У ЖИВЫХ — НЕЗАЖИВАЕМЫЕ РАНЫ
И. Цынман
Прочитана интересная, полная трагизма повесть честного человека, патриота, воина. Автор — Абрам Симкин, трижды раненый, прошел с боями всю войну, лежал в госпиталях, был во вражеском окружении, прощался с убитыми фронтовыми товарищами и чудом сам остался жив. Но возвращаться с войны ему некуда: «Вместо дома лежала груда искореженного железа и куча тлеющих углей».
Все его родные — дедушка, мать, сестры, как и более 1200 человек, оставшихся в оккупированной Монастырщине и задержавшихся здесь евреев из других мест, расстреляны, повешены, замучены и лежат в монастырщинской земле. Родные автора не попали под массовый расстрел, прятались в подвале, но их выдали свои же соседи — Чехиркины, а сосед Исаенков лично их расстрелял, не пожалев даже младшую сестренку Белочку. Как такое могло случиться?
Во все времена враги России делали все, чтобы россияне убивали россиян. Что стоило в гражданскую войну убить белого или красного, сжечь помещичью усадьбу, государству ограбить зажиточного человека, трудом заключенных ГУЛАГа создавать «великие стройки»?
Обидно, что в годы Советской власти большевистские вожди сеяли в народе страх, репрессировали. Не избежали страха и репрессий и родные автора.
Большими мастерами сеять рознь между россиянами были немецкие фашисты. Благодаря фашистской пропаганде, террору, звериной жестокости эсэсовцев в последней большой войне россиянами были убиты сотни тысяч, а возможно, и миллионы россиян. Это почти неизвестные трагические страницы войны. Немногие писатели стыдливо раскрывали эти темы.
Из «врагов» и добровольцев фашисты готовили исполнителей убийства народа. После освобождения территорий от захватчиков многие жестокие полицаи попали в Красную Армию и вернулись победителями, пусть и ранеными. Сейчас они пользуются льготами. Но многие, особенно солдаты русской освободительной армии Власова, после победы были расстреляны или заканчивали жизнь в ГУЛАГах. Жестокость рождала жестокость.
В «Литературной газете» от 23 июня 1993 года была публикация Анатолия Козловича. Ему удалось установить следующее: «Про Хатынь нам лгали уже при перестройке, ее сожгли не фашисты, а наши соотечественники… 22 марта 1943 года». Народные мстители на шоссе Логойск — Плещеницы убили немецкого офицера, олимпийского чемпиона Ханса Вельке. За его жизнь расплатилась Хатынь. По тревоге был поднят 118-й карательный батальон, сформированный в Киеве из предателей — русских, белорусов, украинцев. Операцию мщения придумал начальник штаба украинец Григорий Васюра: согнать жителей деревни в амбар, закрыть и поджечь. Напротив дверей амбара поставили пулеметчика Катрюка (сейчас он живет в Канаде)…
В 1986 году был суд. Но правда из зала суда не выбралась, и «пропагандистская махина СССР выдала народу отлакированную патриотическую сказку, которая до сих пор дурачит людей…».
В поисках материалов о геноциде россиян я встречался со многими свидетелями, русскими и евреями, записывал их воспоминания. Один из них — Абрам Борисович Симкин. Он мне показал рукопись на эту тему, написанную для внука в 1984 году. Эта рукопись — своеобразный памятник героя войны своим погибшим родным, русскому еврейству, исчезающему в России, памятник погибшим или чудом уцелевшим боевым товарищам.
Более 10 лет эта рукопись оставалась недоступной для широкого круга читателей. Она вызывает раздумья и размышления, показывает навсегда утраченный быт довоенного местечка, знакомит с биографией монастырщинского воина, прошедшего через ужасную войну.
Уже с начала повествования — посвящения своему единственному внуку — и до последней страницы воспоминания пронизаны любовью к родному гнезду — Монастырщине.
Много страниц уделено довоенной Монастырщине. «В центре поселка стояла кирпичная церковь, рядом с ней — пожарное депо с каланчей, через дорогу — синагога…»
Сколько таких церквей и синагог «через дорогу», национальных школ, о которых Симкин не писал, было разрушено в 20-х гг. в городах, местечках и деревнях Смоленщины? Сколько культовых служителей было репрессировано и уничтожено? Отсюда исчезновение не только религии, но и родных национальных языков, культуры, обычаев смоленских евреев, поляков, латышей, литовцев. Плоды этого беззакония мы познали в братоубийственных войнах. Кто поверит теперь, что в Монастырщинском районе в 30-х гг. было три национальных еврейских сельсовета: в Монастырщине, Татарске и Кадино? До смерти Ленина разговорным языком в районе были белорусский, русский и идиш, на последнем говорили почти все жители Монастырщины и окрестных деревень.
Автор позволяет проследить, как образовавшиеся в поселке всевозможные политические течения ломали устоявшийся веками образ жизни местного населения, и каковы были последствия. Не хотелось ему чернить многих ораторов, пьяниц, лодырей, проводивших коллективизацию и другие кампании. Воспоминания о коллективизации, написанные в годы господства КПСС, можно считать субъективными, хотя написаны они искренне. Коллективизацию и выселение кулаков он считал необходимым. Это внушали ему многие десятилетия учителя, пропагандисты. Но если быть последовательным, то для тысяч бедных местных евреев черты оседлости, куда входила и Монастырщина, а также для лодырей и пьяниц, коллективизация могла быть благом. В колхозе «Ленинс Вег», в деревне Дудино, многие бедствующие безземельные евреи находили работу. Извозом, торговлей, ремесленничеством после НЭПа заниматься из-за репрессий становилось невозможно. Были в этом колхозе и евреи-лавочники, бежавшие из больших городов и искавшие здесь спасение. Те евреи, которые не хотели идти в колхоз, не могли оставаться в своих домах. Они уезжали.
В воспоминаниях Симкина рассказывается об отъезде евреев в большие города. Это позволило родным автора купить хороший дом. Ускорению отъезда евреев из небольших деревень содействовал и голод в 1933 году. Колхозникам едва удавалось за трудодень получить по 200 граммов плохого зерна, в то время как полностью выполнялись планы хлебозаготовок. Из одесского порта в огромных количествах зерно экспортировалось. «Люди бросали свои дворы и уезжали». Родные автора в это время купили дом, порезали всю живность — нечем было кормить. «Мать пекла хлеб с картошкой». Купить дом и выжить помог высокий урожай картошки. Стояла задача, «сберечь корову, дотянуть ее до весны». Дети, как правило, бегали босиком, а в прохладные дни сидели дома. Но им было хорошо… «На печке тепло, все с вышки видно, что делается в доме…»
Однако же отец с увлечением работал животноводом в колхозе. Но какая оценка была его труду? Почему он рано умер? Похоже, что в коммунизме было много утопии, ведь не каждый колхозник мог увлекаться уборкой навоза, ручной дойкой коров, восхищаться высокими урожаями и удоями.
Автор интересно рассказывает о монастырщинской природе, своей военной учебе, о том, как воевали и умирали его товарищи россияне. Автору большей частью приходилось воевать на Смоленской земле.
Считается, что у нас «Никто не забыт, и ничто не забыто», но нет даже полных списков погибших в Монастырщине, Дудине, Татарске, Кадине, Бохоте и других деревнях района.
Сейчас почти во всех районах Смоленской области евреев практически нет или осталось очень мало. Нет и антисемитизма, хотя еврейские кладбища почти везде разгромлены, а памятные камни использованы для мощения дорог и как строительный материал.
В Смоленске, где теперь живет автор, более двух тысяч евреев, в Рославле их более двухсот. Здесь антисемиты на митингах, лекциях поднимают свой голос. Их любимое дело — сваливать все беды на евреев, выискивая их в руководстве страны и области; предупреждать избирателей, что кандидат — еврей. Время от времени хулиганы практически безнаказанно устраивают погромы на еще сохранившихся еврейских кладбищах. Грустно все это, не по-человечески, не по-христиански, не по-русски. Ведь каждое грубое и лживое слово в адрес целого народа — это еще и оскорбление памяти погибших и проливавших свою кровь за Родину, за Советский Союз, за Россию.
В воспоминаниях Абрам Симкин ставит вопрос: когда же россияне станут нормально жить — без войн, без потрясений?
Январь 1995 г.
г. Смоленск.