не знают, что такое рабочее самоуправление и предприятие»⁸. Не все было понятно даже руководству. Й. Броз Тито говорил, что есть еще много неясностей, в которых следует разобраться. Особенно смущали появлявшиеся в проекте Конституции новые понятия – «общественное содружество», «освобожденный труд», «инструмент общественного самоуправления».

Из материала, подготовленного для членов Комиссии по подготовке новой Конституции, видно, что под прикрытием усложненной терминологии стояли вполне конкретные цели, выраженные в тезисе Э. Карделя о самостоятельности республик: «Нельзя забывать о том, что Югославия – федерация и что центральные общественные функции делятся между республиками и федерацией». И дальше государству предлагалось не вмешиваться в дела республик, чтобы избежать «деформации», а республикам и народам – перейти к добровольному сотрудничеству «по всем тем вопросам, где существует взаимный интерес»⁹. Фактически при реализации конституционной реформы Э. Кардель проводил в жизнь свою идею большей самостоятельности республик, ловко играя с текстом, терминами и понятиями, смысл которых далеко не всем был понятен.

Тенденции усиления самостоятельности республик многие не замечали. Среди тех, кто их осознал, был А. Ранкович. При работе над текстом Конституции при поддержке сербских кадров, которые верили в самоуправленческий социализм югославского характера, отстаивал идею прочной федерации с сильной центральной властью, самоуправленческого социализма с югославским лицом. Его первое концептуальное столкновение с Э. Карделем произошло, как вспоминал сам А. Ранкович, как раз при подготовке Конституции 1963 г. Разрешить этот спор мог только один человек. Й. Броз Тито сразу занял сторону А. Ранковича, который предложил обсудить спор на пленуме. А. Ранкович вспоминал: «Тогда Тито не был за конфедерацию… Кардель был словенским националистом и конфедералистом. Югославия ему была необходима, чтобы помочь осуществить словенские национальные цели. Тито это хорошо знал»¹⁰. Й. Броз Тито говорил А. Ранковичу еще в 1962 г. по возвращении из Москвы: «Я с Карделем больше не могу работать. Дезавуирует меня на каждом шагу. Со мной ни о чем не советуется… Давай созовем пленум ЦК. Из партии вон, или он, или я. Я сделаю доклад»¹¹. Но тогда А. Ранкович стал защищать Э. Карделя, стремясь сохранить единство партии.

Позже Э. Кардель высказался о своих взглядах на югославскую федерацию: Югославия – продукт эпохи империализма, проект великих держав, а не осуществление вековых стремлений ее народов, поэтому она не может быть долговечной; тезис КПЮ 1920-1930-х годов о том, что Югославия – искусственное образование, был точным и оправданным, отступление от этого тезиса в середине 1930-х годов связано с опасностью нацизма и решением Коминтерна; расклад международных сил во Второй мировой войне не давал нам другого решения; сейчас мы находимся в фазе создания конфедерации, мы попробуем сохранить Югославию на таких принципах, а если не получится, то распрощаемся с идеей Югославии, но для этого нужны большие изменения в мире¹².

Первыми, пожалуй, остро ощутили появившиеся разногласия писатели, деятели науки и искусства. В конце 1961 – начале 1962 г. Д. Чосич впервые открыто полемизировал по национальному вопросу со словенцем Душаном Пирьевецем. Д. Чосич видел опасность националистических деформаций в республиках, говорил о социалистических общественных отношениях, интернационализме и югославянстве, видя в последнем свободный процесс сближения и объединения народов. Югославизм у него включал в себя «последовательный федерализм», вовсе не отрицавший национальной самостоятельности. Д. Пирьевец парировал, что при интеграции народы не должны терять свою индивидуальность, малые не должны раствориться в больших. В культуре не должно быть никаких югославских критериев, поэтому он выступает за национальное в культуре¹³. Чосича в начале дискуссии поддерживали Й. Броз Тито, А. Ранкович и руководство Сербии. Позже его обвинили в том, что своей позицией он «нанес огромный ущерб партии»¹⁴.

В январе 1962 г. состоялось заседание ИК ЦК СК Словении, где было выражено мнение, что полемика Чосич – Пирьевец отражает значительную степень свободы и открытости в обществе. Коммунистов проинформировали, что в обществе идут дискуссии о создании новой нации, нового народа – югославы, о существовании новой югославской культуры, и Д. Чосич защищает югославянство. На заседании отмечалось также, что Словении трудно привести примеры проявления национализма и шовинизма в республике, они есть только среди «несловенской среды», например, среди студентов Люблянского университета из других республик, численность которых составляет 16 % (требовали снисхождения из-за незнания языка, выражали недовольство отказом в приеме документов, если в других республиках такие факультеты есть, и др.). Однако значимее для собравшихся был вопрос разработки объективных критериев распределения национального дохода и инвестиционных фондов. В целом источник национальной нетерпимости словенцы предлагали искать в кредитной и экспортной политике и политике распределения сырья¹⁵.

Столкновение двух концепций проявилось на закрытом расширенном заседании ИК ЦК СКЮ 14–16 марта 1962 г. Й. Броз Тито начал заседание с констатации, что в стране – экономический и политический кризис, а также кризис Союза коммунистов, причины которого носят субъективный характер, кроются в ошибках ответственных людей и руководящих органов, разных уклонах, в отсутствии дисциплины. Коммунисты позволяют себе абсурдные заявления, дискуссии, которые скорее говорят о разобщенности, чем о демократии. Тито видел в этом влияние «мелкобуржуазной стихии», националистических и шовинистических кругов, преобладание частных интересов над общими.

Заседание длилось три дня. Для Тито это были трудные дни выбора. Он всех выслушал, сказал, что дискуссия выявила разные точки зрения и разные «концептики» развития. Упомянув выступление А. Ранковича, он подчеркнул, что «мы – за югославянство и должны на этом стоять». Тем самым Тито, казалось бы, сделал выбор, и он оказался не в пользу Э. Карделя: «Мы не позволим, чтобы национальный вопрос деформировался в одном негативном направлении, в направлении дезинтеграции нашего социалистического содружества. Так как это две вещи: децентрализация – это одно, а дезинтеграция – это разрушение социалистического содружества»¹⁶. Э. Карделя остро критиковали, и считалось, что его политическая карьера будет скоро завершена. Любопытно, что, согласно архивным документам, на всех заседаниях ИК ЦК СКЮ в 1961 и 1962 гг. в списке присутствующих порядок записи таков: Й. Броз Тито, Э. Кардель, А. Ранкович. А вот в феврале 1963 г. порядок изменился – Й. Броз Тито, А. Ранкович, Э. Кардель.

Почти во всех республиках поддержали решение заседания и линию Й. Броз Тито, направленную на укрепление единства страны. А. Ранкович сообщил о противоположной позиции ИК ЦК СК Словении, что косвенно ударяло и по Э. Карделю. А. Ранкович назвал эту позицию «молчаливым несогласием». По его оценке, все проблемы словенцы сводили к материальным взаимоотношениям республики и центра. Сами словенские коммунисты были не согласны с такой оценкой их партийных решений. М. Маринко подчеркнул, что «в Словении нигде нет дезинтеграционных тенденций, даже те, кто вне партии, твердо стоят на позициях югославского содружества»¹⁷.

Как пишут словенские историки, именно Э. Карделя тогда обвинили в кризисе в Югославии. Он впал в немилость и был отправлен в долгосрочный отпуск. Э. Кардель думал даже вернуться в Словению и заняться преподаванием марксизма в университете. Однако уже через два месяца он, по требованию словенского руководства, был возвращен в команду тех, кто работал над конституцией. Э. Кардель пошел на формальное согласование федеративной и самоуправленческой концепций, однако, как показывают документы, остался верен своим идеям.

Д. Чосич записал 1 апреля 1962 г. в дневнике слова Э. Карделя: «Югославянство, за которое ты выступаешь, неприемлемо для словенцев. У них тяжелый исторический опыт с любым югославянством… Для Словении Югославия приемлема только как политическая концепция. Ты читал Цанкара. Помнишь, что он говорит? Совсем точно, что мы, словенцы, ближе ко всем европейским культурам, чем к сербам, ближе к Вене и Парижу, чем к Белграду. Ближе к любой европейской культуре, чем к сербской и хорватской. Здесь не должно быть иллюзий о нашем единстве. А что касается интеграции, не существует и невозможна никакая югославская интеграция как отдельный вид и система интеграции. Югославская интеграция – только часть общей, мировой интеграции… Знают ли больше, чем трое интеллектуалов в Белграде словенский язык? Тогда что вы хотите? В чем тут югославские критерии? Существуют общечеловеческие критерии, не существует никаких отдельных югославских критериев в культуре. Вы, сербы, когда говорите о югославянстве, всегда думаете о своем государстве, в котором вы – ведущая нация»¹⁸. Из сказанного Э. Карделем Д. Чосич сделал вывод, что его концепция самоуправления – это концепция децентрализации Югославии, теоретическое осуществление национальной концепции создания словенского государства. «Он нас толкает к конфедерализму… он использовал свое положение, авторитет и способности, чтобы „мирным путем“, эволюцией осуществить исторические цели своего словенского народа»¹⁹.

Принятая в 1963 г. Конституция была достаточно противоречивым законом: с одной стороны, поднимался статус национальных меньшинств, которых стали называть народностями, а автономная область получила статус края, а с другой – принижалось значение нации в системе социалистического самоуправления. На первый план выдвигалась концепция общественно-политических содружеств. Суть ее заключалось в том, что каждому из содружеств (община, край, республика, федерация), являвшихся территориальными органами общественного самоуправления, доверялись функции власти, и в них предполагалось осуществить интеграцию самоуправления.

Новые общественно-экономические отношения задумали отразить в новой структуре Скупщины, которая должна была стать и верховным органом самоуправления, естественным продолжением и логическим завершением самоуправленческой пирамиды. Все изменения были направлены на то, чтобы усилить роль трудящихся в Союзной скупщине: три палаты должны были выражать интересы трудящихся разных профессий, а еще одна – интересы самоуправления в целом, а также интересы общественно-политических организаций. Так, наряду с Союзным вече создали и четыре самоуправленческих веча: хозяйственное, культурно-просветительное, здравоохранения и социальной защиты, организационно-политическое (по 120 человек). Члены Союзного веча, избранные республиканскими скупщинами (по десять человек), а также скупщинами автономных краев (по пять человек), составляли Вече народов, собиравшееся только в тех случаях, когда на повестке дня находились вопросы, касавшиеся прав народов республик и краев. В такой структуре парламента не осталось места, где бы югославские народы и народности могли согласовывать свои интересы на постоянной основе.

Конституция утвердила новое название государства – Социалистическая Федеративная Республика Югославия (СФРЮ). Конституция отделила должность председателя республики от функции председателя Союзного исполнительного веча. Председатель республики должен был избираться на четыре года, но не более двух раз. Это не распространялось на Й. Броз Тито. Он предложил ввести должность заместителя председателя республики, то есть своего заместителя. На эту должность был избран А. Ранкович. Э. Кардель стал председателем Скупщины СФРЮ.

По мнению словенских историков, Конституция 1963 г. включала в себя положения, которые отстаивали централисты. Самый главный представитель централизма А. Ранкович избран заместителем председателя государства, в партийной иерархии он остался главным «кадровиком», следовательно, Союз коммунистов фактически находился в его руках²⁰.

После известных событий Й. Броз Тито, хотя и вернул Э. Карделя к работе, сомневался в нем, поскольку тот слишком ориентирован на Запад, работал над текстом конституции 1963 г., которая открывала ворота сепаратизму под видом установления демократии и самоуправления. Однако вождь ценил Э. Карделя за его работоспособность, широту взглядов, зрелость, за теоретический склад ума и способность дальше разработать и осуществить систему самоуправления. Э. Карделю в свою очередь иногда удавалось внушить Тито мысль о необходимости открыть вопрос о межнациональных отношениях в Югославии и связать его с проблемой развития самоуправления и элементов рыночной экономики. Это были темы, поставленные на VIII съезде СКЮ, знаменательном тем, что на нем впервые после войны заговорили о национальном вопросе.

Стенограммы заседаний различных органов по подготовке документов съезда показывают, что единства точек зрения среди их разработчиков не было. А. Ранкович подтверждал, что при подготовке VIII съезда СКЮ расхождение между ним и Э. Карделем произошло по вопросу национальной политики. По словам сербского политика, он был удивлен, что вместо критики национализма в подготовленных документах увидел нападение на югославский государственный централизм. Сказал об этом Й. Брозу Тито, но тот рассердился и два месяца с ним не разговаривал²¹.

Э. Кардель вынес свои идеи самоуправления и экономической самостоятельности республик непосредственно на VIII съезд СКЮ, который состоялся в декабре 1964 г. он ввел понятие «экономический аспект национальной политики», открыто изложил свою позицию, как бы полемизируя с А. Ранковичем. Он говорил о том, что он – за идейное единство и против централизации в федерации, напоминающей великодержавный гегемонизм. Национальный вопрос, по его словам, «можно решать только на основе самоопределения – в виде национального государства или в виде добровольного государственного союза равноправных народов»²². Особенно Кардель критиковал тех, кто говорил о создании некоей новой «югославской нации», полагая, что каждая нация имеет свою историю, что все они – европейские народы, которые объединились на основе взаимных интересов, а не этнического родства.

После съезда он говорил, что в Югославии наметились три «политические ориентации»: Хорватия и Словения тяготели к большей самостоятельности своих республик; централистскую тенденцию поддерживали слаборавитые республики Босния и Герцоговина (БиГ), Черногория и Македония, которые от центра ждали большей помощи; гегемонистская, которую представляла Сербия. Э. Кардель предлагал республикам предоставить большую самостоятельность, а федерации оставить функцию «технического инструмента», с которым бы республики согласовывали свою политику.

Тито легко мог почувствовать различные политические тенденции, но подняться до высот разработки теории многоярусного, многовекторного, а потому терминологически запутанного, самоуправления не мог. И вряд ли был еще кто-то в стране, способный на это. Э. Кардель воспользовался ситуацией, и его теория самоуправления стала классическим образцом вербального мудрствования с четкой конечной целью, рассмотреть которую тогда, в начале 1960-х годов было трудно.

Как вспоминал А. Ранкович, Й. Броз Тито уже в 1964 г. «в национальной и государственной политике повернул к конфедерации»²³. По мнению же Э. Карделя, Тито изменил свою позицию, благодаря «политическому инстинкту», ощутив, что «бюрократическо-централистские силы окрепли и стали опасными». И уже в 1966 г. Тито напал на антисамоуправленческие силы и отвернулся от А. Ранковича²⁴. Интересно, что на первом заседании новоизбранного на съезде ЦК он зачитывал список предлагаемых членов Исполкома, указывая их национальность. Тогда о себе он впервые произнес: «Йосип Броз Тито, хорват». Коммунистов из Сербии, Черногории, Боснии это заявление ошеломило²⁵.

После VIII съезда национальные проблемы стали широко обсуждаться во всех республиках. И оказалось, что теперь в содержание национального вопроса республики вкладывают разный смысл.

Наиболее традиционно на него смотрели в Боснии и Герцеговине – как на вопрос отношений между народами. Напротив, руководство Словении понимало национальные отношения как отношения между развитыми и неразвитыми территориями, как отсутствие равноправия между югославскими республиками. В Хорватии все чаще стали говорить об особенностях исторического развития хорватской нации. Этому способствовало то, что директором Исторического института в Загребе стал Франьо Туджман. Сотрудниками института активно обсуждался национальный вопрос, говорилось о том, что идея югославской нации неприемлема для хорватов, что Хорватия ничего не получила от создания Югославии, что надо пересмотреть тезис о стремлении хорватов к объединению с югославянскими народами, так как большинство хорватов, особенно в северной части Хорватии, не хотела выходить из Австро-Венгрии и т. д.²⁶ Македонию больше интересовали ликвидация «рецидивов прошлого» и преодоление национальной ограниченности и закрытости, более быстрое развитие своей нации. Сербы традиционно больше говорили о югославизме, об укреплении братства и единства, о развитии республик и краев, чем о национальных отношениях внутри республики²⁷. Несмотря на то, что в республике раздавались голоса о необходимости упрочения атрибутов сербской нации и защиты ее интересов, руководство Сербии мало уделяло этому внимания. Так, если в Хорватии и Словении использовали исключительно латиницу, то в Сербии – и кириллицу, и латиницу, и последний алфавит вытеснял исконное сербское письмо. В госучреждениях уже нельзя было найти пишущей машинки на кириллице. На латинице печаталось все больше школьных учебников²⁸.

Югославия из отсталой аграрной страны постепенно превращалась в среднеразвитое индустриально-аграрное государство. Однако к середине 1960-х годов экономика страны столкнулась с серьезными трудностями. Давали о себе знать последствия экстенсивной модели развития, неэффективных капиталовложений, допущенных структурных диспропорций. О необходимости общественно-экономической реформы стали говорить на всех уровнях государственной структуры. И она стала проводиться с июля 1965 г. с целью дальнейшего развития рыночных отношений и увеличения производственной и коммерческой самостоятельности предприятий, дальнейшего разгосударствления экономики, усиления эффективности хозяйствования. Союзная скупщина СФРЮ приняла около 30 законов, которые означали начало проведения экономической реформы: введен твердый курс динара, а затем проведена его деноминация, намечена новая валютная политика и конвертируемость динара; упорядочены цены на ряд товаров; уменьшены финансовые обязательства предприятий перед государством; введены меры по частичной компенсации увеличения стоимости жизни.

Результаты попытки стабилизации экономического положения в стране, эффективности хозяйствования, форсирования технического прогресса, материального стимулирования в работе предприятий и т. д. были неоднозначными²⁹. «Меры экономической реформы открыли ворота рынку. Предприятия сняты с государственных фондов, вынуждены бороться за выживание, реорганизуются»³⁰. Но при этом наблюдалась нестабильность экономического роста, увеличение структурных диспропорций, усиление инфляции, рост цен, ухудшение материального положения трудящихся, усиление социальной дифференциации в обществе. Результаты реформы оказались все-таки обратными ожидаемым. Рост производства в общественном секторе начал уменьшаться – с 9,7 % в 1954–1965 гг. до 6 % в 1966–1970 гг³¹. Одним из результатов реформы стало укрепление реальной власти дирекции на предприятиях (т. е. усиление технократии и бюрократизма), сведение к минимуму управленческих функций рабочих советов, возникновение реальной опасности превращения самоуправления в фикцию, в нереализованную возможность.

В феврале 1966 г. на III пленуме ЦК СКЮ в тезисах для дискуссии характер развития общества в это время определялся так: «Нестабильность рынка, быстрый рост цен, снижение эффективности инвестиций, „дублирование“ и недостаточное использование потенциалов, постоянный рост дефицита в текущем обмене и высокая задолженность загранице, медленный рост производительности труда, углубление диспропорций, неравномерный рост жизненного уровня и т. д. и вплоть до усиления националистических и других сепаратистских поступков»³².

К началу 1966 г. межнациональные отношения действительно обострились. Словения и Хорватия полагали, что они платят дань всей остальной неразвитой Югославии. Сербия в свою очередь считала, что стала заложницей низких внутренних цен на сырье, из-за чего ее национальный доход переливается в Словению и Хорватию. «Очевидно, что Югославия все больше поляризуется на силы, выступающие за унитаристский или конфедеративный состав», – отмечал в своем дневнике хорватский историк Д.Биланджич. Были признаки того, что отношения ухудшались и на уровне республик. В Хорватии росли конфликты между хорватами и сербами. В свою очередь хорваты обращали внимание на засилье сербов на руководящих должностях, отмечая, что в Вуковаре из 13 руководителей общин девять – сербы, в Осиеке сербами были градоначальник, председатели профсоюзов, Социалистического союза трудового народа, комитета по экономике³³.

В июле 1966 г. на IV пленуме ЦК СКЮ был исключен из партии и снят с должности многолетний руководитель Службы государственной безопасности А. Ранкович. Он был обвинен во «вредительской деятельности» и превышении власти. Многие полагают, что с его сменой начинается новый период развития югославского общества, что все преграды для дальнейшего совершенствования политической и экономической системы на основе новых теоретических самоуправленческих разработок перестали существовать.

Победа республикализма. Так называемое дело А. Ранковича, хотя и несло на себе отпечаток партийных интриг, стало поворотным событием в истории Югославии, которое до сих пор полностью не освещено в историографии. Долгие годы писать о деле А. Ранковича было практически невозможно, ведь существовала только одна официально-партийная версия. Однако в 1980-е годы в связи с глубоким кризисом, охватившим страну, начался пересмотр событий двадцатилетней давности. Одни называли А. Ранковича сербским националистом, убивавшим албанцев в Косове и понесшим заслуженное наказание, другие считали его сторонником югославянства без каких-либо элементов национализма, третьи видели в нем невинную жертву и человека, честно выполнявшего свой долг.

Владимир Бакарич, многолетний секретарь и председатель ЦК хорватских коммунистов и член самого узкого руководства Югославии в шутку в кругу друзей говорил, что он – третий человек в стране, а второе место делят А. Ранкович и Э. Кардель³⁴. А. Ранкович держал в своих руках кадровую политику партии и полицию – два существенных инструмента партийного и государственного влияния. Он не был теоретиком, реформатором или модернизатором, но отстаивал «идеологию партизанского югославянства и прагматическую государственность югославского характера». А. Ранкович был противником любого национализма и сепаратизма, а карделевцы считали его «консервативным централистом и носителем великодержавности»³⁵.

Популярность А. Ранковича в стране была очень большой. Молодежь пела песню, в которой наряду с Тито прославляла и Марко (партийный псевдоним А. Ранковича с 1938 г.). Д. Чосич записал в своем дневнике 1 апреля 1962 г.: «Сегодня больше всего верим Александру Ранковичу. Если бы этот человек имел возможность выбирать соратников, способных людей независимо от партийного стажа и военных заслуг, то он бы, вероятно, быстрее всех и самым эффективным способом вывел партизанскую революцию из той грязной лужи, в которую попала»³⁶.

В ноябре 1965 г. Й. Броз Тито вызвал к себе Д. Чосича и сказал, что в партии сложились две фракции, которые разбивают единство СКЮ и Югославии. Во главе этих фракций стоят Э. Кардель и А. Ранкович, причем, Кардель – левой, а Ранкович – правой. Д. Чосич не поверил, что такие коммунисты могут создать фракции. Он стал уверять

Тито, что его дезинформировали. Но вождь был убежден, что они – люди, которые борются за власть, готовы идти к ней и по трупам, вплоть до путча. Тито решил в День армии, 22 декабря, сообщить народу о ситуации в партии. Д. Чосич думал: «Что будет с нашим государством, если Тито ликвидирует Ранковича и Карделя?» Но уже в январе 1966 г. А. Ранкович сообщил Д. Чосичу, что недоразумения с Тито разрешены и сотрудничество продолжается³⁷.

Однако, вероятно, именно тогда Й. Броз Тито, до которого доходили слухи, что многие считают его старым, начал опасаться роста влияния и популярности более молодого А. Ранковича. Однажды он даже спросил его, сколько ему лет?³⁸ Тито не могло понравиться, что в Москве на XXIII съезде КПСС в 1966 г. А. Ранкович был окружен особым вниманием как возможный преемник Тито, а В. Гомулка и Т. Живков пригласили его сразу после Советского Союза посетить Польшу и Болгарию³⁹. А. Ранкович записал в своем дневнике, что пока он был в Москве, а затем – в Польше, в Белграде говорили о его борьбе за власть, о желании стать наследником Тито. Все это, возможно, заставило последнего ускорить процесс разрыва со своим многолетним соратником.

16 июня 1966 г. было созвано незапланированное заседание Исполнительного комитета ЦК СКЮ, посвященное вскрывшимся фактам о прослушивании руководящих кадров СКЮ. В. Влахович позвал А. Ранковича на заседание ИК, но не сказал, чему оно будет посвящено. Й. Броз Тито доложил о выводах сформированной им технической комиссии, определившей, что Служба государственной безопасности прослушивает его, а также Э. Карделя и все югославское руководство. А. Ранкович записал в дневнике: «Я знал, что чист, что с чистой совестью могу смотреть всем в глаза. Но все равно, „мой случай“ инсценирован, и представление началось»⁴⁰. На состоявшемся заседании он ответил, что установка подслушивающих устройств без его ведома невозможна и, ощущая моральную ответственность за случившееся, попросился в отставку со всех партийных и государственных постов⁴¹. Комиссия, на которую сылался Тито, ни разу с А. Ранковичем не разговаривала. Тито по настоятельной просьбе генерала И. Гошняка встретился с А. Ранковичем на Бриони, но разговора не получилось.

Д. Чосич написал Тито письмо, в котором подчеркнул, что Ранкович после него – второй человек в стране («после Вас А. Ранковичу нет равных»). Он убеждал Тито, что Ранкович является его истинным и последовательным сторонником. Больше всего Чосич тревожился за Сербию: «С крахом А. Ранковича в Сербии начнется процесс моральной, политической, национальной дезинтеграции и раскола». Он просил найти другие методы и средства решения этой проблемы, чтобы не вносить раскол в партию и между народами⁴².

1 июля 1966 г. члены ЦК СКЮ улетели на Бриони, чтобы обсудить вопрос на пленуме. В повестке дня IV пленума стоял вопрос «Актуальные проблемы в связи с вредительской деятельностью некоторых органов безопасности и последствиями этой деятельности в развитии системы и деятельности Центрального Комитета». О такой повестке дня поставили в известность руководство СК всех республик, получили поддержку армии⁴³. С самого начала А. Ранкович ощутил бойкот со стороны прежних товарищей. Все от него отворачивались, никто не здоровался (кроме Д. Пуцара). Из-за этого у него поднялась температура, он стал задыхаться, позвал врача. Врач сказал, что «ослабло сердце». На самом деле это был инфаркт. В таком состоянии А. Ранкович слушал обвинения на пленуме в свой адрес. Во второй половине дня по радио началась выборочная трансляция речей с пленума, в которых сообщалось, что народ страдал от тирании А. Ранковича и полицейской власти. Речь самого А. Ранковича, естественно, обнародована не была. К вечеру все закончилось. Й. Броз Тито, по словам Д. Чосича, был «очень счастлив, что так легко освободился от весомого соперника»⁴⁴.

В конечном итоге А. Ранковича назвали приверженцем великодержавного централизма и тормозом самоуправления. На пленуме его не обвиняли в насилии над албанцами. Эти обвинения появились позже, в октябре 1966 г. на пленуме Краевого комитета СК Косова⁴⁵. Потом Тито утверждал, что «видел, как в стране и партии создается культ личности Ранковича, чему следовало воспрепятствовать»⁴⁶. Через два года появились новые обвинения. На совместном IX заседании Президиума и ИК ЦК СК Югославии в июне 1968 г. Тито говорил, что именно А. Ранкович виноват в саботировании решений VIII съезда: «Известно, что Ранкович никогда, ни на одном заседании Исполнительного веча или Исполнительного комитета не сказал ни одного слова по вопросу нашей экономики, осуществления нашей реформы. Это не было только следствием незнания экономики. Мог бы и Ранкович что-то сказать». Это трактовалось как глубокое несогласие с общественной и экономической реформой. А. Ранкович, по мнению Й. Броз Тито, был виноват и в студенческих волнениях 1968 г.⁴⁷

В июле 1966 г. по стране прошли партийные собрания, одобрявшие решения IV пленума. Во всех республиках коммунисты отмежевались от А. Ранковича, а вместе с ним досталось и Сербии – осудили великосербские концепции и великодержавный централизм. На словах никто не сомневался в том, что А. Ранкович готовил заговор против Тито⁴⁸. Правда, как вспоминал Д. Чосич, ему остались преданы крестьяне, которые видели в нем «государственный символ Сербии»⁴⁹. Некоторые полагали, что ликвидировали человека, который представлял интересы Сербии и сербского народа. Армия осталась на стороне Тито. Страна обсуждала деятельность А. Ранковича еще несколько месяцев. В октябре 1966 г. состоялся V пленум ЦК СКЮ, на котором отмечалось, что «группа Ранкович – Стефанович полицейскими методами (слежка, прослушивание, дискредитация руководящих деятелей) через Службу государственной безопасности, через кадровую политику и другие виды деятельности, отравляла отношения между людьми, отравляла межнациональные отношения», разжигала великосербский шовинизм, осуществляла давление на людей⁵⁰. Под пунктом «Разное» на этом пленуме А. Ранковича исключили из партии⁵¹.

Тогда же на V пленуме были приняты решения о реорганизации руководящих органов СКЮ и формировании президиума ЦК СКЮ из 30–35 человек (чтобы предотвратить складывание культа личности одного человека), Исполнительного комитета и комиссий ЦК СКЮ. Вместо генерального секретаря устанавливалась должность председателя СКЮ⁵².

1 декабря 1966 г. правительство приняло секретное «Сообщение о противоправной деятельности группы Александра Ранковича и о злоупотреблении Службы государственной безопасности в политических целях». А. Ранковича обвинили в борьбе за власть с использованием средств, которые нарушают конституцию СФРЮ и законы страны. Группа действовала «на определенной политической платформе», которая противоположна началам конституционного устройства страны. Группа не верила в демократию и самоуправление и выступала за политику «жесткой руки». Согласно сообщению, «политическая платформа группы вошла в острое столкновение с конституционными началами о полном равноправии всех наций и народностей, которые живут на территории Югославии». Они действовали с великодержавных, централистских и шовинистических позиций. Используя возможности Службы госбезопасности, пытались влиять на процессы общественного развития, на органы государственной власти, на кадровые решения, занимались политическими интригами, прослушивали рабочий кабинет и резиденцию президента страны и других высокопоставленных функционеров. Все это приравнивалось к «политическому заговору», направленному на «захват власти антиконституционным путем». В документе предлагалось усилить контроль над Службой госбезопасности и уменьшить ее численность на 700 человек. Что касается самого А. Ранковича, то рекомендовалось «поступить великодушно»: уголовного дела не возбуждать, а применить меры общественного осуждения⁵³.

Сербский историк Л. Перович полагает, что свержение А. Ранковича разделило Сербию, особенно республиканскую компартию. Это был удар по всей системе государственной безопасности, «по традиции полицейского и военного государства и политики используемой силы». Сербия осталась без своего влиятельного человека в югославской партийной и политической иерархии, и это в тот момент, когда уже витал вопрос, что же будет после Тито. Особенно довольны результатами партийной акции были албанцы в Косове. Вели Дева, председатель краевого комитета СК, отмечал, что после IV пленума для края наступило «бурное развитие»⁵⁴.

Хорватский историк Д. Биланджич пишет, что «с падением А. Ранковича начинается новая фаза в борьбе за власть на союзном уровне. Эта борьба захватила и Тито, но чтобы удержаться у власти, он должен был лавировать. Боясь, что его как хорвата обвинят за удар по Сербии, он сделал ей непринципиальные уступки. В следующие несколько лет Сербия получила около 80 % союзных инвестиций. В высшем партийном органе Сербия получила три, а не одно место, как все республики. То есть два места были даны для ее двух краев, которые тем самым уравнены с республиками». Кроме того, сербы получили посты секретаря ЦК СКЮ (Миялко Тодорович), зампредседателя СФРЮ (Коча Попович) и председателя Союзной скупщины (Милентие Попович вместо Э. Карделя)⁵⁵.

Победа Э. Карделя в споре о будущем федерации означала для Словении зеленый свет в осуществлении своего видения места республик в многонациональной федерации. В Резолюции о деятельности ЦК СК Словении между VI и VII пленумами от 4 марта 1967 г. отмечалось, что государство уже начинает отмирать в сфере производства и хозяйственных отношений. Поэтому в Словении надо укреплять сознание о собственном государственном суверенитете⁵⁶. Осенью 1966 г. в Словении широко обсуждали проблему равноправия языков на террритории СФРЮ. Конституционный суд Словении обратился в республиканскую скупщину с предложением потребовать от всех государственных органов и организаций использовать в Словении словенский язык⁵⁷. По инициативе словенских властей в приморских общинах Изола (200 тыс. сербскохорватских говорящих), Копер и Пиран перестали преподавать сербскохорватский язык⁵⁸.

В декабре 1966 г. в Конституционный суд Югославии обратилась Македония с тем же вопросом – о неуважении македонского языка и невыполнении конституционных положений о равноправии языков, поскольку органы федерации обращаются в республики на сербскохорватском языке, а такие учреждения, как банки, таможня, налоговые службы и бухгалтерия тоже ведут документацию только на этом языке⁵⁹. На VI пленуме ЦК СК Македонии (на закрытом заседании 27 сентября 1966 г.) был поставлен вопрос о службе македонцев в армии: не менее 30 % военных на территории республики и командующие военных областей должны быть македонцами. Македонцы признавались, что не имеют достаточно квалифицированных военных кадров – генералов, но есть много полковников, которых можно произвести в генералы. Македонцы хотели расширить свое участие и в дипломатической службе, получить 9-10 мест руководителей дипломатическо-консульской службы⁶⁰. В Хорватии открыто говорили о необходимости признать хорватский язык, который ошибочно был объединен с сербским.

Существенные изменения в структуре федерации начались конституционными поправками 1967,1968 и 1971 гг⁶¹. Как считают словенские историки, период 1967–1971 гг. – это период федерализации федерации⁶². Реформы стали возможным после падения А. Ранковича, главного символа централизма, пишут они.

Первые шесть поправок были приняты в апреле 1967 г. Они касались скупщин республик и федерации, длительности мандата председателя республики. Следующие тринадцать дополнений были приняты в конце 1968 г.: вводились новые палаты парламента (вече республик и краев), определялись правила употребления языков и алфавитов (у сербскохорватского языка отнято право называться общеюгославским языком). Следующие поправки были приняты в марте 1969 г. и в октябре 1970 г. А в середине 1971 г. были сделаны еще двадцать три поправки по проблемам самоуправления. Как выражение большей самостоятельности республик и укрепления их положения в союзном государстве в конституции республика определялась теперь как «государство, основанное на суверенитете народа»⁶³. В союзное правительство, согласно поправкам, республики посылали определенное число человек.

В течение 1967 и 1968 г. усилилось давление на союзные органы с целью пересмотра конституционного статуса автономных краев. В феврале 1967 г. делегация краевого комитета СК Сербии по Косову и Метохии разговаривала через голову руководства СК Сербии с Й. Броз Тито и Э. Карделем. Албанцы просили, чтобы края были уравнены в правах с республиками. Э. Кардель поддержал косоваров весьма искусно, оставив впечатление взвешенности своей позиции⁶⁴. При этом историк Л. Димич советует не забывать, что Э. Кардель выражал точку зрения югославского политического руководства. Албанцы были воодушевлены этим разговором и начали новое давление на Сербию⁶⁵.

Уже в тот период в СКЮ начался постепенный процесс его федерализации, т. е. усиления самостоятельности республиканских партийных организаций. Как выражение этой тенденции съезды СК республик стали созываться до общеюгославского. Первым прошел VI съезд СК Словении в декабре 1968 г. На нем во время дискуссий коммунисты впервые выразили свое несогласие с той или иной позицией руководства. Словенские историки оценили его как самый полемичный партийный съезд после Второй мировой войны. В резолюцию съезда был вставлен тезис о стремлении республики к суверенности, очерчена словенская национальная программа. Организация словенских коммунистов разработала свой Устав. Центральный комитет значительно омолодился, замене подлежали и кадры более широкого руководства партии – секретари секретариатов, оперативных органов и т. д.⁶⁶

Схожие вопросы рассматривались и в Скупщине СФРЮ. Совместная комиссия всех веч и Рабочая группа по вопросам отношений федерация – республики и автономные края подготовили в апреле 1968 г. информацию о состоянии этих отношений. В материале констатировалось, что во время дискуссии в Комиссии и в Рабочей группе отмечалось, что на практике положения конституции о правах республик не применяются в должной мере, особенно в области народной обороны, международных отношений, а союзное законодательство сужает роль республик и их возможности регулировать общественные отношения на собственной территории. В то же время законодательство в области экономики оставляет мало простора для интеграции самоуправленческих отношений и способствует закрытию республик в собственных границах⁶⁷.

Реформы политической системы затронули и армию. В феврале 1969 г. был принят новый Закон о народной обороне. Согласно закону, народная оборона теперь подразделялась на армию и систему территориальной обороны (ТО), создаваемую в каждой республике. При Генштабе создавалось специальное управление ТО, которое возглавлял один из помощников начальника Генштаба⁶⁸.

На словах сущность «радикальных изменений в общественно-экономической и политической системе» в конце 1960-х годов выражалась в совершенствовании и развитии самоуправления, что стало определенным фетишем для югославского общества в 1970-е годы. По словам К. Црвенковского, в одной партийной резолюции на 20 страницах слово «самоуправление» упоминалось 97 раз. «Это даже больше, чем упоминание Аллаха в Коране, – констатировал К. Црвенковски, – это скорее превращается в религию, теряет свое значение, теряет вес»⁶⁹.

1968-й год принес стране дальнейшую либерализацию и демократизацию и одновременно обозначил существенную активность ряда республик по получению большей самостоятельности. Одновременно в политической жизни страны произошли такие крупные события, как студенческие забастовки, волнения албанцев в Косове и Метохии, первые столкновения словенской элиты с федеральным центром по поводу распределения средств между республиками, массовые акции в Хорватии против союзной политики.

Студенческое движение. 3 июня 1968 г. в Белграде было неспокойно – с акциями протеста выступили студенты ряда факультетов Белградского университета. Студенческие волнения стали следствием неуспеха реформ, недовольства решениями брионского пленума, поведения албанцев в Косове.

Лаза Трпкович, один из активных участников студенческих волнений на электротехническом факультете, вспоминал, что у студентов накапливалось недоверие к партии еще с начала 1960-х годов. Речь Тито в Сплите в 1962 г. и письмо ЦК СКЮ в 1964 г. об обогащении коммунистов, замеченная тенденция социального расслоения в обществе, осуждение Д. Чосича также вызвали неодобрение студентов⁷⁰. Студенческая печать, публикации в СМИ показывали то напряжение, которое существовало у студентов, и довольно было только повода, чтобы оно переросло в бунт.

Безусловно, студенты были вдохновлены европейскими студенческими протестами. Однако, по мнению Л. Перович, волнения студентов в Белграде не были только рефлексией на студенческие движения в мире. Они имели собственную мотивацию. «Социальные различия и привилегии, трудности в обучении и получении работы, окостенелость политических структур, ограничения свободы волеизъявления и творчества – все это расходилось с тем, о чем молодые люди слышали в семье, учили в школе, читали в газетах, смотрели в фильмах. Их фрустрация была благоприятной почвой для новой левизны в философии». И она быстро переросла в непосредственную политическую акцию. Студенты боролись протии «красной буржуазии», обуржуазившихся старых левых, за возможность получать образование и работу, за социальную правду, внешнюю и внутреннюю свободу. В партии студенческие волнения вызывали различную реакцию: некоторые видели в «новых левых» свою молодость, другие – опасность для их власти, третьи – глубокий рефлекс ортодоксальных левых, который мешает важным изменениям, прежде всего переходу к рыночной экономике⁷¹.

Д. Чосич писал 3 июня, что студенческие демонстрации имеют огромную общественную и политическую важность, поскольку означают борьбу за демократию, социализм, против бюрократической олигархии. Если бы рабочие поддержали студентов, пишет он, то «пришел бы конец правлению бюрократической олигархии»⁷². Д. Чосич ощутил в студенческом движении взрыв национального достоинства, национального самосознания, национальной гордости и упрямства, стремление к свободе и демократии. «Легализовался приглушенный сербский национализм», выразилось недовольство существующим порядком, отмечал он⁷³.

Л. Трпкович вспоминал: «На следующий день после студенческих волнений в студенческом городке в Нови-Белграде, во вторник (4 июня), на электротехническом факультете собрались студенты. Многие предлагали выйти на улицы, и студенты склонялись к этому. Но я полагал, что на улицу выходить было нельзя, так как до нас доходили слухи, что в студентов готовились стрелять. На трибуну поднялся профессор, который преподавал гражданскую оборону, Войо Абрамович. Его очень уважали студенты. Своей пламенной речью он склонил студентов на свою сторону, и в конце сказал: „Мы не пойдем на улицу“. Его поддержали другие преподаватели. Создали Комитет действия, в который избрали и меня. Я сразу занялся техническими вопросами – вывесил на здание динамики, которые транслировали все речи студентов. Кроме того, выступления записывались и на магнитофон. На улице собирались прохожие и слушали студенческие речи. Проходящие автобусы останавливались, пассажиры тоже слушали. На здании вывесили плакаты с лозунгами типа „Долой бюрократию“. Фактически студенты были за социализм, но тот, о котором говорили, но не выполняли. На следующий день в „Политике“ появилась заметка, что вывешивать динамики на внешней стороне зданий – это противозаконно. Студенты опустили носы. Но одной из девушек пришла в голову идея повесить на здании красное полотно с портретом Тито. Сразу собрали деньги, вечером около семи поехали в город покупать красную ткань. Купили около 150 метров. Девушки стали сшивать ее. Вывесили. На следующий день на факультет позвонили и сказали, что надо снять полотно. В ответ: „Что первым снять – портрет Тито?“. Трубку повесили. Полотно с лозунгами и портретом Тито провисело на стене факультета около месяца»⁷⁴. Л. Трпкович отмечал, что с другими факультетами они связи не устанавливали. Только слышали, что и там были волнения. Из других республик к ним никто не приезжал.

В других республиках студенты также проявили себя, но, скорее в виде выражения солидарности с белградскими студентами. Так, люблянские студенты собрались в столовой студенческого городка 6 июня обсудить «профсоюзную» проблематику. Поводом стало увеличение платы за общежитие и необходимость выселяться из комнат в некоторых блоках для потребностей туризма. На собрании присутствовало около 3 тыс. студентов со всех факультетов. Это собрание совпало по времени с белградскими событиями. Когда словенские студенты узнали о волнениях в Белграде, они расширили свои требования, например, выступили против обогащения руководящих кадров. Позже студенты технических факультетов вышли из этого движения, и его составляли только студенты-гуманитарии. В мае 1969 г. заработало студенческое радио⁷⁵.

Однако радикализация студенческого движения в Словении началась позже, в 1970 г., когда студенты стали остро реагировать на международные события – во Вьетнаме, Камбодже, протестовать против приезда Р. Никсона в Югославию, против дружественных отношений с греческим военным режимом, когда просили Тито обратить внимание на положение словенцев в Италии. Студенческие митинги иногда собирали до 8 тыс. человек. В конце 1970 г. руководство студенческим движением взяла на себя интеллектуальная элита, и оно политизировалось. Стали обсуждаться вопросы взаимоотношения с федерацией, югославской конституции, реформы университета. В апреле

1971 г. студенты вышли на улицу, перекрыли дорогу к Любляне. Социальный протест против условий жизни в общежитии перерос в уличный протест с радикальными лозунгами. Серьезной акцией стала также забастовка на философском факультете в мае 1971 г., которая началась как протест против наказаний студентов. Студентов поддержали преподаватели и руководство университета. Звучали лозунги – за демократизацию, открытость при принятии решений по экономическим и политическим вопросам. Студенты даже хотели создать свою партию, но постепенно к 1974 г. студенческое движение в Словении пошло на убыль⁷⁶.

В Загребе волнения зарождались среди студентов медицинского факультета. Однако руководство СКХ решило упредить события. В. Бакарич отчитывался в Белграде: «Мы успели организовать несколько митингов, на которых говорили наши люди. Студентов предупредили, чтобы не шли на демонстрации, иначе их будет ждать милиция. Самый большой митинг коммунисты организовали в среду, на нем совместно со студентами приняли компромиссную резолюцию, в которой „социалистические революционные демократические силы“ требовали „непосредственного освобождения рабочего класса“, поддержки студентов белградского университета по вопросу отношений с милицией». Кроме того, коммунисты разработали программу работы со студенчеством и начали ее обсуждать с руководством университета. В. Бакарич был доволен: «Хотя 6 июня студенты все-таки собрались, но широкой акции не получилось. Мы смогли не дать им выйти на улицу»⁷⁷.

Коммунисты в Загребе смогли возглавить студенческий порыв, и под их руководством 9 июня 1968 г. были разработаны и приняты «Тезисы Второй всеуниверситетской конференции СК Загреба». В тезисах отмечалось, что общество характеризует стагнация в экономике и общественно-политичеких отношениях, поэтому СКХ разработал «ясную платформу» для деятельности партии по реализации реформы, но «силы, потерпевшие поражение на IV пленуме ЦК СКЮ, а также другие реакционные силы, используют любые возможные методы, чтобы тормозить проведение общественных и экономических реформ и дальнейшее экономическое развитие нашего социалистического самоуправленческого содружества». Решать студенческие проблемы предлагалось путем их демократического обсуждения на партийных форумах. Участие студентов в коммунистических мероприятиях было названо показателем их «политической зрелости»⁷⁸.

В Македонии студенты не только внимательно следили за развитием событий в Белграде, но и активизировались сами. В Скопье была отмечена большая активность в университете, но она выражалась в относительно мирных дискуссиях и дебатах на факультетах. Обсуждались общественные, университетские и студенческие проблемы. Чтобы не дать студенческому движению разрастись, коммунисты создали Комиссию для разработки платформы решения городской и университетской конференций СКМ. Македонские студенты в большинстве своем были против уличных демонстраций, но осуждали вмешательство милиции в события в Белграде. Однако были и те, кто призывал выйти на улицу. Белградские студенты, как отмечается в партийных документах СКМ, установили контакт с македонскими студентами, передавали им листовки и другие материалы, ряд студентов из Скопья побывал в Белграде. Но жизнь в университете Скопья никак не прерывалась, экзамены везде прошли вовремя⁷⁹.

Во всех странах студенческие движения оканчивались по-разному. В Югославии Й. Броз Тито взял студентов под свою защиту. 8 июня 1968 г. он приехал в Белград, чтобы самому принять участие в решении студенческих волнений. В тот же день на совместном IX заседании президиума и ИК ЦК СК Югославии Тито говорил, что студенческие выступления не были спонтанными, а были заранее подготовлены и организованы. «Здесь есть разные элементы, от Мао Цзэдуна до Ранковича», – подчеркнул он. Тито, однако, порадовало, что у студентов не было националистических и шовинистических лозунгов, «значит, наша молодежь национально здорова». По его словам, студенты правильно ставили вопрос о внутреннем устройстве университета и системе преподавания, но их демонстрации нанесли большой удар по престижу страны. Он сказал также, что видел, что советскому посольству студенты направили резолюцию с требованием сместить Тито и других руководителей, причем эту резолюцию не сами студенты написали. Он зачитал указанные в резолюции фамилии – Йосип Броз Тито, Эдвард Кардель, Крсте Црвенковски, Владимир Бакарич, Мика Шпиляк, Добривое Радосавлевич, Вели Дева, Мика Трипало, Симо Затезало, Вьекослав Холевац – и, исходя из этого, сделал вывод, что эта листовка – великосербская, информбюровская. Другой вывод Тито – надо было построже поступить с А. Ранковичем и его группой, сослав их куда-нибудь далеко. А то они теперь распространяют листовки даже по Лике и Кордуну и зовут сербов и других на восстание⁸⁰.

Тито полагал, что готовили студенческие демонстрации профессора университета – Л. Тадич, М. Корач, С. Стоянович. А драка в Новом Белграде – только повод. Там кроме студентов были и люди со стороны. В Загребе, Любляне и Сараеве «было несколько лучше, чем здесь, поскольку студентам сумели объяснить. А мы в Белграде не пошли к студентам, не боролись за студентов». Он предложил не наказывать, а идти на отделение студентов от чуждых элементов. «Студенты имеют оправданные требования. Я согласен с большинством их требований», – таков был вердикт вождя⁸¹.

Д. Биланджич записал в дневнике 4–9 июня 1968 г., что участвовал в усмирении студентов на факультете политических наук в Загребском университете. Студенты его освистали, когда он сказал, что за студентами в Белграде стоят великосербские силы (ему об этом сказал М. Трипало). Югославский государственно-партийный верх испугался студенческих выступлений, был готов применить танки, но Тито был против применения силы. Он похвалил студенческие акции, что было воспринято студентами как победа. Они прекратили демонстрации, танцуя коло и распевая песню «Товарищ Тито, мы тебе клянемся»⁸². Л. Трпкович вспоминал, как многие слушали речь Тито и аплодировали ему⁸³.

Косовский вопрос в 1968 г. Осенью 1968 г. напряженная и до этого ситуация в Косове окончательно вышла из-под контроля. Оценивая позже эти события, Комиссия по контролю за деятельностью Службы государственной безопасности при правительстве СФРЮ сообщала, что «имеющиеся данные указывают на существование широкой подпольной деятельности ирредентистов на территории края»⁸⁴. Главная цель – предоставление Косову статуса республики, право на самоопределение и объединение Косова и части Македонии с Албанией. Методы деятельности – диверсантские, партизанские, малыми группами с возможностью одновременной акции.

В начале октября, непосредственно перед проведением демонстраций группа ирредентистов провела подпольное собрание в Метохии. Вторая встреча этой группы прошла 25 октября, на ней говорили непосредственно об организации демонстраций в Приштине, Косовска-Митровице, Джаковице, Гнилане, Урошеваце, Трепчи и Прешеве. В Приштине демонстранты сначала собрались 28 ноября (в День флага – государственного праздника Албании) перед зданием философского факультета и двинулись в сторону центра, где встретили решительный отпор милиции. По дороге демонстранты били стекла, витрины и машины, выкрикивали лозунги «Требуем республику», «Долой колониальную политику в отношении Космета» (Космет – сокращение от Косова и Метохии) и др.⁸⁵ В первый же день пострадало 10 милиционеров, четыре пожарных, 27 граждан обратились за медицинской помощью, один демонстрант погиб. Организаторы демонстраций были арестованы, против 20 возбуждены уголовные дела.

В Тетове в Македонии тоже существовала нелегальная албанская националистическая группа, постоянно организовывавшая встречи и собрания, на которых говорили об албанском патриотизме, единстве всех албанцев, о воспитании албанцев в националистическом духе. В начале декабря албанцы Македонии получили письмо из Косова, в котором их просили организовать демонстрации в защиту своих национальных прав. Были составлены списки участников демонстраций, ходили по домам и уговаривали выйти на демонстрации. Тем, кто отказывался, угрожали или избивали. 22 декабря на улицы Тетова вышли около 200 человек, они разбили несколько витрин, выкрикивали лозунги «Долой Крсте Црвенковского», «Настало время гражданской войны», «Долой фашистскую милицию» и т. п. Были слышны выстрелы из пистолета. На здании общинного комитета СК Македонии вывесили албанский флаг, бросали камни в милиционеров, пытались ворваться в отделение внутренних дел⁸⁶. В связи с демонстрациями в Македонии было открыто 87 уголовных дел.

В декабре 1968 г. Й. Броз Тито так прокомментировал косовские события: «Что касается событий в Косове и Метохии, то я думаю, что события слишком драматизируют, что все не так, как некоторые представляют… Речь идет об одной группе, которая подговорила небольшую часть молодежи и студентов, которые разбили витрины, как это делают и на Западе или почти во всех странах. Мало у кого нет таких случаев. И что здесь драматизировать? Поэтому там ничего трагичного не случилось»⁸⁷.

По мнению историка Б. Петрановича, Тито просто был неправильно информирован о событиях в Косове⁸⁸. В январе 1969 г., выступая перед словенским партийным активом, он был более объективен, сказав, что причиной многих событий в Косове стала ошибочная политика в сфере образования, когда создавалась гуманитарная, а не техническая интеллигенция. «Часть так называемой гуманистической интеллигенции в Космете, между тем, ирредентистски настроена», поэтому сегодня Югославия ощущает последствия ошибочной ориентации в сфере образования в Крае⁸⁹. Тито полагал, что решать проблему в Косове надо через инвестиции, через экономическое развитие региона. Соотношение между сербскими и албанскими кадрами должно быть 3:1, хотя албанцев в Крае и больше, чтобы задержать квалифицированные кадры, чтобы их места не занимали неквалифицированные албанцы⁹⁰.

Марко Никезич, председатель ЦК СК Сербии, в 1968 и 1969 г. часто в своих выступлениях возвращался к вопросу Косова, отмечал, что надо решать экономические вопросы в крае, ликвидировать отсталость и бедность. Он очень надеялся на проводимую политику равноправия и братства – албанцы должны получать те же права, что и все другие народы, убеждал, что надо противостоять давлению национализма. Никезич говорил о том, что эту проблему нельзя скрывать, надо говорить о ней открыто⁹¹.

Согласно поправкам к конституции 1968 г., Автономный край Косово и Метохия поменял название на Социалистический автономный край Косово. Организация автономных краев теперь прописывалась не конституцией Республики Сербии, а краевыми конституционными законами. Позже статус краев был еще более расширен поправками 1971 г., которые определяли, что «суверенные права начинают осуществляться в автономии». Это объяснялось созданием двухуровневой федерации: уравнивалось положение автономных краев в Сербии и Сербии в федерации⁹². Однако Косово требовало статуса республики.

Политический деятель из Македонии Стоян Андов пишет, что в ноябре 1968 г. события в Косове в официальных политических документах оценивались по-разному. В союзных документах их характеризовали как проявление экстремистского албанского национализма и сепаратизма, но указывали и на объективные причины, которые этому способствовали. Утверждалось, что тайные службы в Косове установили террор, создали атмосферу давления и устрашения. В Македонии соглашались, что это проявление экстремистского национализма, но вместо так называемых «объективных причин» говорили о «перетекании» национализма из Косова в Македонию, особенно в Тетово, о патернализме косовских албанцев над албанцами македонскими⁹³.

Фадиль Ходжа, член Президиума СФРЮ в 1980-е годы, бывший партизанский командир, которому Й. Броз Тито доверял, говорил С. Андову, что албанский народ имеет право объединиться в одно государство, и надо бороться за это объединение. Причем он был убежден, что импульсы для всеалбанского объединения поступают не из Албании, а из Косова. Так было, по его словам, и во времена Оттоманской империи, во время Берлинского конгресса, в Первую балканскую войну. Именно Косово стало во главе отпора врагу и объединения, и с Косовом связаны значительные даты в истории албанского народа⁹⁴.

Среди тех, кто в партии занял особую позицию по вопросу межнациональных отношений, в частности, по Косову, был Д. Чосич. Еще в мае 1968 г. он подробно изложил свою позицию на XIV пленуме ЦК СК Сербии: «Мы не видим реальных размеров шовинистических настроений и националистического психоза в среде шиптаров (албанцев. – Авт) неоправданно недооцениваются ирредентистские и сепаратистские настроения и стремления в известных слоях албанской национальности. Совершенно очевидно стремление реализовать самоуправленческие права национальности как права на создание государственности и косовского суверенитета… И в сербском народе могли бы вспыхнуть старая историческая цель и национальный идеал – объединение сербского народа в едином государстве. Чтобы предвидеть последствия этого процесса, не нужна никакая политическая прозорливость… Сербы и черногорцы не присвоили Косово и Метохию, не завоевали их у албанцев во время войны, то есть не являются оккупантами и завоевателями. Косово и Метохия являются старой и исконной родиной сербского народа… Албанцы Косова и Метохии не должны забывать, что в Косове и Метохии веками вместе с ними живут сербы, что на той земле создана огромная часть средневековой сербской культуры и сложились народные освободительные мифы, что за освобождение и развитие Косова и Метохии сербский народ понес большие жертвы и дал огромные средства, чтобы здесь жили около трехсот тысяч сербов и черногорцев»⁹⁵.

Йован Марьянович, который поддерживал Д. Чосича, отмечал, что «в самом СКЮ что-то не в порядке в понимании отдельных националистических явлений». По его мнению, большую опасность для национальных отношений в многонациональной стране представляет бюрократический национализм (или республиканизм). Он приводил отрицательные примеры, которые вели к национальной напряженности – создание мусульманской нации, симпозиум о черногорской нации, требование службы в республиканской армии, требование национальных экономик⁹⁶.

Выступление Д. Чосича было оценено как националистическое, положения его доклада подверглись резкой критике как противоречившие программным установкам СКЮ и национальной политике. Сам Д. Чосич был провозглашен националистом, обманщиком, пораженцем, бюрократом, человеком без совести, пропащим политиком, предателем интересов партии и даже диверсантом. В «Резолюции ЦК СК Сербии о политических взглядах Йована Марьяновича и Добрицы Чосича» сербские коммунисты «энергично осудили клевету, направленную на коммунистов автономного края Косова и Метохии», отмежевались от подстрекательства национализма и нарушения единства СК. Против принятия резолюции был только один голос⁹⁷.

Как полагает историк Л. Перович, в партии не хотели обсуждать позицию Д. Чосича, поскольку большинство думали также как и он. Но массы сдерживались партийной дисциплиной, поэтому опасно было проделать в этом единстве брешь. Но и уничтожить писателя не хотели – он был символом эпохи, человеком из народа и выражал интересы народа⁹⁸.

В начале 1969 г. обстановка в автономном крае продолжала оставаться неспокойной. Служба государственной безопасности узнала, что готовятся демонстрации одновременно в Косове, Македонии и Санджаке, что албанцы-экстремисты готовы на саботаж, диверсии, другие террористические акции, что у них накоплено много оружия⁹⁹.

В середине 1969 г. демонстрации албанцев, которые несли албанские флаги и транспаранты с портретами Скандербега, наблюдались уже и в Черногории, в городе Ульцинь. Школьники во главе с несколькими преподавателями вели себя, как сообщалось в партийных документах, неспокойно, пели песни – сначала сербские, а потом и албанские. Представителям Службы госбезопасности демонстранты признались, что их на подобную «пробную» акцию склонили и научили лозунгам («Да здравствует Албания!») преподаватели школы им. Зейнел Хайдини из общины Глоговац из Косова, которые были на экскурсии в Ульцине¹⁰⁰.

Массовое движение в Хорватии. Победа Э. Карделя в споре о будущем федерации придавала уверенность некоторым республиканским лидерам в Словении, Хорватии. Они все меньше говорили о югославянстве, все больше о своих республиках. Даже партия не казалась больше монолитной. Одновременно начался процесс смены партийных кадров: старые партийцы уходили на заслуженный отдых, им на смену приходили молодые. Появилось ощущение свободы в самовыражении, в постановке ранее запретных тем, в выдвижении злободневных требований.

В конце 1960-х– начале 1970-х годов политическая активность хорватского общества переросла в явление, которое в историографии называют «массовое движение» или по-сербскохорватски – «маспок». Взрыв национального самосознания сопровождался активизацией различных, в том числе и политических, сил в стране. Более того, массовое движение развивалось не только при поддержке, но и при непосредственном участии руководящих кадров республики и потому приняло серьезные размеры.

Лидерство в движении принадлежало Матице хорватской, организации с давними культурными и научными традициями. Матица хорватская после 1945 г. официально считалась общественной организацией, которая занималась вопросами культуры. Под этим подразумевалось изучение хорватского исторического наследия, языка, сотрудничество с другими культурными и общественными организациями в стране и за рубежом, проведение лекций, круглых столов, научных конференций. В марте 1967 г. на одном из заседаний экспертного совета Матицы хорватской ученые решили обобщить свою позицию по вопросам хорватского языка. Была составлена «Декларация о положении и названии хорватского литературного языка», которую подписали восемнадцать ведущих хорватских научных институтов.

Авторы «Декларации» определили цель, стоявшую перед хорватским народом: «Иметь собственное национальное название языка, потому что это неотъемлемое право любого народа»¹⁰¹. Далее говорилось, что хорватский литературный язык вытесняется и ставится в неравноправное положение местного наречия. Причины сложившейся ситуации считались исключительно политическими. Идеи «Декларации» были поддержаны многими учеными, работниками культуры, сферы образования. На одном из заседаний ее одобрило Общество писателей Хорватии, в том числе, и один из самых уважаемых и влиятельных общественных деятелей писатель Мирослав Крлежа. Текст «Декларации» был распространен всеми хорватскими средствами массовой информации. Этими действиями Матица хорватская фактически в одностороннем порядке перечеркнула Новосадский договор о сербскохорватском языке 1954 г., который создавался при ее непосредственном участии. По словам одного из авторов «Декларации», тогдашнего секретаря Общества писателей Хорватии С. Михалича, «после политической смерти А. Ранковича началась настоящая оттепель, и мы сразу же начали говорить… о языке. Мы практически двадцать лет боролись за хорватский язык, то есть за свободу называть его хорватским языком и самим о нем заботиться»¹⁰².

Тема языка быстро приобрела политическое звучание. Результатом публикации «Декларации» для Матицы хорватской стало изменение ее роли и места в общественной, а позднее и политической жизни республики. Ее лидеры стремились занять посты в высших республиканских и союзных органах власти – в Саборе, Вече народов, городской скупщине, Культурно-просветительском вече, что создавало им еще больше возможностей для озвучивания и в дальнейшем воплощения в жизнь своих идей. «Декларация» стала своего рода «зеленым светом» для хорватского национального движения на этом этапе. Поддержка документа руководством республики стала сигналом для националистических сил о том, что можно предпринять и другие шаги в направлении пересмотра места Хорватии в Югославии и не только в области культуры.

Сотрудники Института истории рабочего движения после того, как его возглавил известный своими националистическими взглядами Ф. Туджман, стали инициаторами пересмотра истории хорватского народа. На первый план выдвигались его вековое стремление к самостоятельности. Но, если раньше подобные обсуждения проходили в закрытом режиме и редко становились достоянием общественности, то теперь их содержание стало регулярно публиковаться на страницах газет и журналов Матицы хорватской. Институт активно использовал памятные даты из исторического прошлого республики, чтобы лишний раз напомнить обществу о хорватской самобытности.

В 1968–1969 гг. наблюдается подъем хорватского «массового движения», которое характеризуется приходом в руководство СКХ молодых партийных лидеров с новыми идеями и своими представлениями о будущем Хорватии. Еще во время обсуждения «Декларации» они продемонстрировали свои симпатии чаяниям хорватской интеллигенции, выступившей в защиту хорватской национальной самобытности, культурных традиций и права хорватского народа на свой литературный язык.

VI съезд СКХ (5–7 декабря 1968 г.) отличался, по словам хорватского историка Д. Биланджича, от всех предыдущих: в воздухе витала атмосфера движения против окостенелых структур, против союзной администрации, за укрепление автономии республик, за большее уважение национального фактора, за ликвидацию союзных фондов. И все это окутывалось фразеологией самоуправления, что являлось «„великолепной“ защитой от догматических и унитаристских сил»¹⁰³. Съезд, главным образом, закончил смену партийцев военного поколения, большинство членов ЦК составляли теперь люди в возрасте около 45 лет. На съезде главными фигурами были В. Бакарич и М. Трипало¹⁰⁴. Последнего избрали секретарем ИК ЦК СКХ.

Молодые хорватские лидеры (С. Дабчевич-Кучар, М. Трипало, П. Пиркер), придя к власти в республике, озвучили идею «власть для народа». Они заявляли, что руководство должно стремиться действовать в интересах граждан, которые могут донести до власти свои чаяния через средства массовой информации и во время общественных мероприятий. Такие популистские заявления устраивали широкую общественность, националистические круги, а также союзное руководство во главе с Й. Броз Тито, которому были симпатичны молодые, уверенные в себе партийные кадры, способные, по его мнению, осуществить задуманные в стране реформы.

М. Трипало позднее вспоминал: «Это определенно было явление, которое зародилось после долгого бюрократического безразличия, стало причинной пробуждения масс, которые захотели участвовать не только в проведении, но и в выработке политики»¹⁰⁵. М. Врхунец, шесть лет проработавший с Й. Броз Тито, отмечал, что популярность хорватских политиков в республике превосходила популярность самого главы государства. Во время массовых мероприятий присутствовавшие скандировали вместе с именем Тито имена С. Дабчевич-Кучар и М. Трипало. Они были уже не столько партийными, сколько национальными лидерами. Воодушевленные широкой поддержкой, хорватские руководители заговорили о массовости движения в Хорватии.

Молодые коммунисты выступили с серьезными экономическими инициативами, направленными на достижение Хорватией большей экономической самостоятельности. Среди них: реформирование банковской системы, децентрализация валютных фондов, передача экономической власти рабочим организациям, общинам и республикам. По их инициативе был поднят вопрос о «чистых доходах», то есть о желании самим распоряжаться доходами республики. По сути, хорватские предложения означали стремление к большей экономической самостоятельности в рамках Югославии. Эти действия хорватского руководства привели к конфликту Хорватии с союзными органами и вызвали раздражение у остальных югославских республик. За экономическими требованиями последовали политические претензии к федерации.

Новые тенденции в политической жизни Хорватии нашли понимание и поддержку у деятелей Матицы хорватской, которые стремились усилить роль своей организации в политической жизни республики. Матица в 1968–1969 гг. серьезно расширила издательскую деятельность и через периодические издания осуществляла планомерную пропаганду своих идей. В период с 20 мая 1966 по 31 марта 1968 г. Матица хорватская издавала девять журналов, к осени 1971 г. их число возросло до 25. На страницах газет и журналов Матицы хорватской поднимались такие темы, как национальный вопрос, варианты создания национального государства, формирование национальной армии, реформа начальной школы, разделение учащихся по национальному признаку, развитие национальной культуры, проблема смешанных браков, экономическое угнетение Хорватии в Югославии. В средствах массовой информации Матица хорватская открыто пропагандировала национальную нетерпимость хорватов к другим народам Югославии и, прежде всего, к сербам. Власти Хорватии не только не принимали мер против подобных шагов, но и поощряли их, оказывая финансовую поддержку. На встрече с делегацией Матицы хорватской в ЦК СКХ в апреле 1969 г. М. Трипало обещал ей помощь в размере 300 млн динаров¹⁰⁶. Та, в свою очередь, в рамках научных и общественных форумов поддерживала политику молодых лидеров хорватских коммунистов и выступала с критикой их противников.

Матица хорватская как организация, представлявшая национальную культуру, тяготевшая к отстаиванию традиционных национальных интересов, в конце 1960-х годов стала тем центром, вокруг которого собирались силы, готовые бороться за национальные цели. Так Матица стала важным политическим центром наряду с ЦК СКХ и университетским движением. Постепенно критерием для принятия в Матицу хорватскую новых членов становились исключительно политическая активность и идейные взгляды. В Матицу вступали люди, не имевшие прямого отношения к культуре – политические и общественные деятели, в том числе из среды местных руководящих кадров, через которых организация могла оказывать влияние на различные политические и общественные структуры. В частности, Матица имела прочные позиции в Социалистическом союзе трудового народа, в организации ветеранов, в профсоюзах. Эти объединения Матица использовала для пропаганды своих идей и привлечения новых сторонников.

Организация начала основывать свои представительства за рубежом под названием «Общества друзей Матицы хорватской». В период с 1968 до конца 1971 г. были основаны около 30 таких обществ во всех ведущих европейских странах, США, Австралии. Инициаторами выступили известные представители хорватской политической эмиграции. Были налажены связи с такими организациями за границей, как «Хорватская академия Америки», «Американо-хорватский академический клуб», «Объединенные хорваты Америки» и с эмигрантскими кругами, группировавшимися вокруг мюнхенского журнала «Хрватска ревия».

Следующей этап «массового движения» (1970–1971) характеризовался переходом от обсуждений проблем развития республики к разработке и осуществлению конкретных программ действия. На X пленуме ЦК СКХ (январь 1970 г.) хорватские коммунисты сумели открыто поставить вопрос о правах Хорватии на большую экономическую, политическую и культурную самостоятельность. По инициативе С. Дабчевич-Кучар разгорелась серьезная дискуссия по вопросу будущего развития республики, ее роли в федерации. Хорватский партийный лидер прямо заявила на пленуме о возможности «самостоятельного существования» Хорватии: «Мы сможем обрести свое социалистическое государство»¹⁰⁷. Тезис о государственности Хорватии включал в себя: экономическое развитие на уровне современных европейских государств; правовой порядок вместо партийно-политического государства; плюрализм мнений вместо полицейской конфронтации; европейская, а не балканская ориентация. Вопроса об отделении не поднимали, каждый раз шла оговорка, что суверенитет будет осуществляться в рамках Югославии¹⁰⁸.

Лидеры Хорватии сделали «массовое движение» частью стратегии Союза коммунистов Хорватии. Озвученное ими стремление к переменам больше походило на движение за усиление самостоятельности. На партийных форумах все чаще использовалось понятие «хорватская государственность», а работа над поправками к республиканской конституции приобрела форму подготовки к созданию максимально независимой республики.

На этом этапе Матица хорватская уже не скрывала своего стремления стать ведущей политической организацией Хорватии. Ее члены видели себя будущими лидерами Хорватии. Материалы периодических изданий Матицы стали носить открыто антиюгославский и антисербский характер. На страницах газет и журналов организации преобладала пропаганда националистических идей.

Политика СКХ и деятельность Матицы хорватской способствовали росту национализма, политической и межнациональной напряженности в республике. Следствием созданной в Хорватии атмосферы стала активизация сербских общественных и культурных организаций, выступавших в защиту сербского населения, чьи интересы хорватское «массовое движение» не только не учитывало, но и часто открыто преступало. Отношения хорватского и сербского населения в Хорватии стали портиться, росли недоверие, подозрение. Приходили сообщения о том, что на заводах начали пересчитывать хорватов и сербов. Из районов с сербским населением поступали жалобы на конкретные случаи национальной дискриминации. Соседи перестали разговаривать друг с другом. Хорватское руководство ставило под сомнение эти сообщения, объясняя их происками политических противников.

Однако М. Врхунец в воспоминаниях написал: «Информации было достаточно много и из разнообразных источников, поэтому Тито был достоверно и объективно информирован… Все службы и наш кабинет в том числе, были забиты письмами граждан. Согласно этим письмам, в сербских районах Хорватии рос страх от усташества, чьи преступления никто никогда не забывал»¹⁰⁹. «Маспоку» воспротивились коммунисты, ветераны войны, рабочие – и хорваты, и сербы, особенно в Славонии, Бании, Кордуне. На шествие Матицы хорватской в Подравска-Слатине ветераны войны ответили массовым митингом¹¹⁰. «Маспок» не поддерживали и хорватские офицеры в ЮНА¹¹¹.

После шквала критики в адрес Хорватии со стороны других республик в рядах хорватских коммунистов произошел окончательный раскол. В. Бакарич, представитель старшего поколения партийцев, перешел от предупреждений к требованию изменить националистический курс, осуществляемый молодыми коммунистами. Однако М. Трипало не уставал подчеркивать, что «время Бакарича прошло, не можем мы бороться, а он сидеть в тени и управлять через наши головы»¹¹². Но главное, что в это время, по утверждению М. Трипало, Тито «оказывает безрезервную поддержку акции ЦК СКХ против союзного правительства»¹¹³.

Следует, однако, подчеркнуть, что взаимоотношения между руководством СКХ и СКЮ были достаточно сложными. Все годы развития «массового движения» глава государства колебался в отношении событий в Хорватии. Он изначально явно симпатизировал новому хорватскому руководству и возлагал на него большие надежды. Широта взглядов молодых коммунистов, их решительность и напор выгодно отличались от осторожных и порой нерешительных действий представителей старшего поколения коммунистов. Лидеры СКХ смогли убедить Тито в том, что их деятельность осуществляется в русле реформ, начатых руководством страны, что их требования ограничены рамками демократических преобразований. Тито внимательно наблюдал за действиями хорватских руководителей, часто встречался с ними, пытался вникнуть в их замыслы.

Й. Броз Тито поддерживал реформаторство молодых коммунистов до тех пор, пока оно не угрожало его власти. Он фактически поддержал стремление хорватов и словенцев к большей самостоятельности, но в последний момент спохватился, осознав, что хорватские лидеры посягнули на единство страны, партии и армии. Существовавшие и ранее разногласия хорватских коммунистов старшего и молодого поколения в 1971 г. достигли уровня прямого противостояния, грозили перерасти республиканские рамки. Социологические опросы показывали падение популярности в Хорватии и самого Тито.

Раздражение главы государства выросло после того, как не были выполнены его требования о закрытии Матицы хорватской, ставшей в республике практически второй партией, о запрете ряда периодических изданий, об арестах студенческих лидеров. Молодые лидеры хорватских коммунистов не только не спешили выполнять указания Тито, но и позволяли перечить ему. Последней каплей переполнившей чашу терпения, стала информация о связи хорватского руководства с усташеской эмиграцией. После этого Тито занял твердую позицию, которая базировалась на убеждении, что события в Хорватии угрожают его личной власти и единству страны. Разворот Тито многих в Хорватии просто ошеломил.

28-30 апреля 1971 г. состоялось заседание президиума ЦК СКЮ с представителями всех республик и краев. Секретарь Исполнительного бюро ЦК СКЮ М. Трипало, встретившийся с главой государства накануне, отметил, что тот был очень раздражен и сообщил об осуществлении в стране контрреволюционной деятельности: «Ни у кого не должно остаться иллюзии в том, что он может в Югославии повторить вариант А. Дубчека в Чехословакии. В каждой республике найдется много тех, кто меня поддержит. Мы наведем порядок в стране при помощи армии»¹¹⁴.

Открывая заседание, Тито не скрывал своего беспокойства, заявив о том, что в СКЮ – кризис. «Я никогда не был так обеспокоен, как сейчас», – сказал он¹¹⁵. Однако заседание не шло намеченным курсом. С одной стороны, не получалось дружно осудить Хорватию, а Словения даже выразила понимание ее позиции. С другой, Хорватия фактически перестала воспринимать слова вождя как указания к действию. С третьей, обсуждение вылилось во взаимные обвинения представителей Сербии и Хорватии по поводу ущемления политических и экономических прав их республик в Югославии. И тогда вождь применил интересный прием. Неожиданно во время заседания он вышел, а вернувшись, сообщил, что ему позвонил Брежнев. Шокированному этим известием собранию Тито поведал: «Мы поприветствовали друг друга, и я спросил Брежнева, в чем дело? Он говорит: „Товарищ Тито, ходят разные слухи. Есть информация, что какие-то ваши войска движутся к Белграду, что ситуация критическая“. И т. д. Он так и сказал, что ситуация „очень важная“. Это означает – нехорошая. Я сказал: „Товарищ Брежнев, мы заседали три дня, сейчас подходим к концу. Вся та информация, которую вы слышали, является дезинформацией. Это неправда. Это ложь. И войска никуда не движутся, и нам не надо войска использовать при решении внутренних вопросов“. Я хотел сказать, что и во внешней политике не надо, но не сказал. Я сказал ему, что наше обсуждение продуктивно, что мы работаем над укреплением нашей партии, так как у нас есть достаточно серьезные вопросы, которые нужно решить, а это может сделать только партия. Правильно, ответил он. Я сказал ему: „Будьте уверены, что у нас достаточно сил, чтобы все решить самим, без какой-либо помощи кого бы то ни было“»¹¹⁶.

Внешняя угроза, а именно так воспринимался звонок Брежнева, способствовала объединению и диктовала принятие незамедлительных мер по стабилизации ситуации. Звонок прозвучал слишком вовремя, и поэтому существует мнение, что он был инсценирован самим Тито. Так или иначе, но он добился своего. В Заключении 17 заседания Президиума СКЮ говорилось о единстве югославских коммунистов в оценке того, что национализм явился объединяющим фактором для всех антикоммунистических сил, что именно он подрывает доверие между народами и народностями Югославии и ведет к угрозе единства в СКЮ. Все республики должны были провести пленумы и осудить проявления национализма.

30 ноября 1971 г. Й. Броз Тито встретился с руководством СК Хорватии в Караджорджеве. Присутствовали члены Исполнительного комитета и представители общественно-политических организаций Хорватии, всего 20 человек. Встреча длилась 20 часов. Тито осудил Матицу хорватскую как центр контрреволюции¹¹⁷, а Исполнительный комитет СК Хорватии объявил находящимся в кризисе и расколотым на фракции и группы. Руководители Хорватии в ответ приводили старые аргументы. Тито не понравилось, что он не услышал самокритики. Вместо этого хорватские «руководящие товарищи» постоянно употребляли слово «унитаризм», который якобы опаснее национализма. Однако, по мнению Тито, надо было различать унитаризм как остаток догматизма и унитаризм как единство и неделимость Югославии¹¹⁸. На этой встрече Тито высказался и о идее суверенитета республики: «Это что еще за второй суверенитет? Нельзя сейчас создавать какой-то свой, отдельный, наподобие классического государства. А такие тенденции существуют. Есть только один югославский суверенитет, он состоит из суверенитетов всех республик»¹¹⁹.

1-2 декабря 1971 г. состоялось заседание президиума ЦК СКЮ. Тито рассказал о содержании своих разговоров с руководством Хорватии, просил рассмотреть ситуацию во всей Югославии. По его мнению, в Хорватии было сформировано национальное движение, а руководство республики не дало отпор контрреволюционным группам, которые стояли за спиной этого движения. Он подчеркнул, что источник волн национализма и шовинизма, который захлестнул Хорватию, находился в Матице хорватской. Наряду с национализмом Тито, как обычно, осудил и унитаризм, но высказался за единство Югославии как неделимого и целого государства. Представители СК Хорватии согласились с критикой, но причины роста национализма объяснили медленным решением общественно-экономических проблем¹²⁰.

Личное участие Тито в критике курса СКХ, выбранная тактика и жесткость формулировок все же заставили руководство Хорватии каяться. С. Дабчевич-Кучар призналась, что «были случаи подогревания политической температуры» со стороны руководства СКХ. Она оправдывалась, что, когда говорили о движении, то «имели в виду не создание другой организации, а готовность включить широкие массы народа в политику Союза коммунистов Югославии и Союза коммунистов Хорватии», имели в виду «поддержку рабочего класса, крестьянства и большей части интеллигенции». Позицию руководства Хорватии она пыталась представить как современную и прогрессивную, подчеркивая, что в партии в то же время есть консервативная группа, которая стоит на антисамоуправленческих и антиюгославских позициях. К ним она добавила унитаристов, этатистов и сербских шовинистов, которые не были лишь реакцией на хорватский шовинизм. «И когда будем бороться против хорватского шовинизма, – уточнила она, – должны будем бороться и с этими силами, должны дать им бой»¹²¹.

Руководство СКХ колебалось и не хотело подавать в отставку, надеясь, что его поддержит рабочий класс. Поэтому к Загребу были подтянуты войска, полиция и спецслужбы, которым были выданы четкие инструкции на случай беспорядков. Генерал Д. Йованович через семнадцать лет после этих событий вспоминал, что Й. Броз Тито сообщил ему о намерении контрреволюционных сил с помощью студентов захватить власть. Генерал в ответ заверил, что все находится под контролем. С. Дабчевич-Кучар в воспоминаниях пишет: «Это было решающим для меня при подаче в отставку. Мы не хотели и не имели права быть причиной столкновений с тяжелыми последствиями»¹²². В итоге партийное руководство Хорватии, включая С. Дабчевич-Кучар, М. Трипало, П. Пиркера, подали в отставку на пленуме ЦК СКХ 12–13 декабря 1971 г.

Но еще 7 декабря были арестованы все редакторы еженедельника «Хрватски тьедник», самого старого органа Матицы хорватской. 11 декабря 1971 г. произошла коллективная отставка Исполнительного комитета Матицы, 20 декабря в отставку отправлены члены ее Центрального комитета и Президиума. Деятельность Матицы хорватской была прекращена. Ее здание и архив были опечатаны полицией, позднее их передали Академии Наук.

Пик арестов и дальнейших судебных разбирательств пришелся на 1972 г. В марте прошли массовые аресты студенческих лидеров с формулировкой «за контрреволюционные действия против народа и государства». По официальным данным, в 1972 г. к суду были привлечены 947 рядовых членов партии и 69 коммунистов – членов ЦК. Так называемые политические меры были применены к 1052 членам партии: из Союза коммунистов исключены 741 человек; 31 руководителя перевели на другие должности; в отставку со своих должностей ушли 280 человек¹²³.

В августе 1972 г. республиканский Секретариат внутренних дел разослал в республики секретную Директиву президента страны и командующего по вопросам безопасности от 24 июля 1972 г. Она предполагала укрепление системы безопасности в условиях деятельности контрреволюционных сил и «специальной войны», направленной против Югославии и ее конституционной системы¹²⁴. Главе государства на короткое время удалось сплотить югославских коммунистов, однако в 1970-е годы начался новый виток разногласий между республиками и центральной властью.

Взлет и падение либерализма. Появившиеся в 1960-е годы первые признаки либерализации выражались в требованиях свободы печати, автономии университета, независимости судопроизводства, невмешательства партии в работу политических институтов. Но власти понимали, что всякая реформа в этой сфере для них губительна. По словам Л. Перович, у югославских коммунистических властей сочетались «критика Сталина и укрепление нашего варианта сталинизма»¹²⁵.

Все это было следствием кризиса модели, по которой Югославия развивалась после 1948 г., считает Л. Перович. Симптомы этого кризиса как раз и стали ощущаться в середине 1960-х годов. Реформа партии и федерации, экономической системы породили поляризацию сил в партии и в обществе. Появились две течения: 1) либеральное и 2) догматическое, консервативное. Первое стремилось к открытому обществу, рыночной экономике, модернизации, реформе партии, политическому плюрализму (свобода фракций), эластичной федерации, закрепленной правами и обязанностями республик и определенными совместными функциями.

В противоположность этому другое течение склонялось к административной экономике, доминирующей роли твердо организованной и централизованной партии, централистской федерации, опирающейся на армию. Наиболее интенсивной борьба этих двух течений стала после IV пленума, студенческих событий 1968 г., а особенно после оккупации Чехословакии в 1968 г. и появления идей еврокоммунизма. После мирной «поколенческой» смены руководства в партии, которая произошла на XIX съезде СКЮ (1969), либеральное течение окрепло во всех республиках. Однако 1 декабря 1971 г. в Караджорджеве произошли резкие перемены. Тогда была применена сила в решении спорных вопросов, что не могло не остаться без последствий в молодом сложном обществе без демократических традиций. Усилилась роль главного политического арбитра. Все это оправдывалось целью защиты и сохранения Югославии¹²⁶.

Либерализм стал особенно ярким явлением в Сербии. Его лидером был Марко Никезич. До 1968 г. он занимал пост главы внешнеполитического ведомства – государственного секретаря по иностранным делам. В ноябре 1968 г. М. Никезич возглавил СК Сербии. Его избрание было неожиданным для членов партии (его кандидатуру предложил предыдущий глава сербских коммунистов П. Стамболич, который сам отказался выдвигаться). Многие полагали, что во главе СК Сербии должна быть сильная личность. Считалось, что «необходим авторитет, национальная фигура, а Марко Никезич таковым не был». В белградской печати о нем говорили как о «новом» человеке.

М. Никезич полагал, что говорить о необходимости изменений надо осторожно, постепенно, при согласии ведущих людей в партии и особенно Й. Броз Тито. «Я думал, – писал М. Никезич, – что он может пойти значительно дальше в допущении демократии как раз потому, что был неприкосновенным… Я хотел его видеть как человека, который возглавляет нашу эволюцию». М. Никезич писал также, что все, кто выступал за государственный социализм, считали его прозападным человеком за то, что он полагал, что «западные формулы – это общемировые формулы» и мечтал о европеизации страны. Он был убежден, что главная опасность для независимости Югославии исходила от Советского Союза и, по его мнению, так думали 90 % сотрудников Секретариата иностранных дел. Однако из-за исторической привязанности к России, ставить «западника» во главе Сербии было рискованным делом¹²⁷.

В начале 1970-х годов М. Никезич имел сторонников во всех республиках СФРЮ, для которых он был альтернативой государственному социализму, национализму, рестали-низации партии и рецентрализации государства. Он считал, что путь Сербии и Югославии должен вести к развитию современной экономики, демократизации общества, освобождению от старых кадров и от власти югославской политической верхушки. Главную опасность М. Никезич видел в реставрации бюрократического централизма, который грозил задушить демократию, и настаивал на том, что вместо сербской заботы о Югославии нужно, чтобы югославский верх не вмешивался в сербские дела. Б. Петранович полагал, что под его руководством в Сербии сформировался другой вид, ненационалистической, оппозиции по сравнению с Хорватией¹²⁸. Л. Перович подтверждает, что «сербские либералы не были националистами»¹²⁹.

В сербской историографии последних лет появился тезис, что Тито расправился с сербскими либералами для того, чтобы уравновесить жесткую позицию в отношении «массового движения» в Хорватии. Однако сами сербские либералы такую позицию не разделяют. М. Джекич считает, что Тито «не был инициатором дискуссий около так называемого либерализма у нас. Это были мы сами. Я сам неоднократно принимал участие в этом»¹³⁰.

Л. Перович подчеркивает, что сербское партийное руководство «не осуждало» «маспок» и держалось на расстоянии от оценок хорватского движения. Поэтому «после осуждения партийного руководства в Хорватии… под удар должно было попасть и сербское партийное руководство», в том числе и из-за этой своей «позиции»». «Сербское руководство, – пишет она, – квалифицированное как технократическое, либеральное, прозападное, что означало – антисамоуправленческое, прокапиталис-тическое, советскофобское, со своими взглядами (на рынок, реформу, демократию), объективно представляло преграду для формирования нового соотношения сил в Югославии¹³¹.

Сербские либералы именно поэтому были осуждены как носители чуждой идеологии. «В столкновении 1971–1972 гг. потерпело поражение течение в Союзе коммунистов Сербии, которое определяли как советскофобское, антититовское, оппортунистическое, техноменеджерское, элитное. Говорилось, что оно было троянским конем классового врага в Союзе коммунистов Югославии. Позже все это сократилось и попало под определение либералы. Это было не случайно. Либерализм – известная ересь в международном коммунистическом движении: им всегда обозначали те течения, которые стремились не только к критике деформаций и изменению системы, но и к постепенной ревизии целей»¹³².

Лидер сербского либерализма М. Никезич подал в отставку в октябре 1972 г. Его осудили как носителя чуждой СКЮ идеологии. И он действительно, как считает Л. Перович, защищал идею, противоположную идее коммунизма, поскольку «либерализм отстаивал гражданское общество и приверженность ценностям западноевропейской цивилизации, либеральную экономику и власть права, прежде всего, а также антицентрализм и антинационализм»¹³³.

Словенский ученый Б. Репе, написавший книгу о либерализме в Словении, полагает, что либерализм – общеюгославское явление и что хронологически его существование можно обозначить как середина 1960-х– середина 1970-х годов. Он связывает либерализм с демократическими изменениями в обществе, оппозиционным движением, с идеологическими различиями, которые сильнее всего проявились в Словении, Хорватии и Сербии. Некоторые явления отмечались и в Македонии. Причем либерализм имел разную окраску. В Словении и Македонии он имел национальные оттенки, в Хорватии проявился как национализм¹³⁴.

Как пишут словенские историки, при всех различиях либерализм в югославских республиках объединял критический взгляд на способ управления в партии и государстве. Национализм в Хорватии был связан с тем, что «маспок» поддержала хорватская эмиграция, которой была близка усташеская идеология. И поэтому с ноября 1971 г., начиная с выступлений студентов, «маспок» свернул с либерального пути¹³⁵.

Словенский либерализм выражался в критике существовавшей системы и выдвижении планов ее структурных изменений. Словенцы не возражали против социализма и ведущей роли СК, но требовали плюрализма. Самым радикальным требованием была реорганизация ССТНЮ с возможностью вхождения в него организаций с различными позициями, имеющими право критиковать проводившуюся политику. Это могло перерасти даже в двухпартийную политическую систему, а затем – в многопартийный плюрализм¹³⁶. Идея изменения межнациональных отношений (в Словении понимаемая как отношения между республиками и центром) тяготела к конфедерализму – экономической и финансовой самостоятельности республик, территориальной организации обороны с возможностью служить в собственной республике, языковому и другому равноправию в армии, непосредственным связям с республиками без центра как посредника, большей самостоятельности в международных отношениях.

Основной принцип словенских либералов – принцип народного (республиканского) суверенитета. Как таковая программа словенских либералов не существовала, ученые выводили ее из выступлений, речей и политических позиций приверженцев либерализма. Не существовало и какого-нибудь центра либерализма в Словении. Можно лишь назвать центром притяжения либералов Станета Кавчича, председателя словенского правительства в 1967–1972 гг. Теоретические основы либерализма можно было найти в журнале «Теория ин пракса». Существовали группы либералов в республиканской скупщине, в отдельных организациях Союза коммунистов Словении, в партийном комитете Любляны, в Люблянском университете, среди журналистов, а также экономистов, выступавших за реформы¹³⁷.

Словенские историки связывают процесс либерализации с 1968 г. и возможностью демократизации в обществе после падения А. Ранковича. Этот процесс, по их мнению, тесно связан с экономической реформой, со стремлением к большему суверенитету, хотя сам Союз коммунистов не хотел отрекаться от монополии на принятие решений. Это и определяло всю политику Словении до конца 1972 г. Изначально большинство требований касалось либерализации экономики, усиления роли рынка и введения планово-рыночных отношений. Но для этого надо было осуществить демократические изменения в политической системе. Чтобы увеличить роль республик, необходима была децентрализация политической власти¹³⁸.

С либералами начали расправляться весной 1971 г. В октябре 1972 С. Кавчича обвинили в связи с политической эмиграцией. Начались «идеологические чистки» на всех уровнях¹³⁹.

Примечания

1 Nikezi? M. Srpska krhka vertikala. Beograd, 2003. C. 10.

2 Петрановић Б. Историја Југославије 1918–1988. Београд, 1988. Књ. 3. С. 348.

3 Arhiv Jugoslavije (Srbije i Crne Gore) (далее AJ). F. 507. CK SKJ. V. K-XIV/20. C. 37.

4Joeau Филип. Подводни гребни на политиката: Разговори со Крсте Црвенковски. Скоще, 1993. С. 11.

5 Biland?i? D. Povijest izbliza: Memoarski zapisi 1945–2005. Zagreb, 2006. C. 81.

6 БосиЬД. Пишчеви записи (1951–1968). Београд, 2000. C. 216.

7 Slovenska novej?a zgodovina: Od programa Zedinjenia Slovenija do mednarodnega priznanja Republike Slovenije 1848–1992. Ljubljana, 2005. Књ.2. S. 1033–1034,1039,1078-079.

8 AJ. F. 507. CK SKJ. V. K-XVI/5. S. 7.

9 AJ. F. 507. CK SKJ. III/87. Prilog 1. S. 10–11.

10 Цит. по: Ћосић Д. Пишчеви записи (1951–1968). C. 291.

11 Там же.

12 Biland?i? D. Povijest izbliza: Memoarski zapisi 1945–2005. Zagreb, 2006. S. 107.

13 AJ. F. 507, CK SKJ, V, K-XVI/5/ S. 122–124.

14 Ћосић Д. Пишчеви записи (1951–1968). Београд, 2000. C. 215.

15 Arhiv Republike Slovenije. F. 1589. CK ZKS. ?. 15. Seje IKCK ZKS. A.E. Stenografski zapisnik seje IK CK ZKS; ?. 22. Predsednikova dejavnost. AE. Informacija.

16 Ibid. C. 362–363, 370.

17 Po?etak kraja SFRJ: Stenogram i drugi prate?i dokumenti pro?irene sednice Izvr?nog komiteta CK SKJ odr?ane 14–16 marta 1962 godine / Prired. dr Miodrag Ze?evi?. Beograd, 1998. S. 276–277.

18 Ћосић Д. Пишчеви записи (1951–1968). C. 220–221.

19 Там же. C. 221–222.

20 Slovenska novej?a zgodovina. Књ.2. S. 1040–1041.

21 Ћосић Д. Пишчеви записи (1951–1968). C. 287.

22 Arhiv Republike Slovenije. F. 1589. CK ZKS. ?. 193. Komisija za mednacionalne in medrepubli?ke odnose pri CK ZKS. A.E. Stenografske bele?ke Izlaganja druga E.Kardelja. S. 7, 23.

23 Цит. по: Ћосић Д. Пишчеви записи (1951–1968). C. 287.

24 Biland?i? D. Povijest izbliza: Memoarski zapisi 1945–2005. S. 82.

25 Ћосић Д. Пишчеви записи (1951–1968). C. 289

26 Biland?i? D. Povijest izbliza: Memoarski zapisi 1945–2005. Zagreb: Prometej, 2006. C. 39–40.

27 AJ. F. 507. CK SKJ. VIII. Ideolo?ka komisija. П/2-b (212). S. 60, 65.

28 Jovi? B. Knjiga o Milo?evi?u. Beograd, 2001. S. 49–50.

29 Центральная Европа во второй половине XX века. М., 2002. Т. 2. От стабилизации к кризису 1966–1989. С. 490.

30 Biland?i? D. Povijest izbliza: Memoarski zapisi 1945–2005. S. 490–491.

31 Петпрановић Б. Историја Југославије 1918–1988. Београд, 1988. Књ. 3. C. 382.

32 AJ. F. 507. CK SKJ, Plenarne sednice. 11/27. S 1.

33 Biland?i? D. Povijest izbliza: Memoarski zapisi 1945–2005. S. 51.

34 Po?etak kraja SFRJ: Stenogram i drugi prate?i dokumenti pro?irene sednice Izvr?nog komiteta CK SKJ odr?ane 14–16 marta 1962 godine. S. 270.

35 Ђосић Д. Пишчеви записи (1951–1968). C. 216.

36 Там же. C. 220.

37 Там же. C. 238–239.

38 Там же. С. 292–293.

39 AJ. F. 507. CK SKJ. Ш/117. Prilog 2. S. 27.

40 Ранковић А. Дневничке забелешке. Београд, 2001. С. 37.

41 AJ. F. 507. CK SKJ, Plenarne sednice. П/28. Prilog 1. S. 3.

42 Ћосић Д. Пишчеви записи (1951–1968). С. 254, 256.

43 Arhiv Republike Slovenije. F. 1589. CK ZKS. ?. 33. Seje IKCK ZKS. A.E. Zapisnik XX seje IK CKZK Slovenije.

44 Ђосић Д. Пишчеви записи (1951–1968). C. 258, 295.

45 Петрановић Б. Историја JyrocaaBnje 1918–1988. Књ. 3. C. 388.

46 AJ. F. 507, CK SKJ. Izvr?ni biro predsedni?tva SKJ. 11/29 (2). S. 116.

47 Arhiv Republike Slovenije. F. 1589. IK ZKS. ?. 60. IK A.E. Stenografske bele?ke sa IX zajedni?ke sednice Predsednistva i Izvr?nog komiteta CK SKJ. S. 3.

48 Arhiv Republike Slovenije. F. 1589. CK ZKS. ?. 33. Seje IKCK ZKS. A.E. Zapisnik XX seje IK CK ZK Slovenije.

49 TlocuH Д. Пишчеви записи (1951–1968). C. 263.

50 AJ. F. 507. CK SKJ. Izvr?ni biro predsednistva SKJ. 11/29 (6). S. 47.

51 AJ. F. 507. CK SKJ. Izvr?ni biro predsedni?tva SKJ. 11/29 (1). S. 1, 9.

52 AJ. F. 507. CK SKJ. Izvr?ni biro predsedni?tva SKJ. 11/29 (3).

53 Arhiv Republike Slovenije. F. 1931. Republi?ki secretariat za notranje zadeve SRS. ?. 1404. A.E.

Izve?taj o protivustavnoj grupe oko Aleksandra Rankovi?a i o zloupotrebljavanju Slu?be dr?avne bezbednosti u politi?ke svrhe. S. 1–3, 8,15–16.

54 Nikezic M. Srpska krhka vertikala. S. 17,101.

55 Biland?i? D. Povijest izbliza: Memoarski zapisi 1945–2005. C. 52–53.

56 Arhiv Republike Slovenije. F. 1589. CK ZKS. ?. 25. Idejno politi?ne naloge ZKS in obravnana rezolucija. A.E. Predsedni?tvo. S. 5.

57 Arhiv Republike Slovenije. F. 1589. CK ZKS. ?. 195. Komisija za mednacionalne in medrepubli?ke odnose pri CK ZKS. A.E. Informacija. Priloga 1.

58 Arhiv Republike Slovenije. F. 1589. CK ZKS. ?. 226. Komisija za mednacionalne in medrepubli?ke odnose pri CK ZKS. A.E. CK SK Jugoslavije

59 Arhiv Republike Slovenije. F. 1589. CKZKS.?. 195. Komisija za mednacionalne in medrepubli?ke odnose pri CK ZKS. A.E. Ustavnemu sodi??u Jugoslavije.

60 Државен Архив на Республика Македонка. Ф. 1.427. ЦК НА КПМ/СКМ. К. 136.22. С. 986–987.

61 Петрановић Б. Историја Југославије 1918–1988. Књ. 3. C. 401.

62 Slovenska novej?a zgodovina. Књ.2. S. 1052.

63 Ibid. S. 1054.

64 Димић Љ. Историја српске државности. Нови Сад, 2001. Књ. III. Cpdnja у Jугославиjи. C. 393–394.

65 Там же. C. 397.

66 Slovenska novej?a zgodovina. Књ.2. S. 1056.

67 Државен Архив на Республика Македонка. Ф. 1.427. ЦК на КПМ/СКМ. К. 144.4. С. 56–75.

68 Biland?i? D. Povijest izbliza: Memoarski zapisi 1945–2005. C. 67.

69 Arhiv Republike Slovenije. F. 1589. IK ZKS. ?. 60. IK A.E. Stenografske bele?ke sa IX zajedni?ke sednice Predsednistva i Izvr?nog komiteta CK SKJ. S. 46.

70 Запись разговора c Л. Трпковичем, одним из организаторов студенческого волнения на электротехническом факультете, 7 мая 2007 г.

71 Nikezi? M. Srpska krhka vertikala. S. 27.

72 Ђосић Д. Пишчеви записи (1951–1968). С. 333.

73 Там же. С. 335, 338.

74 Запись разговора с Л. Трпковичем…

75 Slovenska novej?a zgodovina. Књ.2. S. 1063.

76 Ibid. S. 1065,1066.

77 Arhiv Republike Slovenije. F. 1589. IK ZKS. ?. 60. IK A.E. Stenografske bele?ke sa IX zajedni?ke sednice Predsednistva i Izvr?nog komiteta CK SKJ. S. 28, 30.

78 AJ. F. 507. CK SKJ. VIII. Ideolo?ka komisija. II/2-b (218). S. 1, 4.

79 Државен Архив на Республика Македонка. Ф. 1.427. ЦК на КПМ/СКМ. К. 139.5. С. 98–108.

80 Arhiv Republike Slovenije. F. 1589. IK ZKS. ?. 60. IK A.E. Stenografske bele?ke sa IX zajedni?ke sednice Predsedni?tva i Izvr?nog komiteta CK SKJ. S. 4, 7–8.

81 Ibid. S. 10.

82 Biland?i? D. Povijest izbliza: Memoarski zapisi 1945–2005. C. 66.

83 Запись разговора c Л. Трпковичем…

84 AJ. F. 130. SIV. Fas. 559. JO. 926. S. 1.

85 AJ. F. 130. SIV. Fas. 559. JO. 926. S. 2, 6–8.

86 Ibid. S. 10–12.

87 Цит. по: Босић Д. Пишчеви записи (1951–1968). C. 387.

88 Петрановић Б. Историја Југославије 1918–1988. Књ. 3. C. 389.

89 Arhiv Republike Slovenije. F. 1589. Predsednikova dejavnost. ?. 17. Zapisnik razgovora predsednika Tita s predstavniki SR Slovenije. S. 25.

90 Arhiv Republike Slovenije. F. 1589. Predsednikova dejavnost. ?. 17. Zabele?ka razgovora pri tov. Titu na Brdu. S. 2.

91 Nikezi? M. Srpska krhka vertikala. S. 114,122.

92 Петрановић Б. Историја Југославије 1918–1988. Књ. 3. C. 402.

93 Там же. C. 469–471.

94 Там же. C. 480.

95 Integralni govor Dobri?e ?osi?a na XIV sednici CK SK Srbije // Nedeljni telegraf. Beograd, 1998.1 april. S. 28–31.

96 Arhiv Republike Slovenije. F. 1589. CK ZKS. ?. 278. Komisija za mednacionalne in medrepubli?ke odnose pri CK ZKS. A.E. 14. седница ЦК CK Србије. S. 94–95.

97 Ibid. S. 314–315; Босић Д. Пишчеви записи (1951–1968). C 330.

98 Nikezi? M. Srpska krhka vertikala. S. 20.

99 AJ. F. 130. SIV. Fas. 559. JO. 926. S. 13,14.

100 AJ. F. 507. CK SKJ. IV; K. 17/19.

101 Kesar J., Bilbija D., Stefanovi? N. Geneza maspoka u Hrvatskoj. Beograd, 1990. S. 2.

102 Jandri? B. Pogledi na Deklaraciju o nazivu i polo?aju hrvatskog knji?evnog jezika // Povjesni prilo?i. 1999. № 18. S. 326.

103 Biland?i? D. Povijest izbliza: Memoarski zapisi 1945–2005. C. 68.

104 Мико Трипало происходил из очень богатой и уважаемой семьи, которая в свое время поддержала создание Королевства СХС. В 16 лет Мико присоединился к антифашистскому движению в Хорватии. Закончил юридический факультет в Загребе. Обладал шармом и харизмой. См.: Nikezi? M. Srpska krhka vertikala. C. 15, сноска 33.

105 Tripalo M. Hrvatski nacionalni program – po?eci pluralizma // Erasmus. 1996. № 15. S. 23.

106 Biland?i? D. Povijest izbliza: Memoarski zapisi 1945–2005. C. 78.

107 Dab?evi?-Ku?ar S. SKH u politi?koj akciji. Zagreb, 1971. S. 42.

108 Dab?evi?-Ku?ar S., Gotovac V., Budisa D. Nakon ?etvrt stolje?a // Erasmus. 1996. № 15. S. 9.

109 Vrhunec M. ?est godina s Titom: (1967–1973): pogled s vrha i izbliza. Zagreb, 2001. S. 290.

110 Петрановић Б. Историја Југославијe 1918–1988. Књ. 3. C. 407.

111 Biland?i? D. Povijest izbliza: Memoarski zapisi 1945–2005. C. 117.

112 Ibid. S. 72, 75–76.

113 Ibid. S. 66.

114 Tripalo M. Hrvatsko prolje?e. Zagreb, 1990. S. 149

115 AJ. F. 507. CK SKJ. III/153. S. 5

116 AJ. F. 507. CK SKJ. III/153. S. 382

117 Петрановић Б. Исторгла JyrocjiaBHje 1918–1988. Књ. 3. C. 407.

118 Arhiv Republike Slovenije. F. 1277. Rodbinski fond Edvard Kardelj. ?. 4. Dosje IV. Autorizovane stenografske bele?ke sa 21 sednice Predsedni?tva SKJ. P. 2–9.

119 Sje?a Hrvatske u Karadordevu 1971: 21 sjednica. Autorizarani zapisnik. Glavni odgovorni urednik Pi?kovi? M. Zabreb: Meditor. 1994. S. 194.

120 Петрановић Б. Историја]угославгце 1918–1988. Књ. 3. C. 408.

121 Arhiv Republike Slovenije. F. 1277. Rodbinski fond Edvard Kardelj. ?. 4. Dosje IV. Autorizovane stenografske bele?ke sa 21 sednice Predsedni?tva SKJ. P. 199–202.

122 Dab?evi?-Ku?ar S. Hteli smo Evropu dovesti u Hrvatsku // Prekinuta ?utnja: ljudi iz 1971 g. Zagreb, 1990. S. 307.

123 KesarJ., Bilbija D., Stefanovi? N. Geneza maspoka u Hrvatskoj. S. 1046.

124 Arhiv Republike Slovenije. F. 1931. Republi?ki secretariat za nutranje zadeve SRS. ?. 1404.

125 Perovi? L. Ljudi, dogadaji i knjige. Beograd, 2000. S. 10.

126 Ibid. S. 133–134.

127 Nikezi? M. Srpska krhka vertikala. S. 12–13.

128 Петрановић Б. Историја Југославијe 1918–1988. Књ. 3. C. 408.

129 Perovi? L. Ljudi, dogadaji i knjige. S. 14.

130 Цит. no: Nikezi? M. Srpska krhka vertikala. S. 14, сноска 31.

131 Ibid. S. 44.

132 Perovi? L. Ljudi, dogadaji i knjige. S. 11.

133 Nikezi? M. Srpska krhka vertikala. S. 10, 30–31.

134 Repe B. «Liberalizem» v Sloveniji // Borec. Ljubljana, 1992. № 9-10. S. 935.

135 Slovenska novej?a zgodovina. Књ.2. S. 1058.

136 Repe B. «Liberalizem» v Sloveniji. S. 937.

137 Ibid.

138 Slovenska novej?a zgodovina. Књ.2. S. 1057.

139 Repe B. «Liberalizem» v Sloveniji. S. 939–940.