Показания свидетеля

Записал И. Цынман

Игорь Петрович Тобольчик, житель города Смоленска, 8 августа 1994 г. рассказывал мне следующее: «Родился я в Смоленске в 1928 г. в Шоссейном переулке района Садки, где прожил всю жизнь. В первые дни войны бомбили Смоленск. В частности, метили в нефтебазу, которая располагалась в Садках. Однако все время попадали в откосы. Мы, подростки, бегали смотреть воронки от авиационных бомб.

Мать решила отвести нас к знакомым в Валутино, расположенное за Колодней. Однако бомбили и там. Мы пошли дальше, в деревню Медино, а затем отправились в Кардымово. Жители и солдаты из Смоленска колоннами на лошадях, машинах, пешком двигались по направлению к Соловьевой переправе.

10 июля 1942 г. мы вернулись в Медино, остановились у знакомых, где жило уже четыре семьи. 25 июля встретили немцев, после этого пришлось вернуться в Садки.

Есть было нечего. Фашисты собрали взрослых и подростков, отправили на ремонтные работы: приказали восстанавливать дороги, засыпать воронки, позже, зимой, очищать от снега.

В Садках создали гетто. Местных жителей выселили, они уходили кто куда мог. Граница гетто — школа № 24. Наш дом не попал в территорию гетто. Никому не разрешалось переходить через железную дорогу, за которой был Днепр. Проход был через переезд у нефтебазы и Крестовоздвиженского моста. Мы жили рядом с переездом и оказались свидетелями жизни евреев в гетто.

Еврейскую молодежь собирали отдельно. В основном она работала на железной дороге, за это кормили. В Садках не было воды, и евреи вынуждены были ходить за ней на Днепр, через переезд. По сути дела, люди год жили без воды. Часто полицаи и немецкие солдаты издевались: забирали принесенную воду, часто тут же выливали. Евреи снова шли за водой.

Евреев было много, они заняли более 40 домов, в каждом из которых жило до десяти семей.

Последние дни существования гетто приходились на середину лета. Еще 14 июля 1942 года все было нормально, люди, как обычно, пошли на работу. На следующий день гетто было оцеплено полицаями с собаками. Никого никуда не пускали. Были слышны крики, плач. Нас, подростков, погнали на работу. Поползли слухи, что евреи эвакуированы неизвестно куда. Когда мы возвращалась домой, то видели зеленые крытые фургоны, возможно, это были душегубки. Позже рассказывали, что в этих закрытых машинах возили евреев. Им объявили, что их перевозят в другой лагерь. Было приказано собраться на средней улице, взять только ценные вещи. Военнопленные, работающие на нефтебазе, говорили, евреев возили вечером и ночью 14 июля и весь день 15.

Только через несколько дней жители деревни Могалинщина рассказывали, что в Вязовеньковском лесу были слышны крики: там расстреливали евреев. Ходить в лес запрещалось. Однако позже люди ходили туда и видели провальные ямы.

В Вязовеньковском лесу находились склады боеприпасов. Работали там только пленные, которые позже также были расстреляны. Сейчас им в Пасове (возле деревни Щеткино) поставлен памятник.

Управление полиции русским людям выдавало аусвайсы, с ними мы ходили на Рязанку разгружать или воровать соль.

Из Смоленска в Германию вывозили молодых людей 1925–1926 года рождения. Полицаи окружали базар, проверяли аусвайсы, решали, кого отправить в Германию, а кого оставить для работы в Смоленске. Каждый день жизни был под угрозой. Видеть трупы людей стало обычным делом.

Зимой 1941–1942 гг. из-за гололедицы машины не могли подняться на Таборную гору. Дети должны были посыпать дорогу песком, который лежал на обочине замерзшими кучами. Взять его было трудно. Полицай лопатой бил нас за нерасторопность. Немец, машина которого буксовала, выскочил из машины, вырвал лопату из рук полицая и стал его бить. Потом немец подозвал меня и других ребят и стал показывать фотографии своих детей. Затем вытащил две буханки хлеба и поделил между нами. Нас было 6 или 7 человек. Это был не эсэсовец, а рядовой солдат. Больше всех зверствовали финны, их даже узнавали по зверствам.

На кладбище, расположенном на улице Нормандия-Неман, похоронены люди всех национальностей. В этом месте в период оккупации находился лагерь военнопленных, среди них были татары, евреи. Потом в нем оказались те, кто воевал на стороне немцев.

Работая водителем в 1945 г., я узнал, что кроме немцев здесь были итальянцы, французы, испанцы, финны. Каждый говорил на родном языке. Умерших увозили хоронить в Реадовку.»