Секретный договор 3 марта 1859 г.[390]

В развитие достигнутых в Варшаве договоренностей в ноябре 1858 г. в Петербург прибыл личный эмиссар императора французов капитан первого ранга (capitaine de vaisseau) барон Камил де Да Ронсьер Ле Нури уполномоченный для ведения строго конфиденциальных переговоров о заключении двустороннего соглашения относительно взаимодействия в Северной Италии.

Официально было объявлено, что Ла Ронсьер послан в Петербург принцем Наполеоном, которого император предполагал назначить главнокомандующим морскими силами Франции, для изучения структуры морского министерства России. При этом французское посольство в столице Российской империи не было проинформировано относительно истинной цели миссии Да Ронсьера. Посол герцог де Монтебелло находился в это время в отпуске во Франции, а временный поверенный в делах маркиз де Шаторенар пребывал в искреннем убеждении, что капитан де Да Ронсьер проводит время в Адмиралтействе в беседах с великим князем Константином Николаевичем и русскими адмиралами.

Перед отъездом в Петербург императорский эмиссар получил специальный шифр, чтобы в случае необходимости сообщаться с Парижем в обход посольства. У него было только два адресата – принц Наполеон и сам император. По этой причине в архиве Кэ д’Орсэ нет документов, относящихся к первой миссии барона де Да Ронсьера Де Нури[391].

Содержание конфиденциальных переговоров, которые эмиссар Наполеона III вел в Петербурге, подробно раскрыто в записке, составленной Горчаковым на имя Александра II весной 1859 г.[392]

Вице-канцлер отмечал, что барон де Да Ронсьер Де Нури привез с собой два проекта. Первый, сугубо секретный проект предусматривал, что Россия в случае войны займет позицию благожелательного по отношению к Франции нейтралитета и сосредоточит на русско-австрийской границе в Галиции силы, способные парализовать возможную переброску 150-тысячной австрийской армии на Итальянский фронт. Предполагалось также, что оба государя приложат усилия для того, чтобы дать понять своим союзникам (Франция – Англии), Россия – Пруссии и другим германским государствам, что «всякий агрессивный акт против одной из двух держав будет рассматриваться другой, как враждебный акт, направленный против нее самой».

Второй проект представлял собой личные обязательства обоих государей в процессе послевоенного урегулирования конфликта в Северной Италии. Наполеон обещал, что если Россия вступит в войну с Австрией на стороне Франции и Пьемонта, он окажет ей всю возможную поддержку при заключении мира в приобретении Галиции. Россия, со своей стороны, дает согласие на присоединение к Франции Савойи и Ниццы, а также поддержит намерение Пьемонта создать государство Верхней

Италии с населением в 10 миллионов человек. Кроме того, Наполеон выражал надежду на то, что Александр не станет возражать против образования независимого Венгерского государства.

За все это Франция готова будет оказать России поддержку в «изменении условий трактата 1856 г.», ограничивающих ее суверенитет в Черном море.

В последнем пункте второго проекта Наполеон обязывался предупредить царя о начале войны не позднее, чем за месяц до ее начала, а взамен пожелал, чтобы Россия разорвала дипломатические отношения с Австрией через несколько недель после начала военных действий.

«Такова была совокупность этих предложений, – резюмировал Горчаков содержание французского проекта в докладной записке Александру II. – Их исходная точка, – продолжал он, – необходимость тесной близости между Францией и Россией – отвечала принципам политики вашего величества. Но следовало тщательно взвесить условия, на которых обе стороны вступили бы в этот союз. В противовес к несомненным выгодам, которые извлекла бы из них Франция, получили ли бы мы не только компенсацию, но и гарантию столь же действенной поддержки, как та, которую у нас требовали? – задавался вопросом князь Горчаков, и тут же давал отрицательный ответ.

«Были основания полагать, что предложенный союз не отвечал бы такой справедливой программе, – констатировал он. – Помощь, которую от нас требовали, неизбежно ввергла бы нас в европейский пожар, который революция и общее пробуждение народностей сделали бы вдвойне опасным и который поглотил бы средства необходимые для проведения наших внутренних реформ, нанеся ущерб стране».

По целому ряду положений французский проект не мог быть принятым Александром II и вице-канцлером. Во-первых, они опасались разрастания конфликта в Северной Италии, его распространения на другие районы Европы. Во-вторых, они не желали воевать с Австрией, тем более что Россия не претендовала на австрийскую Галицию, о чем неоднократно предупреждали императора Наполеона. В третьих, будучи заинтересованы в ослаблении Австрии, царь и его министр иностранных дел не хотели доводить дело до распада Габсбургской империи, т. к. вслед за созданием независимой Венгрии неизбежно встал бы вопрос о независимости Польши. И, наконец, обещание Наполеона содействовать «изменению условий трактата 1856 г.» носило слишком неопределенный, ни к чему не обязывающий характер. К тому же, в Петербурге сочли излишним заключение двух отдельных соглашений, предложив ограничиться одним.

В то же время Горчаков считал необходимым продолжить поиски компромиссного варианта соглашения, исходя из заинтересованности

России в таком соглашении. «Отказаться от него, – подчеркивал министр в докладной записке, – означало бы снова толкнуть императора Наполеона в объятия Англии. Прошлое достаточно нам доказало, какие могут быть из этого последствия…

Оставалась альтернатива – продолжать дружественное согласие с Францией, которое уже послужило нашим восточным интересам, и укрепить его, оказывая Франции все зависящее от нас содействие в ее интересах на Западе».

Продолжение диалога, по убеждению Горчакова, должно было строиться на «полной равноценности» взаимных обязательств обеих сторон.

Принципиально важным для Горчакова было закрепить в договоре конкретное обещание Наполеона в содействии отмене дискриминационных статей Парижского договора 1856 г. Вице-канцлер предложил внести в текст будущего договора следующую формулировку: «Так как русский император рассматривает статью Парижского трактата, которая ограничивает его морские силы в Черном море, как посягательство на свои суверенные права, император Наполеон обещает при заключении мира поддерживать изменение трактата в смысле изъятия этой статьи и обязуется не придавать значения гарантии, которая лежит на нем, касательно сохранения этой статьи, если представится случай»[393].

Капитан де Да Ронсьер не имел полномочий принимать подобного рода формулировку и обещал довести ее до сведения своего императора.

Одновременно Горчаков попросил передать Наполеону III еще несколько пожеланий Александра II: царь не имеет намерений присоединять к себе Галицию; он не может также согласиться на разрыв дипломатических отношений с Австрией, как того хотел бы император французов; Венгрия не должна упоминаться в тексте договора, но если развитие событий само приведет к утверждению венгерской независимости, то Россия не стала бы этому противиться [394]; не следует прямо упоминать в договоре Савойю и Ниццу, достаточно фиксирования в нем согласия России на присоединение к Франции тех территорий, которые будут ей уступлены Италией.

В конце первой декады декабря капитан де Да Ронсьер Ле Нури незаметно покинул Петербург и отправился в Париж, где подробно доложил императору и принцу Наполеону о своих переговорах с Горчаковым.

По определению самого Горчакова, в Тюильри испытали «тягостное разочарование»[395] их предварительными результатами.

Это разочарование красной нитью проходит через письмо принца Наполеона, адресованное Горчакову Письмо было доставлено в Петербург вернувшимся туда в первых числах января 1859 г. де Да Ронсьером для продолжения переговоров.

«Император французов остался очень удовлетворен той полной откровенностью, с которой вы излагаете свои взгляды, – писал принц Наполеон князю Горчакову. – Но я не вправе скрывать от вас, что его величество был несколько разочарован вашим контрпроектом»[396]. Далее формулировались пункты, которые вызвали сомнения и даже возражения французской стороны: нежелание России идти на разрыв с Австрией в случае австро-франко-сардинской войны; сомнения в надежности обещания о концентрации русских войск на границе Галиции; несогласие с изъятием из будущего договора статьи о Венгрии и т. д. Все это, по мнению принца Наполеона, существенно снижает ценность той поддержки Франции, которую обещал ей император Александр.

Соответственно, император Наполеон, заботясь об интересах своей страны, «не может считать себя свободным от соблюдения Парижского трактата», как того хотели бы в Петербурге, подчеркнул принц. «Все, что он может обещать, – это использовать первый же благоприятный случай, чтобы попытаться уговорить великие державы по своей доброй воле отказаться от статей этого трактата, которые вы считаете посягающими на суверенные права российского императора в Черном море. Эти соображения, – резюмировал принц Наполеон, – заставили императора Наполеона дать мне распоряжение предложить вам договор о нейтралитете. При столь умеренных, столь откровенных и столь дружественных намерениях обоих императоров было бы очень прискорбно, если бы они не могли договориться о формулировке договора по итальянскому вопросу…».

К письму прилагался новый проект франко-русского секретного договора, включающего в себя пять статей[397].

В 1-й статье содержалось обязательство России «с момента объявления войны придерживаться позиции благожелательного нейтралитета в отношении Франции»; 2-я статья обязывала Россию сосредоточить на границе с Австрией войска способные воспрепятствовать переброске на запад австрийской армии численностью не менее 150 тыс. человек; в 3-й статье французского проекта говорилось о том, что оба императора «договорятся об изменениях в существующих договорах, которых они будут совместно добиваться в интересах обоих государств при заключении мира»; в 4-й – император Александр обещает, что «не будет противиться расширению Савойского дома в Италии при соблюдении прав монархов, которые не примут участия в войне; 5-я статья обязывала обоих императоров успокоить своих союзников, заверив их, что война в Италии не может нанести ущерба их интересам, как не может нарушить существующего в Европе равновесия.

Пессимистичный настрой принца Наполеона был несколько компенсирован прагматизмом самого императора французов, снабдившего капитана де Ла Ронсьера личным письмом, адресованным Александру II. В этом письме акцент делался не на выявившихся расхождениях в позициях двух стран, а на общности их интересов. «После того, как окончилась война между нами, – писал Наполеон Александру, – мы начали ценить друг друга, наши желания и то, что мы думаем друг о друге. Судьба поставила нас в одинаковые условия: Ваше Величество хотело бы изменить условия Парижского мира, а я хотел бы сделать то же самое с условиями мира 1815 г.»[398]

Далее он выражал надежду, что в самом скором времени возникнут новые обстоятельства, которые смогут позволить как Франции, так и России освободиться от ограничений, наложенных договорами 1815 и 1856 гг. «Чем более мы будем соединять наши силы, тем более мы будем сильны во время мира, чтобы диктовать другим государствам наши условия. Давайте же стремиться к этой цели», – призывал Александра император французов[399]. По его мнению, готовящееся двустороннее соглашение должно исходить из двух основополагающих принципов: в борьбе каждый действует сообразно своим желаниям и средствам; в мирное время каждый берет на себя обязательство способствовать триумфу интересов своего союзника[400].

Таким образом, император Наполеон, в конечном счете, вынужден был согласиться с тем, что Россия в предстоящей войне ограничится благожелательным по отношению к Франции нейтралитетом. Дальнейшие переговоры сосредоточились на том, в каких формах должен выражаться этот благожелательный нейтралитет. Речь шла главным образом о возможных действиях России на восточной границе Австрии для сковывания мобильности австрийской армии и об умиротворяющем воздействии русской дипломатии на Пруссию и другие германские государства, потенциальных союзников Австрии.

8 января 1859 г. барон де Ла Ронсьер был принят императором Александром, который передал ему личное письмо для Наполеона III[401]. Горчаков, со своей стороны, вручил французскому эмиссару два новых проекта договора [402]. В первом Россия ограничивала себя рамками благожелательного нейтралитета. Второй предполагал возможность развертывания на границе с Галицией значительных сил русской армии в обмен на твердое обещание Наполеона «употребить все усилия с целью аннулировать статьи Парижского трактата, которые ограничивают русские морские силы в Черном море и обусловливают уступку части Бессарабии Молдавии».

Накануне отъезда в Париж Ла Ронсьер обратился с письмом к Горчакову, в котором попытался добиться от вице-канцлера дополнительных гарантий в выполнении Россией ее обязательств в случае войны в Северной Италии[403].

Завершающая стадия переговоров о заключении русско-французского договора проходила уже в Париже в феврале 1859 г. Только теперь Наполеон посвятил в это дело своего министра иностранных дел графа А. Валевского, которого уполномочил завершить переговоры и подписать соглашение.

С российской стороны переговоры доверено было довести до конца графу П.Д. Киселеву, который был введен в курс дела лишь на исходе января 1859 г. До этого он даже не подозревал о готовящемся соглашении и проходивших в Петербурге секретных контактах барона де Ла Ронсьера. «…Вы пользуетесь полным доверием нашего августейшего монарха, – писал Горчаков 12 января 1859 г. Киселеву, – и что если ни вы, ни граф Валевский не были посвящены до сих пор в это важное дело, то это единственно, вследствие просьбы самого императора Наполеона, желавшего, чтобы переговоры велись непосредственно между обоими монархами, без чьего бы то ни было посредничества»[404].

Посол был предупрежден министром о строжайшей конфиденциальности порученной ему миссии. Киселеву был направлен весь комплект документов, относящихся к переговорам барона де Ла Ронсьера Ле Нури в Петербурге, чтобы он мог свободно ориентироваться в обсуждавшихся там вопросах.

Изучив документы, Киселев пришел к выводу о том, что в интересах России было бы заключить менее обязывающее ее соглашение с Францией. В противном случае Россия, вопреки ее желанию, могла бы быть вовлечена Наполеоном III в самые сомнительные предприятия. «Я знаю все значение, которое вы придаете пересмотру Парижского трактата, – писал Киселев Горчакову; – всем сердцем одобряю это; я полностью присоединяюсь к этому; я такой же русский, как и вы, князь, и я всей душой жажду окончательного результата, которого вы добиваетесь, но, наблюдая вблизи приемы личной политики императора Наполеона, я опасаюсь, что подобное обязательство увлечет нас дальше, чем мы желаем. Я говорю откровенно, – подчеркивал Киселев, – что предпочел бы, по примеру Франции, чтобы мы оставались под действием Парижского договора до наступления более благоприятных обстоятельств, которые может нам предложить всеобщая война сегодня»[405].

Между тем в Петербурге не разделяли осторожности графа Киселева. На полях его письма император Александр сделал следующую помету; «Безусловно, я не желаю войны, но если она вспыхнет, я не отступлю. Я верю императору Наполеону, что он выполнит то, что обещал, т. е. аннулирование Парижского договора, который является для меня постоянным кошмаром» [406]. Горчаков придерживался аналогичной точки зрения и недвусмысленно дал понять Киселеву, чтобы тот точно исполнял полученные предписания, не комментируя их.

Что касается Наполеона III, то он, поразмыслив, принял первый из предложенных ему двух русских проектов – о благожелательном нейтралитете, внеся в него некоторые поправки и дополнения, в частности, о придании договору секретного характера. Согласованный Киселевым и Валевским окончательный текст был отправлен в Петербург, откуда вечером 1 марта пришла телеграмма Горчакова с уведомлением о высочайшем одобрении полученного проекта договора. Одновременно Киселев извещался, что он уполномочен императором подписать подготовленный документ.

3 марта 1859 г. граф Валевский и граф Киселев скрепили своими подписями секретный договор между Францией и Россией. Договор, состоявший из пяти статей[407], зафиксировал обязательство России сохранять благожелательный к Франции нейтралитет «в случае объявления войны между Францией и Сардинией – с одной стороны, и Австрией – с другой». В довольно неопределенной форме стороны договорились о возможности изменения существующих договоров (1815 г. и 1856 г.) в интересах обоих государств при заключении мира. Здесь нашло свое отражение нежелание Наполеона III принимать на себя более конкретные обязательства в отношении пересмотра Парижского договора 1856 г. Император Александр давал обещание, что не будет противиться расширению Сардинского королевства «при соблюдении прав монархов, которые не примут участия в войне». Имелись в виду те итальянские государства, которые не станут поддерживать Австрию. Оба императора обязывались разъяснить своим союзникам, что война между Францией и Австрией «не может нанести ущерб интересам великих нейтральных держав, равновесие которых не будет нарушено».

За скобками договора осталось согласие России на послевоенное присоединение к Франции Савойи и Ниццы, а также ее обещание придвинуть к восточной границе Австрии обсервационный корпус. И то и другое император Александр II пообещал Наполеону III, но в устной форме.

В целом заключенный договор, хотя и не оправдал первоначальных надежд Наполеона на более эффективное взаимодействие с Россией в преддверии войны с Австрией, тем не менее, имел для императора французов принципиальное значение. Не обеспечив себе благожелательного нейтралитета со стороны России, Наполеон III вряд ли решился бы на войну с Австрией, по крайней мере, в 1859 г. Без опоры на Россию он рисковал настроить против себя всю Европу, и прежде всего Пруссию и ее германских союзников. «Этот договор позволил императору (Наполеону III. – П.Ч.) приступить к переформатированию европейской политической карты, что было его давним желанием», – так оценивает значение соглашения 3 марта 1859 г. современный французский историк[408]. В этом смысле устремления Наполеона III в определенной степени совпадали с целями Александра II. «Обе державы имели общие ревизионистские интересы, – заметил по этому поводу современный французский историк и дипломат Ж.-А. Седуй. – Россия желала бы пересмотреть статьи Парижского договора 1856 г. о нейтрализации Черного моря, а Франция стремилась отменить договора 1815 г.»[409]