Шанс выжить. Рассказ уцелевшей

Записал И. Цынман

Рассказывает пенсионерка, участница Великой Отечественной войны Лупикова Таисия Борисовна (девичья фамилия Ромм Бася Борисовна):

«Рудня — моя родина. Родилась я на Пролетарской улице, как раз там, где в начале войны для евреев устроили гетто.

Я помню с детства Рудню еврейским местечком или городом с преобладающим еврейским населением. Евреи с другими народами жили дружно, не различая наций. Одной жизнью с Рудней жили ближайшие еврейские местечки Любавичи, Микулино. Много евреев жило в близких к Рудне Понизовье, Лиозно, Колышках, на станциях железных дорог. Да и жители еврейского Велижа, Поречья (Демидов) считали Рудню своей железнодорожной станцией. В то время еврейский язык (идиш) был вторым разговорным языком, знали его почти все население района.

Перед войной я училась в Смоленском пединституте. У моих родителей было трое детей. Война застала меня в Смоленске. Мальчишек из института на второй день послали рыть окопы. Нам, девушкам, пришлось в Смоленске сбрасывать с крыш зажигательные бомбы. У многих не было спецодежды, и нас за ней отправили домой.

26 июня я приехала в Рудню. Отца я не застала, его забрали в армию, и он погиб на Курской дуге.

Я попыталась эвакуировать свою семью из Рудни. Мы почти добрались до Смоленска (немцы уже были в Рудне). Прямо нам на головы немцы сбросили десант с танкетками. Парашютисты сразу стали стрелять и кричать: «Цурюк, нах Рудня». Тут же появились бывшие кулаки и будущие полицаи. Они стали отбирать лошадей, коров, вещи. Пришлось вернуться. Всех, кто сопротивлялся, расстреливали.

На обратном пути мы застряли в Микулино, где немцев еще не было. Нас приютили еврейские семьи Бляхер Шлема и Одинова Риска.

Я пыталась уйти в партизаны и нашла их, но они меня не брали, пока не убедились, что я во рву нашла сброшенные с самолета газеты, переписывала нужное и раздавала населению. По почерку сличили мои листовки и приняли меня в отряд. Я получала разведывательные задания, ходила в Рудню, узнавала, кто есть кто, какие в городе стоят немецкие части. В ноябре меня поймал полицай Ходченков и выбил мне два передних зуба. Он знал, что я еврейка, но не знал, что партизанка. Два месяца вместе с руднянской молодежью я работала на ремонте дорог. Нас охраняли полицаи. Зимой, перед Новым годом, мне удалось бежать в деревню Бакшеево (возле Каспли) к партизанам.

23 февраля мне поручили перерезать немецкие линии связи между Рудней и Демидовом. В удобном месте я перерезала провода и хотела повернуться на лыжах, чтобы уйти. Вдруг меня схватил огромный немец. Я вырвалась, но у меня сломалась лыжа. Пришлось уходить на одной. Немец был в лаптях, которые примерзли — это меня и спасло.

Я прибежала в Микулино, к матери. Как раз в это время микулинских и других находившихся там евреев строили, чтобы гнать в Рудню на расстрел. В эту колонну попала и я.

Когда уцелевшие после первого расстрела руднянские евреи увидели нас, то поняли, что скоро будет второй. Многие стали искать в изгородях щели, выскакивать в них. В убегавших стреляли. Человек 20 полицаи расстреляли прямо в гетто. Моим двоюродным братьям — Исааку и Ефиму Ромм, а также Рубашкину удалось удрать, и они спаслись в партизанском отряде.

Я и две мои микулинские подруги — Паша Одинова и Галя Стерензат — спрятались в подпол. Нам повезло, полицай, искавший спрятавшихся, думая, что мы вылезем сами, открыл половую доску и забыл положить ее на место. Это нас и спасло. Ведь между землей и досками мы могли задохнуться. Одеты мы были легко, а двигаться в нашем убежище было невозможно. Все мы обморозили ноги.

24 февраля был второй массовый расстрел евреев, погибли мои родные. На рассвете 25 февраля мы вышли из подполья. Первой вылезала я. Наметила маршрут, чтобы не встретиться с полицаем, который охранял опустевшее гетто. Нас разделял забор, и я чувствовала запах его курева. Нам удалось уйти от смерти и на этот раз.

Из Рудни мы пошли в деревни Дворище и Жарь, где нас обогрели, подлечили и накормили. Местные жители привели нас в партизанский отряд, в деревню Иньково. В это время малые партизанские отряды начали объединяться с партизанским отрядом Гришина. В отряде мне дали направление в армию — в учебный полк связи, расположенный в Чебоксарах…

Но как туда добраться? Мы, голодные и уставшие, потерявшие счет километрам, были обморожены. Поэтому нам дали возможность отдохнуть в соседней с Иньковом деревне Черняны.

Первой из Чернян ушла Паша Одинова. Она ушла на Понизовье, где временно была советская власть, а оттуда она пошла на Слободу, откуда была дорога в глубокий тыл.

Через несколько дней на Понизовье с Галей пошла и я. В пути мы встретились с Пашей и до Чебоксар были вместе. Меня взяли в армию, а они заболели тифом. Долго я о них ничего не знала.

Я попала в Заполярье на Карельский фронт. Имею боевые награды. Расскажу только один эпизод. Как санитарному инструктору, мне удалось вытащить с поля боя раненого и обмороженного полковника. После, недалеко от места, где я подобрала полковника, я увидела раненого немца, военврача. Я вынесла его, оказала первую помощь. После допроса немецкий военврач вылечил раненого полковника».