Картина вторая День смерти Мариам

Наступила осень. Ночи — холоднее и темней.

Налетает ветер, листья рвет с полунагих ветвей,

Поднимает пыль и гонит по земле среди камней.

Так всегда: мгновенна юность, старость вслед спешит за ней.

     Я сижу на том же месте, и печаль в душе моей.

Птицы певчие заснули, лишь вороний слышен крик,

Словно шум от крыл Мункира в чащу мертвую проник.

Красота ушла из мира, пожелтел Шамрана лик.

Как судьба непостоянна, как лукав ее язык:

     Что она создаст однажды, то разрушит в тот же миг.

И встает в воспоминанье светлой ночи тишина,

Час, когда плыла в молчанье венценосная луна.

Властной силой на свиданье Мариам влекла весна,

А сегодня без дыханья, в белом саване она,

     Без движенья, без желанья, вечной тьме обречена.

Над могилою согнувшись, горсть за горстью сыплет прах

Одинокий старец. Горе и тоска в его глазах.

Вновь и вновь к немой могиле обращается в слезах.

Злая участь прядью белой зазмеилась в волосах.

     Видно, он боролся много и не знал, что значит «страх».

Вдруг горбатая старуха незаметно подошла,

Затряслась, меня увидев и, дрожа, произнесла:

«Сто проклятий тегеранцам, приносящим столько зла!

Да погибнут эти люди за греховные дела!»

     Так кричала и ногтями щеки до крови рвала.

«Матушка, — ее спросил я, — но моя ли тут вина,

Что грустит почтенный старец и что гневом ты полна?

Расскажи мне, что случилось!» И ответила она:

«Тегеранцем недостойным дочь его совращена

     И была сегодня втайне от родных погребена».

Я рассказ старухи слушал, состраданием томим.

Не встречал я старца раньше и не знал, что было с ним.

Но когда открылось имя Мариам ушам моим,

Словно вспыхнуло все сердце и поднялся черный дым.

     Все прослушал до конца я, молчалив и недвижим.

«Ярким светочем Шамрана эта девушка слыла.

Стан был строен, косы длинны, грудь высокая бела.

И умом была богата и хозяйственна была.

Но лукавому мальчишке честь и душу отдала,

     Полюбила, обманулась и от горя умерла.

Он за ней два года бегал, непрестанно повторял:

„Ты — Ширин, перед тобою я Фархадом нежным стал“.

Он манил девчонку счастьем и жениться обещал,

Но прошло в любви полгода, стал он вдруг угрюм и вял.

     И теперь не встреч с любимой, а разлуки он искал.

Этой осенью сказал он: „Наша страсть прошла, как сон,

А жениться предлагают мне давно со всех сторон“.

С издевательской насмешкой дал совет постыдный он:

„Брось Шамран, а в Шахре-ноу есть веселенький притон.

     Поживешь там без печали, а потом из мира вон“.

Как-то опиуму дозу принесла она домой,

Приняла и той же ночью обрела навек покой.

На земле отец остался с окровавленной душой,

Сам одел он дочку в саван, сам укрыл ее землей,

     Чтоб от жителей Шамрана скрыть позор ее и свой.

О, проклятье тегеранцам! Слабы мы, они сильны.

Что хотят — то могут сделать и не чувствуют вины.

Им аллах воздаст за это. Будут все обречены!»

Тут старуха замолчала. И, без слов удручены,

     Мы стояли неподвижно у заброшенной стены.

Старик

Под черной землей теперь Мариам.

Ты спишь, моя милая дщерь Мариам!

Земным обольщеньям не верь, Мариам!