Авторское отступление

У меня очень сложное личное отношение к Кумарину, именно личным оно стало лишь весной – летом 1998 года, когда мы познакомились. Потом состоялся ряд встреч, результатом которых стал рассказ лидера тамбовских о своей жизни – рассказ этот будет полностью приведен чуть ниже. Предваряя его, хотелось бы отметить следующее: в каком-то смысле Кумарин – это герой нашего времени, герой в том смысле, что он, наверное, лучше и быстрее других уловил, какие возможности дает новое время, и сумел ими воспользоваться. К лету 1998 года Кумарин был уже не только одним из самых богатых, но и одним из самых влиятельных людей Петербурга. Оспорить это утверждение трудно, а тех, кого оно раздражает, я отсылаю к руководителям нашего государства с 1997 года – в принципе, именно под их чутким руководством в стране сложились такие объективные условия, что наиболее полно реализоваться и раскрыться смогли неоднозначные, мягко говоря, по прежним, «додемократическим», моральным критериям граждане. К лету 1998 года в Петербурге имя Кумарина было, наверное, знакомо практически почти всей дееспособной части населения – это может нравиться или не нравиться, но это так. Владимир Кумарин – личность, безусловно, очень сильная (будь он слабее – сломался бы еще в тюрьмах и, наверное, не выжил бы после покушения, в результате которого потерял руку), а потому, безусловно, интересная по масштабу, по модулю, если так можно выразиться, независимо от того, какой знак у этой величины.

Я давно хотел побеседовать с Кумариным, чтобы удовлетворить свое естественное журналистское любопытство, но специально встречи не искал. Более того, я был уверен, что сам Кумарин на контакт не пойдет и нормального разговора у нас с ним не получится. Я ошибся. Первая встреча у нас произошла случайно – в начале мая 1998 года мы столкнулись в гранд-отеле «Европа». Кумарин сам подошел ко мне, поздоровался и, улыбаясь, отпустил несколько шутливых замечаний по поводу того, как я описывал его в ранних главах «Бандитского Петербурга». Никакой агрессии, никаких наездов с его стороны не ощущалось. Мы обменялись координатами и договорились созвониться и встретиться, чтобы побеседовать поподробнее.

Вторая встреча состоялась в конце мая в резиденции Кумарина на улице Вязовой, дом 4. На дверях особняка висела доска желтого металла, удостоверявшая, что в этом доме находится приемная депутата Государственной думы Михаила Ивановича Глущенко. В ходе этой второй встречи я и предложил Кумарину сделать интервью с ним – точнее, предложил ему рассказать о своей жизни, рассказать то, что он сам сочтет нужным. Предвижу, что найдется немало возмущенных представителей общественности, которые скажут, что я воспеваю Кумарина, рекламирую его, даю ему возможность улучшить имидж и что я, скорее всего, делаю это не за бесплатно.

Упреждая эти высказывания, отвечаю: я не воспеваю Кумарина и не разделяю его позиции. Купить меня он не пытался, даже не заводил об этом речь. Я просто искренне считаю, что в каком-то смысле Кумарин к 1998 году стал уже фигурой исторической, и поэтому его рассказ-автобиография также может рассматриваться как исторический документ. У меня нет сомнений: «главный тамбовский» поведал мне только то, что хотел увидеть опубликованным, он старательно обходил все острые углы – но мне вообще трудно представить человека, который бы, рассказывая о своей жизни, пытался очернить себя. В конце концов, ведь и я не поп, и Кумарин мне не исповедовался. Впрочем, мне показалось, что он все же хотел мне что-то объяснить, он в каком-то смысле полемизировал со мной. У нас состоялось около восьми встреч – я записывал его рассказ в тетрадку от руки, он не хотел, чтобы я пользовался диктофоном. В конце работы, когда я принес ему два распечатанных экземпляра его рассказа, на каждой странице одного расписался он, на другом – я. Дело в том, что в самом начале наших встреч Кумарин в шутливой форме, но высказал сомнение – не извращу ли я его рассказ, чтобы изобразить Кумарина этаким монстром.

Монстром он мне тогда не показался. Наоборот, он даже не лишен обаяния; я ни разу не видел, чтобы он выходил из себя. Буквально на второй встрече он предложил перейти на «ты»: соответственно он меня называл Андреем, а я его Володей.

Несмотря на отсутствие руки, Кумарин был в прекрасной физической форме, он вообще, как я понял, следит за собой, одевается чисто и очень элегантно. Говорит неторопливо, как правило, взвешивает слова. Ну и кроме того, он делал скидку на то, что я записывал все от руки. Впрочем, иногда Кумарин увлекался, и его рассказ становился более эмоциональным. Матерные выражения он, конечно, как и всякий нормальный русский мужик, употребляет, но в меру, не при женщинах и не больше, чем, скажем, я сам.

Вообще, он показался мне похожим именно на мужика – на справного такого мужика, рачительного хозяина, у которого забот полон рот, но которому заботы эти по-настоящему нравятся, потому что благодаря им, заботам, и идет приумножение хозяйства. Он очень любит показывать, где собирается строить вертолетную площадку, где – фонтан, где – пристань. Речь Кумарина логична, достаточно грамотна, вообще, его интересно слушать, он хороший рассказчик.

Кумарин часто улыбается, он не обделен чувством юмора, причем подначки у него достаточно своеобразные.

Однажды, когда я пришел на очередную встречу, Кумарин был занят. Ожидая, пока он освободится, я предложил сыграть партию в нарды Михаилу Глущенко. Тот согласился. Играли на деньги, партия по 50 рублей, и я вскоре проиграл 150. Попытался отдать – не берет, и Кумарин не берет, и Глущенко. Говорят: «Ты что, ерунда какая, для нас это не деньги». На следующей встрече я все же выложил деньги на стол и сказал: «Как хотите, но я долг обязан вернуть – пусть это и небольшие деньги, но… Мне мама не разрешает в долгу оставаться». Глущенко предложил сыграть еще партию – «на все». Мы сыграли, и я отыгрался. Кумарин, видимо, запомнил эту историю. Спустя пару встреч мы поехали с ним покататься по заливу на его новом огромном катере – опробовать покупку. Кроме Кумарина и меня, на борту было еще человек пять. Когда время подходило к обеду, экипаж прямо на борту начал жарить шашлыки. Кумарин спросил: «Андрей, ты есть будешь?» Я кивнул. «Тогда давай двадцать рублей, чтобы не думал, будто я тебя шашлыком покупаю». Мы оба рассмеялись, но двадцать рублей я ему все же дал.

Поскольку встречи наши проходили с большими перерывами (Кумарин, например, ездил во Францию на матчи чемпионата мира), его рассказ завершился лишь к середине августа 1998 года. Тогда же он сказал мне, что впервые вступил в официальную должность – стал вице-президентом «Петербургской топливной компании». Рассказал он и о том, что сменил фамилию, взял девичью фамилию матери. Мне показалось, что он действительно вышел на абсолютно новый этап в своей жизни, в котором еще не совсем освоился. Он несколько раз повторял, что хочет быть легальным человеком, и я не уловил в этом фальши – либо Кумарин очень хороший актер. Я не склонен идеализировать его, мне не кажется, что он (даже если его желание легализоваться и абсолютно искреннее) сумеет мгновенно отрешиться от прошлого и стать ангелом во плоти. Так, наверное, не бывает – в жизни все очень сложно, и прошлое иногда имеет столько же власти над человеком, как и настоящее. По большому счету, я так до конца и не понял, почему Кумарин согласился рассказать о своей жизни. Несколько раз он говорил, что для него самым выгодным было бы просто отсутствие любых упоминаний о нем – чтобы забыли хотя бы на какое-то время, чтобы его фигура перестала быть такой одиозной. Вместе с тем в нем явно ощущалась потребность высказаться, донести до широкой аудитории свое видение собственной роли и в прошлом, и на новом этапе его биографии.

Как бы там ни было, я считаю, что, записав монолог Кумарина о его жизни, я поймал улыбку своей журналистской удачи. Надеюсь, что рассказ этот будет интересен и вам, уважаемый читатель, вне зависимости от вашего отношения к рассказчику.