Падение империи

28 июля Наполеон III, сопровождаемый 14-летним императорским принцем, облаченным в мундир младшего лейтенанта пехоты, выехал в Мец, где расположился штаб армии. Император, разумеется, не знал, что ему не суждено вернуться в столицу. Решение взять на себя командование было очередной его ошибкой. Все грядущие поражения будут теперь связаны лично с ним, а его отсутствие в Париже в самый критический момент облегчит и ускорит падение режима, у руля управления которым с отъездом Наполеона окажется императрица Евгения, назначенная регентшей. Именно она будет председательствовать в Совете министров, проявляя безответственность и некомпетентность, что только усугубит ситуацию[748].

Французская Рейнская армия, сосредоточенная вдоль Среднего Рейна между Мецем и Страсбургом, насчитывала 265 тыс. человек, сведенных в восемь корпусов[749]. Поспешная мобилизация и сопутствующая ей неразбериха выявили множество серьезных недостатков в области вооружения, снабжения и дисциплины. Оставлял желать лучшего и высший командный состав армии. Крайне неудачным был выбор маршала Лебёфа на роль начальника штаба армии. Прослуживший всю жизнь в артиллерии, Лебёф не знал тонкостей штабной работы. Некомпетентным оказалось и его ближайшее окружение. И, наконец, Франция поспешно вступила в войну в полном одиночестве, не имея союзников.

Совсем иная картина наблюдалась у пруссаков, заранее заручившихся военной поддержкой со стороны Вюртемберга, Бадена и Саксонии, направивших в армию Пруссии значительные воинские контингенты. Даже в численном отношении прусская армия (450 тыс.) значительно превосходила французскую, не говоря уже о блестящей организации управления, вооружения и снабжения. Во главе ее (в качестве начальника штаба при короле Вильгельме I) стоял выдающийся стратег, генерал Хельмут Карл Бернхард фон Мольтке, в 1866 г. разгромивший австрийцев.

Первоначальный замысел Наполеона III состоял в стремительном вторжении в Германию, но, изучив на месте реальное положение дел, он понял, что это невозможно. Император принял решение провести ограниченную операцию в районе приграничного города Саарбрюккен. 2 августа войска генерала Ш.О. Фроссара сумели овладеть городом, но не стали развивать успех, остановив продвижение вглубь Саара.

В дальнейшем инициатива полностью перешла к пруссакам. Уже 4 августа под Вейсенбургом они разбили дивизию генерала А. Дуэ, который был смертельно ранен, а 6 августа у Верта нанесли поражение 1-му корпусу маршала М.Э. Мак-Магона и у Шпихерна – 2-му корпусу генерала Фроссара, вынужденного оставить Саарбрюккен. Эти два поражения открыли прусской армии дорогу на Эльзас, создав угрозу для Страсбурга.

Наполеон пребывал в подавленном состоянии, усугублявшимся острыми болями в пояснице, не позволявшими ему ездить в седле. Он начинает подумывать о возвращении в Париж, но почему-то не делает этого. Между ним и Лебёфом возникают разногласия. Император, озабоченный перспективой прусского наступления на Париж, предлагал отступить в Шампань, где в районе Шалона происходило сосредоточение войск, прибывавших из других районов Франции, и создать там мощный барьер на пути в столицу. Лебёф настаивал на немедленном контрнаступлении. Вскоре он оставил пост начальника штаба армии.

А в Париже в это время начинают разгораться политические страсти, подогреваемые сообщениями о неудачах французской армии. У крайне левых из среды республиканцев появляются пораженческие настроения. Теперь они желают победы Пруссии, чтобы воспользоваться ею для свержения Второй империи. Однако в обществе преобладают пока патриотические настроения. Императрица вызывает в Тюильри министров, председателей обеих палат и своих советников. Было принято решение о введении в столице осадного положения, призыве в армию старших возрастных групп и необходимости выделения дополнительных военных кредитов. Эти вопросы 9 августа должны быть поставлены на голосование в парламенте.

Евгения принимает также делегацию депутатов из числа правых бонапартистов. Они требуют немедленной отставки кабинета Олливье. Со своей стороны, глава правительства настаивает на срочном возвращении императора в Париж и аресте лидеров «пораженцев» – Жюля Фавра и Жюля Ферри. Евгения отказывается писать письмо императору, заявив, что его возвращение в столицу может быть расценено как бегство из армии. Олливье стоит на своем. Он пытается доказать, что, находясь в армии, больной император лишь сковывает инициативу военного командования, мешает ему. Но императрица непреклонна. По ее мнению, император может и должен вернуться в столицу только победителем.

9 августа, выступая в Законодательном корпусе, Олливье настойчиво доказывает депутатам, что война не проиграна, что первые неудачи не должны деморализовать нацию, что значительная часть армии даже еще не вводилась в сражения. Он призывает к сплочению и поддержке правительства по организации обороны, но его уже не слушают. Правые, объединившись с центристами, требуют отставки кабинета Олливье и сформирования нового правительства. Подавляющим большинством голосов кабинету отказано в доверии. Формирование нового правительства императрица поручила 75-летнему дивизионному генералу, графу Шарлю де Паликао, получившему также портфель военного министра. Это назначение, помимо прочего, было воспринято в обществе и как отказ от либеральной империи в пользу авторитарной.

Новое правоцентристское правительство начало с принятия ряда срочных мер по созданию оборонительной линии на северо-восточных подступах к Парижу и с выпуска военного займа на 1 млрд, франков. Были жестко подавлены отдельные попытки крайне левых дестабилизировать обстановку в Париже, жители которого в подавляющей массе продолжали сохранять спокойствие.

Тем временем французские войска были реорганизованы в две армии. Первая, расположенная к востоку от г. Шалон-сюр-Марн (отсюда и ее название – Шалонская), была подчинена маршалу Мак-Магону. В расположении этой армии находился и император Наполеон. Во главе второй, Рейнской армии, рассредоточенной в районе между Саарбрюккеном и Страсбургом, 12 августа был поставлен маршал Ф.А. Базен, участник Крымской, Итальянской и Мексиканской кампаний.

В результате двух сражений, состоявшихся 16 и 18 августа при Вьонвиле – у Марс-Ла-Тура и у Сен-Прива – Гравелота – на левом берегу р. Мозель, войска Рейнской армии во главе с Базеном, вынуждены были отступить в Мец, где они были блокированы пруссаками.

Русский дипломатический представитель в Париже Окунев уже 16 августа зафиксировал в столице «первые признаки серьезного обострения ситуации вследствие поражения армии на Рейне»; он отметил при этом возникновение «все более очевидной угрозы для судьбы династии». «В моральном отношении, – подчеркнул Окунев, – можно было бы сказать, что династия уже пала. Она потеряла опору не только в обществе…, но и в армии. Единственно победа могла бы отсрочить падение Наполеона, точно так же как поражение – ускорить его низвержение. Судя по всему, и сам император уже не питает на этот счет никаких иллюзий; говорят, что он теперь ищет смерти на поле боя»[750].

Наполеон колебался – идти ли ему на помощь блокированному в Меце Базену, или двинуть Шалонскую армию для защиты Парижа, куда, как он полагал, устремится Мольтке. Когда император склонился к решению отступить к столице, Евгения, поддержанная генералом Паликао, категорически высказалась против этого намерения, настаивая на прорыве блокады Меца и спасении остатков армии Базена. А обороной столицы, убеждала императрица, займется назначенный ею новый военный губернатор Парижа генерал Л.Ж. Трошю.

Наполеон, морально сломленный преследовавшими его неудачами, согласился последовать совету императрицы и приказал Мак-Магону двинуть армию из Реймса на Мец, но почему-то избрал не прямой, а окольный путь – через г. Седан. Перед выступлением он благоразумно отправил принца «Лулу» к матери, в Париж.

Упреждая действия Наполеона и Мак-Магона, Мольтке, успевший к тому времени сформировать новую, Маасскую, армию, двинул ее во взаимодействии с 3-й армией наперерез французским войскам. В районе Седана, у самой границы с Бельгией, пруссакам удалось взять Шалонскую армию в кольцо окружения. На рассвете 1 сентября прусская армия начала штурм Седанской крепости, за которой укрылись французы. 540 орудий вели непрерывный обстрел, нанося защитникам тяжелые потери. В самом начале обстрела тяжелое ранение получил маршал Мак-Магон. Император Наполеон, словно играя со смертью, появлялся в самых опасных местах. Трудно было понять – хочет ли он своим присутствием подбодрить солдат и офицеров, или ищет смерти. Сопровождавший его адъютант был убит осколками разорвавшегося снаряда. Но сам император оставался невредим.

В 13 часов, желая остановить массовое убийство, он распорядился прекратить сопротивление, однако генералы впервые ослушались императора. Обстрел продолжался еще несколько часов, пока, наконец, на полуразрушенной стене крепости не появился белый флаг.

Двум прусским офицерам, явившимся для ведения предварительных переговоров, Наполеон передал письмо, адресованное королю Пруссии. «Сир, брат мой, – писал император, – лишенный возможности умереть во главе моих войск, я вынужден передать мою шпагу в руки Вашего Величества»[751].

Это письмо повергло Вильгельма I в изумление. Король не знал, что Наполеон находился в осажденной крепости. Что касается Бисмарка и Мольтке, то они не скрывали своей радости по случаю того, что император французов оказался в числе военнопленных, общая численность которых достигала 100 тыс. человек.

2 сентября Наполеона III сопроводили к королю Вильгельму, с которым они обсудили условия капитуляции и судьбу военнопленных. Вечером того же дня император отправил телеграмму императрице, где сообщил о своем пленении. Затем его с почетом сопроводили в замок Вильгельмзёе, в Вестфалии. Там он пробудет до марта 1871 г., когда после подписания прелиминарного мирного договора получит возможность покинуть Германию и отправиться в изгнание в Англию.

Когда императрица Евгения получила от мужа телеграмму, у нее случился нервный срыв. Она плакала и кричала, что все это неправда, что ее обманывают. Между тем новость о катастрофе в Седане стала быстро распространяться по Парижу. Собравшаяся в ночь с 3 на 4 сентября нижняя палата начала бурное обсуждение случившейся в Седане катастрофы. Жюль Фавр от имени 27 депутатов-республиканцев внес проект резолюции о низложении императора. Растерянные депутаты решили продолжить обсуждение во второй половине дня.

А с утра 4 сентября на стенах домов стали появляться типографские листовки с сообщением о Седанской капитуляции. Улицы заполнили многотысячные толпы парижан, призывавших к низложению императора и династии. Отдельные призывы, предостерегавшие от революции, остаются без внимания. Адольф Тьер, старый либерал-орлеанист, инициирует направление к императрице делегации Законодательного корпуса с извещением о том, что отныне управление страной до созыва Учредительного собрания переходит к Правительственной комиссии национальной обороны. Фактически это уже означало отстранение от власти правящей династии, хотя императрица и отвергла предъявленное ей требование.

В 13 часов пополудни началось заседание Законодательного корпуса, где глава кабинета граф Паликао предложил создать Правительственный совет из пяти человек, назначенных палатой. Пока депутаты во время объявленного перерыва изучали в кабинетах предложения по кандидатурам, на площади перед Бурбонским дворцом происходило братание возбужденной толпы с национальными гвардейцами, которые заменяют старую охрану, состоявшую из жандармов и военных. Решетки, преграждающие вход в здание распахнуты, и толпа из 700–800 человек врывается в зал заседаний с криками: «Низложение! Да здравствует, Республика!». Председателя палаты Эжена Шнейдера сгоняют с его места, а поднявшийся на трибуну Леон Мишель Гамбетта объявляет во внезапно возникшей тишине: «Луи-Наполеон Бонапарт и его династия навсегда прекратили править во Франции»[752]. Толпа громко приветствует эти слова, после чего устремляется на Гревскую площадь, к зданию мэрии. В 16 часов депутаты департамента Сена, куда входила столица Франции, формируют Временное правительство во главе с переметнувшимся на сторону республиканцев генералом Трошю, военным губернатором Парижа. «Революция совершилась», – констатирует российский поверенный в делах Окунев[753].

К вечеру толпа с угрожающими криками собирается у Тюильри, намереваясь ворваться туда. Незадолго до этого австрийский посол князь Рихард фон Меттерних и итальянский посланник Константен Нигра настоятельно советуют императрице немедленно покинуть дворец. Евгению тайно выводят из Тюильри и сопровождают на площадь Сен-Жермен-л’Осеруа, с восточной стороны Лувра. Там ее ожидает фиакр. Объехав нескольких своих друзей и не застав их дома, императрица находит убежище у доктора Эванса, американского дантиста, который помогает ей на следующий день добраться до курортного местечка Довиль, на берегу Ла-Манша, откуда на арендованном корабле она отбывает в Англию[754]. Туда же, через Бельгию, но чуть раньше, был благополучно переправлен ее сын Эжен Луи Жан Жозеф (принц «Лулу»).

Молниеносная и самая бескровная в истории Франции революция 4 сентября 1870 года нашла достаточно подробное отражение в телеграммах временного поверенного в делах России в Париже Г.Н. Окунева, предсказавшего, как уже отмечалось, падение Второй империи еще в середине августа. На одной из его телеграмм, где говорилось о беспорядках в Бурбонском дворце и братании парижан с национальными гвардейцами, Александр II сделал короткую пометку по-французски: “je I’ai prevu” (я это предвидел) [755].

5 сентября Окунев сообщил в Петербург о провозглашении Республики и формировании Временного правительства во главе с генералом Трошю. В новый кабинет вошли Жюль Фавр[756] (иностранные дела) Гамбетта (внутренние дела), генерал Лефло (военный министр) Пикар (финансы) и другие депутаты от департамента Сена. Одновременно Окунев сообщил об исчезновении императрицы Евгении («никто не знает, где она находится»)[757]. 7 сентября Окунев сообщает, что, по имеющимся у него сведениям, императрица может находиться в Англии, как и императорский принц, которого уже видели в Дувре[758].

За день до этого русский дипломат передал, что Временное правительство готовит декрет об отзыве генерала Флери из Петербурга. Впрочем, Горчаков уже знал от самого Флери о том, что генерал направил в Париж просьбу об отставке. Эта просьба была удовлетворена 8 сентября. Послу предписывалось передать дела советнику посольства маркизу де Габриаку[759].

9 сентября Окунев встретился с новым главой Кэ д’Орсэ Ж. Фавром, который проинформировал его об основных целях Временного правительства – обеспечить оборону страны в условиях продолжающейся войны и подготовить созыв Учредительного собрания, которое определит форму государственного управления. «Мы передадим власть тому правительству, которое будет избрано всеобщим голосованием; мы подчинимся воле нации, хотя я и мои друзья – откровенные республиканцы», – подчеркнул Фавр[760]. Министр убеждал представителя России в «твердой решимости» нового правительства поддерживать порядок и решительно опроверг возможность проведения им «республиканской пропаганды за пределами Франции» [761].

Комментируя происходящее во французской столице, Окунев отмечает «симптомы распада». «Армия деморализована. Она потрясена военным превосходством Германии», – пишет он, обращая внимание на повсеместное – как в Париже, так и в провинции – распространение оружия среди населения, что «представляет серьезную угрозу для общественной безопасности». «Анархия в сочетании с ужасами возможной осады способны разрушить этот огромный и прекрасный город». «Хотя, судя по всему, генерал Трошю намерен энергично защищать Париж, – продолжает русский дипломат, – нельзя быть уверенным, что он сможет опереться на армию, деморализованную поражениями, и на возбужденное население, привыкшее к удобствам и удовольствиям»[762].

Крушение Второй империи не стало большой неожиданностью для Александра II и канцлера Горчакова, которые никогда не верили в прочность бонапартистского режима, опасно заигрывавшего, по их мнению, с парламентаризмом, либералами, демократами и даже социалистами. Эти опасения только возросли с провозглашением курса на либеральную империю[763].

В Петербурге всегда были убеждены во внутренней слабости империи Наполеона III, но никак не в ее военном бессилии, неожиданно вскрывшимся в августе 1870 г. Не раз, со времени Крымской войны, французская армия демонстрировала высокую степень боеспособности, как в Европе, так и за ее пределами. Поэтому столь быстрое и позорное поражение в войне с Пруссией стало, можно сказать, неприятным сюрпризом для императора Александра и князя Горчакова. Заняв позицию нейтралитета, они рассчитывали, что война продлится достаточно долго и ослабит как Францию, так и Пруссию, соответственно увеличив вес России как ведущей континентальной державы. Произошло же непредвиденное. В результате разгрома Франции и последующей аннексии части ее территории (Эльзаса и Лотарингии)[764] в центре Европы появится мощная Германская империя, амбиции которой стали внушать самые серьезные опасения ее соседям, в том числе и России.

Падение Второй империи немедленно было использовано Александром II и канцлером Горчаковым для реализации их давней и самой заветной мечты – освобождению от ограничений на военное присутствие России в Черноморском бассейне. 19/31 октября 1870 г. циркулярной депешей, адресованной российским дипломатическим представителям в столицах держав, подписавших Парижский мирный договор 1856 г., князь Горчаков поручил им довести до сведения правительств, при которых они аккредитованы, что Россия более не считает себя связанной с теми положениями трактата 1856 г., которые ограничивают ее «верховные права» в Черном море.

Пять месяцев спустя, в марте 1871 г. на Лондонской конференции европейские державы вынуждены будут официально согласиться на отмену дискриминационных в отношении России статей Парижского мира 1856 г.

Император Александр отблагодарил многолетние старания Горчакова в этом важнейшем деле тем, что пожаловал ему с нисходящим потомством титул светлейшего князя. А русский поэт и дипломат Федор Тютчев посвятил Горчакову благодарственное стихотворное послание, в котором есть такие строки [765].

Да, вы сдержали ваше слово:

Не двинув пушки, ни рубля,

В свои права вступает снова

Родная русская земля.

И нам завещанное море

Опять свободною волной,

О кратком позабыв позоре,

Лобзает берег свой родной […]