Васюта

И. Цынман

С 1924 года наша семья жила в доме барачного типа по Петропавловской улице (теперь ул. Кашена), рядом со смоленским вокзалом, который с улицей был соединен пешеходным мостом. Улица и место, где мы жили, были бойкие, густонаселенные: рядом переезд, пакгауз, бойня, спиртзавод, недалеко мастерская отца. Он, работая на железной дороге, вместе с братом изготовлял в мастерской титаны-кипятильники воды, которые отправлялись строителям железных дорог. Сталь и другие комплектующие поступали к нему в большом количестве, и вагонами отправлялась готовая продукция. Все делали сами, использовали простейшие машины.

С отцом работали ученики, потом ему дали в помощь нескольких польских офицеров, среди которых были евреи. Сам того не зная, отец спас их. Эти офицеры ночевали не в лагере, а в Смоленске. Они проработали с отцом до начала войны. Один из них — Хиля Шустер, уцелел и после войны встречался с отцом. Я бывал у него в Минске, где он работал в белорусском ансамбле песни и пляски.

До начала войны по просьбе Хили отцу удалось через знакомых сделать вербовочный вызов его сестре. Она приехала из Западной Белоруссии, кажется, из приграничного города Волчин. Работала на торфопредприятии «Красный Бор», эвакуировалась и после войны, уехав в США, вышла замуж за американца. В письмах из Волчина сообщалось, что немцы готовятся к нападению на СССР. Огромная семья Шустер, кроме брата и сестры, полностью погибла. При Сталине евреям запрещалось без вызова выезжать со вновь присоединенных к Союзу территорий, это обрекло их на гитлеровский геноцид.

А сколько польских офицеров, евреев по национальности, было расстреляно в Катынском лесу в деревне Борок?

Моя мать кормила и нашу большую семью, и приходящих с вокзала голодающих украинцев, и работавших с отцом пришлых. В этом ей большим подспорьем был огород, с которого она всю жизнь собирала хорошие урожаи. Матери требовалось много продуктов. Сметану, творог, топленое молоко в горлачах с коричневой корочкой приносила нам с вокзала на коромысле подруга моей матери, Любовь Никифоровна Павлюкова, по мужу Корпаченкова.

Жила она в деревне Соколово, за станцией Красный Бор. В 1935 году моему отцу, как передовому стахановцу, дали квартиру в новом трехэтажном доме в центре города, недалеко от пединститута и театра. Верхние этажи были деревянные, а первый этаж — кирпичный. Под нами поселилась семья Дьяченко Анатолия Григорьевича — преподавателя пединститута. У него и его жены Беллы (девичья фамилия Соркина) было две дочери. По рекомендации моей матери в квартиру Дьяченко приняли сестру Любы — Василису Никифоровну Павлюкову, которую все мы звали Васютой.

В семье, кроме них, жила мать Беллы — бабушка Лиза. Хотя у нее с мужем (сапожником по профессии) было свое жилье, она помогала дочери. Год у бабушки Лизы жила дочь Любы — Ефросинья, которую звали Фрузой. Тогда она училась на курсах банковских работников.

Квартира у Дьяченко, как и у нас, по тем временам была большая двухкомнатная в четыре окна. «Удобства» во дворе.

Белла работала в хлебном магазине на углу улицы Советской и Козлова то продавцом, то заведующей. За хлебом в то время были большие очереди, и Любови Никифоровне или Фрузе удавалось там доставать для всех хлеб, а бабушка Лиза на базаре доставала другие продукты.

Васюта ухаживала за малыми детьми. До Дьяченко она жила не у сестры Любы, а у брата Максима, в деревне Стомино. Семья брата была многолюдной, и Васюта там была лишней. Она была неграмотна и должна была сама зарабатывать свой хлеб.

К 1941 году дочери Дьяченко, Люде, было лет шесть, а младшей Гале около трех. В первые дни войны наш дом сгорел. Анатолия Григорьевича взяли в армию, а Белла и Васюта с детьми и стариками ушли из города и каким-то образом добрались до деревни Круглово, под Ельней. Там они остановились в чужом доме. Дальше идти было нельзя: пришли немцы.

Беженцам было приказано возвратиться в Смоленск, но Васюту заставили рыть окопы. С этих работ ей удалось вернуться к сестре Любе в деревню. От людей Васюта узнала, что все смоленские евреи согнаны в гетто, в Садки. Васюта вместе с племянницей Фрузой, дочерью Любы, нагрузившись картошкой, хлебом, бураками, молоком, сметаной, пошли в Садки искать семью Беллы и нашли их. Десятки семей жили в деревянном одноэтажном доме. Евреи еще могли свободно выходить из Садков, даже на базар и по деревням. Им полагалось носить на рукавах желтые нашивки. Перед уходом Васюта не думая, что евреев будут уничтожать, предложила взять детей в деревню, так как в гетто было очень голодно. Она хотела подкормить их в деревне и позже вернуть назад. Старшая Люда вцепилась в мать и отказалась идти, а младшую Галю отвлекли, и она ушла со взрослыми в деревню. Потом Галя жила в деревне, а Васюта и Люба носили в гетто продукты.

В деревне Соколово старостой был Глушенков Демьян Акимович. Он знал, что в доме Любы живет еврейская девочка. В деревне Галю не прятали. Все знали, что Васюта жила у евреев. Однажды, летом 1942 года, староста предупредил Любу, что девочку нужно уводить из деревни: немцы были рядом. Пришлось Васюте и Фрузе вести Галю в Садки, к матери. До Смоленска дошли, но в Садки их не пустили: кругом стояли шлагбаумы, въезд и вход были запрещены, все было оцеплено полицаями.

Немецкий часовой, к которому обратились с просьбой отдать девочку матери, не стал даже слушать и заорал: «Цурюк, нах хауз». Трудно сказать, пожалел ли немец девочку или все получилось случайно. А что было бы, если у шлагбаума стоял не немец, а полицай?

Дом в Смоленске по ул. Войкова, 31-а (ниже педагогического института), где в семье Дьяченко А. Г. жила Васюта и родилась Галя Дьяченко. От зажигательных бомб немецкой авиации дом сгорел в конце июня 1941 г.

Васюта и Фруза стали думать, что делать с Галей. В деревню девочку возвращать было нельзя. Любой житель мог ее выдать. За укрывательство евреев могли спалить дом, а то и похуже — расстрелять.

Васюта знала, что ее племянница Катя, дочь другого ее брата, Афанасия, заняла пустую комнату в Доме специалистов. Фруза вернулась в деревню, а Васюта с Галей пошли к Екатерине Афанасьевне Павлюковой. Тогда Катя была еще не замужем. Летом 1942 года ей было 20 лет.

В этой комнате Васюта, Катя, ее младшая сестра Александра и Галя стали жить вместе. Катя объявила, что Галя ее дочка, раньше жила в деревне. Соседи были между собой не знакомы. Катя научила маленькую Галю звать мамой. В Доме специалистов Галя прожила с лета 1942 года до освобождения Смоленска в сентябре 1943 года, около полутора лет.

После освобождения города Катя и Александра вышли замуж и временами покидали Смоленск. Катя умерла 26 марта 1990 года, Шура умерла раньше. Васюты не стало 10 ноября 1988 года. Их подвиг — спасение еврейской девочки остался неизвестным. Они скрывали его во время войны и после.

В октябре 1943 года Васюта с Галей пошли в детский дом во 2-м Краснинском переулке, где Васюта ночной няней отработала до ухода на пенсию. С ней была Галя. Отца и мать она забыла.

Когда Гале надо было идти в школу, приехал ее отец Дьяченко Анатолий Григорьевич. В войну он воевал, но уцелел. К большому огорчению и слезам Васюты и Гали, он увез свою дочь к родителям в Винницу. Позднее Галя училась в Одессе, вышла замуж и стала Жилиной. У нее трое детей. Несколько раз с детьми, пока жива была Васюта, она приезжала в Смоленск.

Васюта последние годы жизни провела в доме для пожилых людей, напротив радиокомитета, на углу улиц Багратиона и Нахимова. Всю жизнь она дружила с моей матерью. В 1975 году, в феврале, она хоронила мою мать, свою постоянную и любимую подругу, ну, а я ругаю себя за то, что только два раза бывал у Васюты и не отдал ей последний долг. Не знал я о ее смерти. Схоронили Васюту в ее деревне.