Граф Орлов и барон Бруннов

Алексей Федорович Орлов (1786–1861)[48] принадлежал к дворянскому семейству, выдвинувшемуся в начале царствования императрицы Екатерины II, восхождению которой на престол в 1762 г. братья Орловы (Григорий, Алексей, Владимир, Иван и Федор) активно содействовали. Алексей Федорович, как и его брат, Михаил, были внебрачными сыновьями генерал-поручика Федора Григорьевича Орлова, который добился от Екатерины признания для своих «воспитанников» всех прав дворянства, фамилии и герба Орловых.

Получив образование в аристократическом пансионе аббата Д.Ш. Николя, Алексей Орлов в 1801 г. поступил на службу в Коллегию иностранных дел, а через три года был зачислен в лейб-гвардии Гусарский полк, в составе которого принимал участие в кампаниях 18051807 гг.

За отличие под Аустерлицем Орлов был пожалован золотой саблей с надписью «За храбрость». В 1809 г. он перешел в лейб-гвардии Конный полк, в списках которого числился до конца жизни.

В Отечественную войну Орлов участвовал во многих сражениях, а под Бородином получил семь ранений. С января 1813 г. он был адъютантом великого князя Константина Павловича и храбро сражался под Лютценом, Баутценом, Кульмом и Дрезденом, за что был произведен в полковники, а затем принял участие в походе во Францию. В 1814 г. Орлов вышел в отставку, но через год вернулся на службу. В 1817 г. он получил генеральский чин. В отличие от своего старшего брата Михаила, участвовавшего в тайных декабристских обществах, Алексей был твердым противником всякого либерализма, не терпел неподчинения властям, хотя, повинуясь тогдашней моде, не избежал краткого пребывания в масонской ложе, куда попал под влиянием тестя, генерала А.А. Жеребцова.

В 1819 г. он был назначен командиром лейб-гвардии Конного полка, в 1820-м стал генерал-адъютантом, а через год получил под командование 1-ю бригаду гвардейской Кирасирской дивизии с оставлением за ним начальства над Конным полком. В 1820 г. он участвовал в подавлении восстания в Семеновском полку, а 14 декабря 1825 г. первым из полковых командиров пришел на помощь Николаю Павловичу и лично водил конногвардейцев в атаки на каре мятежников. Поведение Орлова в тот критический для молодого императора день было отмечено Николаем I. 25 декабря 1825 г. он возвел Алексея Федоровича в графское достоинство и, снисходя на его мольбы, освободил от судебного преследования Михаила Орлова, замешанного в декабрьском «злоумышлении». Это был единственный случай, когда Николай простил непосредственного, к тому же еще и видного, участника заговора.

В последующие годы генерал-лейтенант (с 1833 года – генерал от кавалерии), а с 1836 г. член Государственного Совета, Алексей Федорович Орлов становится одним из самых приближенных сановников императора Николая, доверявшего ему ответственные миссии военного и дипломатического характера. По поручению государя, Орлов неоднократно замещал Бенкендорфа на время его болезни во главе Третьего отделения, а в 1844 г., со смертью графа Александра Христофоровича, был назначен на его должность, присовокупив к ней пост командующего Императорской Главной Квартирой.

Французский поверенный в делах в Петербурге граф де Райневаль, обычно хорошо осведомленный в том, что касалось новостей и интриг придворной жизни, информируя министра иностранных дел Ф. Гизо о смерти Бенкендорфа и возможном назначении графа Орлова на этот «самый важный пост в империи», сослался на слухи о том, что последний колеблется – принимать или отклонить сделанное ему императором предложение[49].

Эти слухи, на которые ссылался французский дипломат, оказались несостоятельными. Орлов при всем желании не мог противиться воле императора, тем более что после смерти Бенкендорфа он был единственным человеком из окружения Николая I, посвященным в дела тайной политической полиции. Разумеется, он без колебаний дал согласие на назначение в Третье отделение.

Пользовавшийся безграничным доверием императора, граф Орлов в качестве Главного начальника Третьего отделения и шефа жандармов ужесточил борьбу с проникновением в Россию из Европы либерально-революционных веяний и усилил давление на литературу в искреннем убеждении, что русским писателям не пристало «выносить сор из избы». Это означало, что в печати не должно появляться ничего, что прямо или косвенно могло скомпрометировать власть и царящие в империи порядки. С именем Орлова связано и раскрытие в апреле 1849 г. т. н. «дела Петрашевского», по которому, среди прочих, проходил начинающий литератор Федор Михайлович Достоевский. Одним словом, в либеральных кругах шеф жандармов граф Орлов, убежденный консерватор, имел совершенно определенную репутацию.

Такую его репутацию разделяли и отдельные члены иностранного дипломатического корпуса. Так, временный поверенный в делах Франции в Петербурге Шарль Боден в секретной записке в Париж называл Орлова «необразованным человеком», наделенным «посредственным умом», «неисправимо ленивым», к тому же, «испытывающим глубокое презрение и даже откровенную ненависть к идеям гуманизма». «Как государственный деятель, он – полный нуль», – категорично утверждал французский дипломат, и добавлял, что Орлов будто бы «находится под безграничным влиянием своей жены»[50].

Трудно объяснить столь откровенную предубежденность, и, добавим, очевидную несправедливость месье Бодена к сановнику, которого уважали во всех европейских столицах, и в частности в Париже, о чем еще будет сказано.

Пример графа Орлова показывает, что иной человек бывает глубже и содержательнее своей репутации в определенных общественных кругах. В действительности «необразованный» и «ограниченный» Алексей Федорович был страстным почитателем творчества Ивана Андреевича Крылова. 13 ноября 1844 г. грозный начальник Третьего отделения был в числе тех, кто на руках выносил из церкви гроб с телом знаменитого баснописца. Посещая Москву, шеф жандармов всегда заезжал домой к другу своего опального брата Михаила, Петру Яковлевичу Чаадаеву, официально объявленному сумасшедшим, и подолгу доверительно беседовал с ним на самые разные темы. По свидетельству современников, он уважал и даже любил Чаадаева за независимый характер и оригинальность суждений.

Орлов принял близкое участие в смягчении судьбы декабриста Г.С. Батенькова, отсидевшего 20 лет в одиночной камере и находившегося на грани помешательства. Он добился от императора его перевода на поселение и снабдил «государственного преступника» значительной суммой (500 рублей серебром) для обустройства в Томске. Впоследствии Батеньков с благодарностью вспоминал гуманное отношение к себе Орлова. «Бумаги мои никто не читал до вступления Орлова, – писал Батеньков. – Он и разобрал их. Поэтому с 1844 года и переменилось совершенно мое положение. Граф назначил от себя деньги на мое содержание; выписал мне газеты и журналы и, объявив, что он будет посещать меня, как родственник, тем самым и дал уже значительность»[51].

К этому можно добавить, что когда в 1856 г. молодой император Александр II назначит графа Орлова главой российской делегации на Парижском мирном конгрессе, то шеф жандармов, к удивлению своего окружения, станет приглашать к себе известного диссидента-невозвращенца Николая Ивановича Тургенева, нашедшего убежище во Франции. В редкие свободные вечера он любил беседовать с ним столь же откровенно и доверительно, как, в свое время, с Чаадаевым. «Подобные разговоры, – замечает по этому поводу современный исследователь истории Третьего отделения, – достаточно положительно характеризуют А.Ф. Орлова, как человека просвещенного, честного и порядочного, служившего Николаю I не за страх, а за совесть. Именно за эту беспредельную преданность ценил его царь»[52].

В то же время верного царского слугу всегда притягивали люди свободного ума, имеющие собственные суждения об окружающей их действительности, и он не отказывал себе в удовольствии общаться с ними.

Вопреки утверждениям Шарля Бодена, граф Алексей Федорович проявил себя не только как храбрый кавалерист, военачальник, а затем и борец с «тлетворным» влиянием Запада, но и как искусный дипломат. Впервые его дипломатический талант обнаружился в 1829 г., когда по поручению Николая I Орлов провел успешные переговоры с Турцией, завершившиеся подписанием Адрианопольского мирного договора, после чего император назначил его своим послом в Константинополь с миссией добиться от султана неукоснительного выполнения условий договора. С высочайшим поручением граф Орлов справился менее чем за год своего пребывания в посольской должности.

Вторая, сугубо конфиденциальная, дипломатическая миссия была доверена Алексею Федоровичу в августе 1830 г., когда Николай I отправил его в Вену для обсуждения с австрийским императором возможных совместных действий против Луи-Филиппа, «узурпировавшего», как полагал царь, престол Бурбонов во Франции. На этот раз граф Орлов не успел проявить своих способностей, так как еще до его приезда венский двор вслед за Англией и Пруссией официально признал короля французов.

Зато громкий успех выпал на долю графа Орлова в 1833 г., когда он с большим искусством провел в Константинополе переговоры, увенчавшиеся заключением Ункяр-Искелесийского оборонительного союза с Турцией, причем послы европейских держав в Оттоманской Порте узнали об этих переговорах уже после подписания договора.

В том же, 1833 г. Алексей Федорович сопровождал Николая I на встречу с австрийским императором Францем I в Мюнхенгрец, где вместе с графом К.В. Нессельроде и Д.Н. Татищевым от имени России он подписал Мюнхенгрецкую конвенцию о совместных действиях в пользу сохранения в Турции правящей династии. По существу, конвенция была направлена против восточной политики Франции, поддерживавшей египетского правителя Мухаммеда Али. Когда в начале 1835 г. умер император Франц, Николай I отправил Орлова на похороны в Вену в качестве своего личного представителя. Два года спустя тот же Орлов был направлен в Англию, как личный посланник царя, на коронацию королевы Виктории. В дальнейшем он постоянно сопровождал государя в его поездках по России и за границу, а в 1839 г. сопровождал в заграничном путешествии наследника-цесаревича Александра Николаевича, чьим наставником он был назначен после смерти князя Х.А. Ливена. Граф Алексей Федорович оказался первым, с кем цесаревич в ходе этого путешествия поделился, что влюблен в принцессу Гессен-Дармштадтскую и намерен связать с ней свою судьбу, если, конечно, августейшие родители одобрят его выбор. Как уже говорилось, в 1841 г. желание юного Александра осуществилось. Его избранница, приняв православие, превратилась в великую княгиню Марию Александровну, будущую императрицу и мать другого русского самодержца – Александра III.

В 1852 г. Орлов принимал участие в секретных переговорах Николая I с австрийским императором и прусским королем в Ольмюце и Берлине.

Прощаясь на смертном одре с наследником престола, Николай Павлович «завещал» сыну своего верного друга как незаменимого помощника во всех государственных делах. Именно графа Алексея Федоровича, несмотря на его 70-летний возраст, Александр II направит на

Парижский мирный конгресс, призванный подвести черту под злополучной для России Крымской войной. Молодой император ни минуты не сомневался в том, что его бывший наставник сделает все возможное и даже невозможное для защиты российских интересов. И он, как мы увидим, не ошибся в своем выборе.

Вторым уполномоченным на Парижский конгресс Александр II утвердил барона Филиппа Ивановича Бруннова (1797–1875), выученика графа Нессельроде. Молодым дипломатом он принимал участие в Лайбахском (1821 г.) и Веронском (1822 г.) конгрессах Священного союза, был секретарем российской делегации на переговорах с Портой, завершившихся в 1829 г. подписанием Адрианопольского мирного договора, затем служил старшим советником МИД, а в 1840 г. получил назначение посланником в Лондон. На этом посту Бруннов участвовал в подготовке Лондонской конвенции о Египте 1840 г. и о Черноморских проливах в 1841 г., а также принимал деятельное участие в работе Лондонской конференции 1843 г. по делам Греции. В плане двусторонних отношений он подготовил и от имени России подписал в 1849 г. торговый договор с Англией. В период обострения Восточного кризиса, предшествовавшего Крымской войне, Бруннов фактически дезориентировал Николая I, внушая государю убеждение в ненадежности союза Англии и Франции. В его оправдание можно заметить, что он не был исключением. В таком же направлении действовал и его коллега в Париже Н.Д. Киселев. Тем не менее, после разрыва дипломатических отношений между Англией и Россией в феврале 1854 г., повлекших за собой объявление войны, Филипп Иванович продолжил успешную карьеру, заняв пост посланника при Германском союзе. Нессельроде вспомнил о своем протеже, когда встал вопрос о втором уполномоченном России на Парижском мирном конгрессе. Барон Бруннов был искушен во всех тонкостях дипломатической игры и слыл незаменимым составителем нот, депеш и отчетов. Помимо прочего, он имел устойчивую репутацию остроумного и интересного собеседника, что было немаловажно, особенно на сложных многосторонних переговорах.

В выборе уполномоченных на Парижский конгресс император Александр II и государственный канцлер граф Нессельроде, по всей видимости, учитывали и немаловажный для обеспечения успеха их миссии факт личного (для Бруннова) и заочного (для Орлова) знакомства с Наполеоном III. Это знакомство произошло еще в 1847 г., когда барон Филипп Иванович был посланником в Англии, а будущий император укрывался там от французского правосудия. Как уже говорилось, в 1846 г. Луи-Наполеон Бонапарт сумел бежать из тюрьмы, где отбывал пожизненный срок за попытку государственного переворота. Он надеялся тогда получить политическую и финансовую поддержку от Николая I в реализации своих планов во Франции. Луи-Наполеон пытался через Бруннова, с которым неоднократно встречался, установить канал связи с ближайшим сподвижником царя, графом А.Ф. Орловым, с которым некоторое время состоял в конфиденциальной переписке[53].

Его попытки найти понимание в Петербурге не увенчались успехом. Император Николай Павлович отказался иметь дело с государственным преступником, каковым в то время считался сбежавший из тюрьмы Бонапарт.

Кто знал, что спустя всего лишь четыре года Луи-Наполеон сделается императором французов? И кто мог предвидеть, что в 1856 г. от его благорасположения во многом будет зависеть сохранение достоинства побежденной в Крымской войне России?

11 февраля (30 января ст. ст.) 1856 г. граф Орлов получил от канцлера инструктивные указания относительно целей, которых русские уполномоченные должны добиваться на мирном конгрессе[54]. Важнейшей из этих целей объявлялось достижение мира на условиях пяти пунктов, сформулированных Венской конференцией послов, на которые согласился император Александр. Ни о чем другом, и тем более об исправлении политической карты Европы, не может быть и речи. Инструкция предписывала русским уполномоченным исходить из «различия интересов и страстей наших врагов».

В дополнительной инструкции от 29 (17) февраля Нессельроде уточнил: «…не будучи в состоянии разделить наших врагов, мы должны войти в особое соглашение с теми из них, от решения которых будет зависеть восстановление мира»[55].

Главным «врагом» России в Петербурге продолжали считать Англию, договориться с которой на приемлемых для России условиях было бы крайне сложно[56]. Однако такая возможность в принципе не исключалась. Можно было бы даже пойти на определенные уступки британским интересам ради одного – изолировать Австрию, вероломное поведение которой привело к образованию общеевропейской коалиции против России. Австрия в любом случае должна быть наказана. Таково было убеждение Александра II, с которым вынужден был согласиться и канцлер Нессельроде. «Образ действий, которого придерживается с самого начала настоящего кризиса австрийский кабинет, вызвал в России крайнее раздражение, – констатировал Нессельроде в «доверительной» записке от 11 февраля, адресованной графу Орлову. – Не так-то легко простить измену неблагодарного друга. Не в интересах Австрии, чтобы это чувство усиливалось, чтобы враждебные настроения длились. Она может поплатиться за это при тех неожиданностях, которые всегда возможны в настоящем еще не устоявшемся положении Европы»[57].

Наиболее перспективными представлялись поиски взаимопонимания с Францией, несмотря на связывающие ее с Англией тесные союзнические отношения. Недвусмысленные демарши Наполеона III в отношении России, последовавшие за смертью Николая I, давали определенные надежды на успех подобных поисков. Интересы Наполеона в войне, как полагали в Петербурге, полностью удовлетворены. «Получив от союза с Англией все выгоды, какие только он мог извлечь, – гласила основная инструкция, данная Орлову, – властитель Франции не может следовать за ней в ее воинственных замыслах, где его ждет лишь неизвестность. А это не может входить в цели столь холодного и расчетливого человека, как Луи-Наполеон. Он не захочет, конечно, окончить теперешнюю войну, порвав свой союз с Англией. Тем более он не захочет враждовать с ней. Но, с другой стороны, естественно, что он будет стараться избавиться от той зависимости, в которой он до некоторой степени находится по отношению к ней. <…>

Недостаточная заинтересованность Франции в содействии целям Англии, преследуемым ею в Азии, а также открывающаяся для французского императора перспектива – стать благодаря союзам твердой ногой на континенте, – подчеркивалось в инструкции, – окажутся в руках наших уполномоченных в ходе конференции средством вызвать в политике Франции поворот, необходимый для того, чтобы Англия отказалась от своих воинственных замыслов»[58].

Таковы были общие цели русской дипломатии в отношении Франции на открывшемся 25 февраля 1856 г. в Париже мирном конгрессе[59].

Следует отметить, что выбор места проведения конгресса во многом зависел от России, как от побежденной стороны. Поддержав Наполеона в его настойчивом желании провести конгресс в столице Франции, Александр II поступил предусмотрительно, обеспечив, как вскоре выяснится, наиболее благоприятные для русских уполномоченных условия работы. Полную поддержку со стороны России получило и недвусмысленно выраженное пожелание императора французов видеть в роли председателя конгресса Александра Валевского, министра иностранных дел Франции.

Данный выбор окажется столь же удачным для русской дипломатии, сколь и досадным для английской и австрийской сторон, не без оснований считавших Валевского. пристрастным арбитром.