КРАСНЫЙ Отрывок из «Черной книги»

Софья Глушкина (агроном)

«До войны я жила в Минске. 24 июня 1941 года проводила мужа на фронт. Затем я вышла из города с ребенком, ему было восемь лет, и пошла на восток.

Я решила добраться до моей родины — города Красного, забрать отца и братьев. В Красном меня настигли немцы, они пришли туда 13 июля.

26 июля вывесили приказ — собираться жителям города. На собрании немцы сказали, что все могут въезжать в дома евреев. Еще они заявили, что евреи должны беспрекословно подчиняться всем распоряжениям немецких солдат.

Начали ходить по квартирам, раздевали, разували, били нагайками и плетьми.

8 августа в дом, где я жила, ворвались эсэсовцы. У них были жестянки с изображением черепа. Они схватили моего брата, Бориса Семеновича Глушкина. Ему было 38 лет. Стали его бить, потом выкинули на улицу, издевались, повесили на грудь доску, наконец, бросили в подвал. На следующее утро были расклеены объявления: «Все жители города приглашаются на публичную казнь жида». Моего брата вывели, у него на груди было написано, что сегодня его казнят. Его раздели, привязали к хвосту лошади и поволокли. Он был полумертвый, когда его убили.

На следующую ночь, в 2 часа, снова стучат в дверь. Пришел комендант. Он потребовал жену казненного еврея. Она плакала, потрясенная страшной смертью мужа, плакали трое детей. Мы думали, что ее убьют, но немцы поступили гнуснее: ее изнасиловали здесь же, во дворе.

27 августа прибыл специальный отряд. Согнали евреев, объявили, что они должны немедленно принести все добро и сдать, а потом перейти в гетто. Немцы отгородили участок земли колючей проволокой, повесили вывеску: «Гетто. Вход запрещен». Все евреи, даже дети, должны были носить на груди и на спине шестиконечные звезды из ярко-желтой материи. Каждому было предоставлено право оскорблять и бить человека, у которого была такая звезда.

В гетто по ночам устраивали «проверки», выгоняли на кладбище, насиловали девушек, избивали до потери сознания. Кричали: «Поднимите руки, кто думает, что большевики вернутся». Гоготали и снова били. Так каждую ночь.

Это было в феврале. Ночью ворвались эсэсовцы, стали светить фонариками. Их выбор остановился на восемнадцатилетней девушке Эте Кузнецовой. Ей приказали снять рубашку. Она отказалась. Ее долго били нагайкой. Мать, боясь, что девушку убьют, шептала: «Не противься». Она разделась, тогда ее поставили на стул, осветили фонариком и начали издеваться. Трудно об этом рассказывать.

Счастливцы убегали в лес. Но что было делать старикам, женщинам с детьми, больным? У меня были товарищи в Красном, с которыми я хотела уйти партизанить. Мы ждали, чтобы потеплело. Но вот 8 апреля 1942 года товарищи сообщили мне, что прибыл отряд карателей. Мы решили попытать счастья.

За полчаса до оцепления я вышла из города. Куда идти? Повсюду полиция. Нас травят, как зайцев. Я добралась до лагеря, где находились военнопленные, с которыми была связана.

Город окружили. Евреев всех загнали в один двор, заставили раздеться. Мой отец пошел первым. Ему было 74 года. Он нес на руках своего двухлетнего внука. Жена моего старшего брата, которого убили еще в августе, Евгения Глушкина, взяла с собой двух детей, 12-ти и 7-ми лет. Третьего, годовалого, она оставила в люльке. Она думала, что, может быть, звери пощадят младенца. Но немцы, закончив расстрел, вернулись в гетто, стали подбирать тряпье, увидели в люльке Алика. Немец выволок ребенка на улицу и ударил головой об лед. Начальник отряда приказал разрубить тело младенца на куски и дать его собакам.

Я ушла к партизанам. Мне было трудно с ребенком, но в тяжелых условиях помогли солидарность, товарищество, человеческая заботливость. Большие переходы, частые заставы. Я была связной. Дважды я встречала карателей, но ушла. Мой сын был ко всему готов. Я ему говорила: «Если меня поймают, если будут бить или колоть булавками, если я буду плакать или кричать, ты молчи». Восьмилетний мальчик никогда не жаловался, умело держался с немцами, он был настоящим партизанским питомцем.

Два года мы сражались, и вот пришел день, когда я увидела Красную Армию».