Заботы императорского наместника

С июня 1854 года весь Лянгуан (имперское наместничество, объединявшее обе провинции, Гуандун и Гуанси, с населением в два раза больше, чем на Британских островах) охватило огромное восстание, начатое одним из тайных обществ семейства «триад». Восставшие обвязали головы красными повязками, за что власти прозвали их «красноголовыми бандитами» или «красными мятежниками» – хунтоу или хунцзинь.

В середине июля 1854 года восставшие даже попытались осадить Кантон, но среди этих подражателей тайпинам не было единства – одни из них прямо провозглашали себя сторонниками «Царства Небесного Величайшего Счастья», другие ратовали за возрождения национальной китайской династии Мин, а один из вождей повстанцев вообще провозгласил себя основателем новой династии «Да Нин» («Великое спокойствие»).

Спокойствия не получилось, а великие раздоры среди восставших позволили наместнику Е Минчэню, не без помощи европейского оружия, закупленного в португальском Макао и английском Гонконге, перейти в наступление. В мае 1855 года восставшие были вынуждены снять осаду Кантона и летом отступить на север, в провинцию Хунань, где их к концу года основательно потрепала Сянская армия Цзэн Гофаня. Е Минчэнь же во главе гарнизонов войск «зелёного знамени» и добровольческих отрядов традиционалистов приступил к массовой зачистке неблагонадёжного элемента.

Первый в мировой истории китайский студент, обучавшийся в США, Жун Хун, проживавший в 1855 году в Кантоне, спустя многие годы оставил свои воспоминания об этих событиях в столице Гуандуна: «Наместник с самого начала восстания подавлял его крайне жестоко, стремясь уничтожить малейшие ростки неповиновения. Подсчитано, что за это лето было казнено более 75 тысяч (всего было убито свыше 100 тысяч человек); насколько мне известно, бо?льшая половина из них погибла безвинно.

Однажды мне пришла в голову идея отправиться на место казней и поглядеть, что там происходит. Но когда я пришёл, я увидел на месте казней только ручьи крови и обезглавленные трупы, валявшиеся повсюду вдоль дороги под лучами палящего солнца. На расстоянии двух тысяч ярдов от места казней воздух был невыносим. Пропитанная кровью земля приняла красный цвет, оставшаяся же на поверхности кровь стеклась в большие лужи. Позднее я слыхал, что в глухом месте на западной окраине отыскали большой ров, куда и сваливали трупы как попало, пока они не заполнили ров. Не нужно было даже стараться прикрыть их, так как кроваво-красные личинки мух с избытком заменяли красную почву, совершенно покрыв собою трупы. Это зрелище не только вызывало ужас у очевидцев и доводило их до истерик, но и поныне воспоминание об этом вызывает тошноту…

Мне сказали, что некоторые из убитых не имели никакого отношения к восстанию, просто они отказались подчиняться вымогательствам этих слуг тигра и волка, за что те оклеветали их и обрекли на смерть. Е Минчэнь убивал людей без следствия, как скот на бойне… Возвратясь с места казни домой, пал духом, грудь сжималась тоской и болью, не мог проглотить куска. Лишился сна; охваченный гневом и печалью, возненавидел маньчжур за их бесчеловечность и оправдал действия Тайпинского государства…»

Занятый таким ответственным делом маньчжурский наместник Е Минчэнь, конечно же, не обратил должного внимания на «варварское» письмо по поводу какой-то старой посудины и дюжины арестованных, даже не казнённых, китайских простолюдинов. Это, кстати, в дальнейшем весьма печально сказалось на его личной судьбе, впрочем, куда менее печальной, чем судьбы уничтоженных им многих тысяч людей.