Вторая горсть (1895)

I

Где Сан течет зеленый, в Перемышле,

Стоял я на мосту с тяжелой думой,

Я думал о тебе, душа моя,

О счастье том, что, словно сонный призрак,

Явилось, улыбнулось и исчезло,

Оставив сожаленье по себе.

И повесть мне одна пришла на ум,

Которую я здесь над Саном слышал.

Зима была, замерз зеленый Сан,

И на блестящем ледяном покрове

След от саней крестьянских был заметен.

То воскресенье было. В самый полдень —

Сияло солнце — люди шли из храма,

Искрился снег, вокруг народ толпился,

Над Саном гулко голоса звучали.

Но вот за Саном в оснеженном поле

Вдруг зачернело что-то, колокольчик

Звенит, копыта по земле замерзшей

Стучат, и по утоптанной дороге

Четверка мчится. Упряжь дорогая

Блестит на солнце, и быстрее вихря

Летит карета, и бичом возница,

Как выстрелами, щелкает…

А бедный

Народ глядит на это появленье.

Он поражен. Кто мог бы это ехать?

Здесь никогда еще таких упряжек

Не видели. И старики и дети

Глазеют и не могут догадаться,

Кто едет так — откуда и куда.

Но вот четверка, не остановившись,

На лед влетела. Глухо застонал

Покров хрустальный, звонко застучали

По нем копыта конские, скрипел

Замерзший снег под шинами колес;

Бичом хлестнул возница, и как вихрь

Неслась четверка. Но посередине

Реки, где кроет ледяной покров

Речную глубь, — вдруг что-то захрустело.

Один лишь раз — единственный. Широкий

Круг льда, как бы отмеренный, поддался,

И кучер, и карета в краткий миг,

И что в карете было, будто сон,

Как призрак, сразу подо льдом… исчезло.

Лишь Сан забулькал, будто дьявол сам,

И облизнулся. Лишь одна волна

Зеленая прошлась по льду неспешно

И вновь ушла в таинственную глубь.

Не стало ни четверки, ни кареты,

И никогда там не узнали люди,

Кто это ехал, путь держал куда.

Никто о них не приходил справляться,

Да и в реке потом никто останков

Не находил. Когда бы лишь один,

А не десятки видели все это,

То видевший, наверно б, не поверил

Своим глазам. И стал бы после думать,

Что то был сон.

Не то же ль и со мною?

Когда бы не года тяжелой муки,

Страданий жгучих, слез и унижений,

Покорности и возмущений буйных

Раздавленного сердца, то я сам,

Припомнив наше первое свиданье

И ясный луч надежды несравненной,

Что мне блеснул, — пошел бы под присягу,

Что то был только сон, легенда Сана.

II

Мне трудно…

Полдневное поле безлюдно,

Для самого тонкого слуха

Все глухо;

И тени людской не видать.

Лишь в травах, как в море волнистом,

Зеленом, блестяще-цветистом,

Кузнечикам любо трещать.

И в зное

Стремится долиной речною

К уступам синеющих гор

Мой взор.

Летит он все выше и выше,

Где липы душистые дышат

И душу ласкает, колышет

Простор.

Но тише!

Как сжатое в горле дыханье,

Так тихое где-то рыданье

Я слышу.

Мое ли то горе большое?

Иль сердце заныло больное?

Ошибся я, в самом же деле

Доносится голос свирели.

И вот,

В ответ на напев, что зовет и влечет,

Вдруг сердце мое зарыдало

Без слов.

И ты, о звезда моя, в памяти встала,

И, вторя народному ладу,

Понесся по лугу и саду

Мой зов.

III

Явор зеленый, явор зеленый,

Но зеленее ива.

Так для меня из девушек милых

Только одна красива.

Алая роза, алая роза

Других цветов горделивей.

Не вижу розы, не вижу розы,

Лицо ее роз красивей.

Звезды и зори в небесном море

От края до края ночи.

Ясней, чем звезды в ночном просторе.

Блистают черные очи.

Медные звоны неугомонны,

Слух наш в них утопает,

Но ее голос — пшеничный колос —

За сердце нас хватает.

Синее море, грозное море

Бескрайно и бесконечно.

Но от утраты — бескрайней горе

Скорби моей сердечной.

IV

Стройная девушка, меньше орешка,

Что ж в твоем сердце злая насмешка?

Что ж твои губы — словно молитва,

Что ж твои речи — острая бритва?

Нежно сияют глаз твоих чары,

Что зажигают в сердце пожары.

Ах, эти очи, пасмурней ночи,

Тот, кто их видел, — солнца не хочет!

Что ж мне улыбка стала страданьем,

Сердце, как в буре, бьется желаньем?

Ясная зорька, что в твоем взоре?

Ты — моя радость, ты — мое горе!

Встречи добившись, пылко люблю я.

Пылко влюбившись, душу сгублю я.

V

Красная калина, что ты долу гнешься,

Что ты долу гнешься?

Света ль ты не любишь, к солнцу не влечешься?

К солнцу не влечешься?

Иль, цветы жалея, ты боишься бури?

Ты боишься бури?

Или ты боишься молнии с лазури?

Молнии с лазури?

— Нет не жаль цветов мне, не боюсь я молний,

Не боюсь я молний.

Свет люблю безмерно, свет меня наполнил,

Свет меня наполнил.

Мне тянуться к небу силы не хватает,

Силы не хватает.

Красных ягод кисти вниз меня склоняют,

Вниз меня склоняют.

Не тянусь я к небу, словно дуб могучий,

Словно дуб могучий.

На меня он бросил тень свою, как туча,

Бросил тень, как туча.

VI

Ах ты, дубок, дубочек кудрявый,

Кто и когда тебя закудрявил?

— Ветви обвили мне гибкие лозы,

Корни подмыли мне частые слезы.

Лист закудрявили темные ночи,

Ранили сердце черные очи.

Черные очи красавицы властной,

Гордые речи ночи ненастной.

Речи те — ветра холодного звуки,

Вечная боль нестерпимой разлуки.

Вот уже сердце и сохнет, и тает,

Вянет моя красота, пропадает.

Сила былая слабеет и гнется, —

Видно, ко мне и весна не вернется.

Желтые листья лежат на равнине, —

Сам я последую скоро за ними.

Все, что осталось от славы и силы,

Быстро разрежут злоречия пилы.

Злость, затаенная в пилах звенящих,

Все перетопчет, как скот проходящий.

VII

О, печаль моя, горе

Без дна и без края!

Упустил я голубку

И уже не поймаю.

Я ей не дал приманки,

Когда были мы рядом,

И теперь не утешусь

Я ни вздохом, ни взглядом.

Когда были мы рядом,

Я еще колебался,

Я не ждал, чтоб так быстро

Друг мой нежный умчался.

А когда улетела,

То назад не хотела

И с собой захватила

Мою душу из тела.

Все погибли утехи

И надежды былые,

Так с весною уходят

Все цветы полевые.

VIII

Я не тебя люблю, о нет,

Душистая лилея,

Не глаз твоих прозрачный свет,

Что всех других милее;

Не твой звенящий голосок,

Что прямо в душу льется,

Не поступь легких стройных ног,

Что в сердце отдается;

Не губы, от которых я

Не слышу слова ласки,

Не облик, где душа твоя

Давно видна без маски;

Не стан, что скромностью повит,

Красою безыскусной,

Не весь твой гармоничный вид,

Подобный песне грустной.

Я не тебя люблю, о нет,

Мечту свою люблю я;

Люблю глубокий в сердце бред,

Что сызмала таю я.

Всем, что досель мне жизнь дала,

Я красоту восславил.

Мой дар душевного тепла

В нее я переплавил.

Она мне хлеб, она мне дом,

Она мне песней стала,

И, как полип на дне морском,

Душа к мечте пристала.

И в повседневности и в снах

Мой дух тянулся к милой…

И тут она — о страх, о страх! —

Твой облик мне явила.

Подобно молнии, что вдруг

Мне ослепляет очи,

Что вместе радость и испуг,

Дни превращает в ночи, —

Так был прекрасен образ твой,

Грозя мне тайным жалом;

То смерть стояла предо мной

Под дивным покрывалом.

И я от страха трепетал,

Но пьян был красотою;

Я от тебя дорог искал,

Но был всегда с тобою.

Я, как на спицах Иксион,

Сплетений не разрушу.

Так год за годом бьется стон,

И боль сжигает душу.

Лекарств напрасно я искал

Для возрожденья силы.

Кого предатель Сфинкс поймал,

Тот болен до могилы.

О нет, я не тебя люблю,

Свою мечту люблю я.

Я без тебя себя убью,

С тобой — с ума сойду я.

IX

Зачем ты совсем не смеешься?

Не холод ли в сердце твоем?

Не с горя ли сердце застыло

И смех не рождается в нем?

Зачем ты совсем не смеешься?

Быть может, какой-нибудь грех

На совесть налег и сжимает

Задорный и радостный смех?

Неявной печали отметка

Лежит на прекрасном челе.

Улыбка твоя — как под осень

Блистание солнца во мгле.

X. В ВАГОНЕ

Как с испуга, без сознанья,

Так земля из-под меня

Убегает, пихты, ели

И столбы назад гоня.

Словно пестрые полотна

Великанова рука

Тянет вспять — и убегают

Нивы, рощи, сад, река.

Только я стою, и звезды,

Что сияют в вышине,

Аргументом постоянства

И порядка служат мне.

И насмешливо мигают

Звезды с черной высоты:

«Доказательство порядка

В мире — только мы и ты».

XI

Смейтесь, звезды, надо мною!

Я несчастен, я червяк!

С грудью слабою, больною

Мне не справиться никак.

Я в раздоре сам с собою,

Мыслей собственных боюсь.

Звезды, смейтесь надо мною,

Я безвольный, слабый трус.

От себя бежать за море

Я хочу… Не убегу!

Я — колодник! Я от горя

Оторваться не могу.

XII

Зачем приходишь ты ко мне

Во сне?

И взгляд роняешь сквозь ресницы?

Глаза прекрасные ясны,

Грустны,

Как бы холодная криница.

Зачем привыкла ты молчать?

Какой укор или страданье,

Неисполнимое желанье,

Как пламя, на устах пылает

Лишь миг — во мраке пропадает

Опять?

Зачем приходишь ты ко мне

Во сне?

Как в жизни мной пренебрегла ты,

Как сердце мне надорвала ты,

Лишь песни вызвала одни

Из сердца, и слезам сродни

Они…

На улице, со мною рядом,

Меня ты не окинешь взглядом,

А поклонюсь — так обойдешь

И головою не кивнешь.

Ты такова, прекрасно зная,

Как я люблю и как страдаю,

Как мучусь долгими ночами,

И вот уж годы за годами

Душу я в сердце боль свою

И песен горькую струю.

О нет!

Являйся, милая, ко мне

Хотя б во сне.

Мне в жизни целый век тужить —

Не жить.

Так пусть же сердце, что в тревоге,

Как пыльный жемчуг на дороге,

Тускнеет, нету силы в нем, —

Хотя б во сне живет тобою.

Все переполнено мольбою,

Переливается огнем.

И если счастье может длиться,

То чуду должен я молиться,

Чтобы безумным насладиться

Грехом!

XIII

Вьется та тропиночка,

Где она прошла

И из сердца запросто

Счастье унесла.

Вон туда пошла она,

Все гуляючи,

Со своим возлюбленным

Напеваючи.

Словно сумасшедший,

Я бежал за ней.

Обливал слезами я

След среди камней.

Словно утопающий,

Как спасение.

Взглядом я ловил ее

На мгновение.

Как в лесах коралловых,

В глубине морской,

Слух ловил мой с жадностью,

Жемчуг речи той.

Вот идет тропиночка,

Извивается,

А сердечко бедное

Разрывается.

Залегла на дне его

Мысль всего одна:

Что вот тут загублена

Жизнь моя сполна.

Все, что мне милей всего,

Мной взлелеяно,

Чем душа жива была, —

Здесь развеяно.

Чем душа была жива,

Было-минуло…

Ах, чтоб эта тропочка

Вовсе сгинула!

XIV

Знать бы чары лучше, что сгоняют тучи,

Те, что сердце к сердцу накрепко приручат,

Что ломают путы, где сердца замкнуты,

Что лишают яды силы их в минуту.

Если бы покрыла вдруг тебя их сила,

Все бы в твоем сердце искры погасила,

Мысли и желанья лишь одним ударом,

Чтоб одна любовь там вспыхнула пожаром,

Чтоб в одно мгновенье смыла с сердца тленье,

Пожрала тревогу и твои сомненья.

Пусть один мой образ греет, а не ранит…

Пыл воображенья, пыл моих мечтаний!

Если б был я рыцарь, был одет в кольчугу,

Если б был я грозен недругу и другу,

Я б врагов чертоги повергал под ноги,

Что стоят меж нами, не дают дороги.

Я б к тебе пробился через все препоны,

Разметал бы стены и убил дракона,

Я со дна морского добывал бы клады

И к твоим ногам их клал, моя отрада!

Башни крепостные я бы рушил в брани…

Пыл воображенья, пыл моих мечтаний!

Был бы я не дурень, что поет и плачет,

Если он давящей болью сердца схвачен,

Что в грядущем видит перст судьбы народной,

А сегодня бродит, как бедняк голодный,

Что на небе ловит яркие кометы,

А перед любимой не найдет ответа,

Идеалы видит где-то за горами,

А не может счастье ухватить руками.

Опоздал — и плачет, голова в дурмане…

Пыл воображенья, пыл моих мечтаний!

XV

Что счастье жизни? Лжи струя,

Ночное привиденьице…

О ты, иллюзия моя,

Любимая изменница!

Ты чаша радости моей

И вся ты страсть живая,

Ты дум обман, ты жизни всей

Ошибка роковая.

Чуть не поймал тебя я в сеть,

Да крылья вдруг опали.

Не смог я за тобой лететь,

Один томлюсь в печали.

С тобою жить? — Так много лжи

Теперь стоит меж нами.

В разлуке жить — весь век тужить

И днями и ночами.

Пускай ты тень, пускай ты мрак,

Видение пустое, —

Зачем же сердце рвется так,

Душа болит и ноет?

Пускай ты юная мечта,

И тень, и обольщенье, —

Мне вся вселенная пуста

В моем отъединенье.

Как Шлемиль, что утратил тень,

Хожу я, как заклятый,

И не заполнит целый свет

Одной такой утраты.

XVI

Коль не вижу тебя —

Мне минуты, как век, бесконечны.

Коль увижу тебя —

Вновь страдаю от раны сердечной.

Коль не вижу тебя —

Я окутан морозом и мглою,

А увидев тебя —

Опален я горящей смолою.

Чтоб увидеть тебя —

Понесут меня ангелов руки,

А увижу тебя —

Гонят прочь меня адские муки.

Я утратил покой

И с тобой, и в разлуке с тобою,

Я не принят землей

И отвергнут небес синевою.

XVII

Если ночью услышишь ты, что за окном

Кто-то плачет уныло и тяжко,

Не тревожься совсем, не прощайся со сном

И в окно не смотри, моя пташка.

Там не тянется нищей сиротки рука,

Там не стонет бродяга бездомный, —

Это воет отчаянье, плачет тоска,

Это вопли любви неуемной.

XVIII

Хоть не цвести тебе в тиши полян

Душистою кувшинкой золотою,

Хоть ты плывешь с толпою в океан

Обыденности серой и застоя,

Но лик твой вечно будет осиян,

Ты для меня останешься святою,

Как бури не видавший лепесток,

Как идеал, что ясен и далек.

Тебя я в душу заключу мою,

За свежесть обаянья благодарный;

Твою красу я в песни перелью,

Огонь очей — в напев мой светозарный,

Кораллы уст — в гармонии струю.

Ты золотая мушка, что в янтарный

Хрусталь попала — в нем навеки спит.

Цвети же ты, пока мой стих звенит.

XIX

Как вол в ярме, вот так я, день за днем,

Влачу свой плуг, покуда хватит силы.

В усталости не вспыхну я огнем,

А дотлеваю тихо и уныло.

Расстался я с мечтами молодыми,

Иллюзии колодец пересох,

Мои ответы сделались сухими.

Готова жатва, урожай же плох.

Плох урожай. Я, видно, сеял тут

И мало, и не лучшую пшеницу,

А время нас не ждет! Дожди идут,

И осень тяжкую сулят зарницы.

XX

Сыплет, сыплет, сыплет снег

В сероватости бездонной.

Мириадами летит

Вниз снежинок рой студеный.

Одинаковы, как грусть.

Холодны, как злая доля,

Присыпают всюду жизнь,

Всю красу лугов и поля.

Отупенье, забытье —

Все покрыло пеленою,

Крепко стиснуло, прижав

Даже корни под землею.

Сыплет, сыплет, сыплет снег,

Тяжелее налегает,

Молодой огонь в душе

Меркнет, слабнет, угасает.