Глава 2 Королевство СХС в 1920-е годы

Характер югославского парламентаризма. Период действия Видовданской конституции характеризуют деструктивные процессы, определившие и направление государственно-правового развития Королевства сербов, хорватов и словенцев, и эволюцию межнациональных отношений. Речь идет о междоусобной борьбе двора и политических партий, прежде всего, сербских, за доминантное положение на югославском политическом Олимпе, а также о конфликте представлявших различные народы организаций, проявившемся в обострении так называемого «хорватского вопроса».

Невозможно провести четкую «линию фронта» между участниками политической междоусобицы 1920-х годов. Каждого из югославских политиков, включая монарха, связывали со всеми прочими и узы союзничества, и, в то же самое время, смертельная вражда. Однако на поверхности лежит основная политическая тенденция – постоянное уменьшение влияния парламентских институтов и все увеличивающаяся роль короля Александра, в конце концов, узурпировавшего всю власть в стране в результате переворота 6 января 1929 г. Взглянем через эту призму на политические перипетии 1920-х годов

Участие политических партий в парламентских выборах

В конце переходного времени[105] король снял опалу с Радикальной партии и инициировал в январе 1921 г. создание коалиции НРП и ДП во главе со старым-новым премьер-министром Николой Пашичем. Дипломат и министр двора Милан Антич вспоминал: «Пашич вернулся из Парижа. Александр долгое время не хотел его принимать. Веснин, намеревавшийся оставить премьерский пост и вернуться в Париж, ходатайствовал перед королем. Наконец, тот принял Пашича и беседовал с ним три часа. Пашич получил мандат на формирование нового правительства… Возможно, Пашич стал премьером, потому что вместе с королем выступал за централистское государство. После этого, до принятия на Видовдан 1921 г. конституции, реализовывалась только эта программа»¹.

До конца 1922 г. правительство формировалось силами коалиции НРП и ДП. Отношения двух «государствообразующих» партий характеризовала непрекращающаяся борьба, предметом которой были министерские посты, а также партийный контроль над органами государственной власти в центре и на местах. Отставки кабинетов Н. Пашича в декабре 1921 и 1922 гг. два этапа наступления пользовавшихся поддержкой короля радикалов на позиции своих постылых союзников. Целью первого было отчуждение у ДП портфеля министра внутренних дел и изменение в свою пользу пропорции распределения чиновничьих постов. До этого она была 9:7 в пользу ДП. Получить в свои руки МВД НРП не удалось. С. Прибичевича сменил его товарищ В. Маринкович. Вторая отставка, знаменовавшая распад коалиции НРП-ДП, позволила радикалам, с санкции Александра Карагеоргиевича, сформировать так называемое «гомогенное» правительство (без демократов, с незначительным участием ЮМО), а также получить высочайшее соизволение на проведение новых скупщинских выборов. Причиной такой поддержки королем радикалов можно считать его разочарование в ДП, которая разделилась на приверженцев идей государственного централизма и национального унитаризма (С. Прибичевич), и на тех, кто, как Л. Давидович, склонялся к ревизии воплощавшей эти идеи Видовданской конституции.

* * *

На протяжении года[106] – до марта 1924 г. у власти находилось однопартийное правительство НРП, не имевшее большинства в парламенте. Живучести кабинета способствовала не только поддержка «второго конституционного фактора», но и бойкот парламента хорватскими депутатами из ХРКП, не признававшей легитимности Королевства СХС, но участвовавшей в выборах.

С конца марта 1924 г. по июль 1925 г. в роли партнеров радикалов по представлявшей парламентское меньшинство правительственной коалиции выступала Самостоятельная демократическая партия, во главе со Прибичевичем, разорвавшим отношения с сербиянскими демократами Давидовича. Только на три месяца (конец июля – начало ноября 1924 г.) правление так называемого Национального блока НРП и СДП прервал кабинет парламентского большинства. К последнему относились демократы – сторонники Давидовича, – а также Югославянская мусульманская организация, Словенская народная партия и, заочно, не принимавшая участия в работе парламента ХРКП.

Первую половину 1920-х годов вышеперечисленные оппозиционеры провели в попытках создать коалицию антицентралистских сил. После выборов 1923 г. Словенская народная партия, ХРКП и Югославянская мусульманская организация образовали Федералистский блок. 7 марта 1924 г. на его смену пришел так называемый Оппозиционный блок. В его составе – СНП, ЮМО и ДП. ХРКП обязалась помогать этому блоку в деле смещения правительства. 27 июля 1924 г. Оппозиционный блок формирует собственный кабинет, в котором для членов ХРКП «зарезервировано» несколько мест. Причиной недолговечности правительства было нежелание хорватских республиканцев ради участия в работе скупщины и кабинета министров признать монархическое устройство государства и его конституцию. Это дало повод Александру Карагеоргиевичу потребовать от Давидовича отставку, которая и последовала 15 октября 1924 г.

* * *

По словам сербского историка Л. Димича, большинство, завоеванное НРП и СДП на парламентских выборах 1925 г.[107], не могло служить надежной гарантией сохранения партнерами властных позиций, оспариваемых Оппозиционным блоком (после выборов – Блок народного согласия и крестьянской демократии)². Необходим был союз с более крупной партией, чем СДП с ее 22 депутатами. Таким союзником НРП по настоянию двора, неожиданно для современников, стал злейший враг государства – находившийся в тюрьме глава хорватских республиканцев Степан Радич, которому кроме вступления в Крестьянский интернационал инкриминировалось сотрудничество с югославскими коммунистами и македонскими сепаратистами, а также деятельность по разложению вооруженных сил.

Создание коалиции крупнейших сербской и хорватской партий, помимо расширения базы режима, служило и личным интересам короля Александра, состоявшим в уменьшении роли скупщины и ослаблении партий, в первую очередь, НРП. Признавший конституцию лидер Хорватской крестьянской партии (слово «республиканская» из ее названия изчезло) должен был, по словам Б. Глигориевича, способствовать «разжиганию межпартийных противоречий, созданию парламентских кризисов, в которых король выступал бы в роли арбитра»³. В пользу мнения сербского историка говорят свидетельства широкого круга современников. М. Антич задавался вопросом: «Так как большая часть политической общественности была уверена в том, что Радич не конструктивен и не способен к сотрудничеству, учитывая его поведение с 1918 г. по 1925 г., вставал большой вопрос, а не был ли разрыв коалиции Пашич – Прибичевич частью адского заговора по свержению Пашича, поскольку с большой вероятностью можно было ожидать, что комбинация Пашич – Радич не будет успешной»⁴.

Более определенно высказывались югославские коммунисты: «Курс двора сводится к тому, чтоб при помощи коалиции по возможности ослабить Радикальную партию… расширить свой базис и, окружив себя незначительными партиями, играть руководящую роль в политической жизни страны»⁵.

С. Радич не обманул ожиданий венценосца. За время действия «сербскохорватского соглашения» сменилось четыре кабинета. И все правительственные кризисы были вызваны поведением лидера ХКП. По обвинению в коррумпированности были устранены из исполнительной власти лидер НРП и его соратники. Как вспоминал М. Антич, «От Радича потребовали подать в отставку, которая вызвала падение всего правительства. Так наступила последняя драматичная фаза борьбы против Пашича»⁶.

* * *

Время после отставки последнего правительства Николы Пашича и последовавшего через девять месяцев распада «коалиции народного единства»[108] можно описать формулой «борьба всех против всех». ХКП перешла в оппозицию, где уже давно обреталась «преданная» радикалами СДП. Некогда заклятые враги – бывший фаворит короля С. Прибичевич и бывший республиканец С. Радич, – образовали Крестьянско-демократическую коалицию (КДК) – Пречанский фронт против сербиянцев. Последние – соратники Л. Давидовича и покойного Н. Пашича – боролись с КДК и, одновременно, со своими Parteigenossen – министрами правительства Его Величества, забывшими о партийной дисциплине, но помнящими о своем верноподданническом долге.

Конец 1920-х годов традиционно считается периодом наиболее активного королевского вмешательства во внутрипартийные дела. Главным результатом этой активности стало формирование в двух крупнейших сербиянских партиях – НРП и ДП – групп так называемых придворных радикалов и демократов. Действуя без оглядки на своих формальных партийных лидеров, эти группы при поддержке конформистски настроенных СНП и ЮМО формировали правительственные кабинеты вплоть до государственного переворота 6 января 1929 г.

Мотивацию антипарламентской активности короля Александра во второй половине 1920-х годов отражают слова, сказанные им в беседе с отставным генералом, министром транспорта С. Милосавлевичем: «Постоянно говорится, что стране нужен демократический парламентский режим. А этот режим навязывает нам не только выборы и агитацию, но, как мы видим, и другие трудности и негативные явления. Вам бы следовало объяснить вашим коллегам в правительстве и всем другим нашим выдающимся политикам, что их деятельность, в конце концов, ведет страну к хаосу и развалу»⁷.

Ход парламентской жизни подтверждал правоту данных опасений. Кульминацией борьбы Пречанского фронта с правящими сербиянскими партиями стали события весны-лета 1928 г. По воспоминаниям С. Милосавлевича «фракция Радича и Прибичевича… устроили бешеную обструкцию в Народной скупщине, походившую в тот момент на деревенскую пивную, в которой народные избранники ругаются самыми грязными уличными ругательствами, грозят друг другу, или даже дерутся»⁸. В конце концов, 20 июня депутат от НРП П. Рачич в ответ на оскорбления открыл стрельбу по депутатам ХКП, из которых двое были убиты, а двое ранены. Впоследствии после осложнения от полученного ранения скончался С. Радич, что стало предлогом для Крестьянско-демократической коалиции объявить политический и социальный бойкот Сербии: «Ноги нашей не будет в белградской скупщине, если только не потребуется свергнуть тиранию»⁹.

В условиях острейшего государственного кризиса монарх выбрал самый радикальный путь его преодоления. Гордиев узел парламентаризма был разрублен в результате государственного переворота 6 января 1929 г. и установления режима личной власти короля Александра.

* * *

Вышеописанные политические катаклизмы развивались в государственно-институциональных рамках, очерченных Видовданской конституцией.

Статья № 1 этой конституции гласила: «Государство сербов, хорватов и словенцев – конституционная, парламентская и наследственная монархия» («Народная скупщина – первый фактор законодательства, а король – второй. Членов Народной скупщины определяют выборы, а личность короля заранее указана в конституции… Король не может быть ни обвинен, ни подвергнут суду за совершенные им преступления. Он обязан подчиняться конституции и законам… Хотя король подчиняется правовому порядку и не стоит над законом, совершенные им нарушения правового порядка остаются без установленного законом наказания»).

«Статья № 46: Законодательную власть совместно осуществляют король и Народная скупщина („Право законодательной инициативы принадлежит им обоим. Всякий закон вступает в силу в результате их обоюдного согласия». «Король имеет право отказать в утверждении любого законопроекта… Скупщина не в состоянии заставить короля утвердить законопроект. Король имеет абсолютное, а не ограниченное право вето, но для короля существуют известные ограничения, если король решил утвердить законопроект, он должен утвердить его таким, каким он вышел из скупщины“)…

Статья № 47: Исполнительную власть осуществляет король через ответственных министров…

Статья № 52: Король созывает Народную скупщину на регулярный или внеочередной созыв… Король имеет право распустить Народную скупщину. Однако указом о роспуске одновременно назначаются новые выборы, которые должны состояться, самое позднее, через три месяца…

Статья № 54: Ни один акт королевской власти не имеет силы и не подлежит осуществлению, если его не заверил соответствующий министр…

Статья № 75: Заседания Народной скупщины регулярного созыва открываются каждый год 20 октября в том случае, если ранее скупщина не была созвана королем во внеочередном порядке… („Открытие сессии скупщины есть акт королевской власти, которым король уполномочивает скупщину приступить к исполнению своих обязанностей… Закрытие скупщины есть акт королевской власти, которым король констатирует, что созыв завершен, так как скупщина выполнила задачу этого созыва… Во время регулярного созыва обсуждается не один определенный вопрос, а все законопроекты, которые правительство или отдельные народные депутаты выносят на суд скупщины… Но все-таки существует один вопрос, ради которого необходим ежегодный созыв скупщины“). Регулярный созыв не может быть завершен до тех пор, пока не принят бюджет… („Проект бюджета составляет правительство, а утверждает народная скупщина. По своему содержанию это акт управления финансами, а по форме это закон… Без одобрения скупщины бюджет не может быть продлен больше, чем на три месяца… Действие бюджета длится с 1 января по 31 декабря одного года. Бюджетный год совпадает с календарным“¹⁰)

Статья № 80: Законы провозглашает король своим указом, который содержит текст самого закона, принятый скупщиной. Указ заверяется министрами…

Статья № 82: Каждый член Народной скупщины имеет право направлять министрам вопросы и интерпелляции. Министры обязаны дать на них ответ в течение того же созыва…

Статья № 90: Все министры составляют министерский совет, который подчиняется непосредственно королю. Король назначает председателя и членов министерского совета.

Статья № 91: Министры несут ответственность перед королем и Народной скупщиной. Король и Народная скупщина могут предъявить министрам обвинения в нарушении конституции и законов страны…

Статья № 94: Исполнительная власть может издавать распоряжения, необходимые для исполнения законов… Распоряжения не могут противоречить конституции или закону, для применения которого они были изданы… Народная скупщина может приостанавливать действие распоряжений целиком или отдельных их частей»¹¹.

Авторство вышеописанной системы государственной власти принадлежало руководству Народной радикальной и Демократической партий, приложивших летом 1921 г. значительные усилия для принятия Основного закона страны. Стоит напомнить, что у «уставот-ворцев» принципиальных разногласий с оппозицией по вопросу о государственном строе, в отличие от проблемы административного территориального разграничения, не возникало. В программных документах и заявлениях всех политических партий, от ХРКП до НРП, можно найти признания приверженности идеалам парламентаризма. Так, Югославянская мусульманская организация требовала «полной ответственности правительства перед народным представительством»¹². Радич с 1924 г. выступал за «монархию английского типа». НРП декларировала принцип «Le Roi regne mais il ne gouverne pais – король правит, но не управляет»¹³. «Народная радикальная партия – политическая парламентская партия. Поэтому она противостоит всем партиям и направлениям, не занимающим парламентские позиции… Без парламентаризма нет свободы и самоуправления. Партия боролась за него с самого начала своей деятельности»¹⁴. Примером подобного рвения служило также упоминание парламентского характера Королевства СХС, отличавшее Видовданский устав как от сербской конституции 1903 г., так и от законодательства Великобритании, политические традиции которой почитались образцовыми.

Как мы уже определили, действительность диссонировала с западнической риторикой югославских политиков. По мнению сербской политической элиты, главным проявлением «кризиса парламентаризма» была неподконтрольность исполнительной власти депутатам. Деятель Республиканской партии Яша Проданович констатировал: «Народное представительство не имело сил ни защитить правительство от непарламентской отставки, ни устранить его от государственных дел в случае утраты доверия скупщинского большинства»¹⁵; «никто не в состоянии ни определить причины отставок кабинетов, ни установить какие-нибудь четкие правила… Такой парламентаризм неизвестен европейским парламентским странам, хотя в их конституциях не указано, что они парламентские»¹⁶. С Продановичем согласен Л. Димич: «Королевство СХС не было страной, в которой Народная скупщина была бы суверенным органом власти»¹⁷. В 1920-е годов только Уставотворная скупщина проработала положенный четырехлетний срок. Собрания, избранные в 1923 г., 1925 г. и, разумеется, в 1927 г., были распущены досрочно.

Анализируя годы спустя причины умаления роли представительной власти, большая часть югославских политиков главным и в большинстве случаев единственным его виновником называла короля Александра.

Деятель Демократической партии Милан Грол отметил в дневнике: «Политическая коррупция короля Александра… отравила нормальное политическое брожение в стране, остановила здоровую ферментацию идей»¹⁸.

Радикалы припоминали слова Пашича, сказанные им еще зимой 1918/1919 гг. по поводу отказа принца-регента утвердить его первым премьером Югославии: «Он демонстрирует склонность править самовластно… Интриган и очень амбициозен»19. Лазар Маркович в мемуарах вторил своему покойному шефу: «Александр не хотел оставаться в роли парламентского правителя, но не мог и не смел открыто выступить против конституции 1921 г… Поэтому он шел обходным путем для осуществления своих желаний и потребностей, не совместимых с признанными принципами парламентской системы правления»²⁰.

Стравливая и ослабляя партии, шантажируя крупнейших политиков, Александр, по выражению радикала Милана Стоядиновича, пробивал «бреши в общественной жизни»²¹. «Как регент и как король, он часто торпедировал правительства», узурпировал право назначения военного министра и министра иностранных дел, вводил в состав кабинетов действующих офицеров, игнорируя мнение парламента.

«Из 23 министерских кризисов скупщина вызвала всего два… Все прочие вызвал король или люди из его окружения и по его приказу. Чем дальше от 1918 г., тем чаще происходило вмешательство короля, тем больше все это походило на режим личной королевской власти. Диктатура 6 января 1929 г. всего лишь кульминация этой политики»²², -делал вывод Светозар Прибичевич.

О собственной ответственности за итог двадцатых годов крупные партийные функционеры вспоминали нечасто. Между тем, именно клявшиеся в приверженности принципам парламентаризма политики с первых дней существования Королевства СХС попустительствовали антипарламентскому усилению монарха. В переходный период к наиболее характерным эпизодам, иллюстрирующим подобное попустительство, можно отнести непротивление формирующих первое югославское правительство партий отказу принца-регента утвердить Н. Пашича премьер-министром, а также принятие силами ДП и НРП регламента скупщины, согласно которому депутаты присягали на верность королю²³. Подобное положение, с парламентаристской точки зрения, нарушало суверенитет Конституционного собрания, которому принадлежала эксклюзивная прерогатива определения будущего устройства государства.

Предпосылки потенциального превосходства «второго конституционного фактора» над первым можно обнаружить и в Видовданской конституции. Так, отсутствие тезиса об обязательном происхождении правительства из скупщинского большинства, которое бы развивало имеющееся положение о парламентском характере монархии, сводило правовой смысл 1-й ст. конституции к формальной констатации того факта, что в Королевстве СХС существует парламент. В рассматриваемое десятилетие данное упущение привело к прискорбной ситуации, описанной выше М. Стоядиновичем и С. Прибичевичем.

Причину, по которой радикалы – авторы текста устава, – перечислив полномочия монарха, «поленились» четко описать права парламента, следует искать в сербском политическом опыте предвоенного десятилетия. Руководство НРП рассчитывало, что в 1920-е годы, как и раньше, гарантированная поддержка большинства сербов – самого многочисленного и внесшего решающий вклад в объединение народа – даст партии не оспариваемое ни оппозицией, ни королем право занимать главенствующие позиции в исполнительной власти[109]. Восприятие радикалами собственных отношений с Александром Карагеоргиевичем описывал в своих воспоминаниях М. Антич: «Пашич однажды сказал королю: «До тех пор, пока существует народ, существует и король. Народ это мы. Не будет народа – не будет и короля». Этими словами Пашич выразил монархистское кредо Радикальной партии, собравшей вокруг своей программы большую часть нашего народа»²⁴. В случае расхождения «народа» и короля Н. Пашич предрекал Александру «путь Милана Обреновича»²⁵.

Когда «битва за ограничение власти короля была выиграна еще в 1903 г.»²⁶, излишним казалось перечисление парламентских механизмов сдерживания его вероятного властолюбия. К тому же переходный период продемонстрировал, что последовательное применение принципов парламентаризма совсем не гарантировало радикалам формирование правительства, когда ни одна из партий, включая и НРП, не получала на выборах прочного скупщинского большинства. В этих условиях радикалам, как и представителям других крупных югославских партий, хотелось видеть в короле не символическую фигуру, чья роль сведена конституцией к исполнению представительских функций, а активного союзника, способного обеспечить превосходство над конкурентами.

Данное предположение подтверждается политической практикой 1920-х годов, на протяжении которых политиков, особенно находившихся у власти, мало волновал тот факт, что активность короля выходила за рамки их собственных идеологических установок и нарушала писанные и неписанные нормы парламентаризма. Соблюдение прав «первого конституционного фактора» не интересовало партийных функционеров, которым та или иная «интрига двора» помогала усилить позиции в скупщине, сформировать правительство, несмотря на отсутствие парламентского большинства, или добиться роспуска скупщины и проведения новых выборов. Одновременно трудно припомнить случаи, чтобы терпевшие поражение в какой-нибудь политической баталии не требовали от Александра вмешательства на их стороне.

Помимо специфики взаимоотношений «первого и второго конституционных факторов», отсутствия контроля представительной власти над исполнительной кризис югославского парламентаризма был предопределен состоянием самого депутатского корпуса. В первую очередь следует отметить, что и в скупщине, и в правительстве, которое в тот период формировалось из депутатов крупнейших парламентских фракций, «посланники народа» демонстрировали более чем скромную работоспособность. Показательным примером служит то обстоятельство, что с 1918 г. по 1929 г. было принято всего пять бюджетов страны (1922/1923,1924/1925,1926/1927,1927/1928,1928/1929 гг.). Все остальное время государство каждый месяц функционировало на одну двенадцатую от суммы прошлогодних доходов и расходов²⁷. Кроме того, как пишет сербский историк И. Бецич, «хотя по закону о государственных финансах бюджетный год должен был совпадать с календарным, и эта норма была отменена только в 1924 г., в период до ее отмены закон не соблюдался. Бюджетные года 1919/1920, 1920/1921 и 1921/1922 начинались 1 июня. 1921/1922 финансовый год примечателен тем, что он продолжался полных 14 месяцев. Последний финансовый год пятилетнего послевоенного цикла начался 1 августа 1922 г. и закончился 30 июня 1923 г.»²⁸

Число всех остальных законов, принятых народными избранниками, также было весьма невелико. В качестве свидетельства приведем два отрывка из относящихся к середине и концу 1920-х годов донесений британского дипломатического представительства в Белграде руководству Foreign Office: «Время тратится на мелкие межпартийные и личные интриги, вместо того чтобы уделить внимание строительству административной системы, которая бы объединила различные части королевства»; «Очевидно в 1925 г. скупщина сделала очень мало. На внутриполитические маневры было потрачено больше времени, чем на общественно полезные дела… бесплодные партийные интриги, которым предаются белградские политики, сделали невозможным проведение каких-либо законодательных или административных реформ… За десять лет в Белграде было образовано двадцать пять кабинетов, и все они занимались мелким политиканством, – главным развлечением на Балканах, – вместо того чтобы решать срочные проблемы государственного обустройства»²⁹.

В количественном выражении «политиканство» выглядело следующим образом: в 1923–1924 гг. народные депутаты вынесли на рассмотрение скупщины всего 26 законодательных предложений³⁰. За тот же период они сумели адресовать правительству 72 так называемых интерпелляции – письменных запроса, позволявших их авторам ставить палки в колеса тому или иному министру и при этом представать перед публикой радетелями за интересы государства, борцами с коррупцией. В 1925–1927 гг. «интерпелляций» было 153. Плюс 180 «требований предать суду». Законопроектов – 113³¹.

Из-за нерадивости парламента и его представителей в правительстве десять лет спустя после создания Королевства СХС продолжала существовать юридическая раздробленность шести «правовых областей». Как писал местный аналитик, «отсутствие правового единообразия вызывало политические потрясения и служило причиной экономической отсталости»³².

Картина десятилетних бурных политических баталий ставит вопрос о причинах столкновений югославских политиков и о задачах, которые они сами определяли для себя. Очевидно, предметом существенных разногласий не были правовые и социально-экономические проблемы. Внимание к ним ограничивалось стандартными предвыборными обещаниями «позаботиться о производящих сословиях». «А так как в нашем государстве самым главным производителем является крестьянин, то наша партия, прежде всего, крестьянская»³³, – под этими словами могли подписаться не только члены Главного комитета Радикальной партии, но и Давидович, и Прибичевич, и, разумеется, Радич.

Ключ к пониманию сути событий 1920-х годов – озвученный Пашичем принцип «народ это мы». Национальные и историко-территориальные вопросы были сферой постоянных интересов крупнейших югославских партий, стремившихся единолично вершить судьбы всей страны и населявших ее народов. В первые послевоенные годы амбиции радикалов основывались на их представлении о собственной роли в югославянском Рисорджименто: «Народная радикальная партия подготовила почву для осуществления всей народной программы, а когда пришло время она первая подняла знамя освобождения и объединения всего нашего народа»³⁴. Члены НРП считали себя партией не только «сербиянцев», но и всего «сербства»[110]. А представление интересов самого многочисленного и победоносного «племени» давало право на гегемонию не только в довоенной Сербии, но и во всем королевстве. Показателем самооценки радикалов служит их разочарование от «неожиданного поражения» на выборах 1923 г., не принесших им абсолютного большинства в скупщине.

Югославистские фундаменталисты-демократы руководствовались лозунгом: «Один народ – одно государство – одна партия».

Радич видел себя «хозяином» республики Хорватия («авангарда Запада на Балканах») и в качестве такового хотел разрушить Югославию («азиатскую деспотию»).

Обострение хорватского вопроса в Королевстве СХС. В 1920-е годы лидеры крупнейших партий не столько считали себя руководителями политических организаций, сколько претендовали на роль единоличных представителей интересов того или иного народа. В этом отношении абсолютное первенство принадлежало С. Радичу. Сравниться с ним не могли ни Н. Пашич, ни король Александр, конкурировавшие друг с другом. Отнюдь не выглядят преувеличением слова Г. В. Чичерина, передающие самооценку Радича: «По его схеме, хорваты – это его партия, а его партия – это, в сущности, он»³⁵.

Данное высказывание относится к июлю 1924 г. и служит ничем иным, как констатацией реального положения вещей – на тот момент ХРКП была единственным политическим представителем хорватского народа. Успех партии выглядит особенно впечатляющим, учитывая, что «до 1918 г. мало кто принимал Степана Радича всерьез. Он был депутатом Сабора, но говорил от имени сословия, по большому счету лишенного права голоса. Только в 1920 г., когда в новом государстве было провозглашено всеобщее право голоса для мужчин… радичевское влияние на массы стало явным»³⁶. Настолько явным, что на югославской политической сцене не осталось места другим партиям, которые бы носили атрибут «хорватский».

Распределение депутатских мест по выборам³⁷

Залогом успеха Радича стало умелое сочетание националистических и социально-эталитарных элементов пропаганды, развернутой с конца 1918 г. 25 ноября 1918 г. вместе с ведущими политиками Государства СХС Радич проголосовал за решение о присоединении к Сербии³⁸. Однако в дальнейшем он кардинально разошелся с линией, проводимой руководством Народного Вече СХС. В отличие от тех, кто отправился в Белград и стремился в своем югославизме быть «святее папы римского», Радич заявил о непризнании «народного единства сербов, хорватов и словенцев» и произошедшего 1 декабря 1918 г. объединения.

Глава ХНКП в отличие от своих коллег по хорватскому сабору, социальной базой которых были преимущественно городские жители, понимал, что курс на спасение «домовины» ценой объединения с многолетним противником разрушал репутацию его приверженцев в глазах сельского населения. В этом, по словам современников, проявилась радичевская «молниеносная интуиция», способность «лучше всех распознавать психологию широких масс»³⁹, видеть «не только политическую, но и психологическую ситуацию в послевоенной Хорватии». Как писал хорватский публицист Й. Хорват, «Радич увидел, что югославянство… абсолютно чуждо хорватскому крестьянству. Ему также отвратительна и жесткая государственно-правовая политика. Но он знал, что если югославянство не понятно крестьянству, то в его душе вызывают резонанс хорватские националистические лозунги»⁴⁰. Составной частью хорватского националистического мировоззрения была сербофобия, или, по словам «Арбайтер Цайтунг» от 18 июля 1921 г., «стремление католических малоземельных крестьян стать независимыми от безбожных и некультурных сербов»⁴¹. А. Трумбич говорил, что Радич «хорошо разгадал душу хорватского крестьянина, вернувшегося домой после четырехлетних страданий за чужие интересы, полного разочарований, злобы и бешенства оттого, что свою страну обнаружил под сербской оккупацией»⁴².

Пособниками «оккупантов» были объявлены те, кто участвовал в создании Королевства СХС, «не получив соответствующих полномочий от хорватского народа, и продал хорватов»⁴³. То, как должна была выглядеть картина «продажи-предательства», Радич в 1923 г. живописал, передавая слова сербского радикала Любы Йовановича, якобы сказанные лидеру ХРКП в доверительной обстановке: «Мы, сербиянцы, не виноваты перед вами. Мы знали, что в Хорватии живет хорватский народ, который не отрекался от своего имени… Но приехал ваш Трумбич, ваш Дринкович… И они сказали: „Мы, хорваты, хотим быть югославами, хотим быть вашими, а не своими“… Так мы и объединились»⁴⁴.

Следует отметить, что среди хорватских политиков Радич не был единственным, кто апеллировал к социальному протесту и националистическим чувствам беднейших слоев населения. Тем не менее, как справедливо отметил американский историк Д. Ротшильд, только лидер ХРКП заслужил в первые месяцы после создания Королевства СХС репутацию «оракула хорватского народа»⁴⁵. От конкурентов – коммунистов, клерикалов и прогабсбургской Хорватской партии права (франковцев) – Радича выгодно отличали способность и завоеванное право артикулировать весь широкий спектр «гнева и разочарований» толпы.

Коммунисты наряду с распространенными антивоенными и эгалитарными лозунгами проповедовали чуждые хорватской черни идеи руководящей роли пролетариата и интернациональной солидарности трудящихся. В отличие от Радича коммунисты не видели, «что война… несет идею национализма. Радич ее воспринял и, таким образом, укрепил хорватский национализм, который был лучшим щитом от всякого интернационализма»⁴⁶. Д. Иванчевич писал: «Хорватская республика рождается из ненависти к сербам. Поэтому хорватские массы, которые сначала принимают коммунизм, затем стремительно обращаются к Радичу, который гораздо больше, чем коммунисты, соответствует их антигосударственным и антисербским настроениям. Коммунисты, хотя бы, были против сепаратизма, племенных и религиозных разногласий»⁴⁷.

Высшее духовенство и городские «господские» партии, такие как Хорватская партия права (ХПП), с подачи лидера ХРКП рассматривались крестьянами как экспоненты чуждых эксплуататорских интересов. Церковь, как и в России, считалась орудием власти, ответственной за лишения военного времени: военную службу, принудительные работы, реквизиции имущества. «Слава Иисусу и Марии. Долой епископов», «Долой грабителей попов!», – восклицал Радич на партийных митингах. Франковцам, как и их оппонентам из рядов Хорватского объединения, путь в народ был заказан по причине усилившейся во время войны антиурбанистической настроенности села, из которого города виделись одновременно и «носителями сербофильства»⁴⁸, и источниками государственного насилия. По словам Трумбича, Радич старался «навязать Хорватии борьбу между мнимыми господами и крестьянским народом, представляя тех господ как старых графов, баронов и богачей, пьющих народную кровь»⁴⁹. В 1924 г. Радич писал руководителям Крестинтерна: «Крестьянство в течение тысячелетий дает всем и каждому, и за это принимало… только удары и призрение или только… сладковатое господское сожаление и протекцию»⁵⁰.

Таким образом, один «крестьянский сын» Радич не скомпрометировал себя ни близостью к светским и духовным властям Австро-Венгрии, ни сотрудничеством с Белградом. Поэтому, как говорил позднее бывший активист ХРКП Б. Пешель, он мог себе позволить следовать принципу: «говори народу, что он хочет услышать, и народ будет тебе доверять»⁵¹.

«Пред народом мы явились, – вспоминал в 1925 г. Радич, – с республиканским „шлягером“, потому что это выглядело чем-то новым… и казалось великим». Бывшим «рабам государства» Радич обещал, ни много ни мало, рай на земле – «нейтральную крестьянскую республику Хорватия», в которой не будет ни ненавистной регулярной армии («разрушает основы морали, хозяйства, культуры и свободы»), ни «капиталистических банков», ни имущественного неравенства («все крупные имения, частные и церковные, упраздняются»), ни торговых ограничений («пошлины в принципе отменяются»), ни ненужных крестьянам университета («ложной высшей школы») и «так называемых средних школ» («вместо них организовываются общеобразовательные народные четырехлетние школы»)⁵².

Разумеется, главным препятствием на пути к хорватской республике была Сербия. Зная силу антисербских настроений у своих сторонников, Радич сознательно шел на обострение отношений с Белградом, пытаясь спровоцировать его на принятие жестких мер. Подтверждением служат следующие слова члена руководства ХРКП Ивана Пернара: «Мы со спокойствием ожидаем преследований. Они нам только на пользу. Нам запретили агитировать, но это больше и не нужно. Полиция своим насилием будет агитировать от имени правительства за каждого, кого она арестует»⁵³. Таким образом, следование принципу «чем хуже, тем лучше» должно было подтвердить радичевское реноме единственного и непримиримого борца с «оккупантами».

В этом свете следует рассматривать отказ Радича участвовать в работе Конституционного собрания и препятствовать принятию централистской Видовданской конституции, ставшей жупелом для запугивания хорватского крестьянства.

Кроме того, руководству ХНКП принадлежала заслуга организации весной 1919 г. продовольственного «бойкота городов» («всеобщая крестьянская забастовка») и крестьянского восстания в сентябре 1920 г., поводом для которого стала инвентаризация тяглового скота на случай войны с Италией. В 1919 г. началась кампания по саботажу зачисления хорватов на военную службу.

Открытым вызовом всем сербам, и лично принцу-регенту Александру, было состоявшееся 7 декабря 1920 г. переименование ХНКП в Хорватскую республиканскую крестьянскую партию (ХРКП): «Никогда не будет в Загребе королевского правительства. Республиканский народ не хочет и не может признать королевское правительство».

В 1919 г. и в начале 1920-х годов, в течение которых шел сложный процесс послевоенного урегулирования, Радич прилагал усилия к тому, чтобы Королевство СХС не получило международного признания. Добиться этого он стремился путем так называемой интернационализации «хорватского вопроса». В феврале 1919 г. Радич через «итальянскую военную миссию в Любляне» послал «меморандум мирной конференции», который должен был донести до глав великих держав весть о «протесте хорватских крестьян против сербской оккупации и создания Королевства СХС»⁵⁴.0 том же самом шла речь и в датированном мартом 1922 г. «Меморандуме Хорватского блока великой международной конференции в Генуе». Венцом «дипломатической акции» стало европейское турне Радича, предпринятое им с июля 1923 г. по июль 1924 г. по маршруту «Вена – Лондон – Москва». Натолкнувшись на холодный прием в Западной Европе, Радич нашел поддержку в Москве, где не замедлил 1 июля 1924 г. вступить в Крестьянский интернационал.

Централистская политика Белграда. В Белграде в переходный период на обострение хорватского вопроса и, в целом, на ставшую очевидной нелояльность широких масс пречан по отношению к новому государству смотрели как на препятствие осуществлению сербских национальных интересов. В этих условиях сербы пришли к выводу о необходимости осуществления «законодательной организации государства» исключительно своими силами. «С хорватами невозможно договориться, так как они ушли в крайний экстремизм, – утверждал Пашич. Желательно было бы выработать закон для страны при согласии всех трех частей нашей нации…, но большинство хорватов… не хочет такого согласия. Поэтому нужно через них переступить и принимать конституцию без их участия»⁵⁵.

Решение этой задачи привело к идеологическим и организационным трансформациям сербиянского истеблишмента. В первую очередь изменения коснулись Радикальной партии. Официальная позиция НРП по национальному вопросу была приведена в строгое соответствие с догмами учения о «народном единстве». На смену «компромиссному национальному унитаризму» с оглядкой на «племенные различия» приходил, по крайней мере, формально, унитаризм бескомпромиссный. Направление идеологического развития радикалов зафиксировано в программных документах состоявшейся в декабре 1921 г. партконференции: «Категорически отвергалась сама возможность наличия у сербов, хорватов и словенцев, каких-либо специфических отличительных черт, присущих разным племенам («они не народы» – «не племена» – они «части одного народа»)»⁵⁶.

Подобная позиция стала предпосылкой заключения радикалами союза с Демократической партией и ее покровителем – Александром Карагеоргиевичем. «Я в конце 1920 г., – Л. Маркович вспоминал слова Н. Пашича, – вошел в коалицию с демократами только от нужды, чтобы использовать Демократическую партию в деле, в котором она могла быть полезна. А это было принятие конституции, которое я считал самой важной задачей, стоявшей перед новым государством. Я ее выполнил так, как и хотел, и меня больше ничто не связывает с демократами»⁵⁷.

Вскоре после принятия Видовданской конституции последовал распад «централистско-унитаристского фронта радикалов, демократов, двора и генералитета»⁵⁸. Он выразился не столько в формальном разрыве партнерских отношений (вплоть до конца 1922 г. НРП и ДП совместно работали в правительстве), сколько в отсутствии четкого солидарного курса во всех сферах государственной деятельности. Следует отметить, что после 28 июня 1921 г. большая часть сербских политиков, как и после 1 декабря 1918 г., оптимистично полагала, что наконец-то устранены все препятствия процветанию «трех частей народа». Даже опытный Пашич считал, что принятием конституции «окончательно завершается процесс формирования нового общего государства»⁵⁹. Нельзя сказать, чтобы компаньоны после достижения общей патриотической цели совершенно не представляли себе объем необходимой для внутренней стабильности страны деятельности, но сдерживать взаимную неприязнь ради ее осуществления они уже не собирались. В первую очередь это касается радикалов, вновь обретших поддержку короля, с одной стороны, и «сербиянских» демократов во главе с Л. Давидовичем, с другой.

Последние вернулись к решению своей стратегической с довоенных времен задачи – «сокрушению радикального режима», которое должно было устранить все государственные проблемы: «кризис парламентаризма», коррупцию, хорватский вопрос и т. д. В условиях, когда это намерение не встречало прежней поддержки Александра Карагеоргиевича, Давидович и его сторонники прибегли к уже испробованной во время Женевской конференции тактике – сотрудничество с пречанами. Как и в ноябре 1918 г., демократы предполагали использовать в своих целях центробежные устремления хорватов и словенцев. В обмен на помощь в борьбе с Пашичем Давидович обещал им поспособствовать в осуществлении преобразований внутреннего устройства страны.

В период с 1921 г. по 1925 г., ознаменованный очередной победой централистов (в Королевстве СХС не осталось крупных партий, не признававших Видовданскую конституцию), усилия демократов остались бесплодными. Одной из причин их неуспеха было нелояльное, пренебрежительное отношение пречан, в первую очередь лидера ХРКП, к нерешительному лидеру «левого крыла Демократической партии». Словенцы, хорваты и мусульмане использовали сотрудничество с демократами не для решения общегосударственных проблем, а для достижения тактических целей – «раскола централистского фронта», давления на двор, на радикалов с целью получения финансовых льгот и т. п. Самого Давидовича обвиняли в пораженчестве. Этим, в частности, объяснялась отставка его кабинета в октябре 1924 г. Радич говорил: «Давидовичевцы с нами. Они люди хорошие, но трусливые»⁶⁰.

Неуспех главы ДП объясняется не только его психическими свойствами и вероломством союзников, но и тем, что на протяжении всего периода существования Королевства СХС, и до, и после принятия конституции, у него и его товарищей отсутствовали ясные идеологические представления о наиболее важных аспектах жизни страны, в частности о ее должном внутреннем территориальном устройстве и межнациональных отношениях. Позиция демократов из Сербии по этим вопросам почти всегда определялась конъюнктурой их вечной борьбы с радикалами. О четком определении характера и содержания необходимых реформ не было и речи.

В ходе уже не раз упоминавшейся Женевской конференции будущие демократы встали на сторону противников объединения югославянских областей бывшей Австро-Венгрии вокруг Сербии. Л. Маркович вспоминал: «Эта сербская оппозиция в своем желании свергнуть радикальное правительство Пашича не постеснялась использовать разногласия по национальному вопросу между Югославянским комитетом во главе с Трумбичем и сербским правительством и выступить против Пашича, то есть принять точку зрения хорватов. Оппозиция хотела уничтожить Пашича и не выбирала средств для этого»⁶¹.

Решения, принятые в Женеве, остались нереализованными. Впрочем, неуспех не охладил пыла недругов НРП. В январе 1919 г. они создают Югославянскую демократическую лигу[111]. Среди ее идеологов соратники Л. Давидовича Б. Маркович и М. Грол. В условиях, когда создание Югославии пошло вопреки их планам, «лигеры» уже не выступают с бесперспективных «конфедералистских» позиций. Следование общепринятой теории народного единства делает их «централистами». Принятая в марте 1919 г. программа Лиги гласила: «Наше государство должно быть единым, а не составным. Таким образом, оно не должно быть ни союзом, как Германия, ни объединением, как Америка»⁶².

В переходный период бывшая сербская оппозиция максимально приблизилась к достижению непреходящей цели. Но завоевание преимущества над соперником потребовало неординарной идеологической гибкости. Пришлось подстраиваться под новых попутчиков – С. Прибичевича и его покровителя принца-регента Александра, исповедовавших и практиковавших югославянский унитаризм поистине фундаменталистского толка. Однако интересы страны потребовали консолидации «государствообразующих элементов». В результате почти что из небытия на политический Олимп вернулся Н. Пашич. Такой ход событий не мог удовлетворить давидовичевцев. Демократ И. Рибар писал в воспоминаниях: «В конце концов, Видовданская конституция вступила в силу. Вместо торжества большая часть клуба (фракции Уставотворной скупщины. – А.С.) Демократической партии ощущала поражение»⁶³.

Идеологической основой сотрудничества ДП и пречанских партий была мешанина бессодержательных благих пожеланий, которым при условии их реализации приписывалось универсальное действие. Межнациональные противоречия предполагалось устранить простым переименованием Королевства СХС в Югославию: «Это общее имя, которое выражает наше народное единство, одновременно исключает всякое превосходство одного племени над другим». Данное предложение диссонировало с остальными мерами, которые заключались в явных уступках ХРКП и открыто шли вразрез с идеологией национального унитаризма. Среди них: «разгрузка центральных органов власти от дел, которые касаются специфических интересов отдельных районов или областей», «административная деконцентрация, народное самоуправление», «новое разделение страны на области». «В этом вопросе в интересах государства пойти навстречу пожеланиям хорватов»⁶⁴.

Более высокой степени государственной зрелости демократы не продемонстрировали и тогда, когда судьба вознесла их на вершину власти. Кабинет Оппозиционного блока ставил перед собой сколь амбициозные, столь и туманные цели: «создание благоприятной атмосферы, для того чтобы в дальнейшем приступить к достижению согласия по вопросу об ином государственном устройстве»⁶⁵, «достижение беспрекословного исполнения и уважения законов», «искоренение коррупции всеми средствами», «предотвращение с применением драконовских мер деморализации государственной администрации», «окончательную и удачную консолидацию внутренних отношений»⁶⁶. Стоявшие на их пути трудности, «какими бы огромными они ни были», демократы собирались «преодолеть быстро».

При этом едва ли не главным методом государственной политики Давидович считал «пробуждение и усиление братских чувств, которые нас сплачивают», и которые, непременно, должны были обеспечить урегулирование отношений с хорватами, вождь которых, тем временем, уже успел вступить в Москве в Крестинтерн. «В своей братской любви, – обращался Давидович к парламенту, – мы должны довериться друг другу искренно и беспредельно, честно, без задней мысли. Делить нам нечего. Это основа политики нашего нынешнего правительства».

Последнее заявление можно рассматривать и как невольное признание того факта, что кроме душеспасительных призывов у Давидовича не было других рецептов решения общегосударственных проблем. Первым это обстоятельство отметил бывший однопартиец Давидовича Прибичевич, вышедший из ДП в марте 1924 г.: «Каждый прочитавший правительственную декларацию убеждается в том, что в ней отсутствует программа. Пусть мне кто-нибудь скажет, какова программа правительства в области финансовой политики, в области просвещения, транспорта, народного хозяйства? И, наконец, какая программа в области внутренней политики?…Ни одна сфера государственной жизни не освещена в этой правительственной декларации»⁶⁷.

Показательно, что ни союзники, ни оппоненты не смогли получить от него ответ на вопрос, считает ли Давидович нужной ревизию Видовданской конституции. Хорватский блок упрекал лидера ДП за излишнюю осторожность: «Если господин Давидович намеревается создать в Демократической партии основу для решения хорватского вопроса, он естественно должен был бы встать на позицию ревизии Видовданской конституции». Вместе с тем Прибичевич непрерывно вплоть до отделения обвинял Давидовича в том, что он с середины 1922 г. «вступил на путь соглашательства с чисто племенными и религиозными партиями с целью свержения конституционного строя»⁶⁸.

* * *

Если демократы на политической сцене Королевства СХС в двадцатые годы играли роль ревизионистов, особенно после разделения ДП, то радикалы в союзе с королем Александром рядились в тогу столпов режима, инициаторов и проводников «видовданской политики».

Основным содержанием деятельности радикалов, по словам Н. Пашича, должна была стать «консолидация нашего государства изнутри»⁶⁹. «Мы готовы, – обращался глава НРП к избирателям, – защищать конституцию, проводить в жизнь ее положения… Для этого мы продолжим разработку и принятие законов, предусмотренных самой конституцией… Одновременно будут унифицироваться различные законодательные системы, до сих пор действующие в отдельных частях королевства»⁷⁰. Масштаб стоявшей на повестке дня правовой унификации демонстрирует тот факт, что в декабре 1921 г. правительство Пашича представило скупщине программу своих законодательных инициатив, состоявшую из семнадцати пунктов. А в июне 1923 г. правительственная декларация включала восемнадцать законопроектов⁷¹.

Однако политика «сбережения и усиления государства» наталкивалась на многочисленные препятствия. Недаром первым законом, принятым после Видовдана, был Закон о защите государства[112]. Исполнение многих мер, направленных на внутреннюю интеграцию, задерживалось. Отнюдь не все из десятков законопроектов, о необходимости принятия которых говорили министры-радикалы, выходили из стен парламента. Руководство НРП всю ответственность за пробуксовку реформ возлагало на своих старых «друзей-соперников» – демократов и их лидера Л. Давидовича. В результате 4 декабря 1922 г. Радикально-демократическая коалиция распалась.

Приведем отрывок из письма Н. Пашича королю Александру, в котором глава кабинета просит принять его отставку: «Королевское правительство при принятии Видовданской конституции опиралось на доверие Вашего Величества и, в основном, на доверие и поддержку Радикальной и Демократической партий… Когда Уставотворная скупщина… выполнила свою главную функцию, она была превращена в законодательную скупщину, занявшуюся принятием предусмотренных конституцией законов… Но с некоторого времени, а особенно с момента, когда шеф Демократической партии принял участие в конгрессе оппозиционных партий в Загребе, в работе скупщины начались трудности… Эти явления участились после новых переговоров шефа Демократической партии с оппозиционным блоком и с партиями, которые… солидаризировались с Хорватской крестьянской республиканской партией в борьбе против сегодняшней Видовданской конституции, требуя при этом переустройства нашего государства на федеративной основе… Из-за такой позиции одной части Демократической партии тормозится регулярная работа скупщины, создаются препятствия для принятия безотлагательных законов»⁷².

Наиболее значимой из мер, принятых до распада блока «государствообразующих» партий и направленных на «укрепление централистской системы и унитаризации», было Распоряжение о разделении страны на области, изданное 26 апреля 1922 г. «По мнению создателей конституции, исторические края должны были быть преданы забвению как «очаги сепаратизма». Руководствуясь этими соображениями, политические силы, принявшие конституцию, намеревались образованием новых «самоуправляющихся областей» положить конец дальнейшему усилению «краевой идеологии» и остановить процесс «племенного группирования». В результате административного разделения государства должны были быть созданы области, в которых, ввиду их географического местоположения и численности населения, политическое объединение «племен» стало бы невозможным»⁷³.

Страна была поделена на 33 области. Хорватия и Славония – на три, Далмация – на две, Словения – на две, Босния и Герцеговина – на шесть, Сербия в границах 1924 г. на 15, «Южная Сербия» (Македония) – на три. Большая часть «Старой Сербии» вошла в Косовскую область. Воеводина была разделена на две области. Черногория в границах 1913 г. составила отдельную область.

Кроме того, официальный Белград заявил о своей решимости принимать «строгие полицейские меры против нарушителей государственного единства». Летом 1923 г. Народная скупщина приняла решение о предании суду руководство ХРКП, а в отношении партии был применен Закон о защите государства. Деятельность ее была формально запрещена. Арестовать самого лидера республиканцев удалось только в январе 1925 г. после его возвращения из-за границы. Согласно сообщению главы МВД радикала Божидара Максимовича, лидеру Хорватской республиканской крестьянской партии – «организации в составе Коммунистического интернационала»⁷⁴ – помимо вступления в Крестинтерн инкриминировалось сотрудничество с югославскими коммунистами и македонскими сепаратистами, деятельность по разложению вооруженных сил.

Политика «твердой руки», как ее характеризовал М. Стоядинович, закончилась полным «триумфом» – пресловутой капитуляцией ХРКП, заявление о которой прочитал в парламенте племянник С. Радича Павел Радич. «Он от имени своего шефа и дяди заявил, что признает Видовданскую конституцию, признает государство. А в доказательство своей искренности сообщил о готовности представителей его партии войти в правительство Николы Пашича… Политические преступники из партии Радича были помилованы. Сам он, как это принято в балканских странах, прямо из тюрьмы попал в министерское кресло… Это событие венчало усилия Николы Пашича по созданию прочного государственного объединения»⁷⁵.

Соглашение радикалов и радичевцев, как казалось первым, должно было раз и навсегда устранить сербскохорватские противоречия. Л. Маркович ликовал: «Новая коалиция положила конец всем спорам национального характера. Наступил новый период сербско-хорватской кооперации на основе союза сильнейшей сербской партии и мощнейшей партии Хорватии… Две главные ветви нашей нации, сербская и хорватская, помирились. Это примирение означает, что хорватский вопрос, как национальный вопрос, больше не существует… Внутренняя ситуация в стране никогда не была лучше, чем сейчас, когда она свободна от каких-либо столкновений национального или конституционного характера»⁷⁶.

Создание союза с Радичем знаменует поворот в политике, проводимой радикалами с конца переходного периода в отношении ХКП. Если раньше речь шла о «борьбе государствообразующих элементов с коалицией антигосударственных экстремистов», желающих, – по словам Пашича, – заманить страну в западню, из которой ей не будет спасения»⁷⁷, то с июля 1925 г. прежнее противостояние интерпретировалось как борьба равновеликих представителей хорватов и сербов, защищавших собственные позиции по национальному и конституционному вопросам.

Создание «прочного государственного объединения» в результате сговора двух организованных, по общему признанию, на «племенной основе» партий свидетельствовало о неактуальности ни для одной из сторон идеи народного единства. Напомним, что строгое следование последней исключало формирование союзов партий на племенной основе. До лета 1925 г. радикалы, в конце переходного периода сделавшие выбор в пользу бескомпромиссного национального унитаризма, формально придерживались прибичевичевского тезиса: «Договоры могут быть между чехами и немцами, между народами, которые имеют разные интересы и хотят их согласовать. А между членами одного народа, между сербами, хорватами и словенцами этого не может быть ни в коем случае. Всякое желание договариваться и подписывать соглашения показывает, что они не один народ»⁷⁸.

Итак, в новых условиях единственным гарантом стабильности государства становилось не приверженность государствообразующих партий принципам, положенным в его основание 1 декабря 1918 г. и законодательно утвержденным 28 июня 1921 г., а надежность «сербскохорватской кооперации», зависевшая от переменчивых предпочтений С. Радича.

* * *

Следует отметить, что готовность к сотрудничеству с хорватскими республиканцами сербское руководство начало проявлять задолго до 1925 г. Не прошло и года после принятия конституции, как «уставотворцы» принялись посылать в Загреб сигналы о своей готовности к взаимовыгодному сотрудничеству. Резолюция конференции НРП от 13 декабря 1921 г. содержала положение о возможности ревизии этого основополагающего документа: «Радикальная партия рассчитывает на практическое применение конституции… а если при этом обнаружится, что некоторые конституционные положения угрожают специфическим интересам хорватов, то радикалы будут за изменение этих положений»⁷⁹.

Склонность к соглашательству с хорватскими республиканцами и, в целом, с пречанами росла у радикалов по мере того, как политическая практика ставила препятствия реализации официально декларируемой централистско-унитаристской идеологии. В этом плане знаменательными были результаты избирательной кампании марта 1923 г., продемонстрировавшей низкую популярность радикалов в несербских областях. Обратимся еще раз к работе Д. Станковича: «Даже самые большие пессимисты в руководстве Радикальной партии не могли предугадать подобный исход выборов 1923 г., а тем более победу Радича, означавшую оформление антицентрализма»⁸⁰. Разочарование полученными результатами уменьшило готовность радикалов последовательно идти по пути государственного единства. По воспоминаниям М. Стоядиновича, «этот опыт (выборы 1923 г. – А.С.) так повлиял на руководство партии, что в дальнейшем оно решило всю активность посвятить только сербскому электорату, предоставив словенцев словенским партиям, а хорватов хорватским»⁸¹.

Если проведение национально-унитаристской «видовданской политики» не сулило радикалам очевидных выгод, то перспектива сотрудничества с Радичем и до, и после 1923 г. имела большое значение для достижения превосходства над конкурентами на внутрисербской арене. Другими словами, к услугам Радича прибегала не только ДП. Мотивацию НРП в этом направлении исчерпывающе описывает обвинение, адресованное самими радикалами лидеру сербиянских демократов: «На самом деле господин Давидович не стремился к решению хорватской проблемы. Он хотел сербско-хорватский спор использовать для удовлетворения партийных интересов, для усиления Демократической партии»⁸². Заигрывая с Радичем, с которым они «вот-вот договорятся обо всем», радикалы точно так же оказывали давление на своих партнеров по правительственной коалиции.

После распада коалиции НРП и ДП стремлением радикалов получить преимущество над демократами объяснялось и настоятельное пожелание хорватским республиканцам ни в коем случае не принимать участия в работе белградской скупщины. Они могли бы помешать НРП сформировать правительственное большинство. Расплачиваться приходилось приостановлением реализации конституции[113]. В частности, тормозилось исполнение пресловутого Распоряжения о разделении страны. Выборы в областные органы самоуправления «задержались» до 1927 г., хотя должны были состояться в 1922 г. В Хорватии переходный период длился вплоть до 1925 г.⁸³ В течение этого времени в мятежном регионе, которого передел должен был бы коснуться в первую очередь, сохранялась старая административная система во главе с наместником, и откладывалось применение многих государственных законов.

* * *

Таким образом, первая половина 1920-х годов была отмечена вовсе не принятием мер в духе «унитаризации», а переговорами с сепаратистами на предмет приостановления громогласно продекларированного «осуществления конституции». Причиной тому – «родовые черты» белградских политиков. Характер их взаимоотношений с пречанами определялся обыкновением использовать любую государственную проблему в качестве инструмента для достижения сиюминутных узкопартийных целей. Перманентно острый хорватский вопрос предоставлял в этом отношении богатые возможности. Сепаратистские наклонности хорватов были весомым аргументом в междоусобной борьбе фракций «централистско-унитаристского фронта радикалов, демократов, двора и генералитета». В этом плане отличие давидовичевцев от НРП состояло в том, что если первые полностью утратили идейную ориентацию, погрязнув в квазидемократическом пустословии, то вторые пытались совместить политику усиления государства с мелкой розничной продажей государственных интересов. В результате, решение тактических задач попросту заслонило общие генеральные цели, красноречиво описанные идеологами-унитаристами.

Белград оказался неготовым к воплощению интеграционной югославистской идеи. Воплощением «племенного мировоззрения» сербской политической элиты можно считать принятый в 1923 г. избирательный закон, согласно которому львиную долю мандатов получали не те партии, чьи избиратели жили по всей стране, а те, электорат которых располагался компактными массами в отдельных избирательных округах. В результате в парламент проходили, помимо триумфаторов (ХРКП, НРП и СНП), черногорские федералисты, немцы и т. д. Без мандатов оставались партии, лишенные племенной окраски, – социал-демократы, республиканцы и др. Радикалам сподручнее показалось закрепить за собой репутацию «политического представителя сербского народа» и в этом качестве поделить страну на сферы влияния с такими же «племенными партиями».

Через два года было заключено соглашение радикалов и радичевцев, по которому враг государства № 1 стал министром. Еще через два, после смерти Пашича, новый премьер-радикал Н. Узунович вместе с А. Корошецем оформили покупку лояльности СНП. 10 июля 1927 г. в результате подписания Бледского договора Словения, по словам Л. Марковича, получила «практически настоящую автономию»⁸⁴. «Как приграничной области Словении для ее наиболее благоприятного развития были гарантированы все экономические и социальные льготы», – пишет сербский историк Надежда Йованович. За это СНП обязывалась «признать государственное устройство, основанное на Видов-данской конституции»⁸⁵.

Политика «сербско-хорватского согласия» и ее кризис. Мотивы официального Белграда, пошедшего на сотрудничество с хорватскими республиканцами, не вызывают сомнения. В условиях неспособности (или невозможности) проведения централистского и унитаристского курса радикалы и двор стремились с помощью ХКП, признавшей легитимность Королевства СХС и его законов, расширить базу режима. Не столь очевидны резоны Радича, капитуляция которого многим современникам казалась «моральным самоубийством» в глазах его сторонников⁸⁶.

Тем не менее, признание лидером ХКП Видовданской конституции стало наиболее перспективным шагом с точки зрения его личной политической карьеры. Именно радикалы и король, а не сербские ревизионисты и не «заграница», способствовали приближению Радича к поставленной цели, предопределенной той ролью, которую он отводил себе и своей партии: «Хорватская республиканская крестьянская партия не просто политическая партия, а всестороннее политическое, хозяйственное и культурное движение всего хорватского народа». Соответственно, «в своем доме хорватский народ должен быть сам себе хозяин»⁸⁷.

Кто должен был быть в Хорватии «хозяином», иллюстрирует получивший широкую огласку случай из периода действия соглашения радикалов и радичевцев. Как описывал британский посол Кеннард в донесении руководству Foreign office, в октябре 1926 г. во время торжественной встречи на загребском вокзале официальной чехословацкой делегации «подвыпивший Радич пробился в первые ряды и прервал приветственные речи встречавших и гостей, вопя, что визит одобрили хорваты, а не югославяне. Когда его попросили успокоиться, он ответил: „Кто меня может остановить? Я сам здесь хозяин!“⁸⁸.

В условиях безучастности Запада и относительной стабильности югославского государства пропасть от подпольщика и «агента Коминтерна», до «хозяина Хорватии» Радичу мог помочь преодолеть только союз с реальной силой – королем и радикалами. В Европе даже доброжелатели называли Радича лишь «агитатором», неспособным стать «государственным деятелем»⁸⁹. Р. Сетон-Уотсон восклицал: «Если бы только Хорватия могла пойти за нормальным лидером!». В отличие от англичан, сербов ненормальность Радича не смутила, – они провозгласили его «вождем хорватского народа»⁹⁰.

Кроме того, произошедшая метаморфоза не лишила Радича поддержки масс. До смерти он оставался самым популярным хорватским политиком. В первую очередь, благодаря тому, что, будучи членом правительства и депутатом парламента, он не перестал быть главным публичным антагонистом белградских властей. Свидетельством служит процитированный выше дипломатический отчет: «Господин Степан Радич безответственный демагог, который нарушает все без исключения обещания лояльно сотрудничать с радикалами. Он беспрестанно создает угрозу положению кабинета, жестоко критикуя зарубежные страны… и своих коллег… Весьма непросто определить, какова его конечная цель, если таковая вообще имеется. Можно было бы предположить, что это распад Королевства. Но все же, несмотря на брань, адресуемую им всем и каждому в Белграде, Радич почти регулярно в публичных выступлениях выказывает преданность королю»⁹¹.

Переместившись из конспиративных квартир и с тюремных нар в министерскую канцелярию, Радич лишь незначительно уменьшил остроту своих выступлений. Пожертвовав республиканизмом, он оставил на вооружении тезис о культурном превосходстве хорватов над сербами: «Сербия отстает в плане современного сегодняшнего знания… Сербский крестьянин не верит в плуг. Он верит в меч и пистолет. Он не уважает плуг и не знает, что плуг сильней пистолета»⁹². С высоты своего официального статуса председатель ХКП продолжил осуществление прежних великохорватских экспансионистских намерений. В ходе парламентской избирательной кампании сентября 1927 г., как писал орган НРП «Самоуправа», «в своих выступлениях в Боснии г. Степан Радич… вышел из узких рамок партийной идеологии. Вместо того, чтобы говорить с хорватами, он в Сараево в первую очередь обратился к мусульманам… Призвал их определиться как хорватов и вступать в ряды ХКП… Он утверждал, мусульманам в Боснии не добиться равноправия до тех пор, пока они… с хорватами не образуют единый фронт против сербов»⁹³.

Только националистическая и антигосударственная пропаганда позволила Радичу сохранить достаточный запас популярности. Тем не менее, немалой части хорватского крестьянства сложные тактические соображения, по которым Хорватская республиканская крестьянская партия (ХРКП) превратилась в хорватскую крестьянскую партию (ХКП), были непонятны. Результаты областных выборов января 1927 г. выявили сокращение числа сторонников партии: «ХКП вышла из этих выборов во всей Хорватии и Славонии со значительно уменьшенным количеством голосов. Так, например, в загребской области… партия Радича на выборах от 8.11. 1925 г. получила 165906 голосов, на выборах же от 23.1. 1927 г. она получила только 104702 голоса, т. е. на 61204 голоса меньше, или на 36,90 %. Это падение влияния партии Радича наблюдается и в других областях Хорватии и Славонии. В общем же, на выборах от 8.11. 1925 г., несмотря на жесточайший террор, партия Радича получила около 530000 голосов. На этих выборах от 23.1. 1927 г., которые проводились правительством, в котором сидели и министры партии Радича, она получила всего около 300000 голосов, т. е. на около 40 % меньше»⁹⁴.

Немедленной реакцией на тревожный сигнал стал разрыв (уже 28 января 1927 г.) радикало-радичевского сотрудничества, отказ от соглашения от 14 июля 1925 г. и переход ХКП в оппозицию⁹⁵. Действительно, как отмечал современник, «в Хорватии не вожди вели за собой массы, а, наоборот, массы направляли вождей»⁹⁶.

Крестьянско-демократическая коалиция: Пречанский фронт. После выборов 1927 г. новым союзником ХКП стала Самостоятельная демократическая партия С. Прибичевича. В ноябре 1927 г. две партии формируют парламентский блок, названный Крестьянско-демократической коалицией (КДК). Объяснение причин создания столь неожиданного союза, а точнее смены С. Прибичевичем политической ориентации и для современников, и для историков всегда вызывало затруднение. Часто, как и в случае с радичевской капитуляцией, в расчет принимались особые психические черты лидера хорватских сербов. Показательна характеристика Б. Глигориевича: «Преображение Прибичевича можно объяснить свойствами его личности – политическим нарциссизмом и тщеславием. Того, что он получил, находясь у власти, – сладкого ощущения собственной мощи, постоянного пребывания в центре общественного внимания, – он теперь добивался, став непримиримым оппозиционером»⁹⁷. Будучи небезосновательной, данная характеристика, тем не менее, не в полной мере объясняет мотивы сближения некогда злейших врагов, ставших неразлучными друзьями.

По нашему мнению, ключом к пониманию логики действий главного сепаратиста и главного унитариста-централиста следует считать характер их взаимоотношений с официальным Белградом, для которого суть хорватского вопроса – отторжение хорватами Югославии, противоположное устремлениям проживавших в Хорватии сербов – была персонифицирована в противостоянии Радича и Прибичевича. Последний с первых дней существования Югославии воспринимался сербиянцами, колебавшимися между компромиссным и бескомпромиссным унитаризмом, как незаменимый фактор целостности страны. Как писал в своих мемуарах Слободан Йованович, «Прибичевич после объединения был „героем дня“. Ему в заслугу приписывалось то, что 1 декабря 1918 года хорваты согласились объединиться с сербами»⁹⁸.

При отсутствии у «белградских правителей» четкого представления о целях и методах политики в отношении новоприсоединенных территорий преданности нескольких сот тысяч проживавших в Хорватии сербов было достаточно для того, чтобы в течение длительного времени носить неформальный титул «специалиста по Хорватии». «Великая потребность защищать народное и государственное единство продиктовала образование коалиции радикалов и самостоятельных демократов»⁹⁹, – слова Н. Пашича характеризуют, какой репутацией пользовался Прибичевич в Белграде в первой половине 1920-х годов.

На распределение полномочий в «Национальном блоке» НРП и СДП пролил свет деятель Оппозиционного блока Л. Давидович: «Наше централистское правительство поделило страну на две сферы влияния. В сферу влияния господина премьер-министра вошла южная и северная Сербия, Босния и Герцеговина, Воеводина, Черногория, Срем и часть южной Далмации. В дахилук господина министра просвещения вошла Хорватия, Словения и остальные части нашей страны, мной не упомянутые»¹⁰⁰.

И на посту министра просвещения, и ранее в качестве главы МВД (в кабинетах ДП и коалиции НРП-ДП) Прибичевич усердно защищал «государственное и народное единство» от главного врага – хорватского сепаратизма. Из-за его противодействия хорватский сабор не смог ратифицировать создание Королевства СХС. По свидетельству С. Протича на заседании правительства глава МВД, стуча кулаком по столу, заявил, что, пока он жив, хорватского сабора не будет. В 1922 г. соратником С. Прибичевича – наместником в Хорватии Й. Деметровичем были распущены националистические организации: «Хорватская женщина», «Хорватский сокол», «Общество графини Катарины Зринской». Оппонентам первого министра внутренних дел запрещалось выезжать за границу, неблагонадежная профессура изгонялась из Загребского университета.

Следует отметить, что, устраняя племенные рудименты, бывший лидер Хорватско-сербской коалиции ни в коей мере не являл собой пример надплеменного югославистского мышления. Принцип «клин клином вышибают» был ему гораздо ближе. Проще говоря, национализму хорватскому С. Прибичевич противопоставил национализм проживавших в Хорватии сербов. Или, как сказал брат Светозара Милан Прибичевич, бороться с «хорватской Ирландией в Югославии» следовало, создавая «сербскую Ирландию в Хорватии». Как писал известный сербский историк Б. Петранович, «по инициативе Милана Прибичевича… в течение 1920 г. в Лике, Бании, Славонии и западной Боснии была создана сеть «крестьянских вече». Их целью была политизация масс сербов, которых нужно было настроить против крестьянского движения Радича»¹⁰¹.

Главным инструментом политики С. Прибичевича стала Организация югославянских националистов (Орюна). Первой ее мишенью стало Хорватское объединение. В марте 1921 г. в Сплите ура-патриоты сожгли тираж газеты, которую пытался издавать Мате Дринкович. В Загребе Орюна предприняла атаки на редакции газет «Обзор», «Хорват», «Утренняя газета». С выходом на политическую арену ХРКП врагом номер один был провозглашен С. Радич. На Прибичевича, как красная тряпка на быка, подействовал Меморандум ХРКП Генуэзской конференции. По словам Б. Глигориевича, «в середине 1922 г. драки, настоящие сражения с применением оружия между членами Орюны и хорватскими националистами в Загребе, Осиеке, Госпиче и в других местах… создавали атмосферу гражданской войны»¹⁰².

На протяжении первой половины 1920-х годов для искоренения крамолы С. Прибичевич несколько раз предлагал послать в Хорватию военную экспедицию: «Радичевская республика не может быть создана до тех пор, пока у этого государства есть пушки и снаряды»¹⁰³. Будучи главой МВД, он неоднократно сажал Радича в тюрьму. При этом арестованный почему-то так и не подвергся ни серьезному следствию, ни суду¹⁰⁴. Это парадоксальное обстоятельство показательно в плане общих результатов деятельности Прибичевича в качестве члена кабинета и одного из лидеров правительственного большинства. Деятельности ХРКП министром внутренних дел не было поставлено ни единой значительной преграды. За границу Радич выезжал, не спрашивая разрешения у полиции. Непродолжительные аресты только прибавили ему популярности.

Сам собой встает вопрос о причинах кардинального расхождения государственнического имиджа С. Прибичевича с мало впечатлящими результатами его правления в Хорватии. По-видимому, политиком двигало понимание того, что его положение напрямую зависит от остроты хорватского вопроса. По словам Б. Глигориевича, «стремящимся удержаться у власти демократам (ставшим в 1924 г. «самостоятельными») на руку была накаленная политическая атмосфера в Хорватии, которую они сами и создавали»¹⁰⁵. При этом министр полиции преследовал основную цель, типичную, в принципе, для всех служб полиции и государственной безопасности, – подтверждение любыми средствами собственной незаменимости и безальтернативности политики «твердой руки».

До 1925 г. Прибичевич успешно выступал в амплуа «представителя Хорватии». Появление какого-либо другого «представителя» не ожидалось. Из всего разнообразия хорватских партий, существовавших в первые годы после объединения, на политической арене остался только «агент Коминтерна» С. Радич. К тому, чтобы сделать настроения в непокорной провинции столь экстремистскими, глава СДП приложил максимум усилий. Проиллюстрируем вышесказанное отрывком отчета королевского наместника Эрнеста Чимича Н. Пашичу о положении в Хорватии после выборов 1923 г.: «Как известно, в Хорватии большинство мандатов получили радичевцы. Причиной тому – четырехлетнее правление демократов, не гнушавшихся насилием и коррупцией. Они ввели дурную администрацию, основали Орюну, которая была настоящим ужасом… Все это они устроили, руководствуясь своими партийными интересами… Демократы насильственно насаждали югославизм… Все это вызывало ответную реакцию хорватов»¹⁰⁶.

Однако подобная ситуация, которая, вроде бы, была на руку С. Прибичевичу, вызывала все большее раздражение у «белградских правителей». Перманентная «атмосфера гражданской войны», которую, по словам Б. Глигориевича, создавал Прибичевич, была слишком дорогой ценой за его услуги. Кроме того, лидеру сербского национального меньшинства невозможно было бесконечно выступать от имени всей Хорватии.

К 1925 г. двор и радикалы пришли к мысли о том, что Радич, за которым стояли 67 избранных на выборах 1925 г. депутатов, при условии лояльности режиму больше подходит на роль «представителя Хорватии», чем Прибичевич, фракция которого была в три раза меньше.

Время, отделявшее распад Национального блока от создания Крестьянско-демократической коалиции, Прибичевич потратил на поиск своего нового места в политической системе королевства. «Изгнание из рая», воспринятое как предательство со стороны радикалов и короля, тяжело подействовало на главу СДП, но не уменьшило его политиканского запала. По свидетельству Й. Хорвата «Прибичевич и в оппозиции сохранил манеры всесильного министра… В оппозиции, как и у власти, Прибичевич оставался фанатиком и догматиком»¹⁰⁷. Он по-прежнему продолжал играть роль последнего защитника монархии и «югославянства» от двух зол: «крайнего хорватства Радича и великосербства Пашича». В этом качестве Прибичевич заявил о необходимости роспуска всех партий и создания «одной большой партии, которая могла бы сама нести ответственность за дела в государстве», и начать под его чутким руководством «дело народного возрождения». «Одержимый своей миссией Прибичевич преподносил себя единственным политиком, способным спасти народ и государство»¹⁰⁸.

Сколь амбициозной была подобная цель, столь радикальным был отказ Прибичевича от прежней политики, всех своих убеждений и создание вместе с С. Радичем Пречанского фронта против Сербии. Как сопредседатель Крестьянско-демократической коалиции он заговорил о «сербиянской гегемонии», «завоевательных великосербских устремлениях», «солидарности сербов-пречан с хорватством», а после ранения и смерти С. Радича заявил о непризнании Видовданской конституции и решений, принимаемых «белградским парламентом», требовал сохранения «историко-государственных и народно-политических индивидуальностей»¹⁰⁹.

Итак, союз Радича и Прибичевича, неожиданный на первый взгляд, не выглядит таким при более пристальном рассмотрении. С момента образования Королевства СХС политические «антиподы» сознательно дестабилизировали обстановку в стране и таким образом объективно способствовали взаимному усилению. Политический дуэт слаженно играл спектакль по сценарию: «Я убегаю, ты догоняешь». Признание публики было главной наградой исполнителям, подтверждавшим незаменимость друг друга: Радича – в глазах хорватских крестьян, Прибичевича – сербиянцев. Однако подобная гармония взаимоотношений была возможна только в первые годы существования Югославии. И Радич, и Прибичевич стремились к тому, чтобы быть монопольными «хозяевами Хорватии». Этот почти официальный статус не просто подразумевал участие в правительстве и контроль над местной администрацией. Быть «хозяином» («специалистом», «представителем») значило иметь возможность перед лицом Сербии, а подчас и всей Европы выступать в качестве фигуры, от которой зависит состояние всего комплекса религиозных, национальных, экономических и прочих проблем, имевших решающее значение для стабильности Югославии и объединенных термином «хорватский вопрос». От способности им спекулировать, от умения шантажировать Белград зависел политический вес «специалиста по Хорватии».

В 1925 г. Радич оказался удачливее Прибичевича, однако в Белграде задержался не надолго. Настроения избирателей и позиция короля, стремившегося к ослаблению всех партий, вытолкнули лидера ХКП обратно в оппозицию, где уже два года обретался Прибичевич. Распад Национального блока перевел его в разряд маловлиятельных скупщинских деятелей, чей удел безденежье и мелкий торг с властью. Союз с Радичем был для Прибичевича шансом вернуться в число вершителей судеб страны.

Жажда отмщения сербиянцам, необходимость поиска своего места в условиях наступающего краха видовданского парламентаризма и постепенной узурпации Александром Карагеоргиевичем власти в стране объединили «волну и камень, стихи и прозу, лед и пламень». Крестьянско-демократической коалиции предстояло стать единственным безальтернативным «представителем Хорватии» и, следовательно, сделать ее создателей независимыми от капризов и изменчивых предпочтений двора. Пречанским фронтом было сподручнее, чем поодиночке, сохранять контроль над обстановкой внутри Хорватии и иметь возможность оказывать давление на Белград. В отношениях с ним Радич с Прибичевичем следовали принципу «чем хуже, тем лучше». Шантажировать власть, выступая в роли «представителя Хорватии» можно было только тогда, когда степень противоречий Сербии и новоприсоединенных территорий достигала столь высокого уровня, что угрожала существованию государства.

После июня 1928 г. руководство КДК объявило «социальный бойкот» Сербии, который, по замыслу, должен был состоять в прекращении пречанами «всех общественных связей с представителями правящих партий и всеми поддерживающими режим. Бойкот следовало осуществлять на политическом, экономическом и культурном уровнях»¹¹⁰. Добиваясь нового национально-территориального переустройства страны, КДК заявила об отказе от признания Видовданской конституции, «которая была использована для утверждения гегемонии бывшего Королевства Сербия над остальными странами и народами», «не отрекшимися от своей историко-государственной индивидуальности»¹¹¹.

* * *

Позиция Крестьянско-демократической коалиции, заявившей о невозможности выхода из политического кризиса в рамках видовданского парламентаризма, была на руку королю, стремившемуся к неограниченной личной власти. Однако помимо удовлетворения королевского властолюбия введение диктатуры в начале 1929 г. служило еще одной цели – сохранению целостности Югославии.

В конце 1928 г. проницательный западный наблюдатель подводил итоги ее десятилетнего существования: «Центральное правительство скандальным образом оставило без внимания необходимость установления отношений между составными частями королевства. За десять лет это привело к пониманию того, что ничто, кроме коренной ревизии этих отношений, не может спасти страну от распада… Считается, что только король может найти выход из сложившегося тупика… Вся администрация настолько коррумпирована, что мы задаемся вопросом, не пришло ли время еще одного Пилсудского, который бы с ней разобрался… и поставил бы государство на здоровые основания»¹¹². С автором этих строк – британским послом Кеннардом – трудно не согласиться в оценке деятельности «белградских политиков» и возможных перспектив выхода из сложившегося положения. Именно высшие партийные круги Сербии, внесшие главный вклад в югославянское объединение и настоявшие на собственном видении административно-правового облика новосозданного государства, в первую очередь были ответственными за его плачевное состояние спустя десять лет.

В целом, как показывают современные исследования сербских авторов, «национальный унитаризм и государственный административный централизм» в Королевстве СХС остался пропагандистским орудием в руках противоборствовавших политических группировок: «Видовданская конституция не была осуществлена в государственно-правовой, а тем самым и в политической практике, так как не была подкреплена соответствующими законами… Юридические и правовые системы, унаследованные от предшествующих государственных состояний, в значительной степени продолжали действовать. Поэтому Королевство СХС характеризовал государственно-правовой партикуляризм. Шесть «исторических» правовых зон… существовали и дальше»¹¹³. «Унификация судебной системы, как и системы местного самоуправления, так и не была осуществлена»¹¹⁴. «Выравнивание налогообложения», обещанное Пашичем в 1923 г., произошло только в январе 1928 г.¹¹⁵ До этого налоговое бремя в «пречанских» регионах было тяжелее, чем в Сербии. Главной жертвой этого неравенства была Воеводина. Все вышеперечисленное дает Н. Жутичу основание утверждать, что «государственно-правовой провизорный период» продолжался вовсе не до июня 1921 г., а до 1929 г., когда правовое единообразие было достигнуто узурпировавшим власть королем.

Примечания

1 Архив Српске академиjе наука и уметности (далее АСАНУ). Заоставштина Милана Антића. Бр. 14387/8447.

2 Димић Љ. Историја српске државности. Нови Сад, 2001. Књ. 3. Србија у Југославији. Пета глава «Дезинтеграција Југословенске државе и идеје о државно-правној посебности Србије». С. 128.

3 Gligorijevi? В. Parlament i politi?ke stranke ujugoslavyj 1919–1920. Beograd, 1979. S. 203.

4 АСАНУ. Заоставштина Милана Антића. Бр. 14387/9438.

5 РГАСПИ. Ф. 495. Он. 69. Д. 215. Л. 4.

6 АСАНУ. Заоставштина Милана Антића. Бр. 14387/8447.

7 АСАНУ. Бр. 13607. Светислав Т. Милосављевић. Из мемоара. I. С. 81.

8 Там же. С. 105.

9 Велики РадиЬев збор у Загребу // Политика. 1923 г. 16 април.

10 Јовановић С. Уставно право Краљевине Срба, Хрвата и Словенаца. Београд, 1995. С. 369, 386,113, 398,196, 202, 322.

11 Устав Краљевине Срба, Хрвата и Словенаца. Београд 28 jyHa 1921.// Petranovi? В., Ze?evi? M. Jugoslovenski federalizam. Ideje i stvarnost. Tematska zbirka dokumenata. Beograd, 1987. Prvi torn. 1914–1943. S. 129.

12 Цит. no: Purivatra A. Jugoslavenska muslimanska organizacija u politi?kom ?ivotu Kraljevine Srba, Hrvata i Slovenaca. Sarajevo, 1977. S. 413.

13 Самоуправа. 1924. 24 јануар. Атавизам интриганата.

14 Цит. по: Petranovi? В., Ze?evi? M. Op. Cit. S. 217.

15 Продановић J. Изван парламентаризма. // Српски ктижевни гласник (Далее – СКГ). Београд, 1926. Књига 18. Bpoj 6. С. 29.

16 Продановић Ј. Криза нашега парламентаризма // СКГ. 1924.16 новембар. Књ. 13. Bpoj 6. С. 445.

17 Димић Љ. Срби и Jугославиjа. Београд, 1998. С. 121.

18 Цит. по: Радојевић М. Удружена опозиција 1935–1939. Београд, 1994. С. 47.

19 Цит. по: Gligorijevi? В. Demokratska stranka i politi?ki odnosi u Kraljevini Srba, Hrvata i Slovenaca. Beograd, 1970. S. 25.

20 Марковић Л. Одломци из «успомена» (1925–1926) // Никола Пашић у Народној скупштини. Београд, 1998. Књ. 4. С. 350.

21 Stojadinovi? M. Ni rat ni pakt. Jugoslavija izmedu dva rata. Rijeka, 1970. S. 234.

22 Pribi?evi? S. Diktatura kralja Aleksandra. Beograd, 1952. S. 117.

23 Архив Југославиjе (далее AJ). Ф. 80 (Збирка Јована Јовановића-Пижона), фасцикла 29 (Привремени пословник за Уставотворну скупштину. Београд, 1920.)

24 АСАНУ. Заоставштина Милана Антића. Бр. 14387/8447.

25 АСАНУ. Заоставштина Милана Антића. Бр. 14387/9436.

26 Димић Љ. Историја српске државности… С. 102.

27 Зборник Југославије, њених бановина, градова, срезова и општина. Београд, 1931. С. 148.

28 Beci?. L Finansijske prilike u Kraljevini SHS 1918–1923. (магистерская диссертация, защищенная на Философском факультете Белградского университета в 2002 г.). S. 39.

29 Avramovski ?. Britanci o Kraljevini Jugoslaviji. Godi?nji izve?taji britanskog poslanstva u Beogradu 1921–1938. Zagreb, 1986. Књ.1. S. 310, 315б. 499.

30 Правительство вносило свои законопроекты отдельно.

31 Gligorijevi? В. Parlament i politi?ke stranke… S. 395, 227.

32 Пасаруков Н.Д. Изједначење закона // Јубиларни зборник живота и рада Срба, Хрвата и Словенаца 1918–1928. I. Београд, 1928. С. 382.

33 Цит. по: Petranovi? В., Ze?evi? M. Op. Cit. S. 217.

34 Закључци радикалне земаљске конференције о програму (28 септембар 1920) // Станковић. Ђ. Никола Пашић… С. 409.

35 Национальный вопрос на Балканах через призму мировой революции: В документах центральных российских архивов начала-середины 1920-х годов. М., 2003. Часть 2 (июнь 1924 г. декабрь 1926 г.). С. 48.

36 BanacL Nacionalno pitanje u Jugoslaviji. Zagreb, 1995. S. 184.

37 ?ulinovi? F. Jugoslavija izmedu dva rata. I. Zagreb, 1961. S. 309, 408, 455.

38 Nar. Vije?e usvaja ujedinjenje sa Srbijom i Crnom Gorom. // ?i?i? F. Op. cit. S. 255.

39 Цит. no: Matkovi? H. Hrvatska zajednica. Prilog prou?avanju politi?kih stranaka u staroj Jugoslaviji // Istorija XX veka. Zb radova. V. Beograd, 1963. S. 94.

40 Horvat J. ?ivjeti u Hrvatskoj 1900–1941 (zapisci iz nepovrata). Zagreb, 1984. S. 143.

41 РГАСПИ. Ф. 495. On. 33. Д. 580. JI. 48.

42 Цит. по. Казимировић В. Србија и Југославија 1914–1945. Крагу)евац, 1995. Књига друга. С. 501

43 Цит. по: Matkovi? H. Hrvatska Zajednica… S. 127. Это обвинение было адресовано П. Радичем А. Трумбичу, первому министру иностранных дел Королевства СХС, принимавшему участие в Парижской мирной конференции.

44 Велики РадиЬев збор у Загребу // Политика. 1923 г. 16 април. См. также: ?ulinovi? F. Jugoslavija izmedu dva rata. I. Zagreb, 1961. S. 420.

45 Rothschild J. East Central Europe Between the Two World Wars. Seattle. London, 1974. P. 212.

46 HorvatJ. Politi?ka povijest Hrvatske. II. Zagreb, 1990. S. 143.

47 Иванчевић Д. L Степан РадиЬ и тегова «Миротворна република» // СКГ. Књ. 10. Бр. 8. С. 604.16 децембра 1923.

48 Horvat J. Politi?ka povijest Hrvatske. II. Zagreb, 1990. S. 118.

49 Цит. no: Smith Paveli? A. Dr. Ante Trumbi?. Problemi hrvatsko-srpskih odnosa. Munchen, 1959. S. 293.

50 РГАСПИ. Ф. 535. On. 2. Д. 190. JI. 20.

51 Цит. по: Казимировић В. Србија и Југославија 1914–1945. KparyjeBaij, 1995. Књига друга. C. 507

52 Dr?avno uredenje ili Ustav Neutralne selja?ke republike Hrvatske // Radi? S. Op. cit. S. 367–379.

53 Цит. по: Димитријевић M. Ми и хрвати. Хрватско питате. Споразум са хрватима 1914–1939. Београд, 1939. С. 154.

54 Mu?i?L Stjepan Radi? u Kraljevini Srba, Hrvata i Slovenaca. Ljubljana, 1987. S. 46.

55 Цит. по: Станковић. Б. Никола Пашић и Хрвати. Београд, 1995. С. 96–97.

56 Цит. по: Там же. С. 134.

57 Цит. по: Там же. С. 77.

58 Petranovi? В., Ze?evi? M. Op. Cit. S. 194.

59 Цит. по: Станковић. Б. Никола Пашић… С. 97.

60 Цит. по: Horvat J. Op. Cit. C. 282.

61 Марковић Л. Срби и Хрвати. 1914–1944. Београд, 1993. C. 29–30.

62 Jugoslovenska demokratska liga // Petranovi? B., Ze?evi? M. Op. cit. S. 202.

63 Ribari. Iz moje politi?ke suradnje (1901–1963). Zagreb, 1965. S. 226.

64 Rezolucija Kongresa javnih radnika. Zagreb, 10 septembra 1922 // Petranovi? B., Ze?evi? M. Op. cit. S. 229.

65 Цит. no: Gligorijevi? B. Parlament i politi?ke stranke… S. 171.

66 АЈ. Ф. 80 (Збирка Јована Јовановића-Пижона), фасцикла 29 («Декларација Краљевске владе»).

67 Говор Г. Светозара ПрибиЬевића // Реч. 1924 г. 13 август.

68 Цит. по: Matkovi? H. Svetozar Pribi?evi? i Samostalna demokratska stranka do ?estojanuarske diktature. Zagreb, 1972. S. 81.

69 Никола Пашић у Hapoднoj скупштини. Београд, 1998. Књ. 4. С. 281.

70 Бирачима // Самоуправа. 1923. 25 фебруара.

71 АЈ. Ф. 80 (Збирка Јована Јовановића-Пижона), фасцикла 29.

72 АЈ. Ф. 335 (Војислав Јовановић-Марамбо, хартије двора), фасцикла 21.

73 Станковић. Б. Никола Пашић и Хрвати. Београд, 1995. С. 142.

74 Обзнана је ноћас објављена. Политика. 1925 г. 2 јануар.

75 Stojadinovi? M. Op. Cit. S. 200.

76 Markovi? L. Op. Cit. S. 260–270.

77 Изборни проглас Народне радикалне странке од 4 фебруара 1925 // Никола Пашић у Народној скупштини. Београд, 1998. Књ. 4. С. 340.

78 Цит. по: Banac I. Nacionalno pitanje u Jugoslaviji. Zagreb, 1995. S. 144.

79 Др. Лазар Марковић о значају Резолуције земаљске конференције радикалне странке од 13. децембра 1921. године са становишта односа према хрватима // Станковић. Ђ. Никола Пашић… С. 433.

80 Станковић. Б. Никола Пашић… С. 275.

81 Stojadinovi? M. Op. Cit. S. 183.

82 Markovi? L. Op. Cit. S. 232.

83 Станковић. Б. Никола Пашић и Хрвати. Београд, 1995. С. 78.

84 Markovi? L. Op. Cit. S. 320.

85 Јовановић H. Политички сукоби у Jугославиjи 1925–1928. Београд, 1974. С. 214.

86 Stojanovi? Lj. Још о српском питању. // NE. Књ.ХII. Br. 14. S. 415. 11 Novembra 1925.

87 Станковић Ђ. Никола Пашић… С. 129, 197.

88 Avramovski ?. Op. Cit. S. 391.

89 R.W. Seton-Watson and the Yugoslavs. Correspondence. 1906–1941. II. London; Zagreb, 1976. P. 115, 120.

90 Markovi? L. Jugoslovenska dr?ava i hrvatsko pitanje. Beograd, 1991. S. 273.

91 Avramovski ?. Op. cit. S. 387.

92 Изборна кампања г. Радића // Политика. 1926 г. 2 фебруар.

93 Самоуправа, 3 јануар 1926 г.

94 РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 69. Д. 220. Л. 15.

95 Јовановић Н. Политички сукоби у]угослави]и 1925–1928. Београд, 1974. С. 189.

96 Pavlovi? K.St. Vojislav Marinkovi? i njegovo doba (1876–1935). London, 1960. Knjiga peta. S. 62.

97 Глигоријевић Б. Стварање пречанског фронта у Хрватској и политичке последице (1927–1941) // Југословенски историјски часопис. 1997. № 1. С. 99.

98 Цит. по: Popovi? О. Stojan Proti? i ustavno re?enje nacionalnog pitanja u Kraljevini SHS. Beograd, 1988. S. 115.

99 AJ. Ф. 143 (Никола Пашић), фасцикла 1.

10 °Cтенографске белешке Народне скупштине Краљевине Срба, Хрвата и Словенаца. Ванредан сазив за 1925. годину. Од I претходног састанка 7 марта 1925. до III редовног састанка 31 марта 1925. Београд, 1925. С. 99.

101 Petranovi? В., Ze?evi? M. Op. cit. S. 122.

102 Gligorijevi? В. Demokratska stranka… S. 254.

103 Цит. no: Gligorijevi? В. Demokratska stranka… S. 350.

104 Matkovi? H. Svetozar Pribi?evi?… S. 50.

105 Gligorijevi? B. Demokratska stranka… S. 254.

106 AJ. Ф. 143 (Никола Пашић), фасцикла 1.

107 Horvat J. ?ivjeti u Hrvatskoj… S. 279.

108 Matkovi? H. Svetozar Pribi?evi?… S. 189,192.

109 Pribi?evi? S. Op. Cit. S. 100.

110 Глигоријевић Б. Стварање пречанског фронта у Хрватској… С. 98.

111 AJ. Ф. 14 (Министарство унутрашших послова), фасцикла 21 (Rezolucija ?lanova kluba Selja?ko-Demokratske koalicije povodom dogadaja od 20 juna 1928. u Narodnoj skup?tini); См. также: Pribi?evi? S. Diktatura kralja Aleksandra. Beograd, 1952. S. 100.

112 Цит. no: Avramovski ?. Op. Cit. S. 499.

113 ?uti? N. Ministarski savet Kraljevine Jugoslavije. Obrazovanje, organizacija i pravni polo?aj u sistemu vrhovne dr?avne uprave // Istorija 20 veka. 1.1998. S. 29.

114 Зечевић М. Jугославија 1918–1992. Jужнословенски државни сан и jава. Београд, 1994. С. 47.

115 Gligorijevi? В. Parlament i politi?ke stranke… S. 254.