«Забытая, а всё-таки земля…»

Из тысячи солдат, проплывших вместе с губернатором Муравьёвым весь Амур, ровно треть – 333 бойца под командованием капитана Александра Арбузова – тут же отправилась на Камчатку. Только 27 июня они приплыли к Мариинскому посту и, едва переночевав, вновь погрузились на лодки, чтобы пересечь соединённое с Амуром большое озеро Кизи, лежащее между рекой и морским берегом Татарского пролива. Всего дюжина вёрст дикой тайги отделяла восточный берег озера от удобной бухты, в которой отряд Арбузова уже ждал транспортный корабль «Двина».

Уже 29 июня отряд вместе с военными грузами погрузился на корабль и через воды Охотского моря и Тихого океана отправился в нелёгкое плавание к берегам Камчатки. В бухте Петропавловска-Камчатского отряд высадился лишь 5 августа 1854 года – безостановочный путь из Забайкалья на Камчатку занял ровно 71 сутки!

Генерал-губернатор Муравьёв спешил не зря – подкрепление для камчатской обороны опередило вражескую эскадру всего на три недели. Присланный от устья Амура русский отряд сыграл решающую роль в ходе героической битвы за Петропавловск-Камчатский, когда в августе и сентябре 1854 года эскадра английских и французских кораблей безуспешно пыталась захватить город.

Оборона Камчатки во время Крымской войны достаточно хорошо известна – о ней написано немало книг, исторических работ и даже стихов, включая знаменитые строки Константина Симонова:

Но всё-таки ведь что-то есть такое,

Что жаль отдать британцу с корабля?

Он горсточку земли растёр рукою:

Забытая, а всё-таки земля…

Тем же, кто в 1854 году остался посреди глухой тайги в устье Амура, известности и славы в русской истории досталось куда меньше. Хотя им тоже пришлось с боем защищать свой берег – правда, этой земле, где амурских тигров жило больше, чем людей, только предстояло стать частью России.

Но первым врагом солдат, оставшихся в устье Амура, были не вражеские штыки и пушки, а дикая природа неосвоенного края. В глухой тайге с нуля предстояло готовить позиции для обороны – рубить просеки, строить артиллерийские батареи и землянки.

Как вспоминал прапорщик Алексей Баранов: «Нас невыносимо мучили комары и мошки, которых приходилось отгонять дымом… Лес был девственный; деревья были большие, иногда в несколько обхватов, поросшие мхом, спускавшимся с ветвей длинными белыми прядями, иногда до самой земли…» Ему вторит подпоручик Николай фон Глен: «Приходилось рубить и оттаскивать руками огромные столетние деревья, выкорчевывать пни, а также делать гати и строить мосты через речки, часто пересекавшие путь. Люди изнемогали. Бич сибирской тайги гнус, мучая их днём, не давал сомкнуть глаз и ночью. Хуже всего приходилось в серые туманные и дождливые дни, когда гнус кусает сильнее. Костры из гнилого дерева и сырых листьев, называемые по-сибирски дымокуром и разводимые для выкуривания назойливых насекомых, мало помогали…»

Почти сразу пришлось столкнуться и с самой неожиданной проблемой, которую породила буйная растительность дальневосточной тайги. «Вскоре наши люди начали заболевать на работе, – вспоминает прапорщик Баранов, – появлялась головная боль, дурнота и слабость, скоро проходившие, как только больной выходил из леса. Причиной болезни, как мы потом догадались, был кустарник, называемый в Сибири «богульник», росший в низменностях по всему лесу, занимая иногда большие, в несколько сот сажен, пространства. Он имеет розоватые цветочки с приятным запахом, но отравляющего свойства…»

То, что Алексей Баранов полтора века назад назвал «богульником», современная наука именует «Рододендроном даурским» – растение действительно содержит токсичные соединения. Несколько часов, проведённых в густых зарослях такого рододендрона, способны вызвать отравление.

В мемуарах прапорщик Баранов вспоминает и другую природную «напасть» – огромных китов-белух, с которыми ему пришлось встретиться во время ночёвки на морской косе у залива Счастья (ныне Николаевский район Хабаровского края). «Устроившись на ночлег, я не мог однако же долго заснуть, – пишет Баранов, – потому что вокруг баркасов ходили огромные белухи и своими вздохами при выпускании воды не давали покоя. Их фосфорический след в воде был виден возле самых баркасов… Днём белухи так близко не подходили».

Вскоре ко всем трудностям дикой природы добавилась нехватка продовольствия. Привезённые запасы продуктов пострадали от воды ещё во время амурского похода, когда баржи и лодки залила поднявшаяся на реке буря. Всё лучше сохранившееся отправили на Камчатку – оставшимся в устье Амура пришлось жить впроголодь.

«Сухари испортились, зазеленели, – вспоминает прапорщик Баранов, – и в таком виде выдавались солдатам. Солонина тоже была плохая, в ней завелись черви, которых мы изгоняли, подвешивая солонину над дымом и вымачивая потом в ручье. Конечно, такая солонина не могла быть здоровой пищей, но сухари с плесенью были безусловно вредны… Пришлось голодать, питаясь жиденькой, вроде супа, похлёбкой из гречневой крупы, которой тоже было мало и следовало беречь».

Подпоручик Николай фон Глен вспоминает, что пищу пришлось добывать в тайге: «Люди питались морошкой, кореньями и тетеревами. Последние, очевидно, до тех пор никогда людей не видали, так как подпускали к себе так близко, что их не стреляли, а просто били палками. Но как ни глупы были тетерева, как ни много росло морошки, а отряду все-таки приходилось совсем плохо. Люди буквально пухли с голода, но работу не прекращали и не роптали».