Маленький, да удаленький

Андрей Альбертович Волов родился 13 ноября 1962 года. В 1980-е годы он еще не помышлял о карьере преступного авторитета, будучи вполне удовлетворенным карьерой ответственного комсомольского работника. Он лидировал в общественной жизни, возглавлял студенческие отряды, в период старта кооперативного движения курировал входящие в моду физкультурно-оздоровительные комплексы, перешел с повышением в обком комсомола. Однако под занавес восьмидесятых, осознав бесперспективность дальнейшего роста по партийной линии, подался из движения комсомольского в кооперативное. Позднее, рассказывая о кооперативном периоде своей жизни, Волов, в частности, пояснял, что по своим комсомольским убеждениям он не посчитал для себя возможным платить дань рэкетирам, а потому просто вынужден был создать собственную систему защиты, сгруппировав вокруг себя преданных людей. В начале 1990-х «коллектив», как они себя называли, распространил свое влияние в юго-западной части Петербурга, Петродворцовом и Ломоносовском районах и примкнул к стремительно набирающему силу Александру Ивановичу Малышеву, позиции которого в южных районах города были особенно сильны. Поскольку в ближайшем окружении Малышева в тот период уже имелось несколько Андреев, а Волов отличался небольшим ростом, он получил прозвище Андрей Маленький.

Когда Малышева арестовали и его империя стала разваливаться, Маленький сумел консолидировать вокруг себя часть малышевских людей, наладив в своем коллективе чрезвычайно жесткую дисциплину. Правой рукой Маленького долгое время считался Джон Солдат, бывший морской пехотинец, прекрасно подготовленный физически.{ Говорят, что впоследствии, прихватив полмиллиона долларов, полученных от шефа для какого-то серьезного дела, Джон Солдат скрылся в неизвестном направлении. За его голову Волов якобы даже назначил солидное вознаграждение, однако разыскать Смирнова так и не удалось. Насколько правдоподобна эта история – судить трудно. Но если она соответствует действительности, можно лишь похвалить Джона за безусловную… дальновидность. В бандитском деле главное – вовремя смыться.} Вотчиной Маленького всегда считался Ломоносовский район. В свое время хорошо усвоив комсомольский принцип: «Никогда не делай того, что может сделать твой подчиненный», – Маленький старался избегать непосредственного участия в совершении физических акций, а уровень конспиративности в его организации был настолько высоким, что к 1998 году он оставался одним из самых малоизученных правоохранительными органами лидеров бандитского Петербурга.

После убийства Кирпича в 1996 году к Маленькому примкнули Юра Криминал и Наум, а после посадки Акулы с ним начали работать Жук и Витя Мурманский (не путать с тамбовским бригадиром Вовой Мурманским). О Маленьком в Питере ходило много страшных слухов. В частности, говорили, что в его коллективе за неисполнение приказа рубят пальцы и убивают за малейшие подозрения в измене. Коммерсанты, работавшие под Маленьким, боялись уходить под другую крышу, опасаясь физического уничтожения. На стрелки люди Маленького часто приезжали не на шикарных иномарках, а на ржавых «москвичах» или вовсе на метро, для того чтобы их нельзя было вычислить по номерам машин. Ходили легенды о связях Маленького в ФСБ, ГУВД и РУБОПе – именно они якобы и являлись залогом его неуязвимости.

Несмотря на то что во второй половине девяностых Волов, несомненно, стал человеком состоятельным (по некоторым данным, у него даже имелся собственный дом в Венеции), он не остепенился, а, наоборот, сделался еще жестче и беспредельнее. К 1998 году Андрей Маленький считался очень влиятельной фигурой в бандитском Петербурге, однако многие лидеры, услышав его имя, качали головами и говорили, что «авторитет, сделанный на крови, должен постоянно кровью и подпитываться, а потому этот авторитет не может быть долгим».

И время показало, что они были правы. 26 июля 1999 года Андрей Волов был задержан сотрудниками РУБОП и УФСБ в международном аэропорту «Пулково-2» – прямо на летном поле, куда он спустился по трапу авиалайнера, прибывшего рейсом из Голландии. Волов возвратился в Петербург из Венесуэлы, где, как он позднее расскажет на следствии, занимался крупным бизнесом.

Преступных эпизодов Волову и его «коллегам» предъявлено было немерено – только на объединение уголовных дел, имеющих отношение к деятельности группировки Маленького, ушло нескольких месяцев. Неудивительно, что следствие оказалось необычайно долгим и продвигалось очень тяжело. Достаточно сказать – в период с сентября 1999 по октябрь 2000 года погибли четыре (!) свидетеля, давшие показания против Волова. Трое из них были демонстративно убиты, один внезапно умер при загадочных обстоятельствах.

Лишь в марте 2001 года заместителем прокурора Петербурга Николаем Винниченко было утверждено обвинительное заключение по делу Волова и девятнадцати его сообщников, а само дело направлено в городской суд Петербурга. Подсудимым вменялись бандитизм, создание и участие в организованном преступном сообществе, убийства, вымогательства, разбои, незаконный оборот оружия и еще целый ряд преступных деяний.

На этапе предварительного следствия прошла информация о том, что Волов виновным себя не признает. Более того, по его заявлению, данное уголовное дело возникло исключительно по вине журналистов, в первую очередь Андрея Константинова и других, развязавших с подачи правоохранительных органов кампанию против Волова в российской и зарубежной прессе.{ – Даже ты не веришь тому, что я говорю! – сказал Малыш. – Я спросил у Карлсона, не выдумка ли он…

– Ну и что же он тебе ответил? – поинтересовалась мама.

– Он сказал, что, если бы он был выдумкой, это была бы самая лучшая выдумка на свете. Но дело в том, что он не выдумка (Астрид Линдгрен, «Малыш и Карлсон»).}

Судебный процесс по делу Волова начался 27 февраля 2002 года. Как водится в подобных громких процессах, слушания всячески затягивались: то болели адвокаты, то не являлись свидетели, то уходил в отпуск судья. Естественно, все это время в городе периодически муссировались слухи о том, что Волов обязательно выйдет на свободу. Причем суммы, якобы уже собранные на его освобождение, назывались совершенно астрономические. Однако этого не случилось: в середине июля 2004 года Андрей Волов, с именем которого правоохранительные органы связывали деятельность одной из самых крупных и жестоких ОПГ города, был приговорен к 14 годам лишения свободы.

Оглашение приговора, включавшего описания всех эпизодов преступной деятельности подсудимых (в общей сложности 21 человек), заняло более семи часов. Изначально обвинение требовало признать Волова виновным в создании организованного преступного сообщества, а его «компаньонов» – в участии в нем. Это был принципиальнейший момент, вот только представить в суде исчерпывающие доказательства того, что группа Волова располагает коррумпированными связями во властных структурах, обвинению не удалось.

В марте 2005 года Верховный суд вычел из приговора Волова один год и определил окончательное наказание – 13 лет колонии общего режима. Все эти годы, начиная с 1999-го, Андрей Маленький провел в изоляторе ФСБ на Захарьевской – не иначе как попал в застенки к чекистам за былые комсомольские заслуги. Тоже, конечно, не курорт, но все же, говорят, и не самое гиблое место для узников. Окончательный приговор пришел на Захарьевскую только в июне 2005 года – вероятно, шел пешком. Но и после этого Андрей Маленький остался в СИЗО ФСБ. Странным образом стараниями следователей ФСБ он был признан свидетелем в делах по двум особо тяжким преступлениям, совершенным в Петербурге в 1997–1998 годах, и как носитель бесценной информации, конечно же, не мог отправиться в места отбытия наказания. А уже через полгода Волов постановлением Дзержинского суда был переведен в колонию-поселение в поселке Горелово в родном Ломоносовском районе.

Эта спецоперация стала дембельским аккордом начальника изолятора полковника Медведева. С 1 января изолятор ФСБ переходил в систему УФСИН, а Медведев собирался в отставку. Но до этого он успел сделать немало добрых дел: 30 ноября объявил благодарность Волову; 9 декабря, не утруждая себя условностями типа созыва комиссии, перевел его на облегченные условия; 13 декабря попросил суд определить вставшего на путь исправления подопечного на поселеление. И – о, чудо! – в тот же день просьба была удовлетворена. Судья Морозова пришла к выводу, что Волов зарекомендовал себя исключительно положительно, о чем, конечно же, свидетельствовала объявленная благодарность. Медведев подался на пенсию, Волов – на поселение, а прокуратура – в горсуд. А на новом месте образцово-показательному осужденному в день прибытия в колонию разрешили жить и вне поселения, так что Новый год Волов встретил в кругу семьи. В колонии, между прочим, он заслужил еще одну благодарность – от начальника – за добросовестное отношение к труду (в должности коммерческого директора одной из своих же коммерческих фирм).

Еще несколько раз это дело слушалось в городском суде, возвращалось в район, где суд подтверждал право Маленького находиться на поселении, и обратно в горсуд, при, казалось бы, очевидных фактах: после приговора Верховного суда Волов оставался в СИЗО по постановлениям следователей и на основании закона «О содержании под стражей подозреваемых», не предполагающего объявления каких-либо благодарностей и перевода на облегченные условия. Исправляться в добросовестном труде, чтобы заработать поощрение, он тоже не мог в принципе, ведь не считать же таким благим делом уборку собственной камеры. Как не мог и начальник изолятора просить суд об изменении условий Волову, потому что не обладал такими полномочиями. Словом, Андрей Волов должен был отправиться в колонию, определенную Федеральной службой исполнения наказаний, но вместо этого почему-то оказался на свободе. Однако несколько месяцев спустя он попросился… назад в изолятор. Эта просьба была удовлетворена так же оперативно на уровне личных контактов начальников колонии и СИЗО. И по состоянию на начало 2007 года якобы выполнял в изоляторе некие хозработы. Надеемся, не тяжелые, так как арестантов в «тройке» максимум человек пятьдесят. Наверное, после всех мытарств он заслужил условно-досрочное освобождение. Смущает лишь то, что УДО может быть назначено лицу, пребывающему в местах исправления, а Волов находился в бывшем изоляторе ФСБ фактически незаконно. По собственному желанию.

Впрочем, все остальные члены коллектива, осужденные вместе с Воловым, к тому времени уже давно гуляли на свободе. Многие вышли спустя лишь пару месяцев после приговора, и большинство освободилось через районный суд. Так получилось…{ Андрей Волов вышел на свободу в июле 2009 года, в общей сложности проведя в заключении 10 лет. Он добился выхода на УДО, когда до конца срока, назначенного ему судом, оставалось три года…}

* * *

Имущественное расслоение, которое происходило по всей России, не могло не затронуть и среду организованной преступности – в том числе и в Петербурге. По оценкам информированных источников, в современном бандитском Петербурге лишь 5 – 10 процентов бандитов можно было назвать людьми богатыми или состоятельными. Процентов 30 составлял так называемый средний класс. А 60–65 процентов братвы это откровенные бедняки, можно сказать «пролетарии» бандитского мира, которые патологически невежественны и живут одним днем – в Петербурге их называют «голодными».{ Кстати, этот тезис в полной мере применим к коллективу Волова, всегда отличавшемуся большим социальным расслоением. Сам Андрей Маленький и его ближайшие соратники: Прошкин, Яковенко, Смирнов, Рудаков – были людьми более чем обеспеченными. В то же время рядовая братва в большинстве своем влачила жалкое существование. Возможно, именно этим объяснялись странные действия людей Волова, которые при разбойных нападениях порой отбирали у своих жертв буквально все, не брезгуя даже одеждой и поношенной обувью.}

Серость и необразованность бандитов даже среднего звена давно уже стали притчей во языцех, а истории, случившиеся в реальной жизни, напоминают иногда анекдоты из серии про новых русских.

Так, например, в 1997 году один серьезный и довольно известный в Питере авторитет, проживший в городе на Неве всю свою сознательную жизнь, не мог понять, куда надо ехать, когда ему назначили встречу у сфинксов на набережной Невы, напротив Академии художеств. Солидный, взрослый человек, разъезжающий по городу в шестисотом «мерседесе», раздраженно спрашивал у своего окружения: «Что такое сфинксы?» Самый грамотный из этого окружения все-таки сумел ответить: «Сфинксы – это такие памятники».

Другой случай произошел уже в 1998 году. Один коммерсант пытался объяснить представителям своей крыши, почему затормозился очень выгодный бизнес-проект: «Придется подождать, там все вопросы в КУГИ уперлись». Два стриженых братана понимающе переглянулись, а один веско ответил бизнесмену: «А может, ему в башню выписать, раз он такой неотзывчивый?» Бизнесмен не понял и переспросил: «Э-э-э-э, кому в башню?» – «Ну КУГИ этому…» Коммерсант выпал в осадок, когда понял: братаны решили, что КУГИ это не Комитет по управлению городским имуществом, а фамилия. Такая же, как Буре, например, или Кони.

* * *

…Он был очень крутой. Он разъезжал по городу на шестом «ауди» и каждый вечер зависал в «Магрибе». Сидя за столиком на самом козырном месте, он через фразу смачно сплевывал на пол и постоянно пытался ущипнуть за аппетитное заднее место снующих туда-сюда официанток. Официантки от неожиданности взвизгивали, порой роняли подносы, но жаловаться к старшему не ходили. Потому что знали, он – крутой. Он – из казанских.

А еще он обожал сладкое. Наверное, не наелся в детстве, а может быть, в Набережных Челнах в ту пору сладкое было в дефиците. Об этой его слабости прознал один браток, которому срочно понадобилось поговорить с ним о некоем, видать очень важном, братском деле. И вот, прикупив в «Севере» тортик с кремовыми звездочками, браток отправился в гости на Петроградскую. Долго блуждал по подворотням и закоулочкам, пока отыскал нужную парадную, поднялся по темной грязной лестнице, позвонил в квартиру, оказавшуюся коммунальной.

Снимаемые девять квадратных метров он делил вместе с мухами и тараканами, с которых, как известно, и снега зимой не допросишься, не то что денег за оплату проживания. Водруженная на стол коробка с тортом смотрелась единственным белым пятном в унылом и порядком загаженном интерьере. Хозяин гостеприимно замострячил кипяточку, однако тут выяснилось, что чайная ложечка в доме всего лишь одна. Так что пришлось трапезничать по очереди, передавая из рук в руки уникальный сервировочный предмет. Такая вот идиллическая сцена…

Так они и жили. Дебет – кабаки, навороченная тачка, пальцы веером, а в кредите – коммуналка, тараканы, запущенный триппер и одна чайная ложечка на всех… А что делать? Лопни, но держи фасон…

Именно таких вот, голодных, и опасаются серьезные бандитские лидеры. В частности, те же тамбовские генералы вынуждены были считаться с Андреем Маленьким, за которым стояла голодная бандитская молодежь. Ведь голодным, как известно, нечего терять, кроме не очень толстых цепочек из фальшивого золота (да и эта цепочка нередко приходится одна на четверых).

Имущественно-финансовое расслоение в бандитском крыле организованной преступности Санкт-Петербурга, безусловно, было тесно связано с еще одной тенденцией, заметно проявившейся во второй половине 1990-х годов: многие бандитские авторитеты, чьи имена гремели еще совсем недавно, те, кто раньше являлся «знаменем» отечественного гангстеризма, фактически утратили былое влияние. Феоктистов, Ефимов, Седюк-старший… Нельзя сказать, что эти персонажи бандитского Петербурга вовсе сошли с арены, однако по сравнению с прошлыми годами их влияние стало невеликим. Конечно, они не бедствовали, но и ключевых позиций не занимали. Утрата былого величия, безусловно, связана с тем, что всем им пришлось достаточное количество времени провести за решеткой, а оттуда (даже когда все «схвачено и взлохмачено») очень трудно нормально контролировать и развивать свое дело.

С другой стороны, многие лидеры братвы, те, которые еще в первой половине девяностых решали вопросы «чисто конкретно и реально», стали не то чтобы совсем уходить от прямого криминала, но все же держаться поближе к закону. То есть в этом направлении явно начала просматриваться тенденция приближения к легальному бизнесу – на деле это выливалось в интересный симбиоз бизнеса легального и нелегального. Многие видные бандитские авторитеты стали, не стесняясь, представляться коммерсантами и бизнесменами, что, конечно, не очень согласовывалось с чисто уголовными традициями. К таким лидерам относились и Владимир Кумарин, и Валерий Ледовских, и Константин Яковлев, и братья Гавриленковы (собственно говоря, после гибели Степаныча-старшего 30 июня 1995 года остался только младший брат, Виктор Гавриленков, который предпочитает не появляться в Питере, опасаясь, что и его добьют), и Александр Ефимов (Фима-банщик), и многие-многие другие. Интересно, что, когда в телевизионной передаче ТСБ сотрудница пресс-службы РУБОПа назвала Кумарина бандитом, он настолько остро среагировал на это, что пообещал подать на РУБОП в суд. Чтобы уладить конфликт, в ресторан «Антверпен», в котором тамбовские лидеры часто собирались для обсуждения вопросов, приехали несколько офицеров во главе с заместителем начальника РУБОПа. Эти офицеры принесли извинения Кумарину, и он согласился не доводить дело до суда.

В тенденции переквалифицирования бандитов в бизнесменов интересен психологический аспект. На самом деле братаны-бизнесмены прекрасно отдают себе отчет в том, что первоначально нажитый ими капитал – это капитал криминального происхождения. Однако сейчас они считают, что заслужили право на легализацию и на более спокойную жизнь тем, как они воевали за свои доли. Многие из них пережили неоднократные покушения, многие были ранены, а потому «ежели по совести, то деньги достались не даром, а большим риском и тяжелым трудом». Правда, это мнение не разделяла голодная бандитская молодежь, которая полагала, что можно быть либо барыгами, либо братанами. И если человек стал барыгой, то он, несмотря ни на какие прошлые заслуги, должен платить братанам. Однако у большинства авторитетов, приблизившихся вплотную к легальному бизнесу, имелось достаточно сил, чтобы оборонять свое с такими муками выстроившееся дело. Костя Могила, например, еще в 1996 году говорил: «Мои люди ни в какие блудни не лезут, мы просто защищаем свое, а чужого нам не надо».