Принц Наполеон в Варшаве (сентябрь 1858 г.)

Этому неожиданному для императора Александра визиту предшествовал еще один неофициальный контакт между Петербургом и Парижем, имевший место в самом начале 1858 г. Поводом к нему послужило упоминавшееся уже покушение Ф. Орсини на жизнь императора Наполеона. «Ужасное покушение, едва не прервало жизни Их Императорских Величеств, – сообщал 15 января телеграфной депешей в Петербург граф Киселев. – В момент, когда император и императрица подъезжали к Опере, три бомбы были брошены на пути их следования. Их Величества не пострадали. Публика встретила их появление в зале овациями, которые неоднократно возобновлялись до самого окончания представления…

Собравшаяся перед театром толпа с энтузиазмом приветствовала выход Их Величеств. Бульвары на пути их следования по этому случаю были освещены»[368].

Сообщение Киселева вызвало самую сочувственную реакцию в семье императора Александра. В тот же день из Петербурга на имя посла ушла телеграфная депеша, составленная Горчаковым. В ней говорилось: «Император приказывает вам от своего имени и от имени императрицы выразить их радость в связи с тем, что Божественным Провидением были спасены жизни императора и императрицы французов»[369].

На следующий день, 16 января, император принял временного поверенного в делах Франции маркиза де Шаторенара и передал ему письмо, адресованное Наполеону с выражением сочувствия по поводу «ужасного инцидента» и своей радости по случаю благополучного спасения[370].

По всей видимости, Александр II посчитал недостаточным официальный дипломатический канал. Он написал второе личное письмо императору французов и поручил доставить его в Париж не обычному курьеру или дипломату, а своему генерал-адъютанту, светлейшему князю Варшавскому, графу Эриванскому Ф.И. Паскевичу, сыну бывшего наместника Польши. Графу Киселеву было поручено известить тюильрийский двор о его предстоящем приезде[371].

«Я хочу снова повторить Вам, – писал Александр Наполеону, – с какой радостью мы узнали, что Провидение даровало Вам свою защиту, продлив Ваши и Императрицы дни. Мой генерал-адъютант князь Варшавский, на которого я возложил обязанность вручить это письмо лично Вам в руки, может засвидетельствовать Вашему Величеству те глубокие чувства, которые мы с императрицей испытали, узнав об ужасном заговоре против Вас. Он Вам расскажет, что только благодаря Господу мы сохранили рассудок после этого события, которое могло бы обернуться самым пагубным образом для благополучия Франции и спокойствия всей Европы. В том общем беспокойстве о Вашем Императорском Величестве Вы имели случай убедиться в ценности Вашей жизни. Вы можете быть уверены, что никто не осознает этого больше, чем я, и что это не просто чувство, вызванное переживаемым моментом. Это чувство отражает сердечность моего личного отношения к Вам. Я, как и Императрица, прошу Вас помнить об этом и принять наши искренние в том уверения, верить в то глубокое уважение и ту неизменную дружбу, которые я испытываю к Вам…»[372].

Помимо понятной человеческой солидарности с «добрым братом», чудом избежавшим смерти, в письме Александра совершенно определенно выражалось беспокойство о возможных последствиях трагического исхода покушения для общей политической ситуации в Европе, которая совсем недавно пережила волну революционных потрясений и Восточную войну. Никто не мог с уверенностью сказать, что произошло бы в самой Франции в случае гибели императора (и императрицы). Удержалась бы Вторая империя, имея во главе двухлетнего младенца «Лулу», или верх взяли бы противники режима? И какая расстановка сил сложилась бы в европейском концерте держав? В любом случае – и Александр это хорошо понимал – наметившееся сближение с Францией было бы поставлено под вопрос, и Россия рисковала вновь оказаться в одиночестве, как в 1853–1854 гг. И в этом смысле чувства царя, выраженные в письме к императору французов, были совершенно искренними.

Это засвидетельствовал и маркиз де Шаторенар. В донесении графу Валевскому он сообщал, что на недавнем бале во дворце к нему подошли члены императорской семьи во главе с государем с выражением глубоких переживаний в связи со случившимся у здания Оперы трагическом происшествии. «Эти чувства императорской семьи, – добавил

Шаторенар, – повсеместно разделяют в здешнем обществе. Все эти дни я получаю многочисленные свидетельства сочувствия…»[373].

Тем временем генерал Паскевич прибыл в Париж, и уже на следующий день, 27 января, сопровождаемый графом Киселевым, получил аудиенцию у Наполеона III во дворце Тюильри. Он передал императору письмо своего государя, а также письмо великого князя Константина Николаевича, составленное в самых теплых выражениях. Наполеон был очень приветлив с посланцем русского царя, поручив передать ему слова благодарности и заверения в неизменности своих чувств, как и намерение продолжать курс на сближение с Россией[374]. В завершение аудиенции он сказал, что к отъезду князя из Парижа подготовит ответное письмо императору Александру.

В десятидневное пребывание в столице Франции Паскевич был принят принцем Наполеоном и принцессой Матильдой, обедал в кругу императорской семьи. Император пригласил его принять участие в охоте в окрестностях Рамбуйе. Одним словом с посланцем царя обходились самым предупредительным образом, о чем Киселев не преминул доложить в Петербург[375]. На прощание Наполеон удостоил князя Варшавского ордена Почетного легиона. Вечером 6 февраля обласканный всеобщим вниманием генерал Паскевич с чувством выполненного долга и самыми приятными впечатлениями покинул Париж, увозя с собой личное послание императора французов императору всея Руси[376].

«Дело Орсини» самым неожиданным образом сказалось и на франко-британских отношениях. В ходе следствия выяснилось, что Орсини и его сообщники запасались оружием в Англии, где чувствовали себя достаточно свободно. Это вызвало волну антианглийских публикаций во французской проправительственной печати.

В Тюильри уже давно были недовольны поучительно-менторским тоном главы британского кабинета лорда Пальмерстона в отношении Франции. Император даже не скрывал своего раздражения, не раз высказывая его не только послу Ее Величества в Париже, но и самой королеве, а также принцу-консорту, когда встречался с ними. Политика кабинета Пальмерстона, не склонного считаться с интересами французского союзника, имела следствием охлаждение между Парижем и Лондоном. «Французский кабинет проявляет все большую свободу в своих действиях, – констатировал Горчаков в министерском отчете за 1858 год. – Отношения между двумя странами [Францией и Англией] представляют собой странный спектакль – согласие в словах, враждебность в делах»[377].

Падение Пальмерстона в феврале 1858 г. и приход к власти консервативного кабинета Дерби – Малмсбери не изменили эту тенденцию. Наполеон понял, что не может рассчитывать на безусловную британскую поддержку в осуществлении его замыслов в Италии. Здесь ему нужен был другой союзник, и он его обрел в Штутгарте.

Луи-Наполеон не мог пойти дальше в реализации своих планов, не будучи твердо уверен в том, что будет поддержан Александром II. Такая поддержка в принципе ему была обещана в Штутгарте. Теперь, прежде чем начать действовать, император французов хотел бы получить подтверждение.

Известие о предстоящем визите личного представителя французского императора застало врасплох и Александра II, и его министра иностранных дел. Тем не менее, незамедлительно были приняты все необходимые меры для организации достойного приема кузена императора. «Император Александр распорядился подготовить резиденцию для проживания принца Наполеона, – сообщал в Париж герцог де Монтебелло. – На границе [Царства Польского] его будет ожидать специальный поезд. Князь Горчаков пока не называет имя того, кто будет встречать Его Высочество, но мне известно, что этим представителем уже назначен князь Варшавский» [378].

28 сентября принц Наполеон со свитой был уже в Варшаве, куда он прибыл в сопровождении знакомого ему по недавним встречам в Париже генерала Паскевича, встречавшего его на прусско-польской границе.

О своем приезде он лично известил императора Наполеона телеграммой[379].

В первый же день состоялось его знакомство с Александром II, который пригласил принца присутствовать 29 сентября на учениях кавалерии и артиллерийских частей. Учения проходили под личным командованием императора. По их окончании, как сообщал принц в письме своему кузену, император любезно предложил принцу принять участие в предполагавшейся охоте. Другим приглашенным на охоту был правящий герцог Саксен-Веймарский.

После охоты был дан обед на сто кувертов. Вечер завершился спектаклем и ночным праздником в дворцовом парке, принадлежащем графу Августу Потоцкому

30 сентября состоялся высочайший смотр войскам и обед в обществе императора, который вручил принцу орден св. Андрея Первозванного. Награды переданы были и сопровождающим его французским офицерам[380]. А вечером того же дня Александр и принц Наполеон распрощались, внешне вполне довольные друг другом.

Разумеется, принц приезжал в Варшаву не только для участия в царской охоте и для присутствия на военных маневрах. У него было совершенно конкретное поручение – обсудить с императором Александром реальные перспективы разрешения узла противоречий в Северной Италии, где Наполеон предполагал добиться уступки Францем-Иосифом Ломбардии сардинскому королю Виктору-Эммануилу, а себе заполучить Савойю и Ниццу. Поскольку королева Виктория не обнаруживала никакого желания поощрять Наполеона в осуществлении этого замысла, император французов очень надеялся на поддержку Александра II. В общем плане они уже говорили об этом в Штутгарте. Теперь Наполеон хотел бы получить подтверждение обещанной поддержки со стороны России. Он решил не пускать это деликатное дело по обычным дипломатическим каналам, а прибегнуть к личной дипломатии.

Вот что он сам писал по этому поводу императору Александру: «…Я решил послать к Вашему Императорскому Величеству принца Наполеона, прежде всего для того, чтобы он предоставил Вам новое доказательство наших чувств, а также для обсуждения насущных дел. Идеи, которыми мы обменялись в Штутгарте, навсегда останутся запечатлены в моей памяти, а моим самым сильным желанием является увидеть, как они приведут к какому-нибудь определенному результату. Ваше Величество можете доверять моему кузену и быть уверены в том, что все, что Вы ему скажете, будет строго сохранено как им, так и мною.

Новости, которые я получил из Италии, заставляют меня опасаться осложнений с этой стороны. Я хотел бы в связи с этим, прежде чем принять участие в этом вопросе, условиться с Вашим Величеством, что должно быть предпринято, как это было оговорено в Штутгарте, и я связываю наш союз со свободным выполнением этих обязательств» [381].

Разумеется, беседы принца Наполеона с русским императором велись без протоколов и лишних свидетелей. Исключение составлял князь Горчаков, которого приглашали для получения дополнительных разъяснений. В ходе этих встреч предполагавшийся на случай австро-франкосардинской войны секретный договор между Россией и Францией приобрел более конкретные очертания.

Принц Наполеон возвращался в Париж, получив твердое обещание косвенно, но эффективно поддержать Францию в назревавшем конфликте с Австрией. Детали договорились обсудить на специальных, сугубо секретных переговорах. Покидая Варшаву, принц, со своей стороны, недвусмысленно дал понять Александру II, что император Наполеон готов будет предоставить России «поддержку Франции в перспективе пересмотра Парижского договора»[382]. Сколько таких обещаний царю и его министру иностранных дел придется еще услышать от доверенных лиц императора французов!..

Сам Александр в письме к Наполеону оценил встречу в Варшаве следующим образом: «Я благодарю Ваше Императорское Величество за то, что Вы отправили принца Наполеона, – писал он. – В этих Ваших действиях я увидел еще одно доказательство Вашей дружбы. Как Вы и хотели, принц Наполеон говорил о вопросах, которые являлись темой наших переговоров в Штутгарте. Я люблю возвращаться в мыслях к этому времени. Оно явилось началом наших личных взаимоотношений. И развитие этих отношений будет служить интересам наших стран, я в этом уверен. Принц Наполеон выполнил свое поручение с полной ответственностью и искренностью. Я ответил на это со всем доверием, что Вы вдохновляете меня, и что я прошу Вас позволить мне гордиться тем, что Вы отправили ко мне Вашего кузена. Он подтвердит Вам мою убежденность в отношении преданности идеям, которыми мы обменялись в Штутгарте, удовлетворение, которое я испытываю от создания новых связей, которые укрепили наши отношения…» [383].

По возвращении принца в Париж граф Киселев проинформировал Горчакова о реакции в обществе на Варшавскую встречу. Отметив, что она привлекла к себе всеобщее внимание, русский посол выделил три точки зрения на состоявшиеся переговоры. «Одни, – писал Киселев, – усмотрели в этом шаг к согласию между нами и Францией по политическим вопросам, стоящим сегодня в повестке дня. Другие связывают с этим возможность приезда в Париж нашего августейшего государя… А некоторые газеты распространяют слухи, будто, в Сен-Клу[384] остались недовольны тем приемом, который был оказан в Варшаве кузену императора Наполеона»[385].

Действительно, император Александр принимал принца Наполеона со всей подобающей вежливостью, но вместе с тем и достаточно сдержанно. О причинах этой сдержанности, не оставшейся незамеченной, можно только догадываться. Скорее всего, дело было в репутации «красного принца», который, к тому же, покровительствовал польской эмиграции во Франции. Принц неоднократно выступал с заявлениями в защиту «угнетенной Польши». К тому же, в Петербурге знали, что кузен императора не пользуется большим влиянием в Тюильри, и, видимо, гадали, почему именно ему была доверена столь деликатная миссия, нет ли здесь какого-то подвоха?

Разумеется, граф Валевский в ответ на соответствующий запрос Киселева, решительно опроверг эти «необоснованные слухи»[386].

Между тем посол Франции в Петербурге герцог де Монтебелло сообщал в Париж о большом впечатлении, которое произвела на русское общество встреча императора Александра и принца Наполеона в Варшаве. Иностранцы же, находящиеся здесь, отметил посол, обращают внимание на то, что впервые император Наполеон проявил подобный акт вежливости в отношении царя. «Один из них, – писал Монтебелло, – выразил эти настроения следующей фразой: «До сих пор император Наполеон ограничивался тем, что позволял себя любить». «В целом же, – резюмировал Монтебелло, – поездке принца Наполеона придают здесь важное политическое значение, не уточняя, правда, что под этим понимают» [387].

А вернувшийся из Варшавы князь Горчаков, словно дезавуируя слухи, распространявшиеся в Париже, заверял Монтебелло, что принц Наполеон произвел наилучшее впечатление на императора Александра. «Он показался ему умным, тактичным и взвешенным в суждениях. Манера его обхождения со всеми, с кем он общался, снискала ему всеобщее расположение», – цитировал Горчакова французский посол[388].

Оценка содержания и результатов переговоров Александра II с принцем Наполеоном в Варшаве была дана в личном секретном письме Горчакова графу Киселеву от 20 ноября 1858 г.[389] Отметив, что миссия принца Наполеона имела целью прояснение настроений императора Александра спустя год после встречи в Штутгарте с Наполеоном III, Горчаков писал: «Император Наполеон в скором времени предвидит возможность войны в Италии, которая поставит его перед необходимостью поддержать Сардинию».

Подчеркнув заинтересованность России в сохранении мира в Европе, Горчаков вместе с тем отметил, что в случае войны «мы дадим императору Наполеону доказательства желания сохранить наши отношения своим благожелательным нейтралитетом и сосредоточением армейского корпуса на австрийской границе, достаточного, чтобы парализовать этим действия 150 тыс. австрийцев».

Взамен посланец Наполеона III, как сообщил Киселеву вице-канцлер, доверительно подтвердил намерение своего кузена оказать «самую действенную помощь в вопросе об отмене статей Парижского договора, унизительных для России…».

Подобного рода намерения император французов неоднократно высказывал и непосредственно Киселеву.

Итоги переговоров в Варшаве в целом удовлетворили ожидания Наполеона III, который после возвращения кузена в Париж принял окончательное решение о войне с Австрией и ускорил подготовку союзного договора с Пьемонтом, заключенного в январе 1859 г.

Вместе с тем император по-прежнему желал избежать ответственности как зачинщик войны. Он надеялся спровоцировать Австрию выступить первой. Одновременно Наполеон продолжил секретные переговоры с Александром, торопясь заключить с ним формальное соглашение до начала военных действий.