Глава 8 «Карделевская Югославия» (1974–1990)

Последняя реконструкция. События конца 1960-х – начала 1970-х годов в Сербии, Хорватии, Словении и автономном крае Косово сложились в первый крупный внутренний кризис социалистической Югославии. Опираясь на армию, Й. Броз Тито «вычистил» республиканские партийные организации от всевозможных уклонов и вновь укрепил свою власть, Но эти события произвели на него сильное впечатление. Он даже заявил, что не согласен с решениями «либерального» VI партийного съезда.

В соответствии с этими установками коммунистическое руководство страны в начале 1970-х годов развернуло курс на укрепление роли партии и государства, на чистку партийных рядов, усиление идеологического воздействия на массы и т. п. Официально новый партийный курс был сформулирован на 21-м заседании президиума СКЮ (декабрь 1971 г.); II конференции СКЮ (январь 1972 г.), принявшей так называемую Программу действий; в «Письме председателя СКЮ и Исполнительного бюро президиума СКЮ ко всем коммунистам» (сентябрь 1972 г.). В июне 1973 г. была опубликована «Платформа по подготовке позиций и решений X съезда СКЮ». Многие положения «Платформы» носили программный характер – о необходимости укрепления роли рабочего класса и его авангарда – СКЮ, о необходимости восстановления в партийном строительстве принципа демократического централизма, об уточнении роли государства в условиях самоуправления, об ошибочности фетишизации рынка и необходимости укрепления планирования¹. То есть пересмотру подвергались как раз те принципы, которые партия отстаивала после 1948 г. и которые как раз и отличали Югославию от стран «реального социализма».

Окончательно курс на усиление роли партии был закреплен на X съезде СКЮ (май 1974 г.). Тито решил именно так преодолеть кризисные моменты в развитии страны, заявив, что если что-то и должно быть в Югославии единым, то это – партия, которая должна укрепляться. Если раньше в пресловутом принципе демократического централизма подчеркивалась первая составная часть, то теперь акцент явно переместился на вторую. Был сделан вывод, что и государство в условиях социализма должно играть очень важную роль в управлении материальными процессами общественного развития.

Фактически речь шла о свертывании самоуправленческих начал, которые изначально были призваны стимулировать процесс отмирания государства. Разумеется, на словах от самоуправления не отказывались, оно уже стало визитной карточкой титовской Югославии. Но это понятие стали использовать на все случаи жизни. Так, самоуправление было названо даже специфической формой диктатуры пролетариата². Как пишет хорватский историк Д. Биланджич, в начале 1970-х годов был прерван процесс демократизации и вновь установлен режим «твердой руки» под лозунгом обновления «диктатуры пролетариата», а вся Югославия вновь оказалась под пятой партийной бюрократии³.

Д. Биланджич даже называет происходивший процесс «партийно-государственным переворотом», совершенным Й. Броз Тито, Э. Карделем и В. Бакаричем. Нам представляется, что это сильное преувеличение. Тито еще твердо контролировал положение дел в стране, точно дозировал все изменения в политике государства и правящей партии. В тот момент он прибегнул к известной смене курса, но не более того. Причем, это касалось отнюдь не всех сторон жизни югославского общества. Тот же Биланджич констатирует, что боязнь противников партийно-государственного переворота некоего неосталинского курса оказалась напрасной. Авторы переворота пошли по другому пути – предоставления республикам и краям большей государственной самостоятельности⁴.

И действительно, параллельно всем чисткам и усилению цензуры в стране подходила к концу конституционная реформа, начавшаяся еще в 1967–1971 годах, когда были приняты поправки к конституции, заметно расширившие права республик и автономных краев за счет соответственно федерации и Сербии. Эта реформа завершилась в феврале 1974 г. принятием четвертой и оказавшейся последней в истории социалистической Югославии конституции.

Конституция СФРЮ провозглашала превращение самоуправления во всеохватывающую систему «социалистического самоуправления» (ранее речь шла о рабочем, затем об общественном самоуправлении). Однако главной особенностью конституции 1974 г., благодаря которой она и стала знаменитой, было еще большее сужение политических и экономических функций федерации за счет увеличения полномочий республик и автономных краев. Конституция определила Югославию как «государственное содружество добровольно объединившихся народов и их социалистических республик, а также социалистических автономных краев Воеводины и Косова». Была подтверждена государственность республик и краев, которые должны были теперь сами выполнять многие функции федерации на основе взаимных соглашений. Республиканским органам отводилась главная роль при решении большинства экономических и кадровых вопросов. Без их согласия не мог быть принят никакой федеративный акт, касающийся внутреннего устройства страны. Общеюгославские вопросы решались только на основе консенсуса между республиками и краями.

Таким образом, югославское руководство, оказавшись перед выбором, вместо развития реальной демократии «перенесло центр тяжести с федерации на республики», «на развитие наций через республики, как через национальные государства». На самоуправленческом жаргоне это объяснялось правом рабочего класса каждой республики распоряжаться созданной им «прибавочной собственностью» или правом каждого народа распоряжаться плодами своего труда. Однако фактически «федерация стала кулисой, за которой (после 1980 г.) правили партийные лидеры республик, подобно тому, как в 1950 г. она была фасадом, за которым в реальности правило Политбюро Центрального комитета»⁵.

По конституции 1974 г. югославская федерация явно приобрела ряд черт конфедеративного устройства. Республики и края начали превращаться в самостоятельные, замкнутые общественно-экономические образования. Один из главных авторов конституции Эдвард Кардель в своем наукообразном стиле говорил, что Югославия – не классическая федерация, не конфедерация, а «самоуправленческое сообщество народов и народностей», основанное на общих интересах, утвержденных «самоуправленческим и демократическим конституционным согласием между республиками и краями»⁶.

В кругу же своих единомышленников он откровенно говорил, что надо попробовать с конфедерацией, а если и она не будет функционировать, то «на Югославию придется махнуть рукой»⁷.

Конституционная реформа, направленная на ослабление союзного централизма, привела фактически не к росту самоуправления, а к другому процессу – усилению государственного компонента республик как национальных государств и «защитниц» наций. Тито считал, что этот процесс может быть нейтрализован сильным единым СКЮ, который бы гарантировал политико-идеологическое единство Югославии. Однако и СКЮ между своими IX и X съездами потерял монолитность и был потрясен идейными и политическими междоусобицами, а его члены сползали к местным интересам и национализму⁸. Последним и объяснялась выглядевшая на первый взгляд противоречивой политика Тито в первой половине 1970-х годов, которая была направлена одновременно на развитие и на свертывание самоуправленческих начал.

В результате конституционных преобразований в самой тяжелой ситуации оказалась Сербия. Сербское руководство не могло решать вопросы в двух своих автономиях, которые фактически были напрямую подчинены федерации. Еще более абсурдным стало то, что Сербия не могла без согласия автономий ничего менять и на оставшейся территории Сербии без автономных краев. Изменения в конституции вызвали в Сербии глухое недовольство. Однако против них еще на стадии подготовки этого закона публично осмелилась выступить только группа профессоров юридического факультета Белградского университета, в частности, Коста Чавошки и Михайло Джурич. Последний был за это не только выгнан с работы, но и осужден.

К этому времени уже четко определилась главная особенность югославских реформ. Во время их осуществления всегда в одной связке шли экономика и национальные отношения. Относительная демократизация общественной жизни расчищала путь экономическому развитию. Но она же в сфере национальных отношений, понимаемая преимущественно как децентрализация страны и ослабление федеративных связей, приводила совсем к другим результатам. Вместо гармонизации национальных отношений децентрализация возрождала национализм во всех республиках и краях, во всех сферах общественной жизни, приводила к увеличению претензий между народами, проживавшими в Югославии, друг к другу.

В то же время официально признанных югославских наций становилось все больше. Именно к этому времени относится оформление в Югославии так называемой мусульманской нации. Этот вопрос имел в социалистической Югославии свою предысторию. По переписи 1948 г. боснийские славяне-мусульмане фигурировали как «мусульмане неопределившиеся», т. е. как лица затруднившиеся назвать свою национальность; в 1958 г. они записывались как «югославы неопределившиеся»; в 1961 г. как «мусульмане» (категория этнической принадлежности). Наконец, в ходе переписи 1971 г. боснийские мусульмане в графу «национальность» вписывали себя уже как «мусульмане в смысле народности»⁹. Это сразу же возродило старые австро-венгерские построения о существовании якобы еще в то время отдельной «боснийской нации», «боснийском языке». А главное – в Боснии и Герцеговине вдруг появилась «титульная нация», республика стала ассоциироваться преимущественно с боснийскими мусульманами (хотя они всегда составляли меньше половины ее населения). Вскоре в Боснии заметно оживилась деятельность мусульманских организаций, которая особенно усилилась в 1978–1979 г. после исламской революции в Иране¹⁰.

Одним из последствий реформ 1960-х годов, открывшим путь децентрализации и рыночным механизмам, было усложнение положения слаборазвитых республик и краев. До этого государство централизовано направляло основную часть инвестиций на их индустриализацию и другие нужды. И это приносило определенные плоды. За 1947–1965 годы объем промышленного производства Черногории увеличился в 21,7 раза, Боснии и Герцеговины – в 8 раз, Македонии – в 8,4 раза, Косова – в 5,6 раза (по Югославии в целом – в 6 раз).

Однако после 1965 г. инвестиционная политика резко изменилась. Теперь основные средства вкладывались прежде всего в развитие обрабатывающих отраслей промышленности, предприятия которых находились, главным образом, в Словении и Хорватии. Так, в 1971 г. инвестиции в основные средства производства составили в Хорватии 23,7 %, в Словении – 15,5 % (около 40 % на две республики) от общей суммы капиталовложений Югославии. В то же время в промышленность Македонии было вложено -6,1 %, а Черногории – 3,6 % инвестиций. Определенную роль в таком раскладе сыграло и то, что в отличие от остававшихся под контролем государства цен на продукцию сырьевых отраслей (которые концентрировались в слаборазвитых республиках), цены на продукцию обрабатывающей промышленности складывались на рынке. Проблема занятости также наиболее остро ощущалась именно в слаборазвитых республиках. Попытки исправить ситуацию встречали сопротивление со стороны наиболее развитых республик, не желавших поступаться своими доходами¹¹.

На всем протяжении послевоенного развития отмечался разрыв между теоретическими положениями о путях преодоления межнациональных противоречий и практикой, которая невольно вела к их обострению. Положение об опережающих темпах роста экономики слаборазвитых республик и краев так и не было реализовано. «В условиях развития товарно-денежных отношений, ослабления регулирующей роли федерации и экономической самостоятельности республик, – пишет В. Каменецкий, – слаборазвитые регионы вряд ли могли рассчитывать на сколько-нибудь серьезную помощь государства»¹².

Между тем власти Югославии упорно продолжали проводить политику децентрализации, полагая, что именно так можно сгладить межнациональные противоречия. Титовская Югославия стала уходить в сторону от сверхцентрализованного советского федерализма, однако это отнюдь не уменьшило остроты национального вопроса.

Кроме нового слова в федеративных отношениях, югославский эксперимент был дополнен изобретением так называемых организаций объединенного труда и делегатской системы. Идеи для новой реформы Э. Кардель и другие югославские руководители по-прежнему черпали из марксистских постулатов об отмирании государства и ассоциации свободных производителей. Главной целью было покончить с так называемыми менеджерами и технократами, которые окрепли в годы экономических реформ и превратились в Югославии в реальную силу, способную потенциально составить конкуренцию политической бюрократии или срастись с нею. Критика «техноменеджерства» началась еще в 1969 г., окрепла во время кризисных событий в республиках и своего пика достигла в ходе подготовки платформы к X съезду СКЮ. Й. Броз Тито заявил, что «технократы» находятся на ключевых позициях, где распоряжаются материальными и финансовыми средствами и продуктами чужого труда. Он назвал их даже «классовым врагом»¹³.

Организации объединенного труда и делегатская система нашли воплощение как в новой конституции, так и в специальном законодательстве, в частности, в Законе об объединенном труде 1976 г. Было заявлено, что самоуправление выходит за рамки предприятий (которым ранее в теории отдавалось предпочтение) и образует новые общественные отношения на основе объединенного труда. Его первичными ячейками провозглашались создаваемые рабочими коллективами «основные организации объединенного труда» (ОООТ), которые затем интегрировались в сложные организации объединенного труда (COOT).

Основные организации объединенного труда создавались не только на предприятиях, но и в учреждениях торговли и в сфере обслуживания. Они могли быть достаточно разнообразными – от искусственно выделенных частей производственного процесса (производящих продукцию, имеющую самостоятельную рыночную ценность) до крупных производственных организмов, самостоятельно действующих на рынке. Объединения ОООТ в COOT осуществлялись специальными самоуправленческими соглашениями, исходя из общих интересов и преимуществ, которые дает такая интеграция¹⁴.

ОООТ задумывались как место, где трудящиеся будут равноправно и непосредственно осуществлять свои самоуправленческие права. Как и раньше, это происходило на собраниях и референдумах, а также посредством органов управления – рабочих советов и их исполнительных органов. Однако сохранялась тенденция уменьшения влияния производителей на воспроизводство, которое в частности попадало во все большую зависимость от кредитной системы. «Собственником средств становился кредитор, а трудовая организация приобретала черты коллективного наемного работника»¹⁵. Можно сказать, что трудовые самоуправленческие организации в этой ситуации играли роль не большую, чем роль своего рода профсоюзов.

Представительные органы политической власти также должны были снизу доверху вырастать из органов самоуправления. ОООТ стали не только первичной производственной ячейкой, но и первичным звеном всей общественно-политической системы. Для этого вводилась многоступенчатая выборная система. ОООТ, наряду с местными и другими содружествами по интересам, избирали делегатов в вышестоящие органы – скупщины общин (городов, отдельных районов), автономных краев, республик и федерации.

Общинная скупщина состояла из трех палат: веча объединенного труда (делегаты от ОООТ и других трудовых коллективов), веча местных содружеств (делегаты от этих содружеств) и общественно-политического веча (делегаты от Союза коммунистов Югославии, Социалистического союза трудового народа, Союза социалистической молодежи и Союза профсоюзов). Краевые и республиканские скупщины имели аналогичную структуру и также состояли из трех палат: веча объединенного труда (делегаты от соответствующих веч общинных скупщин), веча общин (делегаты от общинных скупщин), общественно-политических веч (делегаты от общественно-политических организаций автономных краев и республик). В отличие от нижестоящих скупщин Скупщина СФРЮ вновь состояла из двух палат: Союзного веча (по 30 делегатов от каждой республики и по 20 – от автономного края из состава делегаций самоуправляемых организаций и содружеств и от общественно-политических организаций) и Веча республик и автономных краев (по 12 делегатов от каждой республики и по восемь – от автономного края, которые одновременно оставались делегатами, избравших их республиканских и краевых скупщин). Скупщина СФРЮ объявлялась верховным органом государственной власти и общественного самоуправления. Оба ее веча совместно должны были выбирать председателя Скупщины СФРЮ и его заместителей, председателя и членов Союзного исполнительного веча (правительства).

Таким образом, делегатская система (или принцип делегирования своих полномочий) была призвана распространить самоуправление на политическую сферу, преобразовать представительную демократию в непосредственную, в том числе и на макроуровне. Всего в Югославии избиралось около 80 тыс. делегаций, в том числе 22 тыс. в производственных организациях¹⁶.

Все эти преобразования получили достаточно высокую оценку у исследователей. В. Каменецкий считает, что закон об объединенном труде был по существу «попыткой создания новой хозяйственной системы, объединяющей на основах самоуправления все национальные экономики в единый хозяйственный механизм¹⁷. Д. Биланджич называет концепцию объединенного труда совместно с конституцией 1974 г. самой радикальной программой, нацеленной на правление рабочего класса, и самой развитой формой полного национального равноправия народов и народностей Югославии¹⁸.

На наш взгляд, такие оценки завышены. Новые теоретические построения были крайне запутанными, схоластическими, ни к какой непосредственной демократии не вели, зато серьезно затрудняли оперативное принятие экономических решений. Для реализации Закона об объединенном труде было выпущено огромное количество правовых актов. Любой вопрос требовал многочисленных согласований. Возникла так называемая договорная экономика, когда объективные законы рынка подменялись зачастую соглашениями между хозяйствующими субъектами.

Тот же Д. Биланжич признает, что концепция объединенного труда не уменьшила мощи технократов, хотя и добавила власти политической бюрократии. Последние стали вновь устанавливать союз с менеджерами и технократами, создавая единый правящий слой¹⁹.

Тем не менее, изменения в Югославии, действительно, произошли крупные. Это дало даже основание политологу сербского происхождения Д. Йовичу выделить период после 1974 г. как особый этап в истории страны – этап «карделевской Югославии», просуществовавшей от принятия последней конституции СФРЮ и до распада Союза коммунистов Югославии в январе 1990 г.

Человек № 2 в югославском руководстве, потенциальный наследник Тито Эдвард Кардель наиболее последовательно пытался реализовать идею Маркса об отмирании государства и его замене ассоциацией свободных производителей. Это объясняло, почему все силы вновь направлялись на децентрализацию и ослабление государства. Кроме того, Кардель опасался возможного усиления централизма после ухода Тито. Поэтому он создавал такую политическую структуру, которая бы сделала невозможным возвращение к старому – довоенной либерально-демократической и/или досамоуправленческой государственно-социалистической модели. Эти предыдущие модели объединяло только одно – централизм и сильное государство. Кардель добивался прямо противоположного – слабого, децентрализованного государства, государства, которое отмирает²⁰.

Государство у Карделя заменялось бесчисленными организациями объединенного труда, общественно-политическими организациями, институтами общенародной обороны и т. п. В его построениях были и свои противоречия. Добиваясь отмирания государства, он одновременно провозгласил государствами республики. Именно в них, по его словам, народы должны реализовывать свой суверенитет²¹.

Таким образом, кризисы, которые стали возникать в Югославии в конце 1960-х – начале 1970-х годов, ее руководство пыталась разрешить сразу несколькими способами. Во-первых, жестким подавлением всех несанкционированных выступлений и усилением цементирующей роли партии, а во-вторых, продолжением политики децентрализации, которая вела к ослаблению государства, в частности, завершением конституционной реформы, расширившей еще больше права республик и краев. Совместить одно с другим было трудно. Считалось, что именно партия не должна дать федерации расползтись по «республиканским квартирам», однако в новых условиях партия также постепенно «федерализировалась». Федерацию скрепляли только сам Тито и Югославская народная армия – ЮНА²².

По словам сербского историка Л. Димича, «когда-то монолитная общественно-политическая жизнь уступила место „самоуправленческому феодализму“, а общеюгославской идеологии больше не существовало»²³. Еще труднее было совместить руководящую роль коммунистической партии с объективными законами рынка. И хотя открытое обострение межреспубликанских противоречий было приглушено в результате принятых федеральным руководством мер, эти противоречия «продолжали подспудно тлеть и с новой силой вышли наружу в конце 1980-х годов, предопределив скорый распад югославской федерации»²⁴.

Самоуправленческий застой. Со второй половины 1970-х годов преобразования в Югославии в основном закончились, ничего принципиально нового больше изобретено не было. Самоуправление превратилось в некий «фетиш», догму, которую нельзя было критиковать. Вернее, критика допускалась только в рамках так называемой самоуправленческой идеологии, все другие – считались враждебными²⁵. Импульсы прежних лет уже ослабли, а придать системе новое ускорение, найти новые резервы и возможности развития мешали идеологические шоры. Власть использовала старый идеологический багаж и все более оторванные от жизни схемы.

Одной из наглядных черт застоя была формализация несменяемости власти Й. Броз Тито, который еще в 1974 г. по решению X съезда СКЮ и согласно ст. 333 новой конституции СФРЮ стал пожизненным председателем и партии, и государства[122]. Тито все более чувствовал себя непогрешимым правителем, проводя больше времени за охотой, чем за решением государственных и партийных дел. Продолжались его официальные восхваления. В 1977 г. торжественно отмечалось 85-летие Тито и 40-летие его прихода к руководству КПЮ. Этот год официальной пропагандой был объявлен «годом юбилея Тито».

Сам юбиляр к тому времени все больше воспринимался не реальной земной властью, а иконой. К тому же он находился в полуизоляции, связь с внешним миром поддерживалась через его неформальное узкое окружение во главе со словенским партийным функционером Стане Доланцом и высокопоставленным генералом из Сербии Николой Любичичем. Ко всему прочему Тито фактически разошелся и со своей супругой Йованкой²⁶. Из старых соратников почти никого не осталось. Александр Ранкович и Милован Джилас, как известно, были в опале, и даже с Эдвардом Карделем дважды случались такие разногласия, что они по полгода не общались²⁷.

Единственная попытка, что-то изменить, придать новый импульс развитию югославского общества – получившая широкую известность книга Э. Карделя «Направление развития политической системы социалистического самоуправления», вышедшая в 1977 г. ЦК СКЮ принял эту работу в качестве платформы при подготовке XI съезда партии. Кардель вводил понятие «плюрализма интересов» в социалистическом обществе. Однако трудно было говорить о каком-либо плюрализме в однопартийной политической системе. В любом случае идеи Карделя не получили никакого практического развития. Сам он вскоре заболел и умер в 1978 г.

Отметим также, что эти же годы – время так называемого «застоя» в Советском Союзе, да и в других странах «реального социализма». Пути развития восточноевропейских государств в общих чертах совпадали. И в целом надо сказать, что большие сомнения вызывает встречающееся часто в историографии представление о югославском самоуправлении как о каком-то совершенно необычном пути развития в рамках социализма или даже о некоем «третьем пути».

Начинали югославские коммунисты с преобразований, которые полностью копировали те, которые осуществлялись в СССР. По скорости и радикальности внедрения большевистского опыта власти Югославии даже опережали другие страны Восточной Европы. Затем, правда, случился поворот к самоуправлению, которое и стало отличительной чертой югославского эксперимента, по сути – первой попыткой реформирования в рамках «реального социализма». Здесь югославы были первопроходцами, хотя в отдаленном виде это напоминало уже полностью забытые идеи нэпа, апробированные в СССР в 1920-х годах.

В 1964–1965 г. в Югославии начали проводиться самые радикальные реформы в экономике за время всего самоуправленческого эксперимента. Но необходимо отметить, что это было и временем попыток преобразований в других социалистических странах Восточной Европы. В частности, именно тогда в СССР задумывалась реформа А.Н. Косыгина, а в Чехословакии чуть позже случилась Пражская весна – самая известная попытка доказать возможность существования «социализма с человеческим лицом». С этого момента развитие Югославии, несмотря на все своеобразие, опять шло синхронно с остальным европейским социалистическим лагерем. Развивалось по тем же законам и окончилось аналогично – застоем и крахом.

В. Кузнечевский объясняет остановку в югославских преобразованиях тем, что во второй половине 1970-х годов концепция самоуправления получила свое полное завершение. По его мнению, своего рода итогом стала книга Э. Карделя «Направления развития политической системы социалистического самоуправления»²⁸. Как уже упоминалось, на наш взгляд, последняя книга Карделя – не итог достигнутого уровня преобразований, итогом была конституция 1974 г. и Закон об объединенном труде, а неудавшаяся попытка развить и обогатить теорию, а затем и практику самоуправления. Но после смерти Карделя вносить серьезные изменения в концепцию самоуправления стало просто некому.

Во второй половине 1970-х годов теоретические построения вокруг самоуправления в работах югославских ученых также обрели некий законченный вид. В этих работах весь период после войны («вооруженной фазы социалистической революции») делился еще на два больших этапа: государственный социализм (или этатизм) и самоуправление. (Часто как отдельный этап или подэтап выделялся еще период перехода к самоуправлению – с 1948 по 1953 год). Самоуправленческий этап в свою очередь делился на несколько подэтапов по мере распространения самоуправления на все новые стороны жизни югославского общества: рабочее самоуправление (1950–1963), общественное самоуправление (1963–1974 гг.) и социалистическое самоуправление (с 1974 г.)²⁹

Конечно, такое понимание самоуправления было чрезмерно расширительным. В реальной жизни ничего подобного не было, никакого «социалистического самоуправления» никогда не существовало. Один из немногих осмелившихся на критику С. Стоянчевич справедливо отметил, что югославскую ситуацию «характеризует децентрализованный и отчасти либерализованный этатизм, в котором самоуправление ограничено рабочим местом и неполитическими вопросами»³⁰.

Конституция 1974 г. завершила также в основном и формирование югославской федерации. Мелкие нововведения в этой сфере не меняли общей картины, а следующие крупные изменения были связаны уже с распадом «второй» Югославии. Развитие югославского федерализма тоже прошло ряд этапов. Четыре этапа приводит, например, в своей книге В. Каменецкий. На первом этапе (1943–1946) – от второй сессии АВНОЮ до первой послевоенной конституции – утверждается новая политическая система, основанная на принципе федерализма. На втором этапе (1946–1953), в годы этатизма, преобладали централизованные методы, и доминирующую роль играли органы федерации. Третий этап (1953–1965) охватывает годы от нормативного введения системы самоуправления до общественно-экономической реформы 1965 г. Конституция 1963 г. значительно расширила права республик, но федерация еще сохранила ключевые позиции. На четвертом этапе (1965–1974) обострение межнациональных отношений привело, в конце концов, к конституции 1974 г., которая уже на первое место поставила республики и края, а не федерацию³¹.

Меньше чем через год после начала функционирования конституции 1974 г. за ее изменение высказался Президиум Сербии. По его заданию группа специалистов в 1977 г. во главе с тремя сербскими партийными функционерами Дражей Марковичем, Петаром Стамболичем и его племянником Иваном Стамболичем подготовила даже предложения по ревизии конституции в сторону укрепления федерации, изданные для служебного пользования и получившие название «Голубой книги» из-за цвета обложки. Однако, в конце концов, партийное руководство Сербии, боясь очередных обвинений в «великосербстве», признало эти предложения недопустимыми. Тито, который всегда был главным арбитром при решении спорных вопросов, заявил, что менять конституцию не нужно³².

Не было ничего нового внесено и в любимое внешнеполитическое детище Тито – движение неприсоединения, хотя конференции этих стран регулярно проводились: III конференция в 1970 г., Замбия; IV конференция в 1776 г., Алжир; V конференция в 1776 г., Шри Ланка; VI конференция (последняя при Тито) в 1979, Куба. Вообще в 1970-е годы Тито много ездил по всему миру. «Его участие в мировых делах было даже более активным, чем в делах своей страны»³³.

Тем временем экономические трудности нарастали. Республики, получившие право без разрешения союзного правительства брать иностранные кредиты, не преминули этим воспользоваться. Внешний долг, составлявший в 1971 г. 1,2 млрд, долларов, вырос до 7,93 млрд, в 1976 г. и 9,54 млрд, долларов в 1977 г. До смерти Тито он вырос более чем на 18 млрд, долларов³⁴.

Всего Югославией в эти годы было потрачено около 45 млрд, долларов. Часть денег пошла на инвестиции. Более того, на страну обрушился инвестиционный вал, который превысил все возможные экономические рамки. Власти самодовольно провозгласили Югославию «самой большой стройкой Европы». Но вечно так продолжаться не могло. Уже на рубеже 1970-х и 1980-х годов надо было начинать отдавать долги, а новых займов не стало.

К концу 1970-х годов возникла проблема убыточности предприятий, выросли запасы нереализованной продукции, усилились финансовые проблемы, возросла безработица. На 45 % выросла инфляция. При жизни Тито югославским руководителям еще как-то удавалось сдерживать нараставшие кризисные явления. Однако после его смерти многое изменилось. Начался новый и последний этап в развитии Югославии.

Три кризиса. Смерть Й. Броз Тито 4 мая 1980 г. не могла не оказать огромного влияния на судьбу Югославии. Не стало «вождя революции», «вождя народов и народностей Югославии», председателя СКЮ и президента СФРЮ. Его уход не только делил на две неровные части последний период функционирования Югославии по конституции 1974 г., но и означал завершение большого периода в истории послевоенной Югославии и начало другого, когда почти 15 лет страну волновал вопрос о направлении общественного развития³⁵.

Вместо Тито страной управляли два коллективных органа – Президиум СФРЮ и президиум ЦК СКЮ, избиравшие в порядке ротации своих руководителей сроком на один год. По некоторым данным, перед самой смертью Тито пытался отказаться от системы ротаций и переложить свои функции на Бранко Микулича – хорвата из Боснии и Герцеговины. Однако этому воспротивилось словенское партийное руководство³⁶.

Система ротаций не могла, естественно, придать стране стабильность. Провозглашенную новым югославским руководством цель: «И после Тито – Тито» реализовать было невозможно. Верховного и признаваемого всеми арбитра в сложнейших и противоречивых отношениях между республиками и краями, между югославскими народами больше не было.

В этот период существование Югославии отягощали стразу три одновременных крупных процесса: экономический кризис, политико-идеологический кризис, а также массовое сепаратистское движение албанского населения в сербском автономном крае Косово.

Экономический кризис, в который Югославия начала втягиваться со второй половины 1970-х годов, усилился в начале 1980-х, после смерти Тито. Его динамика впечатляла. Темпы роста общественного производства резко замедлились (с 7 % в 1979 г. до 2,3–0,7 % в 1980–1983 гг.), а затем с 1983 г. начали сокращаться. После продолжительного периода, когда жизненный уровень населения только рос, он начал падать – на 7,5 % в 1980 г. и на 30 % за последующие четыре года.

На страну обрушилась проблема огромной задолженности, которая усугубилась нефтяным кризисом на мировом рынке и увеличением цен на энергоносители (1979–1980). Энергетический кризис оказался для югославского руководства неожиданным, и государство оказалось в полной зависимости от поставщиков энергоносителей. И хотя только за ввоз нефти Югославия должна была платить более 7 млрд, долларов США, «инвестициономания» не прекратилась. Однако прежде всего на проблему задолженности влиял широкий фронт неконтролируемого заимствования со стороны республик³⁷.

К концу 1985 г. безработица составила 15 %, инфляция – 100 %, внешний долг приближался к 21 млрд, долларов США. Его обслуживание становилось для правительства неразрешимой проблемой. Особенно сильно кризис бил по положению слаборазвитых республик и краев³⁸.

Ошибки в экономической политике, эгоизм республик, мировой энергетический кризис привели к тому, что вместо ожидаемого экономического бума самый большой в истории Югославии инвестиционный вал завершился экономическим кризисом³⁹.

Но главное, стало ясно, что система объединенного труда и основанная на ней «договорная экономика» функционируют неэффективно. Это заставляло задуматься над пересмотром всей системы координат «карделевской Югославии». Однако коллективное руководство Югославии оказалось неспособным что-то кардинально изменить или предложить нечто принципиально новое. Вместо радикальной реформы союзные руководители смогли предложить лишь «Долгосрочную программу экономической стабилизации».

Эта программа была подготовлена после двухлетних публичных дебатов, главным координатором которых был словенский представитель в Президиуме СФРЮ Сергей Крайгер. Документ, объемом в 15 000 страниц, получил статус официального документа XII съезда СКЮ (1982). Однако труд Крайгера был компромиссным и неконкретным, фактически эта была очередная «лекция, которую элита преподавала самой себе, без каких-либо последствий»⁴⁰. Программа Крайгера не только консервировала существовавшее положение, но и с самого начала не выполнялась. Так, инфляция в 1984 г. была около 60 %, вместо запланированных программой 15 %.

Как отмечает Д. Йович, это были годы стагнации, когда «о реформах много говорили, но одновременно делали все, чтобы ничего не менять». Югославская элита сохраняла верность карделевскому проекту. В результате среди субъективных причин экономического кризиса на первом месте была идеология, которая вела к децентрализации и фаворизировала дробление югославского рынка⁴¹.

В стране резко усилились позиции национальных бюрократий («этнократий»). Возникла концепция «национальной экономики» (призванная заменить «договорную»), согласно которой каждая республика все необходимое для себя производила сама. Более того, республики начали вводить специальные меры для защиты своих предприятий от конкуренции с другими югославскими предприятиями. Это привело к окончательному экономическому обособлению республик. Хрупкий общеюгославский рынок стал на глазах распадаться на шесть республиканских и два краевых. Центральное правительство все больше теряло контроль над экономическими процессами, а республики набирали все больше иностранных займов, которыми не могли эффективно распорядиться. Затянувшийся экономический кризис на глазах превращался в кризис функционирования всего югославского государства, прождал другие кризисы, в том числе и в области национальных отношений.

В конце концов, по словам российского историка В.К. Волкова, «национальные проблемы превратились в „ось“ политической жизни страны» и «наблюдались повсеместно», когда началась «прогрессирующая дестабилизация федерации, когда происходила своего рода цепная и неуправляемая реакция нарастания национальных противоречий»⁴².

Ситуация еще более осложнилась из-за нового обострения обстановки в автономном крае Косово – самом слабом звене и Сербии, и всей югославской федерации. Если в период с 1931 по 1961 г. сербы и черногорцы составляли около 27 % населения края, то к 1981 г. эта цифра уменьшилась до 13,2 %⁴³. Славянское население края под давлением албанцев продолжало и дальше покидать Косово, причем во все большем масштабе.

В то же время албанское население Косово также чувствовало себя ущемленным по сравнению с другими народами Югославии. По численности албанцы занимали уже третье место в стране после сербов и хорватов, однако не имели своей республики. По уровню же жизни они прочно занимали в Югославии последнее место, на 60 % нужды автономного края обеспечивались за счет сербского и югославского бюджетов. Рассадником албанского национализма в Косово стал университет в Приштине, открытый еще в 1970 г. на базе филиала философского факультета Белградского университета.

В марте 1981 г., меньше чем через год после смерти Тито, в Косово начались волнения студентов, а затем прошли демонстрации с требованием предоставления краю статуса республики (а значит, и «права на самоопределение вплоть до отделения»). Это было расценено в Белграде как первый шаг к объединению Косово с Албанией. Демонстрации были разогнаны с применением военной силы, но с тех пор успокоения в крае уже не наступало. Относительный порядок там мог держаться только благодаря военному присутствию федеральных сил.

Югославские руководители были всерьез обеспокоены. В апреле 1981 г., выступая на совместном заседании Президиума СФРЮ и Союзного совета по защите конституционного порядка, Л. Колишевский говорил: «Мы должны до конца осознавать ошибочность и крайнюю реакционность тезиса: чем слабее Сербия, тем сильнее Косово (или какая-либо другая наша республика). Так же как и тезис: чем меньше автономность Косово в составе Сербии, тем сильнее Сербия. Это можно сказать и о тезисе: слабая Сербия – сильная Югославия»⁴⁴.

Удивительно, но в то же время руководители страны продолжали повторять и старые заученные фразы. Приведем, например, цитату из статьи Д. Драгосаваца. В 1982 г. он писал: «Развитие социалистического самоуправления ограничивает возможности антагонистического противопоставления народов и народностей, республик и автономных краев как в пределах каждого из них в отдельности, так и в пределах федерации. Марксистский подход к общественно-экономическим вопросам позволяет более успешно преодолевать великодержавный бюрократизм, с одной стороны, и узкое национальное обособление, с другой»⁴⁵. Нет нужды подчеркивать, как далеко эти утверждения были от реальной жизни.

Сразу же после очередных косовских событий сербские власти снова попыталось поднять вопрос об изменениях в конституции 1974 г., вернуться к тем проблемам, которые затрагивались еще в «Голубой книге». Однако оппоненты Сербии в югославском руководстве из других республик любую подобную попытку трактовали как возвращение к централизму, этатизму и бюрократизму. Конфликт между сербами и албанцами в Косове вырастал в конфликт между теми, кто отстаивал конституцию 1974 г. («уставобранители») и теми, кто выступал за его изменение («уставореформа-торы»). Первых было больше в Сербии, вторых – в Словении и Хорватии. Постепенно этот конфликт перерастал в конфликт между сербами, с одной стороны, и словенцами и хорватами, с другой.

Элементы национального все больше примешивались к идеологическим. Для югославского государства национальный вопрос всегда был острым. Но если раньше, в период между двумя мировыми войнами или во время так называемого «массового движения» (Хорватской весны), в нем доминировал хорватский вопрос, то с 1974 г., с принятием последней конституции СФРЮ на первое место вышел сербский вопрос. Изменения в этой конституции были другими республиками заблокированы. Отсутствие правового способа решения проблемы не могло не вызвать постепенной радикализации сербских настроений.

В первой половине 1980-х годов в публицистике, в художественной и научной литературе поднялась волна критики существовавшего порядка. Критике подвергались уже не отдельные перегибы, а югославский самоуправленческий социализм в целом, представавший фактически как разновидность сталинизма. Стала появляться и критика самого Тито. Причем процесс демократизации захватил в основном Белград, в то время как Загреб выглядел оплотом догматизма⁴⁶.

При всех различиях «нормализация» в Хорватии напоминала известный процесс «нормализации» в Чехословакии после событий 1968 г. Как отмечает Г.Я. Ильина, «после жесткого разгона в 1971 г. национального движения время демонстраций и бурных дискуссий сменилось временем страха и безнадежности». Правда, и в Хорватии после смерти Тито «наступает некоторое ослабление идеологического давления»⁴⁷.

В Сербии же развивались процессы, сходные в чем-то с советской перестройкой. Катализатором деятельности сербских оппозиционных интеллектуалов стало запрещение книги «Шерстяные времена» Гойко Джого в апреле 1981 г. В стихах поэт замахнулся на самого Тито. Так, в стихотворении «Овидий в Томах» Джого писал: «Кто жил в его время/ Отмечал день его рождения/ Я не жил в его время/ Я призывал его конец»⁴⁸. В другом стихотворении «Гадюка на площади Республики» поэт фактически сравнил Тито со «старой крысой с Дединья»⁴⁹.

Арест Джого вызвал волну протестов сербской интеллигенции, коллективных писем в его защиту и «вечеров солидарности». Эти акции переросли в протест против экономического положения, политического и конституционного устройства, недостатка политических свобод, несвободных СМИ и т. п. В мае 1982 г. в Объединении сербских писателей был сформирован Комитет по защите художественного творчества. Этот комитет быстро превратился в символ демократического протеста против режима⁵⁰.

В сербской литературе освещались многие закрытые ранее темы. Так, во второй книги трилогии Антония Исаковича «Мгновения II» поднималась тема репрессий, в частности, речь шла о концентрационном лагере на Голи-Отоке (Голом Острове)[123]. В романах Данко Поповича «Книга о Милутине» и Бука Драшковича «Нож», в сборнике рассказов Йована Радуловича «Голубиная яма» и других произведениях затрагивались темы – четнического движения и геноцида сербов в Независимом государстве Хорватии⁵¹. Табу-темы появились и на страницах произведений литераторов из других республик. Среди первых из них – романы хорвата Степана Чуича «Орден» и словенца Бранко Хофмана «Ночь до утра». Тогда же свой знаменитый фильм «Папа в командировке», затрагивавший события 1948 г., снял известный кинорежиссер из Боснии Эмир Кустурица.

В критике режима и всего коммунистического прошлого и настоящего участвовали ученые-обществоведы, прежде всего из сотрудничавших ранее с известным общеюгославским журналом «Праксис», который выходил в свет с 1964 по 1975 г. Более активными и здесь были сербы: философы Любомир Тадич и Михайло Маркович, экономист Коста Михайлович, юристы Воислав Коштуница и Коста Чавошки. Двое последних были авторами работы «Партийный плюрализм или монизм», в которой оспаривалась легитимность прихода коммунистов к власти в Югославии и установление ими однопартийной системы. За свои взгляды ученые были изгнаны из Белградского университета, а Чавошки еще и осужден не пять месяцев. Особую роль сыграла в тот период и книга сербского историка Веселина Джуретича «Союзники и югославская военная драма», в которой четники первый раз в научной литературе были показаны как антифашистская сила. За эту книгу Джуретич был исключен из СКЮ⁵².

Постепенно рушились основные мифы социалистической Югославии. Партизаны уже не воспринимались как единственная антифашистская сила в годы войны, а сама Югославия – как государство, создавшее совершенно иной тип социализма. Признавалось, что революция в Югославии свершилась по большевистскому образцу и даже после 1948 г. с местными действительными или мнимыми сталинистами обращались сталинскими же методами. Чуть позже А. Исакович потребовал такого же пересмотра личности Тито, как это было после смерти Сталина или Мао, а Л. Тадич заявил, что, оспорив догму о непогрешимости своего бывшего верховного авторитета Сталина, Союз коммунистов Югославии сам от этих догм не отрешился, но только их национализировал⁵³.

Характерно, что на состоявшемся XII съезде СКЮ в июне 1982 г. этот вал критики еще не воспринимался всерьез и не нашел особого места в резолюциях партийного форума. Между тем, то, что острота критики и противостояния нарастала, показали похороны умершего в августе того же года А. Ранковича. На них собралось около 100 тыс. человек. Считалось, что Ранкович, как единственный серб в узком окружении Тито, был противником децентрализации государства и сторонником жесткой линии в отношении косовского национализма. Этот ореол невинно пострадавшего за сербские интересы и вывел людей на улицы.

Нельзя сказать, что власти совсем бездействовали. Они пытались остановить начавшиеся процессы, в том числе и привычными методами. В апреле 1984 г. были арестованы 28 сербских интеллектуалов. Шестерых из них позже судили. Но, как и в случае с Джого, практически всех вскоре выпустили. Иначе было в Сараево, где одновременно с сербскими арестами, начался суд над молодым ассистентом местного университета Воиславом Шешелем. В неопубликованной работе он предлагал ликвидацию пяти федеральных единиц – оба автономных края, Черногорию, Македонию и Боснию и Герцеговину. Большую часть Боснии и Герцеговины, Черногорию и Македонию следовало присоединить к Сербии⁵⁴.

Белградская интеллигенция выступала за соблюдение прав человека, не только в Сербии, но и по всей Югославии. Центром подобной активности стал Комитет по защите свободы мысли и высказываний во главе с Добрицей Чосичем. В Комитет отказались войти представители словенской и хорватской интеллигенции, хотя и были приглашены. Тем не менее, Комитет протестовал и против ареста Алии Изетбеговича и других боснийских мусульман в Сараево, требовал освобождения находившихся в тюрьме Владо Готоваца и других участников «массового движения» в Хорватии. Комитет также выступал в защиту косовских албанцев, осужденных после событий 1981 г. За 1984–1989 гг. Комитет по защите свободы мысли и высказываний направил более 100 писем, протестуя против попрания в Югославии основных демократических прав⁵⁵.

Ситуация в Хорватии по-прежнему заметно отличалась от сербской. Ответным шагом на критику существовавшего строя в Сербии стала инициатива пассивного до этого хорватского партийного руководства во главе с главным идеологом ЦК СКХ Стипе Шуваром, которое пыталось доказать, что положение дел в Хорватии намного лучше, чем в Сербии, что хорватская интеллигенция отнюдь не выступает против режима.

Хорватскими коммунистами были инициированы несколько совещаний на актуальные темы. На совещании в мае 1984 г. в Загребе был подготовлен документ «О некоторых идейно-политических тенденциях в художественном творчестве, литературной, театральной и кинокритике и в публичных выступлениях части творческой интеллигенции, в которых выражены политически недопустимые вещи». Критике были подвергнуты более 100 деятелей литературы и культуры, в основном из Сербии. Совещание призывало коммунистов в масс-медиа и художественных произведениях противостоять валу антикоммунизма.

Материалы совещания просочились в прессу. Прозванные «Белой книгой» они вызвали всеобщее возмущение и особенно бурную реакцию в Сербии. Не только интеллигенция, но и республиканские партийные верхи посчитали книгу новым доказательством того, что Хорватия осталась националистической и коммунистической. Более того, сербское руководство обвинило Хорватию во вмешательстве в свои внутренние дела. Однако инициатор «Белой книги» Стипе Шувар снискал определенные симпатии и не только в Хорватии. Он даже стал рассматриваться кандидатом на роль общеюгославского лидера теми силами, которые желали консервации существовавшего положения в рамках конституции 1974 г. Но выдвигать общеюгославские задачи мешал основополагающий принцип «уставобранителей» – конфедерализм⁵⁶. Этому препятствовали и события во всей Восточной Европе, неумолимо приближавшие крах всей социалистической системы. Ничего не менять было уже невозможно.

О позиции хорватского руководства надо сказать особо. Еще три года после смерти Тито во главе республики находился один из его ближайших соратников и лидеров послевоенной Югославии Владимир Бакарич, который объединял в Хорватии высшие государственные и партийные посты. Он, как и многие югославские лидеры, считал главной опасностью для государства «великосербский национализм» и, в частности, резко протестовал против сербской политики в Косове.

В узком кругу своих наиболее близких соратников, Бакарич выступал за внутри-югославский союз Хорватии со Словенией и за подключение к этому союзу Боснии и Герцеговины. Он призывал отказаться от стереотипов межвоенного периода, когда Словения играла на хорватско-сербских противоречиях. Теперь, доказывал Бакарич, она в полной мере осознает главным препятствием своего нормального общественного развития «примитивность, консерватизм и „балканский менталитет“ союзной администрации (под ней он понимал сербское руководство. – К.Н.). Но стратегической линией Хорватии при этом должно быть – непровоцирование Сербии, то есть контролирование своих «националистов». Эту роль следует предоставить другим республикам. Отсюда и так называемая хорватская политика молчания в тот период⁵⁷.

После смерти Бакарича к власти в Хорватии пришло первое послевоенное поколение руководителей, Среди них был и его главный фаворит – Стипе Шувар. Деятельный и амбициозный он принялся собирать вокруг себя сторонников, в том числе и в средствах массовой информации, а затем ринулся в идеологические битвы. Их характерным проявлением и стала «Белая книга». Фактически именно при Шуваре Хорватия начала отходить от предыдущей «политики молчания»⁵⁸.

Экономический и политико-идеологический кризисы все время отягощались событиями в Косове, где положение сербского населения постоянно ухудшалось. С целью обратить на себя внимание косовские сербы стали прибегать к коллективным петициям в вышестоящие органы власти⁵⁹ и организовывать марши протеста на Белград. Союзное партийное руководство было вынуждено образовать рабочую группу во главе с представителем Словении в Президиуме ЦК СКЮ Миланом Кучаном. В апреле 1986 г. Иван Стамболич, первым из сербских политиков высшего ранга, посетил Косово. Он заявил, что протесты косовских сербов оправданы, но предостерег их от связи с теми, кто ими манипулирует»⁶⁰.

События в Косове в решающей степени влияли на то, что общеюгославский демократизм сербской оппозиционной интеллигенции постепенно все больше стал заменяться национальными идеями. Если раньше многие из оппозиционеров, включая того же Добрицу Чосича, считали югославскую федерацию лучшим решением сербского вопроса, то теперь она начинала трактоваться ими как прежде всего механизм для подавления всего сербского⁶¹.

В мае 1985 г. Сербская академия наук и искусств (САНИ) также образовала рабочую группу из 23 своих членов для подготовки документа – Меморандума об экономической и политической ситуации в Югославии. В сентябре 1986 г. отрывки из проекта этого документа попали в самую многотиражную югославскую газету – «Вечерне новости», а затем и во все другие СМИ. В Меморандуме описывались бушевавшие в стране экономический и политический кризисы, однако в контексте этого Сербская академия наук и искусств фактически обвинила коммунистическую власть в 45-летней антисербской деятельности и в создании антисербской коалиции в Югославии. Против этого Меморандума и самой САНИ была развязана официальная компания критики, а сербский лидер И. Стамболич назвал его даже «шовинистической инициативой» и «некрологом по Югославии». В результате Академия наук отложила празднование своего столетнего юбилея⁶².

Параллельно с Меморандумом САНИ в сербском политическом руководстве произошли изменения, оказавшие затем огромное влияние на судьбу всей Югославии: на сербский политический Олимп началось восхождение Слободана Милошевича. Причем решающую роль в этом процесс сыграл руководитель среднего поколения сербских коммунистов Иван Стамболич, который, делая собственную карьеру, как на буксире, тянул за собой Милошевича. Сначала, в 1984 г., когда И. Стамболич стал председателем ЦК СК Сербии, он освободил для Милошевича место в белградском партийном руководстве. Затем, через два года, став председателем Президиума Республики Сербии и предполагая, что в сложившейся обстановке государственный пост уже важнее, он приложил все силы для избрания именно Милошевича лидером сербских коммунистов.

Слободан Милошевич победил на выборах председателя ЦК СКС с минимальным преимуществом. Против него был даже дядя его жены, один из самых влиятельных сербских партийных функционеров предыдущего периода Дража Маркович. В знак протеста против избрания Милошевича Маркович ушел в отставку.

Разбирая программу Слободана Милошевича после его прихода к власти, Д. Йович отмечает четыре момента. Во-первых, Милошевич был самым откровенным критиком децентрализации в Сербии и Югославии. И, как и Тито, он особенно настаивал на единстве партии. Во-вторых, Милошевич был «уставореформатором», сторонником перемен, но они не должны были угрожать ни социализму, ни единству Югославии. В-третьих, согласно его убеждениям, партия должна была сконцентрироваться на выработке собственной позитивной программы, а не реагировать на критику оппозиции. При этом Милошевич важную роль отводил интеллигенции, особенно тесно сотрудничая с профессурой Белградского университета. Наконец, в сербскую политику он ввел понятие «борьбы против анархии» и вернул понятие «оптимизма». Такой подход находился в прямом несоответствии с «культурой апокалипсиса», которая развивалась в те годы в Сербии и Югославии. Критика пессимизма касалась, разумеется, и Меморандума САНИ⁶³.

Непрекращавшиеся волнения косовских албанцев и поиск позитивной программы вынудили С. Милошевича в конце апреля 1987 г., по примеру своего предшественника И. Стамболича, посетить Косово. В городке Косово-Поле произошли стычки между албанскими милиционерами, охранявшими здание, в котором шло заседание краевого партийного руководства, и сербскими демонстрантами. Присутствовавший на заседании, Милошевич вышел к демонстрантам и при большом стечении народа произнес ставшие знаменитыми слова: «Никто не смеет вас бить». За многие годы сербский лидер впервые так открыто поддержал местное сербское население. Союз коммунистов Сербии во главе с Милошевичем в глазах многих сербов стал выглядеть главным защитником сербских интересов, прежде всего в Косове. В то же время следует отметить, что вопреки сложившемуся позже мнению, Милошевич в выступлении перед сербскими демонстрантами критиковал не только албанский, но и сербский национализм.

После этого он еще всю ночь выслушивал многочисленные жалобы косовских сербов на свое положение («ночь тяжелых слов»). Все эти события оказали на нового сербского лидера колоссальное влияние. И с этого момента он становится во главе массового национального движения сербов («пробуждение народа»).

Английский историк и политолог Р. Томас считает, что цели у этого движения были «явно националистическими», так как оно было направлено «на возвращение Сербией контроля над краями»⁶⁴. Такая трактовка представляется нам, по меньшей мере, натяжкой: стремление преодолеть анархию и установить элементарный порядок в своей республике – еще не есть национализм. Важно совсем другое – как это происходит, ущемляются ли при этом сознательно права каких-либо национальных групп и т. п.

Попутно Слободан Милошевич укреплял свою власть. На 8-м заседании ЦК СК Сербии в конце сентября 1987 г. он вынудил уйти со своего поста Драгишу Павловича, председателя Белградского городского комитета партии и одного из своих главных политических противников в сербских верхах. Поддержавший Павловича, председатель Президиума Республики Сербии Иван Стамболич также был вынужден уйти в отставку в декабре того же года. Свержение Павловича и Стамболича сделало Милошевича единоличным лидером Сербии. Но его амбиции шли гораздо дальше.

8-е заседание ЦК СКС многие исследователи считают поворотным моментом в новейшей сербской истории. Сторонники Милошевича полагают, что именно с этого момента в Сербии начался, наконец, процесс реформ. Его противники, напротив, трактуют это событие как начало многолетней трагедии сербского народа, открывшей путь к межэтническим войнам на территории Югославии.

В октябре 1988 – январе 1989 г. С. Милошевич с помощью в значительной степени инспирированных акций протеста против местной бюрократии («митингов протеста») смог заменить руководство в Воеводине, Косове и соседней Черногории на своих ставленников. В Воеводине, например, смена власти получила название «йогуртовой революции», так как демонстранты забрасывали здание краевого парламента именно этим продуктом. В марте 1989 г. в связи с арестом свергнутого до этого краевого лидера Азема Власи о самороспуске объявила скупщина Косова.

В конце марта 1989 г. новые краевые скупщины приняли поправки к конституциям Воеводины и Косово. 28 марта эти поправки уже к республиканской конституции приняла сербская скупщина. Автономные края Косово и Метохия (так теперь стал называться автономный край Косово), а также Воеводина теряли атрибуты государственности (полученные ими по конституции 1974 г.) и вновь становились лишь территориальными автономиями. Края теперь не могли использовать право вето в отношении конституционных изменений, были сужены полномочия их законодательных, исполнительных и судебных органов власти. В этом вопросе фактически произошел возврат к нормам федеральной конституции 1963 г.

В тот момент, когда в Белграде принимались поправки к конституции Сербии, в Косове произошли самые значительные волнения албанского населения после 1945 г. По официальным данным, в столкновениях погибли 22 демонстранта и два милиционера, были ранены 92 демонстранта и 121 милиционер. Сожжено также большое количество автомобилей, повреждены два вертолета и четыре бронетранспортера⁶⁵.

В 1990 г. поправки к конституции Сербии были закреплены в новой конституции республики. Сербия провозглашалась демократическим государством всех граждан, которые в ней проживают. После этого в Косове и Метохии еще больше усилился никогда не прекращавшийся там албанский сепаратизм, и сербские войска были вынуждены ввести в край дополнительные полицейские и воинские подразделения.

Инспирированные сверху акции протеста против местной бюрократии получили широкую поддержку снизу. Всего в этот период прошли сотни подобных акций по всей Сербии, на которых присутствовало около 5 млн человек. Эта так называемая антибюрократическая революция позволила С. Милошевичу иметь на своей стороне четыре из восьми голосов в коллективных органах управления Югославией и СКЮ. В мае 1989 г. Милошевич стал Председателем Президиума Сербии, то есть объединил в своих руках высшие государственный и партийный посты в Сербии.

Особый размах при Милошевиче получило празднование 600-летия Косовской битвы 28 июня 1989 г. На историческом месте собралось до 1 млн сербов, не только из Косова, но и приехавших из всех краев Югославии и из-за границы. Впервые за послевоенный период открыто отмечала Видовдан (день Св. Витта) Сербская православная церковь. В своем выступлении Милошевич, соединяя образы из сербской мифологии и социалистического периода, заявил, в частности, что «через шесть веков мы опять находимся в боях и накануне боев»⁶⁶.

На какое-то время Слободан Милошевич стал вождем нации. Стал развиваться даже его культ. Особенно он был популярен в сельской местности и провинции. Л. Димич считает, что в тот момент, когда тоталитарная модель, включающая идеологический утопизм и неограниченную власть партийной элиты с харизматическими вождями, стала терять свою мощь в Европе, она стала укрепляться в Сербии, до тех пор самой либеральной югославской республики⁶⁷.

И действительно, Милошевич произвел новую верхушечную реконструкцию власти, но она не затрагивала сути режима. Внешне демократическое движение в Сербии, которое базировалось на реальных национальных и региональных проблемах, тем не менее, удаляло республику от истинных демократических ценностей и необходимых преобразований.

Милошевич сумел создать единый национальный фронт внутри Сербии, объединить не только официальные силы, но и большую часть оппозиции. Он стал фактически и властью, и оппозицией. Однако этот союз не был прочным. Если Милошевич предлагал, по сути, возвращение к Югославии к периоду до конституции 1994 г., то Чосич и многие оппозиционеры уже эволюционировали от позиции переустройства Югославии до идеи союза сербских земель. Как отмечает Д. Йович, замена в Сербии карделевского дискурса двумя другими в конце 1980-х годов (один из них персонифицировался с Милошевичем, а другой – с Чосичем) означал конец карделевской Югославии⁶⁸.

Направляемый Милошевичем националистический бум в Сербии наталкивался на рост национализма в северо-западных республиках – в Словении и Хорватии. Особенно это касалось Словении, где власти открыто поддержали албанских сепаратистов в Косове. Попытка Милошевича направить в конце 1989 г. в Любляну 100 тыс. сербов для проведения там «митинга истины» о положении дел в Косово была расценена словенским руководством как новое доказательство стремления сербов расширить свое влияние на всю Югославию. Служба безопасности Словении не допустила проведения митинга, что привело к бойкоту словенских товаров в Сербии.

Еще раз подчеркнем, что национализм бурно расцветал во всех югославских республиках без исключения. В этой связи представляется крайне односторонним часто встречающееся в историографии обвинение во всех югославских грехах одного Милошевича. Так, например, английский исследователь Р. Крэмптон пишет, что после прихода Милошевича к власти в Сербии в 1987 г. история Югославии по большей части представляла собой противодействие югославских республик и народов ему самому и его политике⁶⁹.

Однако, по справедливому утверждению того же Д. Йовича, в 1988–1990 гг., Словения являлась не менее важным фактором югославской политики, чем Сербия. Словения была самой гласной защитницей «уставобранительства» точно так же, как Сербия наиболее активно отстаивала «уставореформаторство». Словенский национализм был таким же сильным, как сербский. Как и в Сербии, словенское руководство постепенно становилось все более терпимым к своей оппозиции и, в конце концов, в республике образовался своего рода всесловенский блок. Как и в Сербии, словенские коммунисты смогли стать одновременно и властью, и оппозицией. К концу 1989 г. словенский партийный лидер Милан Кучан имел почти абсолютную поддержку словенцев, а Слободан Милошевич – сербов. Но их взгляды на будущее страны были диаметрально противоположными⁷⁰. Уже в это время руководство Словении посылало своих эмиссаров в Западную Европу. Их задачей был зондаж почвы на случай отделения республики от Югославии⁷¹.

Сербия по-прежнему настаивала на изменении конституции СФРЮ, а затем на этой основе – внесении изменений и в республиканские основные законы. Хотя, как упоминалось, она уже начала производить изменения в отношении своих автономных краев. Позиция Словении была противоположной: не трогать союзную конституцию до принятия новых, республиканских. Однако направленность возможных изменений в республиканских конституциях настолько расходилась, в частности, в тех же Сербии и Словении, что было ясно: достичь после этого консенсуса о союзной конституции – нереально.

В такой ситуации Любляна решила поставить своих оппонентов перед свершившимся фактом. В конце сентября 1989 г. в Словении были приняты поправки к республиканской конституции. В Сербии их посчитали грубым нарушением конституции СФРЮ и началом отделения от Югославии. Аналогичным было мнение и союзных государственных и партийных органов власти⁷². Однако в условиях общеюгославского хаоса это не имело никаких последствий.

В марте 1989 г. было сформировано новое союзное правительство. На пост премьер-министра (единственно оставшийся общеюгославский пост, который не замещался по очереди) был назначен известный экономист-практик из Хорватии Анте Маркович. Он заявил, что правительство может работать и без разваливавшейся компартии. Более того, распад партии, всегда вмешивавшейся в экономику, казалось, развязывал премьер-министру руки.

В конце 1989 г., когда инфляция достигла уже почти 3000 %, Маркович предложил пакет мер по оздоровлению экономики: превращение динара в конвертируемую внутри страны валюту, сбалансирование бюджета, свободное формирование цен, широкая приватизация. Речь, таким образом, шла уже не о «стабилизации», а о резком повороте в сторону рыночной экономики, то есть о «шоковой терапии». С разным успехом такая политика осуществлялась во всех восточноевропейских странах, которые переходили от социалистической административно-распределительной экономики к рынку. В Югославии первые результаты реформы оказались на удивление успешными. С1 января 1990 г. курс динара был привязан к немецкой марке и держался твердо, инфляция упала до нулевого уровня; экспорт увеличился на 25 %, а импорт – на 40 %; внешний долг снизился с 21 до 16 млрд, долларов США. Трудно сказать, чем бы реформа закончилась: возможно, у Югославии появился последний шанс, альтернатива все более усиливавшемуся национализму. Однако времени для продолжения реформ у Марковича уже не было.

Появление многопартийности. Окончательно югославские республики разошлись на XIV чрезвычайном съезде СКЮ, начавшем работу в январе 1990 г. Словенская делегация после отклонения ее требования о реорганизации партии на конфедеративных принципах покинула съезд. Без словенцев не захотели продолжать работу депутаты от Хорватии и от Боснии и Герцеговины. На съезде был объявлен перерыв, который оказался бессрочным. Крах единой коммунистической партии не мог не иметь далеко идущих последствий. В политко-идеологическом плане югославские республики фактически больше ничего не связывало. Югославия осталась без своей идеологии – главного, что скрепляло ее на протяжении всего послевоенного развития. Начинался последний акт югославской драмы.

В конце 1989 г. под давлением событий в Восточной Европе и своего собственного кризиса югославские власти разрешили, наконец, выборы на многопартийной основе. Еще в период подготовки к последнему съезду СКЮ сначала в Словении, а затем и в других республиках начали образовываться новые партии. Особенно тяжело этот процесс шел в Сербии, власти которой до последнего момента боролись с введением многопартийности. С. Милошевич, его супруга Мира Маркович и новый идеолог режима Михайло Маркович развивали, в частности, идею о «демократическом беспартийном плюрализме». Якобы для Югославии это было бы предпочтительнее многопартийности⁷³. Но остановить неизбежное уже было невозможно.

Новым политическим партиям после полувековой коммунистической монополии предстояло участвовать в свободных выборах. Из общеюгославских партий наиболее известным был Союз реформаторских сил, руководимый премьер-министром Анте Марковичем. Однако в подавляющем большинстве новые партии образовывались на национальной основе, многие из них считали себя преемницами партий, существовавших в период между двумя мировыми войнами и даже раньше.

Так, в Сербии возникли Демократическая партия и Сербская радикальная партия, в Хорватии – Хорватская партия права и Хорватская крестьянская партия, в Македонии – Всемакедонская революционная организация – Демократическая партия македонского национального единства (ВМРО – ДПМНЕ). Занялись своей реорганизацией и республиканские коммунистические партии. В Словении и Хорватии компартии стали называться соответственно Союз коммунистов Словении – Партия демократического обновления и Союз коммунистов Хорватии – Партия демократических перемен. Эти партии уже фактически перешли на социал-демократические позиции. Позже в Словении первая часть названия партии была отброшена, а в Хорватии и формально партия была переименована в социал-демократическую. Союз коммунистов Македонии был также переименован в Социал-демократический союз. О трансформации в Социал-демократическую партию принял решение и Союз коммунистов Боснии и Герцеговины.

Иначе произошло в Сербии и Черногории. В Сербии после объединения республиканского Союза коммунистов с Социалистическим союзом трудового народа (организация выросшая из послевоенного Народного фронта и олицетворявшая «нерушимый блок коммунистов и беспартийных») была образована Социалистическая партия, остававшаяся во многом на прежних, лишь немного адоптированных к новым условиям позициях СК Сербии. А в Черногории вообще продолжал существовать республиканский Союз коммунистов.

Первые многопартийные выборы в Югославии проходили с весны по осень 1990 г. Выборы поставили новые преграды на пути реформ А. Марковича. Так, Словения, Хорватия и Сербия произвели несанкционированную эмиссию денег. Особенно отличилась последняя. Достаточно сказать, что в декабре 1990 г. Сербия самовольно эмитировала денежную сумму, равную приблизительно половине первичной эмиссии, предусмотренной на весь 1991 г. Накануне выборов Милошевичу требовалось любой ценой заплатить пенсии и пособия, но денежная система Югославии такими действиями окончательно разрушалась⁷⁴.

В Словении, где все партии, в том числе и Партия демократического обновления, апеллировали к словенским национальным интересам, победу на выборах одержал блок оппозиционных партий – Демократическая оппозиция Словении (ДЕМОС). Еще большая неудача ожидала бывших коммунистов на выборах в Хорватии, где большинство голосов получила откровенно националистическая партия – Хорватское демократическое содружество (ХДС), возглавляемое Франьо Туджманом.

В Сербии победу одержала Социалистическая партия Сербии (СПС), получившая три четверти мест в парламенте. Антикоммунистические и демократические силы не смогли составить ей конкуренцию. В Черногории, единственной из всех югославских республик, довольно убедительно победил республиканский Союз коммунистов (лишь через два года, в 1992 г., он изменил свое название и стал именоваться Демократической партией социалистов Черногории).

В Македонии борьба на выборах развернулась между тремя блоками партий – левым во главе с бывшими коммунистами, национально ориентированным во главе с ВМРО – ДПМНЕ и албанским во главе с Партией демократического процветания. Ни одна из партий не получила большинства голосов, поэтому было составлено первое коалиционное правительство из ВМРО – ДПМНЕ и реформированной компартии (Союза коммунистов Македонии – Партии демократических преобразований). Наконец, на первых многопартийных выборах в Боснии и Герцеговине победила хрупкая коалиция национальных партий – мусульман (Партия демократического действия), сербов (Сербская демократическая партия) и хорватов (Хорватское демократическое содружество). Было сформировано коалиционное правительство. Председателем Президиума стал лидер боснийских мусульман Алия Изетбегович.

В повестке дня стоял вопрос об изменении федеративного устройства страны. При этом в руководстве республик столкнулись в основном две концепции: сохранение федерации или ее преобразование в конфедерацию. Первую концепцию выдвигали Сербия и Черногория, вторую – Словения и Хорватия. Промежуточное положение занимали Босния и Герцеговина и Македония. Впрочем, идея конфедеративного устройства (уже фактически существовавшего в стране) использовалась ее сторонниками главным образом лишь для того, чтобы замаскировать истинные цели – отделение от Югославии.

В борьбе за сохранение единого государства Сербия (не считая маленькой Черногории) все больше оставалась в одиночестве. Действие ее руководства объяснялось тем, что, если другие народы бывшей Югославии при распаде федерации образовывали свои национальные государства, то сербы наоборот оказывались разделенным народом. Треть сербов оставалась бы за рамками Республики Сербии. В таких условиях сербская позиция содержала несколько принципиальных положений и прежде всего: признание за хорватами и словенцами права на образование собственных национальных государств, включающих хорватские и словенские «этнические территории»; признание за сербским народом такого же права на образование национального государства, включающего территории с преобладающим сербским населением; отказ признать межреспубликанские административные границы в качестве будущих межгосударственных границ⁷⁵.

Таким образом, цели Сербии и северо-западных республик были противоположными. На компромисс никто идти не собирался. В какой-то степени свою роль сыграл и субъективный фактор. Лидеры трех ключевых для сохранения Югославии республик – Сербии, Боснии и Герцеговины, Хорватии – были очень разные, но в своей неуступчивости и национализме в чем-то походили друг на друга. Любопытную характеристику сербского и хорватского лидеров оставил тогдашний посол США в Югославии У.Циммерман. «В отличие от С. Милошевича, – пишет он, – которым руководило стремление к власти, Ф. Туджман был обуян хорватским национализмом. Его преданность Хорватии была самого примитивного типа»⁷⁶. Добавим, что глава боснийских мусульман А. Изетбегович был обуян фанатичным религиозным чувством, причем также самого примитивного типа. Своими упорными попытками создать унитарную исламскую Боснию он провоцировал гражданскую войну, в которой затем погибли десятки и десятки тысяч его соотечественников.

Национализм существовал во всех югославских республиках, был присущ всем народам и народностям Югославии. Однако в те годы он достиг почти запредельного уровня. Все республиканские СМИ соревновались в провоцировании национальной истерии. И во всех югославских республиках, как и везде в Восточной Европе, национализм стал средством борьбы с коммунизмом. Только Сербия оказалась исключением. Ее лидер С.Милошевич с помощью национализма попытался наоборот сохранить коммунизм у себя в республике⁷⁷. Это имело для сербов самые печальные последствия.

Начало распада[124]. Как упоминалось, руководство страной после смерти Тито осуществлял коллективный орган – Президиум СФРЮ. Он состоял из восьми человек – по одному представителю от каждой республики и автономных краев. Коллегиальность руководства заключалась в ежегодном избрании нового председателя Президиума по заранее определенной очередности, а его демократизм – в принципе консенсуса при принятии решений. Смена председателя Президиума происходила каждый год в мае.

С 15 мая 1989 г. во главе коллективного органа встал Янез Дрновшек. Представителя Словении в мае 1990 г. сменил представитель Сербии. Сербию в Президиуме представлял Борисав Йович, Хорватию – Стипе Шувар, Боснию и Герцеговину – Богич Богичевич, Черногорию – Ненад Бучин, Македонию – Басил Тупурковски, Воеводину – Драгу-тин Зеленович, Косово – Риза Сапунхия.

В 1991 г. этот пост должен был занять представитель Хорватии. К этому событию республика готовилась особо. Видимо посчитав С. Шувара личностью, не достаточно радевшей за хорватские дела, в августе 1990 г. руководство республики отозвало его из Президиума СФРЮ, а вместо него предложило более решительного Стипе Месича. Как отмечал позже сам Месич, он был направлен в Белград на высшую государственную должность с тем, чтобы посредством тогдашней югославской дипломатии установить связь с наиболее влиятельными силами на международной арене и убедить их, что дальнейшее существование югославской федерации бессмысленно. «Мне хотелось увлечь идеей распада Югославии тех, кто обладал сильным влиянием в Европе – Геншера и Папу. С Геншером я встречался даже три раза. Он помог мне получить аудиенцию у Папы. И тот, и другой согласились, что было бы лучше, если бы СФРЮ перестала существовать», – откровенно заявлял С. Месич⁷⁸.

Отношения между республиками влияли на отношения членов руководящего органа страны. Очень скоро их мнения стали не совпадать по всем вопросам. Б. Йович в дневнике записал, что члены Президиума, особенно из Хорватии и Словении, имели отличную от других позицию по вопросам реформ, будущего государства, взаимоотношений между республиками, введения чрезвычайного положения, поэтому согласование позиций шло с большим трудом. Когда же Янез Дрновшек стал председателем, то, по мнению Б. Йовича, он постоянно затруднял и даже бойкотировал работу коллективного руководства⁷⁹. Уже 30 января 1990 г. Б. Йович сделал неутешительный вывод: «Президиума как коллективного руководителя государства и верховного главнокомандующего больше нет. Никакое коллективное решение оно объективно не в состоянии принять»⁸⁰.

Руководство страны, в основном его сербские представители, чувствовало, что федерации грозит распад, и размышляло о том, как спасти единство государства. Арсенал средств был небогатым – совещания и обсуждения спорных вопросов, попытки выработать коллективные решения, издание антисепаратистских указов, обсуждение изменения конституции, разработка проектов будущего устройства страны. Йович пишет о стремлении наладить работу Президиума и о попытках пресечь военные столкновения. Так, он предлагал принять Закон об отделении, чтобы те республики, которые хотят выйти из состава федерации, могли сделать это мирным путем. Но такой закон даже не обсуждался. Процедура его принятия могла оказаться долгой. А все торопились использовать в своих целях хаос и разброд в руководстве страны и армии.

Чтобы предотвратить вооруженные стычки, в мае 1990 г. была предпринята попытка изъять оружие со складов территориальной обороны республик и поставить его под контроль армии. Словенский политик Я. Янша описывает в своей книге, что лишь часть оружия на грузовиках военные смогли вывезти. Большую его часть, организовав сопротивление, удалось оставить в республике. С гордостью он отмечает, что «результатом той акции стало вооружение 20 тыс. людей, которые были способны уже через три месяца после разоружения словенской территориальной обороны (ТО) при тесном сотрудничестве со специальными отрядами словенской полиции обезопасить Словению от любой вооруженной неожиданности»⁸¹.

9 января 1991 г. Президиум СФРЮ издал Указ о разоружении и расформировании всех незаконных военных формирований. В Хорватии и Словении это было воспринято как вмешательство во внутренние дела республик, поэтому его никто так и не выполнил⁸². Переговоры с Хорватией о расформировании нерегулярных частей не дали никаких результатов. С. Месич сообщил Б. Йовичу, что руководство Хорватии выдвигает ряд условий, после выполнения которых может идти речь «о демобилизации резервного состава милиции». Среди них – возвращение Югославской народной армии в казармы и признание за Хорватией права «навести порядок в Книне и других сербских общинах Хорватии»⁸³. В противном случае Хорватия грозила отозвать своих представителей из союзных органов, наложить арест на федеральное имущество в Хорватии, отозвать всех солдат и офицеров хорватской национальности из ЮНА, объявить о своей независимости, потребовать от Совета Безопасности ООН ввода миротворческих сил⁸⁴. Эта четкая программа говорила о продуманности действий хорватского руководства и нежелании идти на компромисс. Оно уже получило поддержку Запада, чувствовало себя все увереннее и открыто шло на конфронтацию.

Президиум СФРЮ, пытался работать в условиях, когда страна разваливалась. Словения и Хорватия вели серьезную подготовку к отделению, а члены высшего органа власти соблюдали регламент заседаний, пытались выработать коллективные решения и следовать точной букве закона. Однако представители Словении и Хорватии часто не приезжали на заседания Президиума, бойкотировали принятие решений. Республики отказывались отчислять средства союзным органам. Словения и Хорватия еще в 1990 г. скоординировали свои действя, а между М. Кучаном и Ф. Туджманом была даже организована «горячая телефонная линия»⁸⁵.

Действия словенских руководителей были решительными и продуманными. «Словенское политическое руководство во главе с Кучаном, – вспоминал член руководства Социал-демократической партии Хорватии Здравко Томац, – организовало чуть ли не фронт из известных и влиятельных антиюгославски настроенных личностей из Боснии и Герцеговины, Хорватии, Македонии и других краев, готовых бороться с Милошевичем и великосерсбской идеей. Если бы не было Кучана, история сегодня выглядела бы иначе»⁸⁶. Словения в это время также чувствовала поддержку Запада. Б. Йович в ноябре 1990 г. в дневнике процитировал американского госсекретаря Иглбергера: «США не повернутся к Словении спиной, если она решит отделиться», поскольку «они отдают предпочтение демократии в сравнении с единством Югославии»⁸⁷.

В это время в Хорватии, по словам Ф.Туджмана, с помощью ХДС началась чистка «антихорватских элементов» в органах внутренних дел, армии, правительстве, дипломатии, составлялись списки неблагонадежных людей. «Если дойдет до захвата власти, – говорил он, – в первые 48 часов, пока длится эйфория, обязательно надо свести счеты со всеми, кто против Хорватии, тогда путь к демократии будет открыт. Списки таких лиц уже подготовлены»⁸⁸. Отношения между республиками ухудшились настолько, что их руководство старалось не общаться между собой. Одновременно прекратились контакты организаций и предприятий, началась информационная война.

В такой критической ситуации многие надеялись на армию. Однако позиция министра обороны В. Кадиевича была достаточно противоречивой: с одной стороны, он разрабатывал планы военного переворота, а с другой – был нерешительным, отстаивал мирные пути разрешения споров, опираясь исключительно на конституцию. К 12 марта 1991 г. Верховное командование ЮНА оценило положение в стране как начало гражданской войны и на заседании Президиума СФРЮ и Генерального штаба потребовало ввести чрезвычайное положение на всей территории страны, объявить мобилизацию, разоружить нелегальные вооруженные формирования, а спорные вопросы решать путем переговоров. Но Президиум в это время уже был неспособен принимать решения. Боле того, предложения министра обороны вызвали негативную реакцию большинства его членов. Крайне жестко воспротивился этим мерам С. Месич. Он подчеркнул, что ситуация надуманна сербским руководством, что нет никаких предпосылок для введения чрезвычайного положения, особенно в Хорватии. Он пригрозил даже всеобщей мобилизацией в республике. Резко против был В. Тупурковски из Македонии. Не поддержал предложения В. Кадиевича и представитель Черногории.

И всё же в стране еще многим казалось, что ситуацию можно спасти. На заседании Президиума СФРЮ 25 декабря 1990 г. было решено приступить к открытому обсуждению отношений в югославской федерации и политического будущего страны. С 10 января по 28 февраля 1991 г. состоялись три заседания Президиума СФРЮ совместно с представителями всех республик, а параллельно в период с 18 января по 1 марта – 11 двусторонних встреч республиканских делегаций: Сербии и Черногории, БиГ и Хорватии, Сербии и БиГ, Хорватии и Черногории, Сербии и Словении, БиГ и Черногории, Хорватии и Сербии, БиГ и Словении, БиГ и Македонии, Словении и Македонии, Хорватии и Македонии. Результатом этих встреч, многочасовых дискуссий стало четкое разграничение позиций руководства республик, непреодолимое различие взглядов сторонников федерации (Сербия, Черногория) и конфедерации (Словения, Хорватия).

На смену согласованиям позиций республик с Центром пришел диалог республик без Центра. С 28 марта по 6 июня руководители республик провели шесть встреч в разных городах страны, обсуждая проблемы выхода из кризиса, взаимоотношений республик и Центра, пытаясь определить хотя бы общие контуры нового содружества югославских народов. За свою безрезультатность они были названы в печати «туристическим путешествием шестерки». Сербия продолжала отстаивать идею сохранения Югославии, готова была принять и уменьшенный вариант Югославии, но при условии, что все сербы будут жить в одном государстве. При непоколебимом желании Словении и Хорватии отделиться, в Югославии могли бы остаться Сербия, Черногория, Македония, Босния и Герцеговина. Но и Македония в феврале 1991 г. стала склоняться к проекту союза самостоятельных и суверенных государств. Весной 1991 г. федерацию поддерживали всего три республики – Сербия, Черногория, Босния и Герцеговина. Последняя, вернее ее президент, занимала достаточно сдержанную и неопределенную позицию. По мнению А. Изетбеговича, для Югославии было в то время предпочтительней что-то среднее между федерацией и конфедерацией.

Самым сложным моментом переговоров явились противоречия между Сербией и Хорватией. Они были вызваны тем, что в районах компактного проживания сербов в Хорватии была провозглашена Сербская автономная область Краина, которая не хотела оставаться в составе Хорватии в случае ее отделения. Сербско-хорватский диалог продолжили парламенты двух республик. Скупщина Республики Сербии приняла «Декларацию о мирном разрешении югославского кризиса, против гражданской войны и насилия». Хорватия выступила с инициативой решить югославский кризис с помощью наблюдателей из европейских стран и США. Одновременно созданная ранее группа экспертов из всех югославских республик подготовила вариант концепции будущего содружества югославских народов, который также остался на бумаге.

Единственное, о чем удалось договориться шести руководителям, – провести референдумы в каждой республике, в ходе которых население выскажется за будущий статус Югославии: «Союз суверенных государств» или «Единое демократическое союзное государство».

В этих сложных условиях на встрече с председателями скупщин общин Сербии 16 марта президент Сербии С. Милошевич сказал, что видит всего два пути выхода из кризиса – мирный и с использованием силы. «Уважайте то, – сказал он, обращаясь к тем, кто хотел бы отделиться, – что мы как самый многочисленный народ и самая большая республика предлагаем мирный путь». Но он не отрицал, что Сербия может и драться за осуществление права сербского народа жить в одном государстве, хотя надеялся, что не найдется много желающих пойти по этому пути⁸⁹.

Президент Сербии ошибался. Словения и Хорватия стремились отделиться любым путем, не страшась и военного. Позже руководство этих республик вспоминало, что «никому в Югославии не было дело до конфедерации», а Словения и Хорватия лишь формально предлагали заменить федерацию конфедераций⁹⁰.

В мае 1991 г. подошел срок для утверждения нового председателя Президиума СФРЮ. Поскольку заявления представителя Хорватии С. Месича, претендовавшего на этот пост, говорили о том, что он не будет отстаивать единство Югославии, члены Президиума от Сербии, Черногории, Косова (представлял серб) и Воеводины были против его избрания. В результате во время голосования кандидатура С. Месича не набрала нужного количества голосов. Ситуация была драматичной: федерация впервые оставалась без руководителя и его заместителя только потому, что сербы прогнозировали окончательный развал страны под руководством представителя Хорватии. Но неизбрание С. Месича влекло за собой самые серьезные последствия – давало Хорватии возможность встать в позу обиженной. Так и произошло. В хорватских газетах писали о нарушении конституции СФРЮ, о пренебрежении правами республики. Как пишет сам С. Месич, его неизбрание «открыло простор для маневра молодой хорватской дипломатии. Хорватия… получила поддержку всего мира»⁹¹. По его мнению, весь мир узнал об агрессивности Сербии, а уважение к Хорватии возросло, что можно было видеть по тому, как, например, был встречен Ф. Туджман в Риме.

Несмотря на отклонение его кандидатуры, С. Месич заявил журналистам, что считает себя председателем Президиума СФРЮ, и даже попытался созвать заседание этого органа, разослав письма всем членам Президиума. Однако фактически его деятельность была приостановлена. Представители Словении и Хорватии начали бойкотировать заседания Президиума и условием своего участия в его работе ставили избрание С. Me-сича, утверждавшего, что через негативное отношение к нему выразилось отношение ко всем хорватам и Хорватии в целом. На федеральное руководство оказывалось огромное давление как внутри страны (оппозиция), так и за ее пределами. В стране на собраниях или митингах обвиняли Социалистическую партию Сербии в том, что она нарушает Конституцию и не хочет упрочить федеральное руководство. Представители международных организаций, министры иностранных дел ряда стран убеждали членов Президиума проголосовать за С. Месича, обещая, что тогда Хорватия и Словения будут действовать в соответствии с конституцией СФРЮ, а новый председатель не станет разрушать страну.

В такой ситуации, 30 июня 1991 г. члены Президиума согласились с избранием С. Месича на пост председателя Президиума Югославии. Но это произошло тогда, когда Словения и Хорватия уже провозгласили свое отделение (25 июня), когда безрезультатно окончились межреспубликанские переговоры о будущем Югославии, когда бездействовал союзный парламент после отзыва из него всех делегатов Словении и Хорватии. Вообще трудно было понять такое упорное стремление Хорватии сделать своего представителя последним руководителем страны. Сам С. Месич не скрывал, что представлял «исторические интересы хорватской нации» и видел свою задачу в том, чтобы «в рамках хорватской исторической программы засвидетельствовать разрушение СФРЮ, инициировать и осуществить процесс разъединения и одновременно создания союза суверенных государств на югославском пространстве»⁹².

В начале октября 1991 г. Президиум СФРЮ, собравшись в неполном составе (только от Сербии и ее краев и от Черногории), принял решение о работе в условиях непосредственной военной опасности, о необходимости взять на себя ряд функций скупщины СФРЮ вследствие ее бездеятельности, поставить под контроль Президиума Югославскую народную армию. Президиум СФРЮ с этого времени управлял страной, рассматривал вопросы о соблюдении договоренностей о прекращении огня, ход мирной конференции по Югославии, однако его решения перестали быть обязательными сначала для Словении и Хорватии, потом для представителей международных организаций, потом – для Боснии и Герцеговины и Македонии. С. Месич, который уже и не стремился руководить Президиумом, называл его состав «бандой четырех» и «белградским кланом». Его собственная роль, как он полагал, теперь сводилась к тому, чтобы убедить международное сообщество, что СФРЮ уже не существует⁹³.

5 декабря сабор Хорватии принял решение о прекращении деятельности Стипе Месича в качестве члена и председателя Президиума СФРЮ, считая это решение вступившим в силу с 8 октября 1991 г. С. Месич обратился к депутатам хорватского парламента со словами: «Югославии больше нет… Я выполнил свою задачу»⁹⁴.

Кризис всех ветвей власти, неспособность руководства субъектов Федерации идти на компромисс, перенос центра тяжести принятия решений из Центра в республики, невозможность союзных органов преодолеть центробежные тенденции, бескомпромиссное и бесперспективное столкновение двух концепций устройства государства открыли путь Словении и Хорватии к отделению. В Сербии и Черногории одни ждали от руководства и армии решительных действий, другие – мудрости и компромисса. С. Милошевич был настроен решительно и надеялся легко объединить все области с сербским населением в новой Югославии. Однако армия, воспитанная на отражении внешней опасности, не намерена была участвовать в столкновении между югославскими народами. В Македонии шаги в направлении самостоятельности были осторожными, исключавшими военные действия. В Боснии и Герцеговине с тревогой наблюдали за противоречиями между федеральным Центром, с одной стороны, и Словенией и Хорватией, с другой.

Ученые и политики до сих пор спорят по вопросам степени влияния на распад федерации различных внутренних факторов, а также соотношения внутренних и внешних факторов, расшатывавших федерацию. По нашему мнению, распад многонационального государства югославянских народов имел в своей основе комплекс сложных причин – исторических, экономических, политических, идеологических, религиозных, национальных, внешнеполитических. Распад стал возможен из-за дестабилицации общества в результате политического, экономического и идеологического кризиса, паралича власти, обострения и неуправляемости межнациональных противоречий, а также благодаря поддержке сецес-сионистских движений извне – международными организациями и отдельными странами. Если говорить упрощенно, то внутренние причины играли важную, а международный фактор – определяющую роль в развале Югославской федерации.

Примечания

1 Димић Љ. Историја српске државности. Књ. 3. Србија у Jугославиjи. Нови Сад, 2001. С. 398–400.

2 Идейно-политическое наступление Союза коммунистов Югославии. Белград, 1972. С. 68.

3 Biland?i? D. Hrvanska moderna povijest. Zagreb, 1999– S. 629.

4 Ibid. S. 671–672.

5 Ћирковић C. M. Срби Meljy европским народима. Београд, 2004. С. 292–293.

6 Цит. по: Димић Љ. Указ. соч. С. 442.

7 Biland?i? D. Op. cit. S. 629.

8 Petranovi? B.; Ze?evi? M. Jugoslovenski federalizam. Ideje i stvarnost. Tematska zbirka dokumenata. Beograd, 1987. Drugi torn: 1943–1986. S. 542.

9 Волков В.К. Узловые проблемы новейшей истории стран Центральной и Юго-Восточной Европы. М., 2000. С. 232–233.

10 Центрально-Восточная Европа во второй половине XX века. В 3 т. М., 2002. Т. 2. От стабилизации к кризису (1966–1989). С. 90.

11 Каменецкий В.М. Политическая система Югославии. М., 1991. С. 82–83; Центрально-Восточная Европа во второй половине XX века. Т. 2. С. 492–493.

12 Там же. С. 85.

13 Biland?i? D. Op. cit. S. 676.

14 Еременко В.Л. Горупич Д. Первичная и сложная организация объединенного труда в экономике // Югославия. Актуальные проблемы общественного развития. Реферативный сборник. М., 1977. С. 119–120.

15 Там же. С. 122.

16 Центрально-Восточная Европа во второй половине XX века. Т. 2. С. 499–500.

17 Каменецкий В.М. Указ. соч. С. 86.

18 Biland?i? D. Op. cit. S. 680.

19 Ibid. S. 684.

20 Jovi? D. Jugoslavija. Dr?ava koja je odumrla. Uspon, kriza i pad Kardeljeve Jugoslavije (1974–1990). Zagreb, 2003. S. 142–145.

21 Ibid.

22 Biland?i? D. Op. cit. S. 692.

23 Димић Jh. Указ. соч. C. 367.

24 Центрально-Восточная Европа во второй половине XX века. Т. 2. С. 496–497.

25 О так называемых несамоуправленческих идеологиях в югославском обществе того времени см.: Кузнечевский В.Д. Эволюция югославской концепции социализма. М., 1990. С. 140–156.

26 Jovi? D. Op. cit. S. 151–152.

27 ?uvar M. Vladimir Velebit. Svedok historije. Zagreb, 2001. S. 453, 469.

28 Кузнечевский В.Д. Указ. соч. C. 31–32.

29 Vranicki P. Socijalisti?ka alternativa. Zagreb. S. 100.

30 Stojanovi? S. Sada?nja jugoslovenska kriza i neophodnost politi?kih reformi // Sociolo?ki pregled. 1986. G. 20. Br. 1/2. S. 83.

31 Каменецкий В.M. Указ. соч. C. 88–89.

32 Димић Љ. Указ. соч. C. 442–443.

33 Biland?i? D. Op. cit. S. 671.

34 Ibid. S. 685.

35 Ibid. S. 695.

36 Екмечић M. Дуго кретате измену клан>а и ораььа. Историја Срба у Новом Веку 1492–1992. Београд, 2007. С. 535.

37 Petranovi? В.; Ze?evi? M. Op. cit. S. 547.

38 Центрально-Восточная Европа во второй половине XX века. Т. 2. С. 506–509.

39 Biland?i? D. Op. cit. S. 717.

40 Jovi? D. Op. cit. S. 245–249.

41 Ibid. S. 209, 224.

42 Волков B.K. Указ. соч. C. 229, 231.

43 Там же. C. 225.

44 См.: Косово и Метохија у великоалбанским плановима. 1878–2000. Београд., 2001. Прилози. С. 269.

45 Драгосавац Д. Национальное и классовое в югославских условиях// СМП. Белград. 1982. № 1. С. 3–4.

46 Biland?i? D. Op. cit. S. 715–716.

47 Ильина Г.Я. Хорватская литература // История литератур Восточной Европы после Второй мировой войны. В 2 т. М., 2001. Том второй. 1970-1980-е гг. С. 338–339.

48 Цит. по: Кириллова О.Л. Сербская литература // Там же. С. 327.

49 Tomas R. Srbija pod Milo?evi?em. Politika devetdesetih. Beograd. 2002. S. 59.

50 Jovi? D. Op. cit. S. 336–337.

51 Подробнее см.: Кириллова О.Л. Указ. соч. С. 297–320.

52 Biland?i? D. Op. cit. S. 698–700; Tomas R. Op. cit. S. 56–57.

53 Biland?i? D. Op. cit. S. 698–699.

54 Jovi? D. Op. cit. S. 338–339.

55 Ibid. S. 339.

56 Ibid. S. 348–351.

57 Biland?i? D. Op. cit. S. 743–744.

58 Ibid. S. 745–747.

59 См., например: Требования 2016 жителей Косово (1985) //Албанский фактор в развитии кризиса на территории бывшей Югославии. Документы. М., 2006. Т. 1 (1878–1997). С. 188–190.

60 Jovi? D. Op. cit S. 358–359.

61 Павловић C.K. Србија иза имена. Београд, 2004. C. 218, 227.

62 Там же. C. 229–230.

63 Jovi? D. Op. cit. S. 371–379.

64 Tomas R. Op. cit S. 63.

65 Модерна српска држава. 1804–2004. Хронологија. Београд, 2004. С. 407.

66 Павловић С.К. Указ. соч. С. 237.

67 Димић Љ. Указ. соч. С. 450–451, 454.

68 Jovi? D. Op. cit. S. 159, 203–205.

69 Кремптон P Ц. Балкан после другог светског рата. Београд, 2003. С. 215.

70 Jovi? D. Op. cit. S. 423, 430, 449, 485.

71 Joeuh Б. Последней дани COPJ: изводи из дневника. Београд, 1996. С. 10.

72 Там же. С. 25, 37, 54, 56, 64, 67.

73 Там же. С. 61–62.

74 Динкич М. Экономика деструкции // Сербия о себе. М., 2005. С. 348.

75 Центрально-Восточная Европа во второй половине XX века. В 3 т. М., 2002. Т. 3. Трансформации 90-х годов. Ч. 1. С. 407.

76 Цит. по: Гуськова Е.Ю. История югославского кризиса (1990–2000). М., 2001. С. 136.

77 Батаковић Д., Протић М.Ст., СамарцићН., ФотићА. Нова историја српског народа. С. 375–376.

78 Кто играл главные роли? // Сербия. Белград, 1995. № 26. С. 31.

79 Jовић Б. Указ. соч. С. 45, 50–51,100.

80 Там же. С. 97.

81 Jan?a J. Pomaci: Nastajanje i obrana slovenske dr?ave. Zagreb: Mladinska knjiga, 1993. C. 41.

82 Кадщевић В. Moje ви!)ен>е распада. Београд, 1993. С. Ill; Ogorec M. Hrvatski domovinski rat 1991–1993. Opatija, 1994. C. 20.

83 Sekuli? M. Jugoslaviju niko nije branio a vrhovna komanda je izdala. Beograd, 1997. C. 59.

84 Ibid.

85 Кто играл главные роли… С. 32.

86 Там же.

87 Jовић Б. Указ. соч. С. 221.

88 Цит по: там же. С. 109.

89 Цит. по: Antoni? S., Jovanovi? M., Marinkovi? D. Srbija izmedu populizma i demokratije: Politi?ki procesi u Srbiji 1990–1993. Beograd, 1993. C. 22.

90 Кто играл главные роли… C. 31.

91 Mesi? S. Kako je sru?ena Jugoslavija: politi?ki memoari. Zagreb, 1994. C. 17.

92 Ibid. C. У.

93 Ibid. C. 276.

94 Ibid. C. 319.