Октябрь 2009 года

В Москве, на судебном процессе над Владимиром Барсуковым и его сподвижниками, двое подсудимых – Александр Баскаков и Альберт Старостин – неожиданно нарушили обет молчания, который хранили весь период предварительного следствия и практически в течение всех судебных заседаний, и потребовали «слова». И поскольку оба фигуранта считались особами, наиболее приближенными к «ночному губернатору», именно их показания вызвали шок у всех без исключения участников процесса. Включая адвокатов «заговоривших».

В своей речи Баскаков практически признал свое участие в захвате ресторана «Петербургский уголок». Сообщив, что по просьбе Вячеслава Дрокова (его принято считать правой рукой Барсукова, и он также находится на скамье подсудимых) вместе с Рыбкиным (земляк, приближенный Барсукова, фигурантом дела не является) принес ему документы на фирму «Ника-плюс» (по версии следствия, последняя компания в цепочке захвата ресторана), на которых было написано «балансы». Дроков, дескать, отнес эти документы Барсукову, а тот их… хм… одобрил. Таким образом, Александр Баскаков процессуально показал всю вертикаль власти тамбовских на примере отдельно взятого «уголка»…

Ну что тут скажешь? Я не очень верю, что внезапное «озарение» Баскакова было вызвано его, столь же внезапным, раскаянием. Опять же, учитывая, что, по оперативным данным, даже с началом судебного разбирательства с подсудимыми все равно продолжала вестись кропотливая работа по, скажем так, «понуждению к искренности». В пользу этого отчасти говорит и тот факт, что адвокат Баскакова оказался абсолютно не в курсе того, что его подзащитный собирается признаваться… Безусловно, публичное покаяние столь близкого Барсукову человека стало более важным скорее для предстоящего следствия, нежели для суда по слушаемому делу. Ведь захват ресторана и универсама – это лишь малая толика обвинений, предъявленных как другим подсудимым, так и, конечно, самому Барсукову. Следствие по этим эпизодам к тому времени было практически завершено, однако СКП не торопился передавать материалы в суд, ожидая приговора по самому первому процессу…

Следом за Баскаковым на трибуну Мосгорсуда попросились подсудимые Вячеслав Дроков и Павел Цыганок. В своих речах они частично сознались в содеянном, только уточнили, что организатором захватов был не Кумарин, а… главный свидетель обвинения Бадри Шенгелия! При этом Цыганок в своей речи даже попытался доказать суду, что главный свидетель не только выступал для всех рейдеров города своего рода связующим звеном с сотрудниками налоговой инспекции № 15, но и сам был заказчиком по ряду объектов, захват которых отныне приписывают тамбовским.

Впрочем, сыскались среди подсудимых и те, кто вступился за Бадри Анзоровича. Так, ранее уже дававший признательные показания Альберт Старостин заявил, что до суда вообще никогда не видел Шенгелия. Что, кстати, немного противоречило словам главного свидетеля о том, что тамбовских он всех знал, и они при нем решали все деловые вопросы…

В общем, история, которая начиналась как триллер, все больше становилась похожа на фарс. Притом что в кулуарах уже давно пошли разговоры о том, что исход процесса решен, и даже назывались реальные сроки для Кумарина. Злые языки, например, говорили, что Шенгелия отмерил Кумарину двенадцать, а гособвинение требует все пятнадцать с половиной…{ Что-то такое, похоже, чувствовал и сам главный обвиняемый. Неслучайно на одном из судебных заседаний Барсуков попросил слова и в течение нескольких часов подробно рассказывал о том, чем занимался в последние два-три года до ареста. Со слов Барсукова выходило, что в этот период жизни его интересовала лишь и исключительно благотворительность…}