15.5. Конфликты в подсистемах общества

Политический конфликт относят к группе социальных конфликтов, потому, что его носителями, с точки зрения А.В. Глуховой, всегда являются субъекты социального мира, то есть его индивиды, социальные группы, классы.

Структура социального конфликта в целом такая же, как и других видов. Субъектами конфликта могут являться отдельные личности, социальные группы, слои населения, нации. Объектом социального конфликта обычно является острые социальные противоречия, возникающие в процессе политической деятельности лидеров, руководителей государственных и партийных, общественных структур. Такие противоречия обычно можно обнаружить, а вот предмет социального конфликта обычно скрывается. Социальный конфликт имеет временные и пространственные характеристики. Временные характеристики социальных конфликтов отличаются весьма широким диапазоном: они бывают кратковременные (очень редко), длительными, постоянными.

Пространственные характеристики определяются количеством участников и их статусом. Данные характеристики во многом зависят от предмета конфликта. Он тоже чрезвычайно многообразен: это могут быть территория, право на использование ресурсов, властные полномочия, негативное отношение к режиму. Стадии социального конфликта они по сути такие же, как мы отмечали раннее.

Важный шаг по сути конкретизации проблематики социального конфликта связан с идеями социального равенства и неравенства. Именно на этой основе возникло два подхода к объяснению социального конфликта — ресурсный подход, настаивающий на решающей роли материальных компонентов в целеполагании конфликтующих сторон (о владении ресурса разного типа — богатством, собственностью, властью как контролем за организационными структурами, авторитетом и престижем, открывающими доступ к ресурсам разного типа), и ценностный подход, выдвигающий на первый план противостояние ценностных ориентаций (идеологических принципов, нравственных установок). Например, с точки зрения П. Сорокина, причины социальных конфликтов более всего зависят от того, что определенная группа «базовых потребностей» людей и социальных групп остается неудовлетворенной.

Такие потребности связаны с инстинктами, они не осмыслены рационально. Этот инстинкт самосохранения, потребности в пище, одежде, жилье. Некоторые исследователи социальные конфликты как раз по поводу средств жизнеобеспечения, уровня заработной платы, использования профессионального и интеллектуального потенциала, уровня цен на различные блага, по поводу реального доступа к этим благам и иным ресурсам.

Особое место в России в последние десятилетия занимали этнополитические конфликты. По сути дела, Российская Федерация является государством — сообществом.

По данным переписи населения 2002 г. в ее состав входят представители 160 этносов, наиболее многочисленным из них является русский этнос, к которому относятся 79,8 % жителей страны. В России по сути представлен весь спектр известных к настоящему времени уровней и типов экономического развития — от сугубо аграрного до близкого к постиндустриальному. Основная часть регионов и территорий располагается между этими двумя полюсами, обнаруживая крайнее разнообразие климатических, ресурсных, человеческих и иных факторов Естественно, что интенсивность экономической, социальной и политической модернизации не могут быть одинаковы на всем российском пространстве. Вот почему современная демократия, особенно в условиях России, невозможна без обеспечения разным этносам доступа к центрам власти и учета многообразия культур, без обеспечения равенства способов жизнедеятельности всех народов.

Этнополитический процесс в стране протекает по-разному в зависимости от специфики сложившихся социокультурных и социально-экономических регионов страны. Можно выделить четыре региона активного проявления этнополитического процесса: российский Север (территория расселения финно-угорских народов), южно-сибирский район (зона политической активности якутов, тувинцев, бурят), татаро-башкирский район, северокавказский.

Этнополитический процесс в России прошел несколько этапов.

Первый этап (конец 1980-Х-1991 гг.) характеризуется повсеместным созданием национально-культурных обществ, декларирующих задачу возрождения этнокультурной самобытности, позднее — повышения статуса языков титульных народов. В этот период происходит суверенизация автономий России — они обретают статус самостоятельных республик в составе Российской Федерации, законодательно оформляется государственный статус языков титульных народов, Этнокультурные общества формируются в качестве общественно-политических движений, съездов народов, которые активно обсуждают проблемы становления этнократической формы государственности в республиках.

Ведущей тенденцией второго этапа (1991–1994 гг.) является борьба внутри республик между официальной властью и национально-политическими движениями по поводу государственного устройства республик и их политического статуса. Не менее острой является и политическая борьба руководства республик и федерального центра по поводу перераспределения властных полномочий. Особой остроты первая тенденция достигает в Северо-Кавказском регионе, где противостояние завершается свержением официальной власти Чечено-Ингушской Республики, развязыванием вооруженного этнотерриториального конфликта между осетинами и ингушами, массовым вытеснением русского населения и конституированием двух новых республик — Чеченской Республики и Республики Ингушетия. Вторая тенденция максимальной остроты достигла во взаимоотношении республиканской власти Татарстана и федерального центра. Она завершается подписанием двустороннего Договора между Татарстаном и федеральным центром о разграничении полномочий и предметов ведения, который открыл дорогу подписанию двусторонних договоров между субъектами федерации и федеральным центром.

Важными вехами этого этапа, повлиявшими на урегулирование эт-нополитических проблем, явились подписание Федеративного договора (31.03.1992) и утверждение Конституции Российской Федерации (12.12.1993).

Третий этап начался в 1995 г. Для этого периода характерна тенденция урегулирования межэтнических противоречий на внутриреспубликанском уровне, переход к фазе укрепления республиканской государственности, потеря инициативы национально-политическими движениями и партиями, разработка стратегии национальной политики и оптимизации пути федерализации страны. Наиболее активная часть национальных лидеров включилась в состав общероссийской бизнес-элиты или в систему органов управления разного уровня. Лидеры российских республик к этому времени стали рассматривать национальные движения в качестве главной опасности для их пребывания во власти. Правящая элита в республиках предпочла союз с федеральной властью, а последняя сумела использовать договорный процесс для стабилизации политической ситуации в стране.

На четвертом этапе (2000-е гг.) появились новые тенденции в этно-политическом процессе. Приведены в соответствие с федеральным законодательством правовые акты субъектов федерации. Расторгаются двусторонние договоры между субъектами и федеральным центром, как сыгравшие свою роль и исчерпавшие себя на новом этапе развития государственности. Проявляется тенденция к укрупнению субъектов Российской Федерации. В 2003 и 2005 гг. избраны высшие органы государственной власти Чеченской Республики, что привело к стабилизации этнополитического процесса на Северном Кавказе.

Можно констатировать, что непосредственная угроза распада России миновала. Однако по-прежнему остается целый комплекс пока не урегулированных проблем межэтнических отношений, основными из которых являются социально-экономическая и политическая разностатусность народов. Межэтнический конфликт, разгоревшийся в сентябре 2006 г. в карельском городе Кондопоге, свидетельствует о нестабильности национального единства России. Все более очевидной становится проблема необходимости формирования общегражданского национального самосознания населения страны, которое должно приобрести доминирующий характер.

Урегулирование этнополитических проблем возможно эволюционными методами. Ужасы этнического конфликта и гражданской войны или страх перед возможностью такого поворота событий могут быть столь велики, что полностью подорвут доверие к националистическим элитам со стороны их избирателей. Массовое сопротивление разорению страны и страданиям способны породить общее осознание того, что нынешний конфликт, война и репрессии создадут историческое оправдание для эскалации конфликта и превращения его в перманентный.

Другой эволюционный путь может заключаться в успешном проведении экономических реформ. Выгоды, которые получат в результате проведения экономических реформ немногие, и относительные потери и утрата уверенности в завтрашнем дне, которые падут на долю большинства, могут способствовать изменению структуры конфликта, поскольку при таком повороте событий объединение, строящееся по профессиональным и классовым признакам, станет более необходимым и актуальным, чем объединение, основанное на этнических различиях. В конечном счете эти разнообразные линии общественных расколов начнут пересекаться, тем самым нейтрализуя друг друга. В итоге этнические споры будут постепенно уступать спорам материальным, а именно проблемам прав и распределения.

Кроме политического и экономического путей стабилизации этнополитического процесса может быть использован путь культурной модернизации. Он заключается в изменении такого положения дел, когда принадлежность человека к определенной этнической группе составляет сущность его идентичности, чтобы перейти к ситуации многообразия идентичностей. В ней и сам человек, и другие люди, с которыми он связан, в зависимости от конкретных условий считают особо значимыми либо его свойства и качества как человеческого существа, либо его идентичность как члена национальной, профессиональной, этнической или религиозной общности.

В связи с этим возникает и еще одна проблема: формирование этнического самосознания и этнических стереотипов у населения. Например, в июле — августе 2008 года Воронежским институтом экономики совместно с Белгородским госуниверситетом было проведено исследование «Причины распространения этнического экстремизма и ксенофобии среди молодежи. Опрос проводился в 5 районах (Белгородской, Брянской, Воронежской, Курской и Орловской областях). Около 1000 респондентов было опрошено по Воронежской области. Всего же было опрошено по другим областям центрального Федерального округа 2000 респондентов.

Итак, проведенное исследование позволяет обобщить эмпирические данные и сделать ряд выводов относительно различных аспектов формирования и распространения экстремизма и ксенофобии среди молодежи нескольких регионов Центрального федерального округа.

1. Молодежь ЦФО выражает достаточную высокую степень удовлетворенности межнациональными отношениями и религиозной ситуацией в России, хотя она и несколько ниже, чем удовлетворенность своей жизнью и материальным положением своей семьи. Такая довольно высокая оценка межнациональной и религиозной ситуации во многом объясняется в целом достаточно однородной этнической и конфессиональной структурой обследуемых регионов.

Об этом же говорят и экспертные оценки уровня конфликтности между различными этносами и конфессиями в их регионах — большинство экспертов оценивает его как низкий. Большую напряженность эксперты фиксируют в отношениях между населением и властью регионов, а также между богатыми и бедными. Эксперты правомерно подчеркивают, что социальная несправедливость и коррумпированность власти становятся в настоящее время главными конфликтогенными факторами на региональном уровне. И, очевидно, они оказывают наиболее деструктивное влияние и на межнациональные отношения, стимулируя экстремизм и ксенофобию.

Тем не менее, несмотря на достаточно спокойную обстановку в сфере межнациональных отношений в регионах, почти две трети молодежи утверждают, что сталкивались с проявлениями национальной нетерпимости (чуть больше половины — по отношению к другим людям, десятая часть — по отношению к себе). Это свидетельствует о достаточной распространенности в регионах ЦФО бытовой национальной нетерпимости. Об этом же говорит и то, что треть всех респондентов указывает на то, что в их регионе неприязненное отношение к людям иной национальности — довольно распространенное явление, и еще несколько большее количество — на то, что оно встречается, но редко.

2. Для этнического самосознания значительной части молодежи (около 40 %) свойственны этнические автостереотипы, выражающиеся в более или менее отчетливом признании превосходства собственной национальности. Она не является типичной для абсолютного большинства респондентов, но остается наиболее заметной характеристикой этнического самосознания. Признание равенства всех национальностей свойственно несколько меньшему числу молодежи. При этом автостереотип «лучшего качества» своей национальности не обязательно влечет ее идеализацию.

Фиксация данного обстоятельства дает нам основание говорить о значительном распространении в молодежной среде своего рода «прагматического национализма», то есть национализма, не исключающего самокритику и саморефлексию.

Для этнического самосознания более половины молодежи характерно и наличие гетеростереотипов — предубежденности в отношении ряда других национальностей. Прежде всего, это цыгане и представители кавказских народов. В их отношении в молодежном сознании сформирован в значительной степени негативный стереотип. Определенный уровень этнической интолерантности характеризует и тот факт, что около трети молодых людей (возможно, эта доля еще больше) в своей жизни испытывали чувство национальной и расой неприязни.

3. На формирование этнических стереотипов влияет ряд факторов семейного, средового и общественного характера. Среди семейных факторов экспертами выделяется низкий уровень материальной обеспеченности, среди средовых — опыт (позитивного или негативного) взаимодействия с другими национальностями, среди общественных — нерешенность молодежных проблем, острота социальной ситуации в целом, безответственная политика ряда СМИ. Сами молодые люди считают преобладающим фактором низкий культурный уровень носителей стереотипов.

Ценность национальной принадлежности обладает сравнительно высокой значимостью для молодежи. Около 2/3 молодых людей считают ее в той или иной мере важной для себя. Причем, эта ценность — терминального характера, выражающая, по мнению респондентов, их принадлежность «к великому народу».

4. Преобладающей установкой в сфере межэтнического взаимодействия в молодежной среде является установка на сохранение этнокультурной дистанции либо за счет нейтрально-равнодушного отношения к представителям других этносов, либо за счет насильственного подавления в себе чувства этнической неприязни. К факторам, препятствующим сокращению этнокультурной дистанции, относится как языковой барьер, так и априорно подчеркиваемая социокультурная дистанция, выражающаяся в различии ценностей и жизненных смыслов.

Тем не менее, уровень межэтнического взаимодействия, особенно в крупных городах, достаточно высок. Более половины респондентов имеют друзей и знакомых, представляющих другие национальности. Однако, общаясь с людьми иных национальностей, участники исследования мало знают об их образе жизни, истории, культуре, ценностях. Низкий уровень информированности молодых людей о различных социокультурных аспектах жизни других национальностей стимулирует национальную неприязнь и сохранение значительной этнокультурной дистанции.

Хотя личный опыт взаимодействия с представителями иных этносов — наличие их представителей среди друзей и близких знакомых в целом способствует повышению информированности молодежи о социокультурных особенностях иных этносов.

5. Несмотря на то, что опрос фиксирует довольно высокий уровень распространенности этнических стереотипов, этнической интолератности в молодежной среде, проявляющейся, прежде всего, в отказе более половины молодых людей иметь дело с представителями некоторых национальностей, эта интолерантность носит не абсолютный, а относительный характер. Ее можно назвать ситуативной, то есть проявляющейся в отношении отдельных людей и при вполне определенных условиях. Этническая нетерпимость не одобряется подавляющим большинством молодых людей. Но при этом лишь менее пятой части респондентов последовательны в том, что национальность не влияет на их отношение к человеку. В несколько большей степени национальная интолерантность свойственна младшей возрастной подгруппе молодежи (14–19 лет).

6. Религиозная интолерантность молодежи значительно меньше выражена, чем этническая. Вероятно, это связано с тем, что религия, несмотря на высокий уровень конфессиональной самоидентификации пока еще в крайне малой степени влияет на повседневное бытие молодых людей и не воспринимается ими через призму повседневных, ситуативных интересов.

7. На социальные практики и на социальный выбор молодежи этнические факторы оказывают несущественное влияние. Тем не менее, молодежь в целом дает очень сдержанные оценки возможности «проникновения» представителей «некоренных» этносов в социальное пространство региона, особенно в публичную сферу. И чаще всего опасения, связанные с межэтническим взаимодействием, проявляются в тех областях, от которых во многом зависит распределение социально значимых ресурсов. К.их числу, в первую очередь, относятся сферы власти (политики) и бизнеса.

8. Несмотря на распространенность этнических стереотипов, определенную предубежденность по отношению к некоторым этносам, крайне незначительное число молодых людей включено в деятельность молодежных организаций экстремистского характера (их доля, по данным опроса, не превышает 2 %). Сравнительно низкий уровень информированности молодежи об экстремистских организациях в определенной степени свидетельствует о невысокой активности, по крайней мере, непубличности (возможно, за исключением Воронежской области) экстремистских организаций.

9. «Социальный портрет» участника экстремистских формирований в обследуемых регионах ЦФО выглядит следующим образом. Это чаще всего молодой человек в возрасте 14–19 лет, обычно старшеклассник, либо уже окончивший школу, но не поступивший в среднее специальное или высшее образовательное учреждение. Это по преимуществу коренной житель, русский. Последнее обстоятельство, очевидно, не должно рассматриваться как свидетельство особой склонности именно русских к экстремизму, но просто логически отражает факт высокой этнической однородности регионов ЦФО. Наконец, вопреки иногда бытующему утверждению, экстремист это не всегда люмпен, но, скорее, молодой человек из семьи со средним достатком.

10. Молодые люди достаточно адекватны в своих представлениях о сущности экстремизма, связывая его, прежде всего, с насилием в отношении иноэтнических и инорелигиозных групп.

11. Несмотря на сравнительно высокий уровень удовлетворенности участников исследования состоянием межнациональных отношений в России, молодежь довольно критична в отношении государственной национальной политики. Прежде всего, это относится к политике, реализуемой на региональном уровне. Однако при интерпретации оценки молодежью государственной национальной политики нужно иметь в виду высокий уровень критичности молодежи по отношению к власти, политике в целом. Но при этом на невысокую оценку государственной национальной политики влияет и в целом негативные оценки молодежью миграционных процессов в регионах. Абсолютное большинство молодежи выступает за достаточно жесткое регулирование миграции. Около 40 % считают, что приток мигрантов следует ограничить, а около 10 % — за полный запрет миграции. Основными мотивами «мигрантофобии» являются утверждения о враждебности мигрантов коренному населению и предположение о высоком уровне криминализации в среде мигрантов.

Часть молодежи выступает за ограничение доступа в регион лишь представителей некоторых этносов (цыган, чеченцев, армян, китайцев, грузин, дагестанцев, азербайджанцев, вьетнамцев). В определенной степени это отражается на искаженном понимании сущности федерализма — формы государственного устройства России. Несмотря на то, что большинство молодых людей (две трети) считают федерализм наиболее подходящей формой государственного устройства России, само понимание федерализма достаточно условно и неадекватно его нормативным характеристикам.

12. Отношение большинства молодежи к процессам глобализации, неизбежным эффектом которой и является интенсификация миграционных процессов, в целом положительное. Особенно это характерно для младшей возрастной когорты. Правда при этом практически треть респондентов затрудняется в оценках сущности глобализации и ее значимости для страны, молодежи и себя лично. Признание общероссийской идентичности стимулирует позитивное восприятие глобализационного процесса, в то время как этническая идентификация влияет на это значительно меньше.

13. Для молодежи обследуемых регионов ценность патриотизма является достаточно высокой. Почти 4/5 респондентов считают себя патриотами России. Однако среди респондентов нет единства в отношении трактовки патриотизма. При преобладании позиции, в соответствие с которой патриотизм означает готовность защищать интересы государства, сохраняет свое значение отождествление патриотизма с чувством гордости за историческое прошлое России, ее традиции и даже с фактом проживания на территории страны. Скорее всего, можно утверждать, что в определенной степени и патриотизм, и этнические стереотипы, и многие другие ценности и установки являются ситуативными и слаборефлексируемыми компонентами массового сознания молодежи и могут быть существенно скорректированы в условиях изменения социальной ситуации.

14. Патриотизм, безусловно, позитивная характеристика молодежного сознания. Но в нынешнем понимании молодежью, он все-таки стимулирует националистические чувства и идеи. Респонденты, называющие себя патриотами России полагают, что их национальность лучше других, чаще, чем те, кто не называет себя патриотом. «Патриоты» чаще указывают, что существуют национальности, с которыми они не хотели бы иметь дела.

15. Особого внимания в ходе исследования заслуживала Воронежская область, в отношении которой сформировалось, основанное на реальных фактах, представление об особенно рискогенном регионе в отношении национализма, экстремизма и ксенофобии. Анализ показал, что, действительно, по некоторым параметрам этническое сознание молодых воронежцев несколько отличается «в худшую сторону». В частности, молодежь этого региона менее, чем в других областях, удовлетворена состоянием межнациональных отношений в России; здесь ниже уровень российской идентичности. Респонденты более часто отмечают факты столкновения с проявлениями национальной неприязни. Воронежцы в большей степени убеждены, что национальная политика на федеральном и региональном уровне не способствует установлению согласия и терпимости среди молодежи. Но по большинству параметров общественное мнение воронежской молодежи, фактически, не отличается от общественного мнения молодежи других регионов.

В этой связи возникает вопрос, в чем причина конкретных проявлений этнофобии и экстремизма в Воронежской области, в том числе и флуктуации некоторых характеристик общественного мнения. По нашему мнению, следует обратить внимание на два обстоятельства: воронежские эксперты отмечают довольно высокий уровень конфликтности между богатыми и бедными, а также властью и населением в области. Вполне вероятно, что острота социальных и социально-политических противоречий болезненно воспринимается молодыми людьми, которые пытаются найти выход своему недовольству, выместить его на конкретных объектах, которыми и являются представители национальных меньшинств, мигранты. Однако и в данном случае зависимости не являются жесткими, поскольку явные люмпены все же не составляют основу экстремистских организаций.