Итальянский проект Луи-Наполеона

Пристальный интерес к Италии Наполеону III достался, можно сказать, по наследству от Французской революции и его великого дяди, который дважды – в 1796–1797 гг. и 1800 г. – «посещал» Апеннинский полуостров во главе армии и принес туда освободительные идеи, оформившиеся впоследствии в национальную программу Рисорджименто[326].

В начале XVIII в. испанское владычество в Италии сменилось преобладающим австрийским влиянием. Габсбурги и родственные им дома управляли мелкими княжествами Центральной Италии (Парма, Тоскана, Модена). На севере (Пьемонт) утвердилась Савойская династия, получившая во владение также о-в Сардинию (отсюда и новое название Пьемонта – Сардинское королевство). Рим был столицей Папского государства, расширившего свои границы и добившегося выхода к Адриатическому морю. На юге полуострова бывшие владения испанских Габсбургов перешли под власть испанской ветви Бурбонов (Неаполитанское королевство). В целом к концу XVIII в. Италия представляла собой конгломерат государств, находившихся в большей или меньшей зависимости от Австрии.

Относительное спокойствие, утвердившееся на Апеннинском полуострове в 1720-е гг., было нарушено революционными событиями в соседней Франции. Войны республиканской Франции, а затем и наполеоновской империи с антифранцузскими коалициями более чем на два десятилетия вывели Италию из неподвижного состояния, в котором она находилась, расшатали до основания весь прежний порядок и способствовали формированию в итальянских государствах патриотических движений, взявших курс на национальное освобождение и объединение страны.

В 1792 г. французская революционная армия, не встретив сопротивления, вошла на территорию Сардинского королевства и оккупировала Савойское герцогство и графство Ниццу, которые были включены в состав Франции. Спустя шесть лет, в результате Итальянского похода генерала Бонапарта, на большей части Апеннинского полуострова пали монархические режимы, на месте которых возникли республики – Цизальпинская, Лигурийская, Римская, Партенопейская и Этрусская. В этих республиках были демонтированы архаичные административные и социально-экономические структуры, отменена личная зависимость крестьян от землевладельцев, конфискованы и распроданы церковные земли и т. д.

В 1799 г. при прямой военной поддержке Австрии, России и Англии, вынудивших французскую армию покинуть Апеннинский полуостров, в Италии были восстановлены прежние порядки. Но через год, в 1800 г., Наполеон Бонапарт во главе армии вернулся в Италию и в короткий срок занял почти всю ее территорию, за исключением двух островов – Сардинии и Сицилии. Бонапарт принес с собой революционную по тем временам идею национального суверенитета (principe des nationalites). Эта же идея позднее будет определять политику Наполеона I в Германии (ликвидация Священной Римской империи германской нации) и в Польше (создание герцогства Варшавского).

Прогрессивные реформы, проведенные в итальянских государствах под защитой французских штыков, сохранили свою силу и после провозглашения Франции империей в 1804 г. Повсеместно там был введен наполеоновский Гражданский кодекс. По примеру «старшей сестры» отдельные итальянские республики сменили политический режим, превратившись в монархии – Итальянское, Неаполитанское и ряд более мелких королевств, где на трон были посажены родственники императора французов. Сам Наполеон стал еще и итальянским королем[327]. Другие республики – Пьемонт и Венеция – были включены в состав Франции в качестве ее департаментов.

В своей итальянской политике Наполеон преследовал и в значительной мере успешно решил двойную задачу – изгнал из Италии Габсбургов и испанских Бурбонов, обеспечив себе надежных (послушных) союзников на южных рубежах своей империи. Италия стала для императора французов важным источником необходимых экономических и человеческих ресурсов в непрерывных войнах, которые он вел на протяжении десяти лет. «Моя мечта состояла в том, чтобы сделать из Италии дружественную Франции нацию, – говорил впоследствии Наполеон, находясь в изгнании на о-ве св. Елены. – Я закладывал основы ее единства, передав Ломбардию и Венецию принцу Евгению Богарне, неаполитанскую корону – моему брату Жозефу, а позднее – Мюрату. Договора 1815 года все это разрушили… Но однажды настанет день, когда составляющие ее (Италию. – П.Ч.) малые государства сплотятся между собой, как это сделали провинции британского королевства, провинции Франции и провинции Испании…»[328].

Закономерным следствием «францизации» итальянских государств стало появление там антифранцузских настроений. Правда, эти настроения не успели перерасти в организованное движение, как в Испании, по причине крушения Первой империи в 1815 г.

Последующий период итальянской истории характеризовался возвращением Австрии в Италию в соответствии с решениями Венского конгресса 1815 г. Габсбурги вернули под свой контроль Ломбардию и Венецианскую область, объединив их в рамках Ломбардо-Венецианского королевства, где попытались реставрировать прежние порядки. Здесь была размещена 100-тысячная армия, призванная служить гарантом австрийского господства. На севере Италии было восстановлено Сардинское королевство с правящей Савойской династией, вернувшей себе Савойю и Ниццу. На юге полуострова, на неаполитанский престол вернулись испанские Бурбоны (Королевство Обеих Сицилий). Существенно возросло значение в итальянских делах Святого престола, пытавшегося распространить свое влияние на всю территорию Италии.

Реставраторские усилия реакции натолкнулись на сопротивление патриотической части итальянского общества, в котором обозначились два основных течения – умеренно-либеральное и революционное (карбонарии). Будучи согласны относительно конечной цели – освобождения от иностранного гнета и объединения Италии, – они расходились в выборе средств: поэтапное движение или революция.

Широкий протест против насаждавшихся реставраторских порядков нашел свое выражение в волнах революционных выступлений в Италии. В 1820/21 гг. революции потрясли Неаполитанское и Сардинское королевства. В 1831 г. – Парму, Модену и даже Папскую область. Все они были подавлены, но стали предостережением для правящих режимов против их чрезмерной авторитарности.

В одной из этих революций довелось принять участие и будущему императору Наполеону III, который с детских лет помнил завет своего воспитателя Филиппа Ле Ба, сына члена Конвента, дружившего с Робеспьером: «Монсеньор, если однажды Вы придете к власти, используйте эту власть, я Вас об этом прошу, чтобы помочь делу единства и свободы Италии»[329].

Осенью 1830 г., как уже говорилось, 22-летний Луи-Наполеон Бонапарт присоединился к лидеру моденских карбонариев Чиро Менотти, который формировал отряд для похода на Рим с целью освободить Вечный город от светской власти папы.

Казалось, момент был удачным. Только что умер Пий VIII. В начале 1831 г. предстояли выборы нового папы. Менотти решил, что медлить с выступлением нельзя, отвергнув предостережения относительно неподготовленности похода.

Планам итальянских патриотов не суждено было осуществиться. Затеянный в январе 1830 г. поход на Рим к концу февраля 1831 г. потерпел неудачу. Австрийцы без особого труда справились с отрядом Менотти, который был схвачен и расстрелян. Принимавшему участие в походе Луи-Наполеону удалось тогда скрыться.

Таково было первое непосредственное знакомство будущего императора французов с итальянской проблемой. В дальнейшем, будучи узником и изгоем, Луи-Наполеон продолжал сочувствовать делу освобождения и объединения Италии. Правда, придя к власти, он стал проявлять понятную в его новом положении осторожность в этом вопросе.

Безусловно, Бонапарт сохранил верность «принципу национальностей» (“principe des nationalites”), во многом определявшему внешнюю политику Наполеона I. Луи-Наполеон, как и его великий дядя, тоже мечтал увидеть Северную Италию свободной от австрийского господства. Поэтому он намеревался способствовать созданию на Апеннинском полуострове некой Итальянской конфедерации – союзницы Франции. Одновременно, считаясь с мнением церковных кругов и миллионов французских католиков, Луи-Наполеон, придя к власти, взял на себя роль защитника прав Святого престола[330], отводя ему особое положение в составе планируемой конфедерации. При этом объединение Италии после учреждения во Франции Второй империи мыслилось им только «сверху», а не путем национальной революции, как того хотели его прежние друзья – карбонарии.

«Итальянский проект» Наполеона III включал в себя и соображения, весьма далекие от альтруизма. Главное из них – твердое намерение вернуть в состав Франции франкоговорящие Савойю и Ниццу, утраченные после крушения Первой империи. Здесь он выступал, не только как наследник Французской революции, но и как твердый последователь кардинала Ришелье, еще в XVII веке обосновавшего необходимость для Франции обретения т. н. «естественных границ» – по морским (на юге и северо-западе), речным (на востоке) и горным (на юго-востоке) рубежам. В отношении Савойи и Ниццы, граничивших с Альпами, необходимо было сначала договориться с Сардинией, а затем получить на то согласие держав, подписавших Венский договор 1815 г.

Все эти соображения определили кажущиеся непоследовательность, колебания и противоречия в политике Наполеона III в Италии. «Итальянская политика Франции на протяжении целого десятилетия будет пытаться лавировать между всеми этими рифами…, – отмечают авторы современной «Истории французской дипломатии». – Именно этим можно объяснить внезапные повороты, которые характеризуют ее эволюцию. Наполеон III, вовлеченный в очень сложные конфигурации, часто вынуждавшие его действовать в условиях секретности, продвигается к намеченной цели, потом немного отступает, затем выжидает, и всегда стремится придать своим инициативам международное одобрение»[331].

Отвергнув идею объединения Италии «снизу», Луи-Наполеон нашел союзника в лице молодого пьемонтского короля Виктора-Эммануила II, унаследовавшего престол в 1849 г. на исходе неудачной для Сардинии войны с Австрией, когда прежний король Карл-Альберт вынужден был отречься в пользу старшего сына.

До восхождения на трон Виктор-Эммануил II (1820–1878)[332] носил титул герцога Савойского. Он получил военное и религиозное образование. В возрасте двадцати двух лет отец устроил его брак с Марией Аделаидой Габсбург-Лотарингской в надежде укрепить связи с Австрией, чего однако не произошло. В 1848 г. Карл-Альберт предпринял попытку освободить соседнюю с Пьемонтом Ломбардию от австрийского господства. В этой первой войне за независимость Италии принц Савойский командовал дивизией и проявил личное мужество. В одном из сражений он был ранен.

Первая попытка вытеснить австрийцев из Северной Италии окончилась неудачей. В двух решающих сражениях (при Кустоцце, июль 1848 г. и при Новаре, март 1849 г.) пьемонтская армия и ее союзники, ломбардские волонтеры, были разбиты фельдмаршалом И. Радецким фон Радецом, следствием чего стало отречение Карла-Альберта. Одним из условий заключения мира Австрия потребовала отмены либеральной конституции Пьемонта (Альбертинский статут 1848 г), превращавший Сардинское королевство в конституционную монархию. Молодой король отверг этот ультиматум, но вынужден был принять другие требования победителя – выплатить внушительную контрибуцию, сократить численность сардинской армии, согласиться на присутствие австрийского военного контингента в стратегически важных районах Пьемонта, наконец, отказаться от планов присоединения к Сардинскому королевству областей Северной и Центральной Италии.

Пойдя на уступки Австрии, Виктор-Эммануил не отказался от завещанной отцом идеи освобождения и объединения Италии. Он будет продолжать последовательно и настойчиво действовать в этом направлении, опираясь на единомышленников в самой Италии и ища союзников за ее пределами. Верность либеральной конституции и идеям Рисорджименто снискала Виктору-Эммануилу II широкую популярность и общественную поддержку. В народе его называли «король-джентльмен» (Re Galantuomo).

Ближайшим сподвижником сардинского короля в деле объединения Италии стал граф Камилло Бенсо ди Кавур (1810–1861)[333], без малого десять лет возглавлявший кабинет Виктора-Эммануила II. Выходец из старинного аристократического рода Савойи, граф Кавур получил образование в военной школе Турина, а затем в течение пяти лет (1826–1831) служил в сардинской армии. Выйдя в отставку, он много путешествовал по Европе, пробовал себя в журналистике, публикуя статьи в итальянских и французских газетах.

Большое влияние на формирование политических взглядов будущего министра оказала Июльская революция 1830 г. во Франции. С тех пор он стал убежденным либералом умеренного толка и горячим сторонником объединения Италии на федеративной основе. В 1847 г. Кавур стал одним из основателей газеты “II Risorgimento”, в которой отстаивал свои идеи, зачастую вступая в полемику с приверженцами революционного пути объединения Италии.

В 1848 г. граф Кавур был избран в парламент, а два года спустя получил свой первый министерский пост в кабинете маркиза Э. д’Адзелио. Занимаясь в правительстве вопросами сельского хозяйства и финансами, Кавур проявил себя не только талантливым администратором, но и серьезным политиком. В 1852 г. король предложил ему возглавить кабинет министров.

Получив широкие полномочия, Кавур осуществил целый ряд прогрессивных реформ, позволивших в короткий срок модернизировать Сардинское королевство. Реформы способствовали оживлению внутренней и внешней торговли, развитию сети железных дорог, укреплению армии. Министр реформировал уголовный кодекс и под лозунгом «Свободная церковь в свободном государстве» проводил энергичную антиклерикальную политику, отстаивая идею светского характера государства и общества.

И все же самым любимым занятием Кавура была внешняя политика, стратегической целью которой стало для него объединение Италии. В этом вопросе, как и в других, он встречал полное понимание и поддержку короля, с которым они были единомышленниками.

Как умеренный либерал, граф Кавур не разделял призывов Дж. Мадзини, Дж. Гарибальди и др. лидеров республиканско-демократического течения в освободительном движении к революционному решению итальянского вопроса – общенациональному восстанию. Кавур, как и Виктор-Эммануил II, опасались неконтролируемого пробуждения «низов». Они избрали другой путь – объединение Италии «сверху», путем постепенного выдавливания Австрии и присоединения к Пьемонту соседних государств и областей, начиная с Ломбардии. Но решить эту задачу в одиночку было невозможно. Для этого нужен был надежный и сильный союзник. На политической карте Европы Кавур видел лишь одного такого потенциального союзника – Францию.

Впервые он задумался над этим сразу же после Июльской революции 1830 г., под влиянием которой возникло новое государство – Бельгия. Тогда же ветер Июльской революции воспламенил тлеющие угли революционных настроений в Парме, Модене и Папской области в самой Италии. Однако король французов Луи-Филипп, пришедший к власти во Франции на волне Июльской революции, не сделал ничего для поддержки итальянских карбонариев. Его первейшей заботой стало укрепление его неустойчивого «республиканского трона»; уже по этой причине он не желал осложнять отношений с державами Священного союза, в который входила Австрия. Более того, «король-гражданин», озабоченный судьбой основанной им Орлеанской династии, настойчиво стремился стать своим в кругу европейской монархической «семьи».

Кавур тяжело пережил крушение своих первоначальных надежд на либеральную Июльскую монархию. В одном из писем, относящихся к январю 1832 г., он признавался: «Положение Италии, Европы и моей страны[334] было для меня источником самой острой боли. Сколько обманутых надежд, сколько утраченных иллюзий, сколько несчастий обрушилось на нашу прекрасную Родину! Я никого не обвиняю, возможно, что так решил рок, но факт, что июльская революция, после того как она породила самые прекрасные надежды, вновь погрузила нас в худшее, чем прежде, состояние. Ах, если бы Франция сумела воспользоваться своим положением, если бы она обнажила шпагу, по возможности, этой весной. Не думайте, что мои душевные муки сколько-нибудь отвратили меня от прежних идей. Эти идеи – часть меня самого. Я их буду исповедовать, буду их придерживаться до последнего дыхания» [335].

Второй раз надежда на Францию появилась у Кавура с приходом к власти там в конце 1848 г. Луи-Наполеона, а точнее – после осуществленного Бонапартом в декабре 1851 г. государственного переворота и последовавшего за этим учреждения Второй империи. Эту надежду подкрепил сам Луи-Наполеон. Встречаясь в 1852 г. с прибывшим в Париж министром иностранных дел Сардинского королевства графом Кавуром, будущий император французов сказал ему: «Я хотел бы что-то сделать для Италии. Сообщите об этом вашему правительству»[336].

Эти слова, повторенные в декабре 1855 г., во время визита Виктора-Эммануила в Париж[337], стали прелюдией к будущему тесному союзу Пьемонта с Францией. Разумеется, такой союз не мог быть союзом равных. Пьемонт изначально был обречен на роль младшего партнера Франции. Виктор-Эммануил и Кавур полностью отдавали себе в этом отчет, но в тогдашнем положении Сардинского королевства, над которым «дамокловым мечом» нависала 100-тысячная австрийская армия, выбора не было. Именно с Наполеоном III «отцы-основатели» будущей единой Италии связали свои мечты на независимость и национальное объединение. Их, видимо, не смущало, что в 1849 г. Луи-Наполеон способствовал восстановлению власти папы в Риме.

В этом король Пьемонта и его первый министр решительно расходились с республиканцами и демократами, выбравшими радикальный путь решения итальянского национального вопроса.

Взяв курс на тесное сближение с Францией, Виктор-Эммануил II и граф Кавур умело использовали в интересах Пьемонта сочувствовавших «итальянскому делу» влиятельных лиц в окружении Наполеона III – кузена императора, принца Наполеона-Жерома, известного своими левыми взглядами, Венсана Бенедетти, директора Политического департамента МИД Франции, доктора Анри Конно, давнего друга семейства Бонапарт и личного врача императора, принца Мюрата, внука бывшего неаполитанского короля, префекта парижской полиции Жозефа-Мари Пьетри и др.

Активно действовали в Париже и прямые агенты Пьемонта – министр-резидент сардинского короля, маркиз Эмманюель де Вилламарина, супруга которого сумела стать одной из компаньонок императрицы Евгении, граф Константен Нигра, военный атташе, граф Оттавио Вимеркати и, конечно же, прекрасная Виржиния де Кастильоне, родственница графа Кавура[338].

Уроженка Флоренции, дочь дипломата и страстная патриотка итальянского дела, Виржиния, в семнадцать лет выданная замуж, одно время была любовницей Виктора-Эммануила II – до тех пор, пока граф Кавур не нашел другого применения ее неотразимым достоинствам, более нужным для отечества. Впоследствии он сделает деликатное признание: «Прекрасная графиня была вовлечена в итальянскую дипломатию. Я предложил ей пококетничать с императором»[339]. По замыслу Кавура, графиня Кастильоне должна была сделать для Пьемонта и Италии примерно то же, что графиня Мария Валевская при Наполеоне I сделала для Польши.

В конце 1855 г. он отправил двадцатилетнюю графиню Кастильоне в Париж под предлогом визита к ее кузине, графине Валевской (тоже флорентийке, урожденной Марии-Анны Риччи), супруге министра иностранных дел Франции[340]. Именно в доме мадам Валевской она и познакомилась с Наполеоном. Император в полной мере оценил достоинства Виржинии. Правда, фавор ее оказался недолгим – чуть более года, – но все это время она употребила на то, чтобы склонить императора французов в пользу «итальянского дела». Впрочем, большинство французских биографов Луи-Наполеона не склонны преувеличивать степень политического влияния графини Кастильоне на императора французов, который, конечно же, догадывался о возложенной на нее Кавуром миссии.

В апреле 1857 г. Наполеон расстался с графиней Кастильоне. У него к тому времени появились два новых увлечения – графиня де Ла Бедойер, жена камергера его двора, и графиня Валевская, супруга министра иностранных дел, кузина отставленной Виржинии.

Куда более серьезным, чем влияние женщин, было давление на императора со стороны графа Кавура, человека волевого и настойчивого, «способного умело манипулировать» Наполеоном III

Стремление упрочить связи с Францией побудило Пьемонт в 1855 г. примкнуть к антирусской коалиции и принять участие в Восточной войне на завершающей ее стадии.

Это позволило Сардинскому королевству, с подачи Наполеона III, стать в 1856 г. участником Парижского мирного конгресса, наряду с великими европейскими державами. Более того, Кавур, представлявший в Париже Виктора-Эммануила II, впервые после 1815 г. попытался поднять на конгрессе итальянский вопрос, в частности, положение в Ломбардо-Венецианском королевстве, где австрийцы установили фактически диктаторский режим. Хотя великие державы и отказались тогда обсуждать итальянские дела, для Пьемонта и лично для его представителя на конгрессе это был несомненный моральный успех. Именно на Парижском конгрессе граф Кавур приобрел европейскую известность как «сардинский Талейран».

В Венской системе 1815 г., законсервировавшей послевоенный статус кво, появилась очередная трещина. Национальный вопрос или принцип национальных суверенитетов (principe des nationalites), поставленный в Европе Французской революцией и наполеоновскими войнами, настойчиво заявил о себе, вступив в конфликт с охраняемым Священным союзом принципом легитимности (principe de legitimite).

Наполеон III чувствовал себя весьма некомфортно, испытывая внутренние противоречия между обещанием способствовать освобождению Италии, своими обязательствами перед Святым престолом, подпираемым с 1849 г. французскими штыками, и давлением революционного движения, в котором сам когда-то принимал участие.

Толчком, позволившим ему преодолеть в себе эти внутренние противоречия, стало, как ни странно это покажется, покушение на его жизнь, предпринятое 14 января 1858 г. итальянским революционером Феличе Орсини, отец которого («Карбонаро») в далеком 1831 г. принимал у юного Луи-Наполеона клятву верности делу освобождения Италии. Жертвами взрыва трех бомб, брошенных Орсини перед входом в Парижскую оперу, стали 156 человек, но сам Наполеон и сопровождавшие его на спектакль императрица Евгения и кузина, принцесса Матильда, не пострадали.

Террорист был схвачен на месте и отправлен в тюрьму, откуда в ожидании суда обратился к Наполеону с призывом помочь 25 миллионам итальянцев обрести свободу. Это обращение произвело неожиданное впечатление на императора, бывшего карбонария. Он распорядился опубликовать письмо Орсини в официозной газете «Монитёр», но одновременно утвердил вынесенный террористу и его сообщнику Джузеппе Пьери смертный приговор. Публикация имела широкий общественный резонанс и множество противоречивых толкований.

Одним из немногих, кто правильно оценил ее скрытый смысл, был граф Кавур, поспешивший возобновить тайный диалог с Наполеоном. В середине июля 1858 г. он получает приглашение императора на конфиденциальную встречу в Лотарингии, в местечке Пломбьер, где Наполеон намеревался пройти курс лечения целебными водами.

Пьемонтский министр под именем Джузеппе Бенсо, приняв облик мелкого буржуа, окольными путями добирается до Пломбьера и 21 июля в течение семи часов с глазу на глаз ведет напряженные переговоры с Наполеоном об условиях совместного выступления Франции и Сардинского королевства против Австрии.

Император настаивает на том, что для войны необходим серьезный повод, который стал бы убедительным для европейских держав. Сардиния, как и Франция, ни в коем случае не должны выглядеть инициаторами войны. Другое его требование – исключение возможности революционного выступления в Италии. Третье – гарантии безопасности для владений папы, а также для Королевства Обеих Сицилий. При этом Наполеон подчеркнул, что за неаполитанского короля Фердинанда II Бурбона настойчиво хлопочет император Александр II, позиция которого может оказаться решающей для успеха затеваемого дела.

В случае победоносного окончания войны в Северной Италии, – а в этом он не сомневается, – Наполеон предложил образовать на Апеннинском полуострове четыре государства. Пьемонт расширит свою территорию за счет Ломбардии, Венеции и герцогства Пармского. Тоскана и Умбрия сформируют Центрально-итальянское королевство под управлением монарха из пармского герцогского дома. За папским государством, чья территория несколько сокращается, останется Рим. В порядке компенсации папа должен стать президентом Итальянской конфедерации. И, наконец, Фердинанд II сохранит за собой Королевство Обеих Сицилий.

Кавур напряженно ожидал, какую же компенсацию за участие в войне против Австрии потребует себе Наполеон. В глубине души он, конечно, подозревал, что может услышать. И все же категорическое требование императора повергло Кавура в шоковое состояние.

Когда прозвучало слово Савойя, министр не мог скрыть своего возмущения.

– Но ведь Савойя – это колыбель моего государя! – воскликнул он.

А Наполеон, словно не слыша собеседника, невозмутимо продолжал: «Я обязан также потребовать Ниццу».

– Это же итальянская земля; если ее уступить, то, что тогда останется от национального принципа! – возмутился Кавур.

– Все это второстепенные вопросы, и мы займемся этим позднее, – поспешил завершить больную тему Наполеон и пригласил Кавура совершить прогулку в фаэтоне по живописным окрестностям Пломбьера.

Во время прогулки император озадачил пьемонтского министра еще одним предложением. Он высказал пожелание об устройстве брака своего кузена, принца Наполеона-Жерома и принцессы Клотильды, дочери Виктора-Эммануила II. Этот брак, по его мнению, упрочил бы союз Франции и Пьемонта. На замечание Кавура о совсем юном возрасте принцессы, которой нет еще и шестнадцати лет, император ответил, что не видит в этом непреодолимого препятствия.

На прощание, пожав Кавуру руку, Наполеон многозначительно произнес: «Верьте в меня, как я верю в вас»[341].

Вернувшись в Турин, Кавур доложил королю о результатах переговоров и предложениях Наполеона. Виктор-Эммануил был шокирован не меньше своего министра. Ведь речь шла о перспективе утраты его наследственного владения – Савойи, чье имя носит династия, и о судьбе любимой дочери, которую предлагали выдать замуж за человека сомнительной нравственности и не менее сомнительной политической репутации.

«Плонплон», как фамильярно называли принца Наполеона (1822–1891) [342] в семейном кругу, был «красным» и имел репутацию “enfant terrible” (несносное дитя); он водил дружбу с республиканцами и даже с революционерами, чем, конечно же, компрометировал династию Бонапартов в глазах монархической Европы. «Красный принц» вел, как тогда говорили, «рассеянный образ жизни», предаваясь всевозможным удовольствиям и не пропуская хорошеньких женщин. Впрочем, в этом отношении он мало отличался от своего кузена-императора, имевшего многочисленных любовниц.

Перспектива заполучить такого зятя совсем не грела душу сардинского короля, но соображения рассудка, всегда подчиненного у него государственным интересам, в итоге взяли верх. Династический союз с «арбитром Европы», каковым после 1856 г. все считали императора Франции, открывал перед Пьемонтом заманчивые перспективы. Именно поэтому Виктор-Эммануил смирился не только с предложенной ему партией для дочери, но и с перспективой утраты Савойи и Ниццы, за которые ему твердо была обещана внушительная территориальная компенсация, способная превратить Сардинское королевство в самую влиятельную силу на Апеннинском полуострове.

Король сообщил Наполеону о готовности заключить двусторонний военный союз. 24 января 1859 г. Виктор-Эммануил в Турине, а 26 января император Наполеон в Париже подписали секретный оборонительный договор против Австрии, оформивший достигнутые ранее договоренности.

Любопытно, что все это было сделано в обход официальной дипломатии Второй империи, по каналам личной секретной дипломатии императора французов, как во времена Людовика XV с его «секретом короля». Министр иностранных граф Валевский был полностью отстранен от участия в этом деле, а когда узнал о случившемся, то иронично назвал заключенный союз продуктом «термальной дипломатии»[343]. Валевский считал недопустимым для Франции следовать интересам Пьемонта, что было чревато непредсказуемыми последствиями. Именно с этого времени Наполеон стал подумывать о замене министра иностранных дел, и только завязавшийся у него роман с графиней Валевской несколько отсрочил принятие такого решения[344].

30 января 1859 г. состоялось бракосочетание 36-летнего «Плонпло-на» и 15-летней принцессы Клотильды. Франко-сардинский союз получил не только политическое, но и династическое оформление. Дело шло к войне в Северной Италии.

«Итальянский проект» Наполеона III был запущен в значительной степени благодаря поддержке со стороны России. Император Александр II оказался единственным из европейских монархов, кто, по собственным политическим соображениям, благожелательно отнесся к планам императора французов. «…Далеко не случайно, – справедливо отмечает авторитетный исследователь итальянского вопроса О.В. Серова, – переговоры с Кавуром о союзе Наполеон III начал лишь тогда, когда значительно продвинулся в достижении союза с Россией»[345].

Согласование позиций двух стран по итальянскому вопросу велось, начиная с 1857 г., причем на самом высоком уровне.