Глава 3 Югославия в 50-е годы: в поисках «аутентичного» марксизма

Провал советской модели. Полный разрыв с советским блоком и сохранявшаяся враждебность с государствами Запада, катастрофические провалы в экономике, прежде всего в сельском хозяйстве, поставили югославское коммунистическое руководство перед угрозой краха его правления, сдачи властных позиций и возвращения страны к недавней кровавой анархии. Амбициозные планы экономического развития, рассчитывать на выполнение которых было возможно только при помощи Советского Союза и промышленно развитых стран народной демократии (прежде всего Чехословакии), а также колоссального напряжения собственных сил, в условиях блокады со стороны стран советского блока, бывшие и до этого иллюзорными, стали нереальными. Все крупные промышленные объекты, намеченные к возведению первым пятилетним планом, были заморожены.

Тем не менее, столкнувшись с последствиями экономической блокады со стороны социалистических стран после резолюций Информбюро, лидеры Югославии не отказались от выполнения пятилетнего плана, поставленных задач индустриализации страны. Его завершение означало для них продолжение социалистического строительства и, к тому же, превратилось в своего рода опровержение пропагандистских выпадов Информбюро о том, что Югославия самостоятельно не выживет.

Сославшись на создавшееся тяжелейшее положение, Народная скупщина ФНРЮ продлила выполнение пятилетнего хозяйственного плана на один год (1947–1952). Вместе с тем критическая ситуация, в которой оказалась ФНРЮ, ярко обнажила слабости и инвестиционные излишества первого пятилетнего плана: строительство «широким фронтом» без экономических расчетов, требовавшее неограниченных инвестиций. Второй пленум ЦК Союза коммунистов югославян (СКЮ) (январь 1949 г.) поставил перед народным хозяйством страны более реальные плановые задачи. Дальнейшее строительство было решено направить исключительно на завершение ключевых объектов, предусмотренных пятилетним планом¹. По причинам военной безопасности (руководство ФНРЮ не исключало вооруженной интервенции, как с Востока, так и с Запада), были изменены места строительства ряда промышленных предприятий, часть из которых перенесена в горные районы страны.

В то же время, несмотря на возрастающее давление со стороны коммунистического Востока, югославское руководство не хотело идти на уступки и ведущим западным демократиям, остававшимся для него «империалистическим» Западом. На заседании Политбюро ЦК СКЮ 13 февраля 1950 г. было принято решение «о необходимости всеми средствами бороться против экономического давления с Запада, не останавливаясь даже перед необходимостью ревизии плана и снижения инвестиций»². Задачу несколько облегчало то, что экономическая помощь, которую ФНРЮ начала получать из промышленно развитых стран западного мира в 1949–1950 гг. в виде поставок продовольствия и долгосрочных кредитов, составляла не более 4 % ее ВНП.

Экономические тяготы страны привели к новому «затягиванию поясов». Одной из форм мобилизации внутренних финансовых средств стала подписка на народные займы. Первый такой заем, в размере 3,5 млрд, динаров, правительство ФНРЮ объявило 3 июня 1948 года под лозунгами: «Правда должна победить» и «Мы докажем своим трудом, что Югославия строит социализм». Второй заем в размере 3 млрд, динаров был объявлен в 1950 г. Помимо сбора значительных финансовых средств, объявление подписки на займы имело и политико-экономическую подоплеку: миллионы граждан, согласившиеся участвовать в них, демонстрировали тем самым поддержку руководству КПЮ, согласие с установившейся в стране однопартийной диктатурой. К тому же аккумуляция дополнительных средств за счет фактического выведения их из повседневного обращения содействовала сдерживанию инфляции.

Выполнение годовых заданий пятилетнего плана происходило прежде всего благодаря усилиям и серьезным жертвам населения. Власти широко использовали труд молодежных трудовых бригад. Это позволило завершить строительство крупных производственных объектов в добывающих отраслях, лесном хозяйстве, строительстве (металлургический комбинат в Никшиче, заводы по производству медного проката в Севойне, по производству кабеля в Светозареве, паровых котлов и гидравлического оборудования в Загребе, текстильной фабрики в Нови-Пазаре и др.). О масштабах народного участия дает представление строительство железнодорожной ветки Добой – Баня-Лука, на котором в 1951 г. было занято 86 тыс. членов молодежных ударных строительных бригад. Всего же в строительстве других 543 объектов приняло участие почти миллион юношей и девушек. Трудовое соревнование на производстве превратилось в постоянный метод действий в промышленности и на стройках по всей стране, особенно на шахтах и лесной промышленности. Кампания по перевыполнению плановых заданий использовалась руководством КПЮ повсеместно как моральный и политический импульс для дальнейшей мобилизации населения, усиления контроля над ним как на производстве, так и в повседневной жизни.

Впрочем, жесточайшая эксплуатация человеческого потенциала лишь в самой незначительное мере могла возместить нехватку инвестиций, сырья и недостаточный технологический уровень производства. В самом югославском руководстве со временем приходили к осознанию неприемлемости подобного решения проблем. 27 июня 1952 г. на заседании ЦК КПЮ указывалось на то, что девушки-комсомолки «выполняют такие задания, которые недопустимы» и в результате «будут потеряны тысячи и тысячи матерей детородного возраста. В качестве примера приводилась Славония, где в октябре комсомолки работали в воде выше колен³.

Вопреки огромным усилиям и самопожертвованию граждан, которых удалось мобилизовать на выполнение производственных целей, плановые показатели во многих отраслях так и не были достигнуты, прежде всего, из-за изначально нереальных плановых заданий, недостатка промышленных машин и оборудования, снижения импорта сырья, что соответственно, имело последствием недостаточное использование и существовавших промышленных мощностей (на которые был расчет при планировании пятилетки). Тем не менее, результаты предпринятых КПЮ усилий были очевидны. В результате колоссального перенапряжения общества с 1950 до 1952 г. в Югославии был построен ряд крупных заводов, фабрик, гидростанций и иных объектов, которые задали вектор ее дальнейшего индустриального развития. Успехи широко пропагандировались. К примеру, открытие современного дорожного сообщения части пути Белград-Загреб, длина которого составляла 400 км, было преподнесено как победа избранного курса.

В целом же экономика Югославии продолжала серьезно отставать в развитии. Это было заметно не только в промышленности, но и в сельском хозяйстве. Примитивная техника мелких крестьянских хозяйств была не в состоянии обеспечить большие урожаи. Снабжение продуктами питания армии и городского населения, численность которого в результате индустриализации значительно возросла, требовали, чтобы Югославия импортировала зерно. Административная система заготовок и плановая жатва еще больше уменьшали и без того скудные урожаи. Несмотря на это, югославское руководство по-прежнему искало выход из сложившейся ситуации в традиционных мерах преобразования села по примеру СССР.

Второй пленум ЦК КПЮ (28–30 января 1949 г.) принял решение о быстрой коллективизации села посредством создания коллективных трудовых задруг (КТЗ) – югославских колхозов. Данное решение имело под собой уверенность в том, что создание колхозов приведет к повышению производства, улучшению положения самих сельскохозяйственных производителей при росте их поставок для промышленности, армии и городского (прежде всего рабочего – основы диктатуры КПЮ) населения. В резолюции пленума «Об основных задачах КПЮ в области социалистического преобразования села и улучшения сельхозпроизводства» указывалось, что, «как самое успешное средство для социалистического преобразования села и улучшения нашего сельского хозяйства, проявили себя КТЗ», которые «представляют самую подходящую форму объединения частных интересов трудового крестьянина с общим интересом социалистического содружества». Согласно этой резолюции, было «необходимо и возможно подойти к созданию коллективных трудовых задруг с большей смелостью и более быстрым темпом» с тем, чтобы «при этом не сметь потерять из вида, что создание КТЗ должно и в дальнейшем быть исключительно на основе добровольной и сознательной решимости самого трудового крестьянства»⁴.

Вместе с тем заявления Коминформа о преобладании в Югославии на селе кулачества, подстегнули в руководстве КПЮ желание опровергнуть эти заявления за счет проведения жесткой политики на селе. После пленума ЦК КПЮ началось резкое увеличение числа членов в существовавших задругах и создание новых. Этот процесс перерос в подлинную кампанию, в рамках которой уже не обращали внимания ни на принцип добровольности, ни на хозяйственную рентабельность. Часть крестьянства входило в трудовые задруги по принуждению органов власти или под давлением ближайших родственников-коммунистов, членов местных комитетов, офицерского корпуса ЮНА или солдат, уже отслуживших в армии.

Впрочем, для части сельского населения вступление в колхозы имело вместе с тем и некоторый положительный эффект. Оно означало освобождение от серьезного налогового бремени и от обязательств, которые частные хозяева несли во время заготовительной кампании. Особенно выигрывали от новых хозяйственных форм на селе безземельные и бедные крестьяне. Становясь членами коллективных хозяйств, они в значительной мере поднимали свой жизненный уровень, уравнивая его с зажиточные хозяевами, которые также становились равноправными с ними членами общих хозяйств.

Резкие темпы коллективизации привели к негативной реакции сельских жителей. Несмотря на весьма жесткие действия властей по коллективизации частных хозяйств и яркие лозунги о необходимости увеличивать урожаи и надои, сельскохозяйственное производство молодой республики под руководством КПЮ не восстанавливалось в довоенных масштабах королевской Югославии, а убой скота – в ответ на репрессивные методы коллективизации, был массовым. Несмотря на то, что проводившаяся политика КПЮ на селе свела возможности политически организованного сопротивления крестьянства к минимуму, а разгром за несколько лет до этого крестьянских партий лишили селян возможностей организованного выражения недовольства своим положением, режим чувствовал себя неспокойно и не был удовлетворен состоянием дел в деревне. Страна фактически оказалась на пороге голодных бунтов.

Напуганные проявлениями насилия и так называемыми выборочными наказаниями, крестьяне отвечали доступными им ответными мерами, которые на жаргоне активистов КПЮ назывались «саботажем»: прятали зерно, не выполняли предписания об обязательных посевах, засеивали меньшие площади, выпускали скотину в лес (в горы) или просто ее резали. Некоторые даже отдавали свои участки государству. Происходили и отдельные попытки крестьян физически помешать лицам, ответственным за откуп зерна. Впрочем, среди вступивших в колхозы «добровольно», значительная часть считала эту линию своего поведения единственной возможностью избежать давления, которое государство на них оказывало откупом, налогом и другими мерами.

Если во многих сферах экономики период конца 1940-х – начала 1950-х годов отмечался поиском новых форм хозяйствования, то для сельского хозяйства и крестьян эти годы были самыми тяжелыми. Обязанности по продаже продукции, несмотря на снижение производства большинства продовольственных товаров, были значительно увеличены, а административное и насильственное создание трудовых задруг было в самом разгаре. Самое большое давление чувствовали на себе крестьяне в хлебородных областях – Воеводине, Славонии, некоторых частях Сербии и Боснии, где норма продразверстки была самой высокой, а действия по созданию сельских трудовых задруг самыми жесткими и последовательными. Вместе с тем и в так называемых «пассивных» краях крестьянам было не многим легче, ибо зачастую они были на грани голода.

1950 год был отмечен крестьянскими беспорядками во многих частях страны. Тревожные события тщательно замалчивались официальными властями, но сообщения о них, тем не менее, доходили до дипломатических миссий и разведслужб Запада. Как правило, мятежи не сопровождались политическими требованиями. Бунтовщики направляли свой гнев на местных руководителей или тех, кто понуждал их к выполнению необходимых обязанностей.

Наиболее драматичные события, связанные с недовольством крестьян, произошли в начале мая 1950 г. на территории Боснии и Герцеговины в Цазинском и Кладушком срезах (уезд/район. – А.Е.), а также на территории Хорватии в Слуньском срезе. Они получили название Цазинского бунта. В этих районах недовольство среднего и мелкого крестьянства, вызванное тяжелым положением, вылилось в волнения. В результате несколько сотен бунтовщиков, во главе которых оказались так называемые первоборцы – участники коммунистического партизанского движения против оккупантов с 1941 г. – разграбили склады с зерном, разобрали по домам колхозное имущество и даже заняли местное отделение милиции. Одновременно в Кладушком срезе, где в волнениях участвовали несколько десятков человек, были разгромлены склады с оружием. Наиболее организованно действовали бунтовщики в Слуньском срезе, где несколько групп, получивших поддержку от повстанцев из Цазина, весьма скоординировано собрали оружие, сожгли архив местного народного комитета, прервали телефонную связь. Однако после неудачного вооруженного нападения на одно из местных отделений милиции повстанцы разошлись по домам.

Репрессии в отношении бунтовщиков со стороны довольно быстро пришедших в себя местных властей были жестокими. Каратели арестовали почти восемьсот участников событий. Перед военным судом предстало 288 крестьян. Смертная казнь была вынесена семнадцати повстанцам, остальные получили тюремные сроки длительностью от 10 до 17 лет. 436 чел. были наказаны лишением свободы на срок от трех месяцев до двух лет принудительных работ⁵.

Среди крестьянских волнений в Сербии наибольшую известность получил так называемый «марш» смедеревских селян на Белград в июле 1950 г., как и в Боснии, вызванный недовольством действиями местного руководства. Около 600 крестьян организованно прошли пешком от Смедерева до Белграда с тем, чтобы подать жалобу главе правительства Сербии на «бюрократический волюнтаризм» местных руководителей. Крестьянам пообещали, что «причины их недовольства будут устранены», после чего они разошлись по домам. Однако уже в январе 1951 г. в районе Смередева были арестованы 25 местных руководителей, обвиненных в сочувствии Информбюро. В феврале были арестованы около 40 участников марша на Белград, из которых 23 осуждены на закрытом заседании суда⁶.

В 1950 г. помимо марша смедеревцев и Цазинского бунта крестьянские волнения проходили и в других частях Югославии. В частности, столкновения крестьян и властей произошли в южной Македонии в селах вдоль дороги Радовише – Штип.

Несмотря на то, что сопротивление мерам государственной политики на селе носило локальный характер, КПЮ не могла не понимать, что аграрная политика дестабилизировала политическую ситуацию. Как пишет исследователь аграрных перемен в ФНРЮ В. Гудац-Додич, «хотя проведенная по советскому образцу коллективизация сельского хозяйства в рамках Югославии никогда не была проведена полностью, ее разрушительные результаты и открывшиеся возможности помощи Запада продовольствием, зерном и кредитами привели к отказу от дальнейшей коллективизации»⁷.

Результаты провальной политики на селе сказывались еще долго. В период с 1951 по 1955 г. ФНРЮ ежегодно импортировала 80 тыс. вагонов зерна. На каждого ее жителя приходилось в среднем 50 кг зерна, которое было ввезено. При этом все городское население потребляло хлеб, мука для которого была изготовлена из импортного зерна⁸.

Опубликование 30 марта 1953 г. Распоряжения об имущественных отношениях и реорганизации сельских трудовых задруг стало юридической основной для их расформирования и отказа от использования колхозной модели. Основным принципом Распоряжения стало обеспечение полной свободы вступления в трудовые задруги и выхода из них. Членам существовавших трудовых задруг было разрешено их покинуть уже в 1953 г. В документе было предусмотрено регулирование отношений между трудовыми задругами и их членами договором. Допускалось, что каждая задруга могла разработать свои собственные правила. Народным комитетам были даны большие права по подготовке как к реорганизации трудовых задруг, так и к их расформированию и решению вытекающих из этого проблем.

Спасая лицо, югославские руководители отмечали, что полезным результатом прежней линии в отношении трудовых задруг, было понимание, что колхозы могут создаваться только экономическими, а не принудительными мерами. При этом признание за крестьянами права выхода из задруги должно быть реальным, а не пустой формальностью. В будущем задруги должны были организовываться спонтанно, без давления со стороны. Гарантию от обновления действия «реакционных сил» на селе власти видели в сохранении таких мер давления на частный сектор («инструментов классовой политики») как определение цен, налогов и выдача кредитов⁹.

Несмотря на исправление «ошибок», дальнейшее развитие ситуации на селе не пошло по рельсам, задуманным югославским руководством. Число задруг после распоряжения в марте 1953 г. неуклонно снижалось: в 1953 г. их было 1258, в 1954 г. 1236 (по другим данным – 900), в 1955 г. – 896, в 1956 г. – 706. В 1958 г. их число снизилось до 384, а к 1960 г. – до 147¹⁰.

22 мая 1953 г. Союзное вече и Вече народов Народной скупщины ФНРЮ приняли Закон о сельскохозяйственном земельном фонде общенародной собственности и выделении земли сельскохозяйственным организациям. Официальным обоснованием его принятия стал тезис о необходимости реализации принципа, по которому земля принадлежит тем, кто ее обрабатывает. Утверждалось, что он нужен для защиты трудового крестьянина от эксплуатации, развития сельского хозяйства в соответствии с социалистическими общественными отношениями, а также и обеспечения права собственности крестьян на землю, которую они обрабатывают своим трудом. Главным в законе было то, что ранее установленный земельный максимум в 35 га для сельских хозяйств был снижен до 10 га. В отдельных случаях допускалось владение 15 га, когда несколько родственных семей создавали семейную задругу в тех районах страны, где имелись подобные традиции. При плохом качестве земель допускались и большие площади. Закон затронул значительное число хозяйств. Он предусматривал создание земельного фонда, в который вошли земли, находившиеся в общенародной собственности, а также сельскохозяйственные земли крестьян, превышающие 10 га. В целом по стране в фонд общенародной собственности было передано 275 900 га «излишков» земли от 66 459 хозяйств¹¹.

Помимо земельного максимума в направлении ограничения частнособственнических тенденций в сельском хозяйстве, в стране действовал и ряд других мер разностороннего ущемления интересов сельского населения. Югославское руководство никогда не забывало о численном превосходстве крестьянства в населении страны и заключенной в этом обстоятельстве огромной скрытой политической силе. Поэтому руководство КПЮ и страны не позволяло никакой политической артикуляции крестьянских интересов вне рамок компартии. Однако это не означало, что коммунистический режим не имел политической поддержки части крестьянства, все еще сохранявшейся со времен Второй мировой войны.

Непосредственное вмешательство государства в частную собственность крестьян, которое после неудач коллективизации появилось в форме нового земельного максимума (15 га), привело к созданию атмосферы неуверенности на селе, неизвестности и страха владельцев земли в отношении собственности на землю. Опыт предыдущего десятилетия не внушал крестьянам уверенности в том, что государство окончательно отказалось от административного вмешательства в их жизнь и труд. Атмосфера нестабильности, созданная на селе, вынудила лидеров КПЮ и ФНРЮ неоднократно подчеркивать, что земельного передела в стране больше не будет.

В 1952–1953 гг. югославское руководство пришло к выводу о необходимости отказа от использования административных мер и поощрения свободного объединения производителей сельхозпродукции. Помимо неблагоприятных политических и экономических последствий коллективизации на этот новый курс оказало существенное влияние то, что в начале 1950-х годов страна развивалась в условиях чрезвычайной ситуации: блокады со стороны советского лагеря на Востоке и ограниченной поддержки со стороны Запада, кульминации холодной войны – военных действий в Корее. В результате этого и в самой Югославии затраты на оборону были повышены до 24 % национального дохода, в то время как на инвестиционные цели развития выделялось всего лишь треть национального дохода. Общую ситуацию ухудшили также две катастрофические засухи. В итоге темпы развития страны в 1950–1953 гг. были ниже, чем в 1947–1948 гг.

Представление о сложности ситуации, в которой оказались югославские лидеры, дает запись заседания политбюро ЦК КПЮ 4 декабря 1950 г. На нем Тито заметил, что «после нападения Китая на Корею в Западной Европе положение капитулянтское» и не исключил возможность того, что «русские через вассалов попытаются что-то сделать». Он попытался «выстроить план на случай войны», указав на необходимость отказа от концентрации управления в одном месте и разобраться с состоянием бомбоубежищ. Оказалось (со слов Ранковича), что они не строятся на новых предприятиях и в жилых зданиях, причем даже там, где планировалось. К. Попович указал на необходимость предусмотреть меры по подготовке к гражданской обороне и лекций об атомной бомбе. На заседании говорилось о недостаточно развитом дорожном сообщении и нехватке мостов. Среди принятых решений было указание «укрепить разведслужбу», начать работу над убежищами. Помимо этого принято решение увеличить инвестиции на строительство дорог (взять их из жилищного фонда), а также предложено упорядочить работу комиссии по подготовке к войне. Помимо этого было принято решение «изучить возможности получения оружия и предпринять в этом направлении конкретные меры»¹². Приведенный пример показывает, что большинство из мер югославского руководства были похожи скорее на «чрезвычайщину», чем на продуманный курс преобразований.

В условиях по существу экономической блокады с Востока, и ограниченной поддержки Запада для югославских лидеров стало очевидным, что сохранение прежних методов хозяйствования приведет к скорой неизбежной национальной катастрофе. Задачи выживания режима поставили югославское руководство перед необходимостью преодоления традиционной дилеммы – возвращение к методам хозяйствования, принятым в капиталистическом мире в последние 150–200 лет, или продолжение движения по модели тоталитарной командной коммунистической экономики. Первый вариант перечеркивал идеи, которые сначала пропагандировала, а затем – навязывала югославским народам и обществу КПЮ. Подобный возврат делал бессмысленной и репрессивную политику красного террора, проводившуюся после 1944 г. К тому же устраненные коммунистами буржуазия и политическая элита, оказавшиеся к тому времени на Западе, владели методами капиталистического хозяйствования намного лучше, пользуясь при этом поддержкой ведущих западных государств. Вместе с тем резкая антисталинская критика, начавшаяся после второй резолюции Информбюро (ноябрь 1949 г.) вынуждала победившую коммунистическую элиту, сплотившуюся вокруг Й. Броза Тито, к необходимости отыскать и предложить стране некий третий альтернативный путь развития.

Общее направление нового курса было задано Тито на заседании Политбюро ЦК КПЮ, состоявшемся 30 августа 1949 г. во время обсуждения занятой правительством ФНРЮ позиции в отношении угроз со стороны СССР. Югославский лидер, подводя его итоги, заметил, что вынесение спора с Москвой перед ООН было бы преждевременно и «не следует соглашаться на предложения англо-американцев принять от них оружие». Именно тогда он заметил: «Мы не можем допустить, чтобы империалисты использовали для себя наш спор с СССР. Мы идем своим революционным путем»¹³.

Переход к самоуправлению. Разработка собственного специфического пути социалистического строительства занимала умы целой группы югославских руководителей того времени – Б. Кидрича, Э. Карделя, М. Джиласа, М. Пияде, В. Бакарича и других, сверявших свои поиски с мнением Й. Броза Тито. В основу исканий был поставлен известный тезис К. Маркса об отмирании государства и самоорганизации общества на основах самоуправления и непосредственной демократии. В процессе теоретических поисков и стремления объяснить причины нападок на Югославию сталинского Советского Союза югославские лидеры стали размышлять об основах советского строя. Острие критики было направлено на сталинскую систему. Однако со временем югославские лидеры обнаружили серьезные расхождения основоположников марксизма и с ленинской моделью государства. Тем не менее, дальше критики «сталинских искажений» и необходимости возврата к ленинскому пониманию марксизма они не пошли.

Последовавшие за этим шаги по созданию системы организации экономики и общественно-политического устройства, распространявшегося в условиях тоталитарного режима на организацию всей жизни общества в соответствии с принципами теоретиков марксизма последней трети XIX ст., получили название так называемого подлинного (аутентичного) социализма, именуемого для краткости и ясности «югославским самоуправлением». Эти действия руководства КПЮ, имевших в начале 1950-х годов тотальный контроль над страной, стали первой попыткой реформирования «реального социализма» сталинского образца и отличительной чертой югославского эксперимента, который с этого времени в течение нескольких десятилетий привлекал к себе внимание интеллектуальных сил всего мира.

Создание югославской концепции самоуправления стало результатом общих усилий всего руководства КПЮ и ФНРЮ, но особая роль в этом принадлежала Б. Кидричу, Э. Карделю и Й. Броз Тито. Нетрадиционными подходами к строительству социалистической жизни выделялся председатель Плановой комиссии ФНРЮ Б. Кидрич, сыгравший пионерскую роль в этом направлении. Конфликт с Москвой 1948 г. послужил серьезным импульсом к его углубленным поискам. Как вспоминал С. Вукманович-Темпо, именно Кидрич разработал и предложил ЦК КПЮ систему управления, при которой трудовые коллективы сами бы принимали решения об определении доли прибыли, идущей, во-первых, на накопление, и, во-вторых, на формирование заработка членов коллектива предприятия. «Все мы поддержали его положения, – вспоминал С. Вукманович-Темпо, – и на этом дискуссия о новой хозяйственной системе была практически завершена. Осталось только разработать необходимые условия, которые помогли бы провести ее в жизнь»¹⁴.

Уже в конце 1948 г. Б. Кидрич подготовил, а в первом номере издания «Коммунист» за 1949 г. опубликовал текст под названием «Характер товарно-денежных отношений в ФНРЮ». Он посвятил его обоснованию тезиса о том, что «план становится основным законом общественного развития, но естественные законы процессов труда становятся во все большей степени основными законами планирования». При этом под «естественными законами процесса труда» в социалистическом обществе, точнее, при его строительстве, Б. Кидрич имел в виду экономические законы, и среди них – закон стоимости в первую очередь, так как «оценка общественного труда и вознаграждение за него в социалистических производственных отношениях возможны единственно через стоимостной расчет общественного труда в его денежной форме»¹⁵.

Кидрич развил свою позицию на Втором пленуме ЦК КПЮ в январе 1949 г. В выступлении «Злободневные вопросы нашей хозяйственной политики», поясняя свои взгляды на роль государственного планирования и товарно-денежных отношений в социалистическом обществе в новых условиях, он заявил: «Время требует от нас оставить известные чрезвычайные хозяйственные меры и методы работы, которые были неизбежными сразу после войны и в первые годы строительства социализма, и перейти к более нормальному развитию»¹⁶. Резкой критике при этом были подвергнуты те руководители (по его словам, «к сожалению, абсолютное большинство»), которые «альфой и омегой планового хозяйства, вершиной социалистического планового хозяйства» считают так называемое «распределительное планирование». Планирование, заметил Кидрич, можно вообще довести до полного абсурда, если не иметь в виду «непосредственное влияние потребления, то есть рынка, на непосредственное производство». Социализм как первая стадия коммунизма, подчеркивал он, имеет ту особенность, что распределение по труду в нем имеет форму распределения «через деньги». А поскольку это так, «в процессе строительства социализма практически не существует возможности удовлетворения всех человеческих потребностей без какого бы то ни было уважения неумолимых экономических законов, среди которых находится и закон равновесия денежных и товарных потоков».

Й. Броз Тито довольно быстро оценил значимость новой идеи. 26 июня 1950 г. в выступлении в Народной скупщине ФНРЮ он уже говорил о политическом значении создания рабочих советов на предприятиях. (Через два года, в ноябре 1952 г., курс на передачу «управления предприятиями в руки рабочих» был закреплен в резолюции VI съезда КПЮ)¹⁷.

В ноябре 1950 г. увидела свет работа, завершившая размышления Б. Кидрича о преобразовании социалистической экономической и общественной системы – «Тезисы об экономике переходного периода в нашей стране». В ней он сформулировал и почти афористическим языком выразил основы теории «преобразования государственного социализма в свободную ассоциацию непосредственных производителей». К этому времени Б. Кидрич практически завершил теоретическую критику «государственного бюрократического социализма», который, по его словам, должен представлять собой лишь краткий шаг на пути социалистического строительства, потому что в противном случае, если этот этап продолжится, он «скрывает в себе ряд крупных опасностей для дальнейшей судьбы революции и социализма».

Свои взгляды Кидрич активно отстаивал на заседаниях политбюро, пленумах ЦК КПЮ, а также тех директивных органов, где был задействован как глава Плановой комиссии ФНРЮ. Однако осенью 1952 г. он тяжело заболел, а в апреле 1953 г. скончался. Уже во время его болезни и на последующие десятилетия роль главного теоретика концепции самоуправления перешла к Э. Карделю. Его первым серьезным выступлением по этой проблеме стал доклад о Конституционном Законе 1953 г. на заседании Народной скупщины ФНРЮ 12 января 1953 г. Вслед за этим Кардель выступил 10 ноября 1953 г. с докладом «О некоторых проблемах социалистического общественного управления».

Выступления ведущих югославских руководителей развивали и оттачивали формулировки, обосновывавшие новую общественную систему в стране. Вместе с этим и сама практическая жизнь в стране двигалась в направлении перемен, отхода от сталинской модели общественного развития. В середине 1949 г. и в начале 1950 г. все чаще говорилось о децентрализации управления. Уже в 1949 г. произошла частичная децентрализация в финансовой сфере. Новая форма финансирования скорректировала инвестиционную политику, которая стала лучше учитывать потребности хозяйства и предполагала более эффективный контроль за вложенными средствами. Одной из вех на пути перемен стал принятый в мае 1949 г. закон о народных комитетах. Он закрепил «регулирующие и контрольные» функции народных комитетов, которые в результате этого стали в еще большей мере руководящими органами. Организационные изменения произошли и в партийном аппарате. В феврале-марте 1950 г. была проведена реорганизация органов госуправления. 27 июня 1950 г. принят закон об управлении хозяйственными предприятиями, который помимо всего прочего был направлен на то, чтобы показать, что процесс отмирания государства больше не следует откладывать.

Лозунги о передаче земли крестьянам и фабрик рабочим были напрямую противопоставлены «бюрократической заразе» – одному из самых главных врагов социализма. В речи, прочитанной по поводу принятия Основного закона об управлении государственными хозяйственными предприятиями, Й. Броз Тито указал на три актуальных вопроса югославского социализма – «отмирание государства», которое должно начаться немедленно; обуздание процесса срастания партийного и государственного аппарата и превращения партии в аппарат насилия; трансформация государственной собственности в общественную¹⁸.

Введение так называемого рабочего самоуправления (в 1950 г. был принят Закон об управлении государственными хозяйственными предприятиями со стороны трудовых коллективов, в обиходе – «закон о передаче фабрик в управление трудящимся») подразумевало, что управление предприятиями и участие в распределении дохода переходило теперь трудовым коллективам и производителям. Жесткое планирование было заменено определением и утверждением «основных пропорций», управляющие и руководящие функции государственных органов в значительной мере снижены. В то же время процесс децентрализации, дебюрократизации и демократизации неизбежно инициировал перенос дел союзных органов на республиканские, а республиканских на более низкие органы управления.

Частью «большого поворота» стало и осуждение «деформаций» и иных искривлений в правовой системе ФНРЮ, которые произошли в 1948–1951 гг. На IV пленуме ЦК СКЮ были подвергнуты критике деятельность судов и управления государственной безопасности (УДБ), которая оказалась «над властью и законом»¹⁹.

Процесс децентрализации охватил все составные части югославской федерации. Во время периода абсолютной власти государства позиция руководства КПЮ заключалась в том, что все самые важные предприятия находились в компетенции союзного правительства (хотя фактически все решения принимались партийной верхушкой), а стремление отдельных республик поставить под свой контроль как можно большую часть экономики называлась антигосударственной тенденцией. Теперь же, со второй половины 1949 г. ситуация стала меняться. Б. Кидрич в сентябре 1949 г. предостерегал от нарастания сверх всякой меры «бюрократизма в государственном аппарате» и потребовал радикальной децентрализации государственного управления («передать республикам все, что возможно»). Тем не менее, в начале 1950 г. он же подчеркнул, что децентрализацию не следует понимать как «некое укрепление республиканского суверенитета». В июне 1950 г. на заседании Экономического совета Кидрич указал на опасность замыкания бюрократического централизма в республиках. Все это было необходимо преодолевать при помощи самоуправления, приближения управления хозяйством к непосредственным производителям.

Тем временем в ходе начавшейся децентрализации республики получали все больше и больше рычагов влияния в экономической и общественной жизни. Уже в конце 1949 г. в их компетенцию перешли все предприятия по производству текстиля, кожи и обуви, а несколько месяцев позднее, в апреле 1951 г., – все ключевые отрасли хозяйства (черная металлургия, цветная металлургия, машиностроение, нефтяная промышленность). При этом численность работников союзного аппарата была снижена на 40–60 %. Опасность республиканского эгоизма в полной мере еще не осознавалась. В то время югославским коммунистам казалось, что развитие самоуправления и сохранение ведущих позиций рабочего класса лучше всего объединяют югославское государство и снимают с «повестки дня» национальный вопрос²⁰.

VI съезд югославских коммунистов. В рамках начатого процесса ограничения роли государства и децентрализации управления общественными делами с объективной необходимостью встал вопрос о новых методах работы коммунистического руководства. Другими словами, после введения системы рабочего самоуправления на первый план должна была выйти дискуссия о месте КПЮ (разумеется, прежде всего значительного слоя партийных чиновников) и ее руководящей роли в условиях начатого процесса обобществления («отмирания») отдельных функций государства.

Уже в 1950 г. происходили постепенные изменения в формах работы КПЮ. Акцент делался на отделении ее от властных функций, все больше говорилось о стремлении действовать методами политической и идейной борьбы; усилении работы общественно-политических организаций и радикальном снижении численности профессионального аппарата КПЮ. В выступлениях руководителей партии и страны звучали призывы к коммунистам быть впереди всех в сознательности, воспитывать массы примером, добровольным трудом, силой убеждения. Говорилось о необходимости того, чтобы теоретические установки КПЮ развивались на основе борьбы мнений и ее члены могли свободно высказываться о позициях и поведении каждого партийного функционера²¹.

На Четвертом пленуме ЦК КПЮ, состоявшемся 3–4 июня 1951 г. эти идеи были закреплены принятием Резолюции о теоретической работе КПЮ, в которой было записано, что все члены партии имеют право свободно, устно или в партийной и другой печати, вести дискуссию о взглядах отдельных членов КПЮ, высказанных ими в публичной форме, без учета того, какие посты эти люди занимают²². После пленума была проведена реорганизация отдела ЦК КПЮ по агитационно-пропагандистской работе. Одновременно в армии были отменены должности комиссаров.

Как было принято считать в югославском обществоведении, закладывая основы новых социальных отношений, основанных на общественной собственности на средства производства под управлением непосредственных производителей, КПЮ постепенно оставляла применявшийся до этого административный стиль партийной работы, заменяя его методом идейной борьбы и политической работы.

Все эти процессы, развивавшиеся достаточно последовательно уже с начала 1950-х годов, получили оформление на VI съезде КПЮ, состоявшемся в Загребе 2–7 ноября 1952 г. В выступлениях руководителей и в прениях делегатов жесточайшей критике подвергся сталинский ревизионизм и догматизм. Введение рабочего самоуправления делегаты оценили как рубеж в развитии социалистических общественных отношений. Общественное развитие, выраженное в рабочих советах, в изменившемся положении предприятий, в изменении роли КПЮ в обществе, – означало новую концепцию строительства социализма. Подчеркивалось, что эта концепция пробивает себе путь в условиях сильного внешнего давления и при сопротивлении сил внутренней бюрократической контрреволюции.

На съезде тезис о необходимости реформы всей системы управления были применены и к компартии Югославии, переименованной по аналогии с одноименным обществом К. Маркса в Союз коммунистов Югославии. В резолюции съезда указывалось: «Союз коммунистов не является и не может быть в своей работе непосредственным оперативным руководителем и приказчиком ни в государственной, ни в общественной жизни, но своей политической и идейной деятельностью, прежде всего за счет убеждения, действует во всех организациях, органах и учреждениях, агитируя за принятие его курса и позиций, или позиций отдельных его членов»²³.

Таким образом, VI съезд объявил об изменении роли и характера самой партии, т. е. о перемещении центра тяжести ее деятельности с административно-хозяйственной работы на преимущественно политическое и идейное влияние в обществе. Наряду с этим была подчеркнута и «усиленная ответственность» партии. В выступлениях на съезде и его итоговых документах была четко очерчена непосредственная ответственность членов КПЮ в борьбе с тенденциями, которые угрожали, по мнению его участников, самим основам социализма в Югославии.

На съезде критиковались и проявления закрытости партии, сектантства и бюрократизма руководителей, особенно партийного аппарата. Устав СКЮ подтвердил основы открытости работы организаций и руководства СКЮ, закрытые собрания были предусмотрены только в случае внутрипартийных вопросов. Устав предусматривал и то, что членство в СКЮ не влечет за собой никаких общественных или материальных привилегий. Была усилена самостоятельность первичных организаций (они могли теперь сами принимать решения о приеме новых членов) и партийных руководителей низового звена. Были отменены кандидатский стаж для вступления в СКЮ и понятие «кандидат в члены ЦК СКЮ», а также первичные организации в государственных органах, с тем, чтобы их члены имели связь с территориальными партийным организациями.

Тем не менее, все эти изменения не затронули сути установившейся в Югославии системы, остававшейся однопартийной диктатурой. В этом смысле для Тито существовал только один путь развития. В его выступлении на съезде было отмечено, что «многопартийная система означает несколько партий и программ развития общества»; наличие нескольких партий ведет к реставрации капитализма и «организованному разрушению завоеваний революции». Наряду с этим в международных отношениях и отношениях между «социалистическими странами» допускалась возможность различных путей построения социализма.

При всей своей поистине революционной работе по изменениям в партии и обществе, съезд не был последователен ни в подготовке принимаемых решений, ни в их воплощении, что свидетельствовало об имевшихся уже в то время скрытых разногласиях в самом узком руководстве партии и страны. Так, на съезде не нашло поддержки предложение Джиласа о подготовке новой программы партии и создании для этого специальной комиссии.

С принятием на VI съезде югославских коммунистов смелого политического решения о существенном изменении роли, содержания и методов работы компартии, с перенесением основной работы «в массы» начался тяжелый и длительный процесс преобразования СКЮ, который имел весьма противоречивый характер.

В контексте изменений роли СКЮ в стране (еще до их закрепления в решениях VI съезда) происходили и изменения роли других югославских общественных организаций. Все эти организации, исполнявшие функции «приводных ремней» партии, постепенно приобретали новые задачи. Их деятельность больше не сводилась к участию в тотальном контроле над обществом и народом. Так, в конце октября 1950 г. III съезд Антифашистского фронта женщин прошел под знаком мобилизации женских организаций в решении проблем работающих женщин. Тем самым основная тяжесть деятельности этих организаций была перенесена на заботу о материнстве и права работающих женщин, и, вместе с тем, на более активное вовлечение их в общественные дела. На IV съезде Антифашистского фронта женщин, состоявшемся в сентябре 1953 г. эта организация изменила название на Союз женских обществ Югославии и заявила, что своей задачей считает занятие конкретными проблемами, связанным с положением женщин в обществе, развитием домашнего хозяйства, организацией защиты детей и их воспитанием.

Изменения происходили и в деятельности организации Народной молодежи Югославии (НМЮ). Она сменила свой профессиональный аппарат управленцев после решений своего ЦК в декабре 1950 г. В число ее задач были введены забота об идейнополитическом и культурном развитии молодежи, о ее свободном времени и занятиях спортом. Отличительной особенностью нового Устава НМЮ, принятом на V съезде в марте 1953 г., было отсутствие в нем положения о непосредственном подчинении Союзу коммунистов. В то же время молодежная организация продолжала использоваться югославским руководством для мобилизации юношей и девушек для участия в больших стройках.

Вектор перемен, сформулированный на VI съезде СКЮ, в самой значительной мере оказал влияние на решения IV съезда Народного фронта Югославии (22–25 февраля 1953 г.). Участники форума изменили название организации на Социалистический союз трудового народа Югославии (ССТНЮ). Изменение названия было мотивировано, в том числе, потребностями ее деятельности по установлению сотрудничества с социалистическими силами и движениями на международной арене. Съезд принял Декларацию о целях и задачах организации и Устав. ССТНЮ понимался как политическая трибуна, которая делает возможным на основе свободной дискуссии, критики и борьбы мнений искать решения отдельных проблем социалистического развития при участии самого широкого круга трудящихся, включая и верующих.

Реорганизация власти. Новые принципы организации югославского общества, родившиеся и развитые во время конфликта со странами коммунистического блока во главе с И.В. Сталиным, нашли отражение в Конституционном законе 1953 г. Разработка этого документа была начата еще в декабре 1951 г., и он прошел длительное обсуждение в партийных органах. Причем эксперты-правововеды, занимавшиеся разработкой Конституционного закона, работали по директивам политбюро ЦК КПЮ, где за конституционную реформу отвечали Э. Кардель и М. Пияде²⁴.

Проект появился в условиях, когда во всех неудачах в хозяйственном развитии Югославии обвинялась бюрократия, а государственная и партийная верхушка была озабочена «разгромом бюрократизма», понимавшихся как наследие, связанное с копированием опыта сталинского СССР. По сравнению с Конституцией 1946 г. проект Конституционного закона предусматривал существование двухпалатной Народной скупщины.

Союзное вече составляли два вида депутатов – срезские и городские, избранные на непосредственных выборах (1 депутат от 60 000 жителей) и депутаты, которых выбрали республики (по 12 чел.), автономный край Воеводина (7 депутатов) и автономная Косовско-метохийская область (4 депутата). Вторая палата – Вече производителей – заменила Вече народа, переставшее существовать как отдельная плата. Вече производителей составляли делегаты «рабочих советов и других хозяйственных организмов», «соразмерно своему вкладу в общественное сообщество, выраженное в общественном производстве»²⁵. По замыслу руководства СКЮ, Вече производителей должно было выражать диктатуру пролетариата и обеспечивать руководящую роль рабочего класса в распоряжении «излишками труда». Проект Конституционного закона предусматривал, что республиканские скупщины, а также скупщины Воеводины и Косово и Метохии, также будут формировать свои Веча производителей.

Союзные и республиканские органы государственного управления, по проекту Конституционного закона, получали административный характер и переводились под непосредственное политическое руководство и контроль союзного и республиканских президиумов. Функцию министра стали выполнять государственные секретари и председатели совета в республиках. Союзный Президиум и президиумы республик как высшие органы Народной скупщины, коллективные рабочие органы и органы политического руководства государственным управлением были ответственны за общее развитие ситуации в государстве²⁶.

В ходе выдвижения проекта этого документа Э. Кардель сделал акцент на то, что его принятие обеспечит государственное единство и в то же время полное равноправие народов Югославии. По его мнению, это должно было произойти вследствие учета реальных национальных и экономических интересов, не имевших «ничего общего с конфузными теориями о слиянии югославских народов в одну югославскую нацию». Ключевая позиция его выступления состояла в том, что «старая и пресловутая теория так называемого интегрального югославизма была и останется в будущем настолько реакционной, насколько и неосуществимой», что «югославское социалистическое сообщество не создается на базе неких национальных теорий и теорий о слиянии языка или национальных культур». Кардель настаивал на том, что югославское сообщество «зиждется на совместном общественном интересе всех трудящихся, несмотря на их национальную принадлежность и поэтому крепче любого другого возможного сообщества… Это тот новый фактор, который создает социалистическое сообщество нового типа, в которой язык и национальная культура становятся второстепенным фактором, который никому не будет мешать чувствовать себя точно так, как и другие трудящиеся, на каком бы языке они ни говорили». Кардель, выражая свой взгляд на Югославию, сделал вывод: югославская федерации «не является больше федерацией старого типа», она – «не только объединение наций и их государств», но прежде всего «носитель определенных общественных функций единого социалистического сообщества югославских трудящихся»²⁷.

Данные положения нашли выражение в Конституционном законе, принятом в январе 1953 г. В соответствии с ним ФНРЮ определялась как «социалистическое демократическое союзное государство суверенных и равноправных народов». Вся власть, по Конституционному закону, принадлежала «трудовому народу». Основу общественного и политического устройства страны составляла общественная собственность на средства производства, а также самоуправление производителей в экономике и самоуправление трудового народа в общине, городе и срезе. В компетенции союзного государства и ее органов были: защита независимости и государственной территориальной целостности, организация вооруженных сил и оборона страны, защита общественного и политического порядка, устройство и поддержание международных отношений; обеспечение единства социалистического общественного порядка и юридической системы, единства экономической системы и планового развития народной экономики как единого целого; обеспечение самоуправления, демократических свобод, прав человека и социалистической законности.

Исполнение союзных законов, согласно Конституционному закону 1953 г., было в компетенции республиканских органов власти, в то время как союзные органы исполняли союзные законы и другие исполнительные акты только «в области утвержденных Конституцией исключительных прав и обязанностей федерации (международные отношения, народная оборона, защита общественного и политического порядка). Конституционный закон утверждал главенство союзных законов над республиканскими в случае их расхождения. В то же время республики имели право поднимать перед Народной скупщиной вопрос соответствия союзного или республиканского закона конституции страны.

Конституционный закон и высшие республиканские правовые акты, которые из него вытекали, не были полностью конституциями. Все же, эти правовые акты определили рамки для перехода к новой политической системе, основу которой составляли: рабочие советы как форма самоуправления в экономике и общественных службах, община как выражение политического самоуправления, самоуправляющиеся органы вне классической государственной структуры (просвещение, наука, культура, народное здравоохранение)²⁸.

Принятый в 1953 г.²⁹ избирательный закон достраивал задуманные в начале 1950-х годов перемены, определял довольно сложную, но хорошо продуманную процедуру выборов народных депутатов – «политических представителей трудового народа ФНРЮ» в двухпалатный парламент. Одна из ее палат – Союзное вече – формировалась как путем прямых выборов (по избирательным округам), так и делегированием туда представителей республиканских, краевых или областных представительных органов. В другую палату – Вече производителей – выборы проходили по двум «производственным группам» (промышленно-торгово-ремесленной и сельскохозяйственной).

Избирательный закон 1953 г. допускал процедуру соревнования кандидатов, делегируемых республиканскими (краевыми/областными) представительными органами: каждый член веча мог предложить одного кандидата, а каждые пять членов этого веча могли предложить столько кандидатов, сколько избирается депутатов (ст. 134). Особо оговаривалось, что «после выдвижения кандидатур председатель веча объявляет фамилии всех выдвинутых кандидатов», а также «фамилии всех выдвинутых кандидатов вносятся в избирательные бюллетени в порядке их выдвижения» (ст. 135), а «избранными считаются те кандидаты, которые получили большинство голосов всех членов представительного органа» (ст. 137). Конечно, всеми этими мелкими демократическими уступками, внесенными их разработчиками и принятые законодателями, очень сложно было воспользоваться в условиях однопартийной тоталитарной системы.

Дело Джиласа. Негативное отношение к общественно-экономической системе Советского Союза сформировалось в югославской общественной мысли на поздних стадиях советско-югославского конфликта 1948 г. Отказ югославского руководства от развития страны по советской модели в начале 1950-х годов потребовал рационального объяснения причин конфликтных отношений с советским блоком, которые стали находить в искажении советским руководством (прежде всего Сталиным) марксистско-ленинского учения, приведшем к серьезным деформациям в развитии СССР.

Наиболее последовательный и обстоятельный разбор советской системы был сделан М. Джиласом в нескольких статьях и лекциях, объединенных в 1950 г. в брошюре «Современные темы». Автор, занимавший одно из высших мест в партийно-государственной верхушке, курировавший всю агитационно-пропагандистскую работу, доказывал, что в СССР сложился государственный капитализм, управляемый «иерархически дифференцированной кастой бюрократов» и призывал к продолжению «творческого применения марксизма-ленинизма в югославских условиях»³⁰. Во время VI съезда КПЮ/СКЮ (ноябрь 1952 г.) позиция Джиласа получила широкую поддержку во многих выступлениях, а в резолюции форума отмечалось, что «Советский Союз играет роль новой агрессивной империалистической силы, претендующей на мировую гегемонию»³¹.

Летом 1952 г. в югославской публицистке развернулась дискуссия относительно формы правления в Советском Союзе. Поводом стала статья Джиласа «Класс или каста», опубликованная 5 апреля 1952 г. В ней ставился вопрос: появился ли в Советском Союзе новый класс (или каста) как бюрократический слой, который управляет государством и тормозит дальнейшее развитие общества. Статья вызвала различную реакцию, разные мнения и полемику между теми, кто одобрял тезис Джиласа, и тем, кто его не разделял³².

Постановка этой и других проблем в печати способствовала тому, что имя Джиласа становилось все более популярным. Шаг за шагом он превращался во все более весомую политическую фигуру в югославском руководстве, выделяясь из других политических деятелей в окружении Тито. Тому, что его популярность в масштабах Югославии становилась почти равной первому лицу, в большой мере способствовала сама сфера его деятельности – пропаганда, идеология, участие в международной деятельности. В частности, именно он был одним из самых активных сторонников политики борьбы с бюрократизмом, резко и ярко высказываясь об этом в СМИ, именно он стал автором нового названия коммунистической партии, переименованной на ее VI съезде в Союз коммунистов Югославии. Аплодисменты, которыми встретили делегаты съезда краткое выступление Джиласа, произнесенное по случаю годовщины Октября, в котором советские вожди осуждались за предательство заветов революции, были громче и сильнее, чем самому Тито³³.

Вместе с тем, уже в 1952 г. некоторые идеи Джиласа наталкивались на холодный прием в высшем югославском руководстве, что вынуждало этого амбициозного и эмоционального политика, хотя и со ссылкой на состоявшееся обсуждение на политбюро, обращаться к партийным форумам напрямую. Его призыв к пленуму ЦК в мае 1952 г. о необходимости подготовки новой программы партии³⁴ не нашел последователей. Повторное возвращение Джиласа к проблеме новой программы на партийном съезде в ноябре³⁵, также не нашло отражения в итоговых документах форума. Не исключено, что его стремление поставить в повестку дня вопрос о новой программе (входившее, впрочем, в круг его партийных обязанностей) воспринимались в окружении Тито не только как несвоевременное, но и как желание возглавить комиссию по ее разработке, что превращало его в партийного теоретика, своего рода «властителя дум» в стране. В доступных к изучению документах нет еще определенного ответа на вопрос о первых разногласиях в югославской верхушке. Тем не менее, комиссия по подготовке новой программы партии была создана значительно позднее, лишь в феврале 1957 г., после того как ее главный инициатор оказался в тюремных застенках того режима, в становлении и укреплении которого он сыграл далеко не последнюю роль.

К лету 1953 г. Тито посчитал необходимым снизить темп преобразований в стране, заданный событиями конца 1940-х годов. Руководству Югославии предстояло отладить политическую систему, которая путем проб и ошибок, импровизаций и под влиянием текущей ситуации создавалась последние несколько лет. Осенью 1953 г. новая система должна была пройти проверку во время кампании по выборам в союзную Скупщину. Сдерживавшее влияние на темп реформ оказали и события в ГДР, где прокатилась волна народного возмущения против коммунистического режима, подавить которую власти смогли лишь при помощи советских танков.

На Втором пленуме ЦК СКЮ (16–17 июня 1953 г.), впервые за всю послевоенную историю проведенного не в Белграде, а в резиденции Тито на острове Бриони, Джиласу показалось, что вместо того, чтобы усиливать избранный курс, Тито намерен прекратить борьбу против бюрократизма. В ходе пленума Тито, посадив Джиласа в президиуме слева от себя, вынудил его продемонстрировать согласие с югославским лидером, показать, что в руководстве партии нет раскола³⁶. Однако Джилас проявил последовательность. В его выступлениях летом 1953 г. продолжали звучать призывы к дальнейшей дебюрократизации общества, а главная опасность виделась ему в локальных, местных интересах, противостоявших интересам общеюгославским³⁷. В частных беседах с друзьями, также членами высшего руководства партии и страны, Джилас высказывал мнение о том, что не только «сталинский», но и «ленинский» тип партии – явление устаревшее. Он допускал, что в СКЮ «появятся группы, которые не занимают одинаковые позиции по отдельным вопросам». Он также не видел ничего страшного и в свободе фракций внутри партии: «Если все коммунисты сохраняют курс на социализм, то нет причин опасаться фракции, что может только двигать вперед»³⁸.

Популярность М. Джиласа выросла в тревожные октябрьские дни 1953 г., когда Белград и Загреб потрясли многочисленные антизападные демонстрации, связанные с притязаниями Италии на территории вокруг Триеста. Джиласа видели среди участников этих демонстраций, состоявших прежде всего из рабочих и молодежи. Газеты обошли фотографии, где он сидел на плечах студентов, готовых защищать страну от Италии и ее союзников – членов блока НАТО³⁹.

Состоявшиеся в конце ноября 1953 г. выборы в Народную скупщину вызвали определенную спекулятивную волну на Западе. Так, в «Нью-Йорк Таймс» от 24 ноября 1953 г. была опубликована статья, в которой утверждалось, что Джилас опередил Тито на выборах в парламент⁴⁰. На первом заседании Народной скупщины нового созыва в декабре 1953 г. по представлению самого Тито Джилас был избран ее председателем.

Отличительной особенностью политической жизни Югославии осени 1953 г. стала серия из написанных Джиласом девятнадцати статьей («Новые содержания», «Югославия», «Новые формы», «Небольшие избранные темы», «Важность решений», «Законность», «За все», «Без вывода», «Имеется ли цель», «Идеал», «Общее и особенное», «Конкретное», «Ответ», «Субъективные силы», «Объективные силы», «Классовая борьба», «Новые идеи», «Союз или партия» и «Революция»), публиковавшихся с 11 октября 1953 по 7 января 1954 г. в ежедневном официозе югославского руководства – газете «Борьба»⁴¹. В них Джилас подверг критике создавшееся положение в Югославии и попытался предложить пути и способы дальнейших действий.

Начав с подробной критики бюрократизма⁴², Джилас поднял в последующих материалах многие вопросы современного развития. Автор, увидев своего рода сходство между СССР и ФНРЮ в роли партии, государства и общества, построил на этом и критику югославской действительности, которая, по его мнению, как и советская, являла главенство политического руководства над обществом и государством. Эмоционально, но туманно и обобщенно в этих статьях затрагивались проблемы демократии, партии, революции, объективных сил, преданных идеалов, отчужденности, классовой борьбы и пр. Джилас выступал в них за «ослабление монополизма политического движения над жизнью общества», определяя это как «требование времени» в социализме⁴³.

Опубликованные материалы, позволившие «Борьбе» в это время опередить по тиражам и известности традиционно самую популярную газету страны – белградскую «Политику», разделили политическую элиту ФНРЮ, вызвали споры и критику со стороны прежде всего военного поколения членов партии, которые укрепились во властных структурах еще в 1944–1945 гг. Многим показалось, что автор статей даже подводит своих читателей к необходимости борьбы с коммунистической партноменклатурой, поставив под сомнение правомерность ее главенствующей роли в обществе.

Впрочем, дискуссионная форма написания статьей и стиль обращения к читателям позволили Джиласу воспринимать выраженные в его адрес опасения как одну из целей публикации. К этому времени он сам сгруппировал негативные отклики читателей в свой адрес, разделив обвинения на четыре группы. Одни называли его «философом без связи с действительностью», другие – «пишущим для заграницы», третьи – автором, который «начал удаляться от диамата и истмата и марксизма-ленинизма», а четвертые даже указывали, что «вокруг статьей собирается реакция и использует их против „наших“ людей и установок». Действительно, в завуалированной порой форме, Джилас ставил в своих статьях самые разнообразные вопросы. Попытка, к примеру, затронуть вопрос о том, «всегда ли интерес какой-либо партии или группы, или вождя, является и должен всегда быть одинаковым с интересами народа, общества» и «когда происходит или может произойти, хотя бы в наших условиях, расхождение или столкновение между ними»⁴⁴, ставил в тупик тех, кто привык не задумываться над формулировками, продолжая по инерции жить по прежним нормам.

В начале 1954 г. в специально основанном для дискуссионных выступлений журнале «Новая мысль» появилась статья Джиласа «Анатомия морали», в которой язвительно высмеивались быт и нравы высшей партноменклатуры. Одновременно продолжали выходить его статьи в «Борьбе». Джилас продолжил их написание и публикацию, хотя в конце 1953 г. получил достоверное сообщение о том, что Тито весьма недоволен тем, что он делает. В последней из статей, озаглавленной «Революция», в весьма неконкретной форме противопоставлялись партия югославских коммунистов времен Второй мировой войны (в терминологии тех лет – «национально-освободительной борьбы и революции») и современный СКЮ. В прошлом, писал он, «партия была формой объективного процесса, формой сознательной и организованной, даже и решающей по своей сознательности и организованности для дальнейшего развития. Но если это было так, и она была такой, этим она не получила пропуск в вечность, чтобы только ей и в той же форме быть и в дальнейшем полным выразителем воли и действий масс»⁴⁵.

10 января 1954 г. исполком ЦК СКЮ сделал официальное заявление, указав, что статьи Джиласа, в особенности «Анатомия морали», являются плодом его собственных размышлений и «в своей основе противоречат мнению всех остальных членов Исполнительного комитета, духу решений VI съезда… Он печатал их, не обсуждая предварительно со своими товарищами по Исполнительному комитету те идеи, которые в них собирался опубликовать, несмотря и вопреки тому, что некоторые товарищи во время публикации первых статей из этой серии указывали ему не только на теоретическую и политическую ошибочность его предположений, но и на очевидный вред, которые такие статьи могли нанести идейному единству и развитию Союза коммунистов, строительству социалистической демократии»⁴⁶. После этого в «Борьбе» появились материалы с критическим разбором идей Джиласа.

Взгляды и поведение Джиласа стало предметом специально созванного (проведенного без его участия) заседание исполкома ЦК СКЮ 12 января 1954 г.⁴⁷ Как свидетельствует запись, Тито был взбудоражен позицией Джиласа еще до выхода из печати памфлета «Анатомия одной морали». К действиям Джиласа он применил определения «антипартийный и контрреволюционный выпад», «мелкобуржуазный анархизм» и высказался за применения к нему мер, которые на законных основаниях позволят «разобраться» с ним и «с теми, кто его поддерживает», так как вокруг него, как знаменосца, «собрались мелкобуржуазные интеллектуалы, студенты». Заявив об «огромной ответственности перед рабочим классом», Тито указал на «невозможность поступить либерально» («рабочий класс это не одобрит»), посчитав необходимым «совершить политическую ликвидацию» Джиласа. Его теоретические и политические подходы – «конфузия, но нужно отнестись к ним совершенно серьезно»⁴⁸.

При обсуждении оказалось, что взгляды и действия Джиласа не имеют сторонников в окружении Тито. Э. Кардель напомнил, что в личных разговорах с ним Джилас, защищая необходимость дальнейшей борьбы с бюрократизмом, заявлял, что в стране формируется социалистическое левое движение и даже не исключал возможности существования социалистической партии. Впрочем, в дальнейшем, он заявил, что «поторопился с выводами». Оценивая действия Джиласа в последние месяцы, В. Бакарич заметил, что у него были «подпевалы, которые организовано на него работали». «Не может быть никаких компромиссов, – продолжил лидер хорватских коммунистов. До „Новой мысли“ я думал, что с ним можно разговаривать политически, после этой статьи – это невозможно». В едином критическом хоре не затерялся и А. Ранкович, напомнивший, что «Дж[илас] после VI съезда перестал заниматься практической работой, теми делами, за которые отвечал в правительстве и по партийной линии. Сидел дома… систематически работал над привлечением людей к своим идеям… Он нас заставил замолчать, поставив партию и страну в неудобное положение». Кардель был определеннее в формулировках: «Речь идет не о демократии, но о том, нужен ли С[оюз] Коммунистов] как организованная сознательная социалистическая сила». Кардель призвал разоблачить представление о Джиласе как «поборнике демократии». По его словам, Джилас, злоупотребляя положением, «фактически мешает [развитию] демократии», делая все, чтобы «замедлить ее дальнейшее развитие»⁴⁹.

На состоявшемся через несколько дней пленуме ЦК югославских коммунистов взгляды Джиласа подверглись резкой критике в речах подавляющего числа выступавших, а он сам исключен из состава ЦК. Весь пленум транслировался по радио, его материалы были опубликованы в СМИ. В скором времени Джилас подал в отставку с поста председателя парламента, а весной 1954 г. вышел из рядов СКЮ.

Примечания

1 К вопросу о необходимости завершения строительства ключевых объектов высшее югославское руководство вернулось осенью 1951 г. когда было принято решение «направить все силы» на выполнение этой задачи. (См.: Arhiv Jugoslavije (далее AJ). F.507. III/59. Zapisnik sednice Politbiro CK KPJ od 30 IX.1951).

2 AJ. F.507. III/48. Zapisnik sednice Politbiro, 13.11.1950.

3 Sednice Centralnog Komiteta KPJ 1948–1952. Beograd, 1985. S. 664–665.

4 Sednice Centralnog Komiteta KPJ 1948–1952. Beograd, 1985. S. 275. Пленум также принял резолюции «О текущих задачах в области экономики» и «О текущих организационных и агитационно-пропагандистских задачах». Пленум избрал Й. Броз Тито, В. Влаховича, С. Вукмановича, И. Гошняка, М. Джиласа, В. Зековича, О. Карабегович, Э. Карделя, Б. Нешковича, К. Попиводу, А. Ранковича, Дж. Салая, П. Стамболича и В. Томшича в состав Организационного бюро ЦК КПЮ.

5 Гудац-Додић В. Аграрна политика ФРЩ и сељаштво у Србиjи 1949–1953. Београд, 1999. С. 266–267. Более подробно см.: Кржишник-Букић В. Цазинска буна 1950. Сараjево, 1991 С. 136–196. Всего в Цазине было проведено 8 военно-судебных процессов, на которых вынесено около 300 приговоров, в том числе 18 смертных (в Цазинской крайне к смерти осуждено 16, а в Слуньском срезе – 2 участника событий). В итого из 18 приговоренных было расстреляно шестеро, а остальным приговор был изменен. В ходе следствия несколько человек, не смогли перенести суровые условия содержания в тюрьме и умерли до вынесения приговора (Кржишник-Букић В. Цазинска буна 1950. Сараjево, 1991 С. 428). Однако этим репрессии против бунтовщиков не ограничились. Пострадали и члены семей участников волнений – прежде всего осужденных. Около сотни семей (до 600 чел.) были вынуждены оставить свои дома и перебраться в Србачки срез (Там же. С. 383, 410).

6 Гудац-Додић В. Аграрна политика ФРЩ и сељаштво у Србиjи 1949–1953. Београд, 1999. С. 264–265.

7 Там же. С. 161.

8 Павловић М. Српско село. 1945–1952. Откуп. Београд, 1997. С. 178.

9 Гудац-Додић В. Аграрна политика ФРЩ и сељаштво у Србиjи 1949–1953. Београд, 1999. С. 162–163.

10 Там же. С. 166.

11 См.: Там же. С. 224.

12 AJ. Fond 507. Ill /53.

13 AJ. Fond 507. IH/47.

14 Vukmanovi?-Tempo S. Revolucija koja te?e. Memoari. Knjiga druga. Beograd, 1971. S. 153–154,156-157.

15 Кузнечевский В.Д. Эволюция югославской концепции социализма. М., 1990. С. 24.

16 Там же. С. 22.

17 Подробнее см.: Там же. 27.

18 Petranovi? В., Ze?evi? M. Jugoslavija 1918/1988. Tematska zbirka dokumenata. Beograd, 1988. S. 1019–1023.

19 Sednice Centralnog komiteta KPJ, 1948–1952. S. 508–588.

20 Димић Љ. Историја српске државности. Нови Сад, 2001. Књига III. Cpbnja у Југославији. C. 355.

21 Историја Савеза коммуниста Југославије. Београд, 1985. C. 383.

22 Sednice Centralnog komiteta KPJ (1948–1952). Beograd, 1985. S. 639–641.

23 Борба. 1952.8X1.

24 Во время заседании Политбюро, состоявшемся 8 апреля 1952 г. на котором был принят предварительный проект Конституционного закона о высших союзных и республиканских органах власти ФНРЮ М. Пияде находился в Париже (См.: AJ. F.507. III/59. Zapisnik sednice Politbiro CK KPJ od 8 IV.1952).

25 В Вече производителей от промышленности и горного дела избирались 154 депутата (участие в общественном производстве – 52,2 %), от сельского хозяйства – 74 депутата (24,6 %), от лесного хозяйства – 7 чел. (2,3 %), от строительства – 22 депутата (7,7 %), от транспорта – 23 чел. (7,8 %), от торговли – 11 депутатов (3,6 %), ремесленникам было выделено 9 местю (2,8 %) (AJ. ЦК CKJ. П/9. прилог 1. Материјали V пленума ЦК КГЦ од 2.5.1952).

26 Там же.

27 Димић Љ. Историја… С. 358.

28 Димић Љ. Историја… С. 361.

29 Службени лист OHPJ 1953. № 35.

30 Бжилас М. Савремене теме. Београд, 1950. С. 18–20, 45].

31 Борба комуниста Југославије за социјалистичку демократку. VI конгрес КГЦ (Савеза комуниста Југославије). Београд, 1952. С. 276.

32 Kalezi? V. Dilas. Milenik i otpadnik komunizma: kontroverze pisca i ideologa. Beograd, 1989. S. 62–63.

33 ?ilas M. Vlast i pobuna. Beograd, 1991. S. 241.

34 Sednice Centralnog komiteta KPJ, 1948–1952. S. 646–647.

35 Борба коммуниста Југославије за социјалистичку демократку VI конгресс CKJ (Савеза коммуниста JyrocaaBnje). [Београд, 1952] С. 167.

36 ?ilas M. Vlast i pobuna. S. 262–263.

37 Наша револуција je једна од врло ретких Koja je остала верна самой себи тиме што осигурава непрестано разврате демократке. Говор Милована Ђиласа у Биjелом польу 12 jyлa.// Борба. 14 VII 1953. Среди подзаголовков его выступления редакция газеты выделили тезис о том, что «Бюрократизм сегодня особенно сильно выражается в местничестве». Вслед за Джиласом один из руководителей коммунистов Словении Михай Маринко заявил, что «развитие демократических отношений ставит перед коммунистами значительно более сложные задачи». См. Развитак демократских односа поставка пред комунисте много теже задатке, рекао je друг Миха Маринко комунистима Љyбљане (Љyбљана, 8 август) // Борба. 9 VIII 1953 С. 1.

38 Vukmanovi?-Tempo S. Revolucija koja te?e. Memoari. Knjiga druda. Beograd, 1971. S. 183.

39 Dedijer V. Veliki buntovnik S. 415–416.

40 Dedijer V. Veliki buntovnik S. 417.

41 В номере за 20 декабря редакция «Борбы» назвала серию материалов Джиласа статьями «о субъективных и объективных возможностях социалистической демократии». В статье ««Ответ», опубликованной Джиласом 24 декабря, он назвал свои статьи «серией антибюрократических заметок».

42 Подробнее см.: Dedijer V. Veliki buntovnik… S. 399–401.

43 Kova?evi? В., Dilas. Heroj-antiheroj. Iskazi za istoriju. Podgorica, 2006. S. 38–39.

44 Борба. 1953. 20X11. C. 3.

45 Борба. 1954. 7 I. C. 3.

46 Борба. 1954.111. C. 3.

47 AJ. F. 507. III/61a Sednica Izvr?nog komiteta CK SKJ.

48 Там же.

49 Там же.