«Сегодня будем пировать, а все дела отложим до завтра…»

Подплывая к городку Айгунь, генерал-губернатор Муравьёв мог чувствовать себя уверенно – для закрепления России на новой границе было сделано уже немало. К 1858 году по Амуру и его притокам, от Татарского пролива до Читы, ходили уже девять речных пароходов – «Амур», «Аргунь», «Газимур», «Лена», «Селенга», «Сунгари», «Сунгача», «Чита» и «Шилка». В Приамурье уже было основано 17 казачьих станиц, в которых проживало 450 семей, почти две тысячи человек. На 1858 год запланировали поселить на левом берегу Амура ещё три тысячи человек и создать дюжину новых сёл и казачьих станиц.

В полдень 22 мая 1858 года генерал-губернатор Муравьёв пересёк 900 метров амурского русла, разделяющего будущий Благовещенск и китайский городок Айгунь. Катер губернатора сопровождали две канонерские лодки – вооружённые пушками речные баржи. Стороны переговоров заранее договорились приветствовать друг друга пушечными залпами, но маньчжурские войска имели на Амуре только старые средневековые пушчонки, их выстрелы русские очевидцы описали как «слабый треск». В ответ грянули орудия русских канонерских лодок – гулкое эхо прокатилось по Амуру и напугало князя И Шаня. В прошлом князю довелось безуспешно повоевать против англичан, и с тех пор он откровенно побаивался европейского оружия…

С российской стороны в переговорах участвовали сам генерал-губернатор Николай Николаевич Муравьёв, специализировавшийся в Министерстве иностранных дел по вопросам Азии статский советник Пётр Николаевич Перовский, подполковник Генерального штаба и специалист по картографии Константин Фаддеевич Будогосский, «заведующий путевой губернаторской канцелярией» Василий Дмитриевич Карпов и переводчик с монгольского, маньчжурского и китайского языков Яков Парфентьевич Шишмарёв. Именно этим людям Россия обязана окончательным обретением левого берега Амура.

Переговоры начались с торжественного обеда – четыре часа ели китайскими палочками разнообразные блюда и пили тёплую рисовую водку. Напиток всем подавали в фарфоровых чашечках, и только губернатору Муравьёву – в серебряной. «Обед прошёл весьма весело, говорили любезности, сообщали друг другу новости, но о главном деле не упоминали ни слова», – вспоминал позднее Василий Карпов. Когда князь И Шань наконец предложил Муравьёву поговорить о делах, генерал-губернатор отказался: «Сегодня будем пировать, а все дела отложим до завтра…» Так Николай Муравьёв демонстрировал китайскому представителю, что он никуда не спешит и не волнуется об исходе переговоров.

Дипломатические баталии начались на следующий день в 10 часов утра. Губернатор Муравьёв поразил китайских представителей тем, что сразу развернул самую подробную на тот момент карту Приморья и Приамурья. У китайцев таких точных карт ещё не было, а на русской карте уже была отмечена новая пограничная черта по Амуру и реке Уссури – та самая линия, которая и сегодня составляет дальневосточную границу Российской Федерации.

Как и полтора с лишним века назад, во время заключения Нерчинского трактата 1689 года, переговоры с дипломатами Китая велись не на китайском, а на маньчжурском языке – официальном языке правящей династии. На этом настояли русские дипломаты, а китайские подданные маньчжурского императора не могли им в этом отказать. Выбор маньчжурского языка оказался ловким ходом команды Муравьёва, ведь глава китайской делегации «князь императорской крови» И Шань хотя и был этническим маньчжуром, но, полностью китаизировавшись, язык своих маньчжурских предков знал плохо и в ходе переговоров периодически путался.

Тем не менее переговоры шли сложно – не имея сил вновь отодвинуть Россию от Амура, представители империи Цин категорически не соглашались официально признавать фактически изменившуюся границу. Как вспоминал позднее один из русских очевидцев: «Трудно передать все хитрости, все уловки китайских чиновников, предпринятые с целью продемонстрировать их силу и неоспоримое превосходство над другими народами. Но трудно им было выдержать постоянно эту роль и скрыть собственное сознание о своём бессилии, о шатком положении дел в их государстве, о страхе, чтобы мы не действовали против них вместе с англичанами, которых они столько же не любили, сколь боялись».