Барон Будберг

Когда граф Киселев на одной из последних аудиенций заверял Наполеона III в том, что его преемник, барон Будберг, весьма расположен к Франции, он проявил очевидную дипломатическую корректность. Вся предшествующая биография барона никак не подтверждала утверждения отправленного в отставку посла. Тем более любопытен тот поворот в сознании, который произойдет у Будберга за пять с половиной лет его посольской миссии в Париже, куда в 1862 г. он прибыл, по меньшей мере, с настороженным отношением к Франции. Но не будем забегать вперед.

Андрей Федорович (Андреас-Людвиг-Карл-Теодор) Будберг принадлежал к баронской ветви рода фон Будберг-Беннингаузен, переселившихся в XVI в. из Вестфалии в Лифляндию. В середине XVIII в. его предки поступили на службу России, где отличились на военном и дипломатическом поприщах. При этом они сохранили верность лютеранскому вероисповеданию. Дед будущего посла в Париже, Андрей Яковлевич Будберг, недолгое время (1806–1807 гг.) был министром иностранных дел Александра I. Он был отправлен в отставку за то, что не одобрял курс на сближение с наполеоновской Францией. В память о деде Андрей Федорович и получил свое имя.

А.Ф. Будберг родился в 1817 г. в Риме. Первичное образование получил в пансионе в Эстляндии, а продолжил его в Санкт-Петербургском университете, откуда вышел со степенью действительного студента[480].

По окончании курса юный барон в 1841 г. был принят в департамент внутренних сношений Министерства иностранных дел, где первые три года служил под непосредственным руководством графа К.О. Нессельроде, главы дипломатического ведомства [481].

В 1845 г. он был направлен во Франкфурт-на-Майне младшим секретарем дипломатической миссии, а через год получил там же должность старшего секретаря. Во Франкфурте Будберг удачно женился на дочери посланника, Петра Яковлевича Убри, после смерти которого в январе 1848 г. был назначен исполняющим дела поверенного в делах при Германском союзе.

Вся его последующая служба проходила в Германии, где он возглавлял дипломатические миссии в Берлине, Мекленбург-Шверине и Ганновере, пока в 1856 г. не сменил князя А.М. Горчакова на посту посланника в Вене. В николаевское царствование барон Будберг, вплоть до Крымской войны, был убежденным приверженцем тесного союза России с Пруссией и Австрией, а после предательства последней оставался сторонником единения с Берлином.

Тайный советник Будберг считался в Петербурге лучшим знатоком германских дел и пользовался покровительством не только Горчакова, но и самого императора Александра, с давних пор питавшего особое расположение к Пруссии, где правили два его дяди – Фридрих-Вильгельм IV и сменивший его в 1861 г. Вильгельм I. Вплоть до неожиданного назначения в Париж в 1862 г. никто не мог заподозрить убежденного пруссофила Будберга в каких-либо симпатиях к Франции.

В Тюильри, как уже отмечалось, назначение Будберга в Париж встретили с большой настороженностью. Французская печать не жаловала барона еще с тех пор, как он занимал пост посланника в Берлине. Влиятельный парижский журнал “Revue des Deux Mondes” («Обозрение двух миров») давал ему следующую характеристику: «Будберг – один из чистейших представителей той русской дипломатии, которая высокомерна и повелительна. Он щеголял несдержанными и резкими замашками; он был неистощим в преувеличенных восхвалениях своего повелителя: он старался ослеплять показными приемами, движением курьеров, пароходов, специальных поездов, пускаемых на всех парах; он принимал тон и вид превосходства, которые обличали бы представителя преобладающей державы»[482].

Не случайными в свете подобной репутации были расспросы императрицы Евгении у графа Киселева относительно характера и настроений Будберга.

Барон Андрей Федорович приехал в Париж в начале лета 1862 г. в качестве специального представителя императора Александра II для ведения переговоров о заключении соглашения относительно совместных с Францией действий в отношении Сербии, над которой нависла угроза турецкой интервенции.

В 1860 г. сербский правитель князь Милош Обренович выдвинул программу создания «Великой Сербии», в составе которой должны были объединиться югославянские земли. Одновременно сербское правительство потребовало немедленного свертывания турецкого военного присутствия на территории Сербии, где Порта сохраняла отдельные крепости и гарнизоны.

Россия поддержала план создания «Великой Сербии», рассчитывая в дальнейшем опираться на крупное славянское государство на Балканах в своей восточной политике. Но этот план, по понятным причинам, вызвал крайне болезненную реакцию Порты, решившей примерно наказать Сербию. В июне 1862 г. турецкие власти в Белграде спровоцировали вооруженные столкновения между своими солдатами и местным населением, после чего подвергли артиллерийскому обстрелу из крепости мирные городские кварталы[483]. Россия потребовала проведения международного расследования этого инцидента и рассчитывала на поддержку со стороны Франции.

Для налаживания более тесного взаимодействия с французской дипломатией по сербскому вопросу, а также по другим, касающимся положения христианского населения европейской Турции (прежде всего на Балканах), в Париж был откомандирован барон А.Ф. Будберг. Прибыв на место, он встретился с французским министром иностранных дел Э. Тувенелем, который передал русскому дипломату проект соглашения по интересующему обе стороны вопросу.

Ознакомившись с проектом Тувенеля, барон Будберг нашел его неудовлетворительным. По его мнению, соглашение на этой основе было бессмысленным, так как оно «не смогло бы оказать серьезного влияния на ситуацию» в Сербии[484]. Главное, что отличало французский проект, как докладывал Будберг вице-канцлеру Горчакову, – озабоченность сохранением территориальной целостности Оттоманской Порты[485]. Французская дипломатия хотела бы получить гарантии со стороны России в этом вопросе.

Несмотря на обозначившиеся с самого начала различия в подходах к балканским делам, Будберг продолжал интенсивные консультации с Тувенелем. Подтвердив отсутствие у России намерений действовать в направлении расчленения турецкой империи, ему удалось убедить французского министра в необходимости совместного выступления двух стран в защиту сербов и других христианских народов Балканского полуострова. Этот компромисс был оплачен согласием императора Александра II признать Виктора-Эммануила II главой Итальянского королевства, провозглашенного после ликвидации и последующего присоединения к Пьемонту Королевства Обеих Сицилий и ряда других областей Италии в 1860–1861 гг.[486]

Достигнутый компромисс позволил России и Франции выступить с единых позиций на конференции европейских держав в Канлидже (предместье Константинополя), где Англия и Австрия намеревались поддержать Турцию. Совместными усилиями российской и французской дипломатий удалось преодолеть колебания Англии и Австрии и добиться принятия решения в пользу Сербии[487]. Султан вынужден был согласиться на передачу сербам двух (из шести) крепостей, в т. ч. в Белграде, и начать репатриацию турецкого населения из Сербии.

Что касается России, то ей при поддержке Франции удалось тогда восстановить, хотя и не в полной мере, влияние на Балканах, где она подтвердила свою давнюю репутацию защитницы христианского населения.

При всей неустойчивости достигнутого стараниями барона Будберга согласия с Францией по сербскому вопросу, это, безусловно, был личный успех русского дипломата, особенно заметный после двух лет взаимных обид и претензий со стороны Петербурга и Парижа.

3 ноября (ст. ст.) 1862 г. тайный советник барон Андрей Федорович Будберг был назначен чрезвычайным и полномочным послом Александра II при императоре Наполеоне III. Содержание полученной им инструкции[488] свидетельствовало о намерении императора и вице-канцлера Горчакова продолжать курс на взаимодействие с Францией. «Его Величество полагает, – говорилось в инструкции, – что среди европейских великих держав, есть только одна, чьи постоянные интересы не входят в противоречие с интересами России – это Франция, с которой до сих пор нас разделяли скорее принципы, чем интересы. Это убеждение и стало основой того интимного согласия между нами и Францией, которое установилось после заключения последнего мира (1856 г. – П.Ч.).

Наш августейший повелитель продолжает придерживаться этого убеждения, – подчеркнул составитель инструкции князь Горчаков. – Сегодня, как и тогда, мы верим, что если русское и французское правительства сознают их подлинные интересы, это согласие должно принести плоды взаимных преимуществ обеим империям. Это, как и раньше, будет составлять основу нашей внешней политики».

Отметив, что прошедшие со времени встречи двух императоров в Штутгарте годы не в полной мере оправдали первоначальные ожидания, Горчаков обратил внимание нового посла на необходимость обсуждать наиболее важные вопросы непосредственно с Наполеоном III. «Центр политической мысли во Франции находится в Тюильри, а вовсе не в особняке Министерства иностранных дел, где происходит частая смена министров[489], – отметил вице-канцлер. «Барон Будберг, – продолжал Горчаков, – должен будет стараться, прежде всего, проникнуть в этот центр политической мысли и воздействовать непосредственно на императора Наполеона». А для этого, как минимум, необходимо завоевать доверие императора французов, добавлял Горчаков.

В плане практических действий Будбергу было указано на необходимость продолжать успешно начатое согласование с Францией о совместных действиях в Сербии, распространив их на Черногорию и Грецию. В отношении последней Будберг должен добиваться от Франции всевозможного содействия в укреплении независимости греческого государства и, в частности, согласия Наполеона III на избрание преемником свергнутого с престола в марте 1862 г. короля Оттона I, герцога Лейхтенбергского, члена Российского императорского дома, одновременно находящегося в родстве с династией Бонапартов [490].

Знаком расположения императора Александра к его новому послу в Париже стало выделение в 1863 г. средств на приобретение нового здания российского посольства в Париже, о чем давно и тщетно просил предыдущий посол, граф Киселев. Стараниями Будберга первоначальную цену особняка д’Эстре на улице Гренель, в фешенебельном квартале Парижа, удалось снизить с 2 млн. до 1 млн. 300 тыс. франков[491].

К особняку, который был отремонтирован и перестроен за счет российской казны[492], прилагался земельный участок площадью 4.658 кв. метров. Весной 1864 г., по завершении ремонтно-восстановительных работ, посольство России перебралось в особняк д’Эстре.

В целом начало посольской миссии барона Будберга в Париже было обнадеживающим. Казалось, что восстанавливается прежнее доверие между Россией и Францией. В Петербурге возлагали большие надежды на то, что после разрешения итальянской проблемы, когда Франция заполучила Савойю и Ниццу, Наполеон III возвращается к умеренной внешней политике. «В позиции французского правительства, – отмечалось в отчете МИД России за 1862 г., – судя по всему, обнаруживается определенный отход от авантюристичной политики, характерной для первых лет [Второй империи].

Колеблясь между двумя принципами, составляющими в одно и то же время силу и слабость его власти – династическим абсолютизмом и всеобщим избирательным правом, – император Наполеон, испытывающий понятную в его возрасте усталость от долгого правления и перед лицом внутренних и внешних трудностей…, учитывая и явную усталость общества, финансовые и промышленные интересы своей страны, склонился к мнению тех из своего ближайшего окружения, кто призывает его к осторожности и умеренности.

Со своей стороны, мы всегда старались подсказать ему именно этот путь, внушая убеждение в том, что на этом пути он обретет нашу сердечную опору, столь полезную, как для его безопасности, так и для постоянных интересов Франции, но что эта поддержка не может быть оказана, если он пойдет по пути революционных авантюр. Такая наша твердая позиция, – отметил Горчаков в составленном им для императора отчете, – не осталась без внимания» Наполеона III [493].

Отметив наличие расхождений и даже противоречий в позициях России и Франции по отдельным вопросам, князь Горчаков вместе с тем подчеркивал: «Безусловно, мы в полной мере сознаем значение нашего согласия с Францией»[494].

Петербург и в дальнейшем намеревался следовать избранному после 1856 г. курсу на тесное взаимодействие с Францией. Но уже в 1863 г. на пути русско-французского согласия встало препятствие, оказавшееся непреодолимым – злополучный польский вопрос.